Текст книги "Рассказы"

Автор книги: Анри Труайя

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Перед ними лежали свитки пергамента. Над ними из темноты выступал огромный распятый Христос.

– Вы продолжаете запираться? – спросил председатель суда.

Миретт сразу не ответил, так как справа от себя заметил большой медный чан, наполненный маслом, подвешенный над костром. Языки пламени лизали его стенки, и в комнате распространялся запах кипящего масла.

– Я невиновен! – вскричал Александр Миретт.

– Разденьте его, – приказал председатель.

– Правильно, – одобрила Дама Крюш, которую Миретт вначале не заметил: она беззаботно сидела на одной из колод.

Сильные руки сорвали с Миретта одежду, и он стоял гол, как червь, перед судьями, разглядывавшими его с надлежащей им по рангу ненавистью, Сидя подле Миретта, Валентин беззаботно выискивал блох.

– Его тоже подготовить? – осведомился палач.

– Животное после человека, – сказал председатель, – хотя человек этот не лучше животного.

– Вы сожжете Валентина? – вскричал Миретт, не помня себя от возмущения.

– Животное присутствовало при преступлении своего хозяина, – сказал королевский прокурор при церковном суде, – и связывающая вас цепочка определяла в вас сообщников. И этот зверь в подобии обезьяны был дьяволом, связанным с вашей преступной плотью. Сам Вельзевул явился в шкуре и безобразном подобии этого бабуина, с которым вы разгуливали по городу.

Валентин посмотрел на королевского прокурора при церковном суде так, будто понял его слова, и пожал плечами.

А тем временем палач подошел к котлу и начал мешать жидкость деревянной лопаткой.

– Вы готовы, мэтр Шарль? – спросил председатель.

Масло негромко булькало; к потолку поднимался легкий сизый пар и уходил в специальные отдушины в форме звезд. Запах становился все более едким, и обезьянка чихнула. Палач 111 Анри Труайя Суд Божий выпрямился и сказал:

– Я готов.

– Выполняйте свое дело, и да просветит нас воля Божья!

– Вот именно! Вот именно! – завизжала Дама Крюш, – пусть поварится немного в масле.

– Тихо, Дама Крюш! – сказал председатель.

Миретт застонал, так как подручные палача грубо схватили его за руки и за ноги. Священник перекрестился. Секретарь макнул перо в чернильницу. Председатель снял шапочку и заткнул уши пальцами.

– Бросайте, – скомандовал палач.

Подручные в кожаных штанах потащили Миретта к чану, подняли на вытянутых руках и внезапно бросили, отскочив, чтобы уберечься от брызг кипящего масла.

Масло взметнулось к потолку. Судьи одновременно вытянули шеи в сторону пытаемого.

Александр Миретт плюхнулся в кипящее масло. Головой он стукнулся о край котла. Ему показалось, что он теряет сознание, и, собрав все силы, он отважно приготовился к агонии.

Но время шло, и ему было странно, что он ничего не чувствует. Ни малейшего жжения, ни малейшего жара. Тело нежилось, как в ароматической ванне. Сначала он подумал, что масло еще не нагрелось до нужной температуры. Но пар клубился вокруг него все плотнее и плотнее, на поверхности масла лопались пузырьки. Он подтянул ноги и уселся по-турецки на дне чана. Вдруг его оглушил крик. Священник встал и потрясал над головой маленьким серебряным распятием:

– Он невиновен! Он невиновен! Освободите его!

Судей, стоящих за столом, казалось, поразил небесный гром. С отвисшими челюстями, обезумевшими глазами, они быстро крестились. Сконфуженный палач медленно отступал вглубь комнаты. Валентин повизгивал. Дама Крюш неистовствовала:

– Но я же вам говорю, что он преступник! Я же собственными глазами видела, я видела, как он убил беднягу под моими окнами!

Но ее никто не слушал.

Председатель наклонился к королевскому прокурору церковного суда и что-то долго шептал ему на ухо, его бородавки двигались, как какие-то живые насекомые. Наконец он повернулся к врачу и сказал:

– Прошу вас засвидетельствовать чудо или обман.

– Чудо! Чудо! Осанна! – повторял священник.

Один из судейских подошел к котлу, попробовал ладонью голые плечи Миретта, с серьезным видом покачал головой, сунул палец в масло и выдернул его с диким криком.

– Масло жжет, а человек невредим! – и он в доказательство тряс в воздухе обожженным указательным пальцем.

– Секретарь, запишите его слова, – сказал председатель. – А вы, мэтр Шарль, освободите господина Александра Миретта и предоставьте ему необходимую помощь.

В мгновение ока Александра Миретта вытащили из чана, обмыли, вытерли, умастили редкими благовониями и одели в богатую одежду. Палачи дружески похлопывали его по спине. Судьи улыбались ему с высоты своих красных мантий. Ошалев от радости, он не пытался даже понять, что с ним произошло.

– Спасибо, монсеньеры, – бормотал он, – спасибо. . .

Но тут вмешался королевский прокурор церковного суда, явно оскорбленный тем оборотом, который приняло дело:

– Нужно еще разобраться, от Бога это чудо или от нечистого! Нужно со всей беспощадностью разоблачать колдовство. Я требую еще одного подтверждения.

– Согласен, – сказал председатель.

– Я протестую! Я протестую! Здесь был подлог! Масло не кипело! – вопила Дама Крюш.

– Сейчас вы его испытаете на себе, – сказал председатель.

Лицо Дамы Крюш перекосилось от страха.

– Меня в масло? Меня? Но не я же преступница, монсеньер!

– А вот вы сейчас докажете это. Раздеть ее!

– Не прикасайтесь ко мне! Я запрещаю вам ко мне прикасаться! Мне шестьдесят лет! Я принимала роды у всех знатных дам Парижа! Моя дочь замужем за королевским офицером!

Я буду жаловаться королю!

Одежды содрали, и показалось тело, худое и желтое, как кусок глины, с порезанным морщинами животом и сухими, как палки, ногами с грязными подошвами.

– Отпустите меня!.. Отпустите меня!..

Она не закончила. Палачи подняли ее, как перышко, и бросили в чан. Дикий вопль потряс своды. Александр отвернулся.

– Не могу смотреть, – сказал он стоящему подле него стражнику. – Что происходит?

– Она жарится, как карп!

– Ах! – заметил Александр Миретт. – Это ужасно!

 Глава IV, в которой пойдет речь о странной встрече, происшедшей с Александром Миреттом в кабаке «Три яблока», и о ее последствиях После оглашения постановления суда Миретта отпустили со всяческими напутствиями.

Ему вернули отобранный кошелек. Вернули обезьянку Валентина. Даже выдали небольшую сумму денег, дабы вознаградить за перенесенные страхи.

На следующий же день Александр Миретт отправился в кабак «Три яблока», чтобы радостно отпраздновать Божью милость. На вывеске кабака «Три яблока» как раз хрупкой пирамидкой и были нарисованы три яблока.

На первом этаже был просторный зал с четырехсводчатым потолком, опирающимся на мощные колонны из потемневшего дерева. Длинные столы из грубо обтесанного дерева. На стенах висели кувшины из белого металла, бесформенные окорока и медные котлы. В глубине зала стояли пыльные бочонки с заткнутыми тряпками кранами.

Здесь же среди сильного винного перегара кайфовали посетители. В стельку пьяные спали, уткнув нос в стол. Другие щипали проходящих служанок, играли в карты, пели и дрались развлечения ради.

– Привет честной компании! – поздоровался Миретт, отталкивая мертвецки пьяного верзилу, чтобы очистить себе место за первым столом.

Валентин устроился у него на коленях.

К нему подошла служанка с распаренным, лицом, аппетитными красными губами, распространяя вокруг себя опьяняющий аромат пота самки.

– Вина! – сказал Миретт, дружески шлепнув ее по заду.

– Осталось только сюреснское вино.

– Хорошо, пусть будет сюреснское, хотя оно дерет горло, как известь.

В глубине кабака открылась дверь, в нее можно было разглядеть огромную печь, в которой горел торф. На вертеле жарилась аппетитная дичь. И Миретт почувствовал зверский голод.

Вчерашние переживания помешали ему хорошенько осознать снизошедшую на него милость. Он отупел от радости и надежды. Жизнь никогда еще не казалась ему такой желанной.

Он глотнул вина, и радость, переполнявшая его, хлынула через край:

– Эй, вы! Слушайте! – взревел он. – Я готов танцевать от счастья! Сейчас я должен был бы висеть поджаренный на виселице нашего славного города, а я целый и невредимый пью и пою с вами, как и прежде! Радуйтесь! Радуйтесь! Я спасен!

Пьяница, которого он оттолкнул, освобождая себе место, поднял голову, посмотрел на него добрым, нежным взглядом и изрек:

– Чем больше ты говоришь, тем больше народу у меня в голове.

В эту минуту чья-то рука легла на плечо Миретта. Он вздрогнул, решив, что это снова полиция, и схватил свою окованную железом дубинку, которую держал между ногами. Перед ним стоял человек лет пятидесяти. На нем было черное свободное платье и докторская шапочка. Длинное бледное лицо его казалось совершенно бескровным. Красный нос печально нависал над губами – ни усов, ни бороды. На пальце перстень с большим синим камнем.

– Вы господин Александр Миретт, которого вчера подвергли суду Божьему и который чудесным образом выдержал испытание? – спросил он.

– Да, это я, – не без гордости, но немного поколебавшись ответил Миретт.

– Чудесно, Миретт! – успокоил его незнакомец. – Я – ваш друг.

– Я вас не знаю.

– Какое это имеет значение! Я знаю вашу историю, я верю в вашу невиновность и хочу подружиться с вами.

– Вы священник?

– Нет. Я очень любопытный и очень ученый человек. Ваша история меня заинтересовала.

Если вы хотите, я дам вам приют и буду хорошо кормить, а вы мне за это будете рассказывать. . .

– Рассказывать?..

– Вы мне будете рассказывать о себе, о своем детстве, о том, когда впервые вы услышали глас Божий.

– Но мне нечего рассказывать! – возразил Миретт – Святая простота! – продолжал незнакомец. И он наболено сложил руки, полузакрыв глаза.

Валентин вскочил на стол и принялся нюхать одежду незнакомца.

– Это ваша обезьянка? – спросил тот. – Она очаровательна. Вам будет хорошо у меня! Я посвящу вас в свои труды. Вы будете моим помощником, моим другом, я буду писать о вас. . .

Миретт почесал в затылке. Предложение заманчиво, да ведь ловушки дьявола усыпаны розами.

– Ведь грустно жить без друга? – продолжал незнакомец.

– Это правда, – ответил Миретт.

– Кошелек ваш скоро опустеет, если вы откажетесь от моей помощи, – продолжал тот.

– Это тоже правда, – согласился Миретт.

– А чего вам бояться меня, если вас бережет Бог?

– И это правда, – кивнул Миретт.

Он немного выпил. Голова у него кружилась от дыма и гама. Лицо незнакомца отдалилось и начало расплываться, как отражение в воде. Глаза его были такими же синими и блестящими, как камень на пальце. Столько доброты и ума, такие спокойствие и расположение светились в этом взгляде, что Миретт почувствовал, как сердце ему переполняет нежность.

– Как вас звать-то? – спросил он у незнакомца.

– Мэтр Марселен Тайяд.

– Мэтр Марселен Тайяд, я в вашем распоряжении, ибо вы мне нравитесь.

Глава V, в которой подтверждается, что знакомства, завязанные в кабаке, не всегда вульгарны и что Божья милость не покидает того, на кого однажды снизошла – Жена, – сказал мэтр Марселен Тайяд, – вот человек, о котором я вам говорил.

Миретт посмотрел на изящное создание, стоящее на пороге, которое отличалось от развратниц, с которыми он имел дело, как отличается глинтвейн от кислых опивок. Это была томная, гибкая особа, со стройным станом и нежной грудью. Ее волосы, в которых поблескивали золотые искорки, сплетенные в косы, ниспадали на плечи. Ее красные губки блестели, как вишни, политые сиропом. А глаза ее медового цвета прятались за длинными застенчивыми ресницами.

Супруга мэтра Тайяда, которую звали Дама Бланш, была одета в богатое платье из синего сукна, подбитого горностаем, с квадратным вырезом на груди. На сплетенном из серебряных нитей поясе висела связка ключей и кошелек из фиолетового шелка. Рубиновые и топазовые перстни играли всеми цветами радуги на ее нежных пальчиках.

– Добро пожаловать в наш дом, сударь.

Будто пораженный молнией, Миретт не знал, что ответить.

– Он умирает от голода, – сказал мэтр Тайяд. – Ужин готов?

– Да, сир, – тихо ответила она, приседая в реверансе.

И она отступила, пропуская мужчин в столовую. Столовая была просторна, с полом, устланным ржаной соломой, большим дубовым столом и скамьями, покрытыми яркими тканями. В углу стоял буфет со множеством полок, уставленный оловянной посудой с копченными свиными языками, кубками, кувшинами и бонбоньерками. Потолок поддерживали толстые, покрашенные в коричневый цвет, балки. На стене висели розетки из желтого металла. Вся эта роскошь до того ослепила Миретта, что он не осмеливался говорить во время ужина. А мэтр Тайяд хлопотал около него с дружеским участием;

– Как вам нравится это вино? Моя жена купила его сегодня утром в Бургундском порту. . . Попробуйте этот бок, фаршированный мягким сыром и свежими яйцами. . . Вашу обезьянку по-королевски накормят в кухне. Все чудесно. Поговорим позже. . . вы должны мне столько рассказать!

Когда на десерт подали пресное печенье, вафли и запеканки, отяжелевший от алкоголя, ощущая во рту жжение от пряностей, с животом, раздувшимся от мучных изделий, Миретт испытывал близкое к отупению блаженство.

На длинном крюке с потолка свисала масляная лампа, от света которой лица казались восковыми. Из кухни доносилось тихое позвякивание блюд и кубков. Пахло мускусом и имбирем.

– Гость мой, – сказал мэтр Тайяд, – я дождался конца трапезы, дабы повести с вами разговор о моих проектах, так как полагаю, что насытившееся тело высвобождает разум для возвышенных размышлений.

Дама Бланш сделала вид, что собирается встать.

– Останьтесь, друг мой, – остановил ее мэтр Тайяд. – Вы можете меня послушать. Сегодня у нас праздник. За нашим столом сидит человек, которого милость Божья избавила от злобы стихий. Наука нас учит, что любое живое существо, попавшее в кипящее масло, сварится насмерть. И вот, чудесным образом законы природы отступили по повелению Господа.

– Неужели вы действительно ничего не ощутили? – по-детски наивно спросила Дама Бланш.

– Ничего, – ответил Миретт. – Ни жжения, ни удушья от жара, даже в глазах не щипало. . .

– А как были одеты судьи? Правда ли, что господин королевский прокурор церковного суда похож на старого филина и носит на пальцах перстни с такими огромными камнями, в которые можно смотреться, как в зеркало?

– Дама Бланш! – с мягкой укоризной одернул ее мэтр Тайяд.

– А палач? Как он выглядит?

– Об этом говорить не стоит, – оборвал ее мэтр Тайяд, начиная терять терпение. – С тех пор, как я занимаюсь проблемами предначертания человеческой судьбы, я никогда бы не подумал, что мне будет дано принимать под моим кровом человека, невиновность которого публично восторжествовала при жесточайшем испытании.

Александр Миретт веселился от души, потому что он много выпил и Дама Бланш была чертовски мила.

– Но я действительно виноват! – признался он, заливаясь хохотом.

– Вы виноваты? Ах, любопытная, любопытная душа человека, на которого снизошла милость Божья! Божье милосердие переполняет ее таким светом, что она считает себя недостойной его. Будучи человеком и существом, унаследовавшим первородный грех от своего предка Адама, он не находит в себе высшую чистоту, полную, ангельскую чистоту, которая одна только могла сделать его достойным особого внимания Божьего.

– Вы действительно в это верите? – изумился Александр Миретт.

– Верю ли я? Вы судите свою невиновность с точки зрения человека смертного. Высший же Судия судит ее в своей бесконечной милости. В Его глазах вы избранник. Он уготовил вам более высокие добродетели, о которых вы и сами не догадываетесь. Его сердце за ваше сердце. Понимаете меня, Бланш? Перед вами человек, на которого свет Божий пролился, когда он чуть не впал в опалу.

Миретт, засмущавшись, скромно опустил голову.

– Вы преувеличиваете, мэтр Тайяд, – возразил он из вежливости.

– Нет! – изрек мэтр Тайяд, и его наивные глаза вспыхнули решимостью. – Нет, я не преувеличиваю. Я пригласил вас с обезьянкой под свой кров только потому, что знаю цену вашей тайны. Я буду изучать ваше чудесное избавление. Рядом со мной будет исключительный человек, отмеченный благодатью Божьей, хотя и сам об этом не подозревает. Каждый из нас объединяет в себе небо и землю. Coeli cum terra homo unio est. По мере своих опытов я пришел к убеждению, что именно соединение этих двух элементов позволяет создать человека. Я мог бы создать человека, если бы сумел определить пропорции этой смеси!..

– А нет ли более простого способа, друг мой? – робко осведомилась Дама Бланш.

– Ах! – вскричал мэтр Тайяд. – Взять немного неба, заключить его в тайный сосуд с хорошей землицей, произнести заклинание и получаешь человека!.. Пойдемте в мой кабинет.

Я вам расскажу о своих изысканиях. Вы ближе к Богу. Я ближе к людям. Наша дружба принесет изумительные плоды. Мэтр Миретт! Мэтр Миретт! Я счастлив!

Он встал из-за стола, бледный, как труп.

Миретт тоже встал. Он никогда не мог бы подумать, что такой уравновешенный и ученый человек, как мэтр Тайяд, склонен к таким порывам. Став невольной причиной такой экзальтации, Миретт упрекал себя в том, что не разделяет этот восторг.

«Он счастлив из-за меня! Он восхищается мной! Ах! Честный человек! – думал он. – Но, может, я действительно заслуживаю восхищения? Одно ясно: Всевышний протянул мне 117 Анри Труайя Суд Божий свою десницу, чтобы вытащить меня из нищеты, где я прозябал, как свинья. Он спас меня от заслуженной смерти и дал мне уважение человека, которого я недостоин. Он загадочным образом распространил на меня свою благодать. Я в лоне Божьем!»

Сделав такие умозаключения, Миретт распрямился и хлопнул себя по бедрам.

– Я также счастлив, мэтр Тайяд, – ответил он с внезапной решимостью. – Я думаю, что мы сделаем доброе дело. Вы необыкновенный человек, и я думаю, что я тоже отмечен судьбой.

Правда, я неучен. . .

– Вам ведома наука сердца, – закончил за него Тайяд.

– Воистину. Итак, по рукам. И я выпью еще немного вашего вина за радость знакомства с вами.

Дама Бланш захлопала в ладоши.

Служанка принесла бутылки с вином. Миретт по привычке подмигнул ей и опорожнил кубок. После чего жизнь ему показалась еще более легкой. Он потребовал Валентина, уснувшего в кухне, и стал настаивать, чтобы обезьянка показала свои трюки компании: Изобрази нам, Валентин, Наших игривых Жеральдин. . .

Бланш звонко хохотала. А мэтр Тайяд задумчиво поглаживал подбородок.

– Такой молодой, такой веселый и посланник Всевышнего! – бормотал он.

Когда обезьянка исчерпала все свои трюки, спохватились, что время идти почивать, и Дама Бланш проводила Александра Миретта и Валентина в их комнату.

Целую ночь Александру Миретту снилось, что Дама Бланш в кожаном переднике и кожаных штанах по колено купает его в чане с кипящим маслом.

Глава VI, Александр Миретт входит во вкус своей новой жизни к великой радости мэтра Тайяда и к великому горю Дамы Бланш Назавтра, в семь часов утра, мэтр Тайяд позвал Александра Миретта в свой кабинет, чтобы начать научное и мистическое образование молодого человека. Кабинет представлял собой темную келью, захламленную перегонными кубами, ретортами, колбами. В центре лаборатории стоял длинный стол, заваленный рукописями с шелковыми зелеными и красными закладками, толстыми томами в кожаных переплетах с обтрепанными обрезами, кружки с землей, хрустальные стаканы с какой-то голубой жидкостью, похожей на лужицы голубого неба.

– Вот моя лаборатория, ваша, наша лаборатория, – сказал мэтр Тайяд. – Вот книги, в которых я почерпнул все, что знаю. А это сосуды, которые я использую для опытов. Вот земля, в этой металлической тарелке, и здесь, в этом стакане, жидкость, которую я называю небесной субстанцией. Я только начал свои изыскания, но вы мне поможете. Кстати, я должен вас ободрить. Не в ученых трактатах Амори, Бена, Давида Динонского или древнееврейских мудрецов почерпнул я мои знания. Только Библия должна помогать мне в моих изысканиях.

Все, что человек открывает, основываясь на Библии, – свято. Все, что человек изобретает, основываясь на еретической пачкотне, – от лукавого.

– Хорошо, – согласился Миретт. – И что же говорится в Библии?

– Библия меня одобряет, – гордо заявил мэтр Тайяд. – В книге «Сотворение мира» читаем:

«Бог создал человека из праха земного. . . Он вдохнул в него жизнь». То есть человек – это земля, оживленная Божественным дыханием. Земля и небо! А что написано в «Апокалипсисе»? «Я первый, и последний, и живой», – говорит видение. И у этого видения волосы на голове белые, как руно, как снег, как облака. А ноги его подобны расплавленной в печи бронзе – так говорит нам святое писание. Итак, ноги его в земляной печи, а голова в небесных облаках. И человек этот, живой, – первый, то есть небо, и последний – то есть земля. Небо и земля!

– Я никогда об этом не думал, – сказал Миретт, искренне удивленный такой хитрой диалектикой.

Она вернула его к воспоминаниям об уроках теологии, и он далее начал жалеть, что пренебрег учеными разговорами на улице Фуарр ради девок и плохого вина.

– Имеющий уши да услышит то, что Святой Дух глаголет Церквям! – провозгласил мэтр Тайяд. – Победившему я дам вкусить от древа жизни, что растет в Божьем Раю.

– Древо жизни! – вскричал Миретт. – Корни дерева в земле, а крона в небе. Земля и небо!..

– Optime! Кто достоин открыть эту книгу и сломать печать? – вопрошает Святой Иоанн.

– Я! Я! Мы!

Они поцеловались и уселись рядышком за столом, чтобы вместе просмотреть последние труды по алхимии и прикладной теологии.

В конце этого, преисполненного ученых трудов, дня у Александра Миретта болела голова, ломило в коленях, а язык был сухой, как лист крапивы. Библейские тексты, алхимические формулы, латинские и греческие цитаты плавали между перегородками его черепа, как сухие стебельки на поверхности пруда. Он был горд тем, что мэтр Тайяд приобщил его ко всем своим 119 Анри Труайя Суд Божий изысканиям, но и немного обеспокоен мыслью, что теперь каждый день придется заниматься в этой келье, забитой книгами и колбами, где бас мэтра Тайяда пробуждал загробное эхо. Но гордость все же победила беспокойство.

Мэтр Тайяд говорил о нем:

– Когда он постигнет все, что знаю я, он будет ученее меня!

– Я не могу в это поверить, – говорила очарованная Дама Бланш.

А пока, постигая науки мэтра Тайяда, Александр Миретт обзаводился брюшком, изысканными манерами и непоколебимой уверенностью в своих моральных достоинствах. Слова хозяина и чтение теологических сочинений не оставляли сомнений в его избранности свыше.

Избранник Божий, хранимый Богом, он был исключительным человеком, и поведение его должно было соответствовать таковому его положению. Он постарался избавиться от грубых слов. Запретил Валентину проделывать вульгарные телодвижения, которым его когда-то обучил. Мерзкую песенку «Изобрази нам, Валентин, наших игривых Жеральдин. . . » он заменил на более приличную: Изобрази нам, Валентин, Как славный ризничий Звонит в колокола, Сзывая к утренней молитве прихожан. . .

Однако, несмотря на правку текста, Валентин упорно отказывался изменить телодвижения и гримасы, которыми он обычно сопровождал неприличные куплеты хозяина.

И, раздосадованный этой постыдной пародией, Миретт вынужден был отказаться от демонстрации таланта своего компаньона. Дама Бланш очень об этом сожалела и иногда вздыхала:

– А не попросить ли Валентина немного позабавить нас его ужимками и гримасами?

– Нет, – упорно отвечал Миретт. – Когда занимаешься великими делами, нехорошо отвлекаться по пустякам.

Он тоже часто в экстазе смотрел на небо из окна столовой и замечал:

– Небо слишком велико для людей!

И он действительно в это верил.

– Посмотрите, голубушка, как наш гость общается прямо с Богом, – шептал Тайяд. – Что вы чувствуете, мэтр Миретт?

– Большую пустоту, мэтр Тайяд.

– А что вы почувствовали, когда Господь спас вас от палача?

– Ту же пустоту.

– Ах! Мой друг! Как обогащают меня ваши слова!

Часто Миретт испытывал беспричинную печаль, тайную меланхолию, мистические позывы, головокружительные вспышки и тяжесть в желудке. Он жаловался глухим голосом:

– Тайна! Тайна! Все покрыто тайной в нас и вне нас!

Он перестал брить бороду. Он не стриг ногти. Мэтра Тайяда он попросил купить ему серое студенческое платье, шапочку с длинными ушами и короткие башмаки – одежда эта как нельзя лучше подходила к его мрачным мыслям. По воскресеньям он провожал Даму Бланш и мэтра Тайяда к мессе. Жители квартала знали его историю от слуг и сторонились его с боязливым уважением. Однажды он услышал, как какая-то мамаша сказала дочери:

– Смотри, смотри, вот мсье, которому Господь дал такую толстую кожу, что палачи не смогли его сжечь!

А другая стращала своего сына-дурачка: 120 Анри Труайя Суд Божий – Подожди, бездельник, если ты и дальше будешь цепляться за мои юбки, я тебя отдам мэтру Миретту, и он тебя изжарит в масле, как бедную Даму Крюш, которая возвела на него напраслину!

В церкви Миретт молился с сосредоточенным видом. Он вздыхал, прикрывал глаза, подпирал нос двумя пальцами и шамкал губами.

Во время службы он чувствовал, что соседи следят за его жестами, и от этого он получал истинное удовольствие. Иногда Дама Бланш толкала его локтем:

– Вон та молодая дама в шелках и драгоценностях не сводит с вас глаз.

– Пускай! – отвечал Миретт, – Королевский придворный говорит о вас за моей спиной.

– Не доставляйте ему удовольствия тем, что мы говорим о нем.

Такие ответы отнюдь не удовлетворяли Даму Бланш, которая начала находить, что Миретт не так забавен, как в первые дни, когда муж привел его в их дом. В этом нелестном преображении она винила мужа. Конечно, мэтр Тайяд был человеком весьма ученым и безукоризненно честным, но он источал скуку, как общественный фонтан воду. Он приобщил Миретта к своему делу. Он убил в своем ученике весь его пыл, весь его задор и дерзость.

Она утешала себя в этом горьком разочаровании, закармливая обезьянку дорогими лакомствами. По крайней мере, хоть она не изменилась!

В один прекрасный день, когда она играла с Валентином, мэтр Тайяд зашел к ней предупредить, что ему придется уехать на несколько дней. Ему сообщили, что у одного книготорговца из Блуа имеется рукопись, необходимая для его исследований. Ему срочно нужно ехать, и Миретт предложил его сопровождать.

– Так я останусь одна! – вздохнула Дама Бланш.

– Нет, – ответил Тайяд. – Несмотря на благородное предложение нашего друга, я попросил его оставаться здесь и продолжать наши изыскания. Мы с ним братья. Мы заменяем друг друга. И, возможно, когда я вернусь, наша работа будет завершена.

Глава VII, из которой читатель, более везучий, чем мэтр Тайяд, узнает в подробностях о том, чем занимались Александр Миретт и Дама Бланш в отсутствие почтенного ученого После отъезда мэтра Тайяда Александр Миретт спустился в лабораторию и принялся за чтение старого фолианта о гомункулусах. Первые часы работы ему показались веселыми и насыщенными. По утверждению автора сочинения, гомункулуса можно было произвести из семени некоторых цветов, высеянного в семь различных грунтов. На первый взгляд это казалось правдоподобным. Александр Миретт на какое-то время предался мечтам о создании этого искусственного человека. Но размышления его утомили. Через открытое окно он выглянул в садик с чахлой зеленью. На противоположной стене трепетали листки дикого винограда. Луч солнца золотил лужицы навоза в колеях. Пронзительно пели птицы.

Над лабораторией по кухне ходила Дама Бланш. Должно быть, лицо ее раскраснелось от огня. Очаровательная Дама Бланш! Жаль, что Александр Миретт не познакомился с ней до своего приобщения к тайнам мэтра Тайяда! Как бы он за ней приударил, когда был свободен и не так благочестив! Какой бы счастливой он бы сумел сделать эту женщину, которой были ведомы лишь взвешенные объятия ее мужа! Но он немедленно взял себя в руки.

«Глупые мыслишки, Александр! – сказал он себе. – Твое возвышение не дает тебе права даже мысленно ласкать такие преступно нежные создания. Ты высшее существо, а высшие существа славятся прежде всего воздержанием. Итак, вернемся к гомункулусам».

И он снова ссутулился над рукописями, заглавные буквы в которых были похожи на куски червей. Но напрасно он пытался уловить мысли автора, внимание его рассеивалось и уносилось в небезопасные мечты. Вскоре он должен был себе признаться, что в отсутствие мэтра Тайяда работать ему было скучно. Он выпрямился, вздохнул полной грудью и стукнул кулаком по столу. Вдруг ему безумно захотелось побродить по улицам.

– В конце концов, дураком я буду, если буду протирать ягодицы этим твердым стулом и губить глаза, разбирая каракули в этом фолианте, когда мэтра Тайяда здесь нет!

Словно школьник на каникулах, он отодвинул книги, расстегнул воротник, закатал рукава и вышел из лаборатории, напевая песенку.

В жарко натопленной кухне пахло супом и гвоздикой. В огромной печи на крюке висел котелок, в котором кипела похлебка. Со всех сторон на закопченных треногах его окружали чугунки. Возле печи суетился кухаренок.

Возле шкафчика с пряностями стояла Дама Бланш, проверяла свои запасы и бормотала:

– Кулек миндаля, на дне имбиря, ливр корицы, два ливра кардамона, немного молотого перца, гвоздика, шафран, четыре головы сахара. . .

– Ах! Дама Бланш! – сказал Миретт, подходя к ней, – вы просто очаровательны, когда занимаетесь вашими кухонными сокровищами!

– У каждого своя алхимия, – отвечала она, меланхолично улыбаясь.

– Мне больше нравится ваша, чем наша, – засмеялся Миретт.

Она весело на него взглянула:

– Будьте добры, не насмехайтесь надо мной и извольте вернуться к своим толстым книгам, напичканным шашелем! Другой еды вам не нужно.

Миретт покачал головой, будто отгоняя назойливых мух.

– Ах! Дама Бланш, – сказал он, – я устал от этих занятий. Возможно, Бога я должен познать не через науку, а через неведение!

– Верю, – поспешила согласиться она. – Да, вам нужно проветриться. Почему бы вам не пойти завтра со мной на рынок?

Обрадованный Александр Миретт все же притворился нерешительным:

– Но мои работы. . . Мне кажется, что я вот-вот найду решение занимающего нас вопроса. . .

– Тем более!

– Мы к этому вернемся за ужином, хорошо?

Они к этому не вернулись за ужином, но обменялись массой легких и пустых фраз. Александр Миретт блаженствовал, как замерзший человек у горящего полена. Утка с гренками, вымоченными в вине и посыпанными мускатным орехом, солью, сахаром и корицей, доставили усладу его желудку. А взгляд его наслаждался этой молодушкой, с лицом нежным, как сметана. Он забыл о гомункулусах, семи сортах земли и небесной субстанции. Он пил, ел и развлекал хозяйку. Он рассказывал ей о своих школьных проказах, о фарсе, который он разыгрывал со священниками, выдавая Валентина за собственного сына и прося его окрестить, о других веселых или скандальных затеях, над которыми Дама Бланш так хохотала, что хваталась руками за вырез горжетки.