Текст книги "Иван Тургенев"

Автор книги: Анри Труайя

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

Глава II
Учеба. Мечты

15 марта, плача и крестя, Варвара Петровна провожала сына на пристань. Она настояла на том, чтобы Иван поехал в Германию, а теперь жалела о своем решении и с грустью смотрела, как он поднимался на борт парохода «Николай I», который должен был переправить его из Петербурга в Любек. Он тем временем с нетерпением ждал, когда корабль отчалит наконец от берега. До последней минуты мать докучала ему угрозами, наставлениями и назиданиями. Оказавшись в открытом море, покорный сын почувствовал себя свободным человеком. Ему было двадцать лет. Вся жизнь была впереди. Повернувшись лицом к ветру, он вдыхал морской воздух и с трепетом слушал, как шумит вода в лопастях колес. В салоне первого класса было несколько женщин из высшего общества. Мужчины играли в банк. Тургенев присоединился к ним, несмотря на то что обещал матери не прикасаться к картам. 18 марта во время игры – ему только начало везти – к их столу подбежала взволнованная женщина, воскликнув: «На корабле – пожар!» Панический страх охватил пассажиров. Все устремились на палубу. «Беспорядок был невообразимый, – напишет позднее Тургенев, – чувствовалось, что отчаянное чувство самосохранения охватило все эти человеческие существа и в том числе меня первого. Я помню, что схватил за руку матроса и обещал ему десять тысяч рублей от имени матушки, если ему удастся спасти меня». (И.С. Тургенев. «Пожар на море» – автобиографический рассказ, записанный по-французски Полиной Виардо в 1883 году.) Он с ужасом смотрел на клубы дыма, валившие из-за трубы и вверх по мачтам, и думал лишь о том, как спастись. Не владея собою, жалобно стонал: «Умереть таким молодым!» И, расталкивая женщин и детей, пробирался к спасательным лодкам. К счастью, берег был недалеко. Капитан посадил пылающий пароход на мель, пассажиры пересели в лодки. Оказавшись на земле, Тургенев устыдился своей трусости. К радости от того, что удалось спастись, примешивалось чувство стыда за недостойное поведение перед столькими людьми, которые, конечно, расскажут обо всем матери. В самом деле, о его поведении на корабле стали рассказывать анекдоты в русских салонах. Рассерженная Варвара Петровна написала сыну: «Почему могли заметить на пароходе одни твои ламентации… Слухи всюду доходят! – и мне уже многие говорили к большому моему неудовольствию…» «Ce gros Monsieur Tourgueniev, qui se lamentait… qui disait mourir si jeune <<…>>[1]1
  «Этот высокий господин Тургенев, который причитал… который говорил: умереть таким молодым…»


[Закрыть] Там дамы были, матери семейств. – Почему же о тебе рассказывают. Что ты gros Monsieur – не твоя вина, но! – что ты трусил, когда другие в тогдашнем страхе могли заметить… Это оставило на тебе пятно, ежели не бесчестное, то ридикюльное». (Письмо от 14 марта 1839 года.) (франц.).

Таким образом, даже на расстоянии мать журила его, как мальчишку. Он постарался об этом забыть, погрузившись в университетскую жизнь Германии. Берлин, куда после морского приключения он добрался в экипаже, был в то время небольшим, тихим, чистым и скучным городком. Немцы вставали в шесть утра, работали весь день, и в десять вечера дома закрывали двери; пустынные улицы, охраняемые ночными сторожами, засыпали. Этот погруженный в размеренную жизнь городок был между тем островком знаний. В университете Тургенев добросовестно слушал лекции по греческому, латыни, истории и особенно прилежно – гегелевской философии. По приезде в Берлин он сблизился с группой русских студентов, идейным вождем которых был Станкевич. В центре разговоров студентов было учение Гегеля. Следуя взглядам почившего учителя, они утверждали, что исторический путь человечества – абсолют, что мир движется к своему концу. Эта концепция обосновывала, казалось им, покорность самодержавной власти. Другие между тем считали, что то же учение Гегеля может быть положено в основу революционного учения. Коль скоро движение сопротивления существовало в народе, следовательно, у него были на то основания. Как обоснован был строй, против которого оно выступало. Оказавшись в этом водовороте идей, Тургенев не решался определенно высказать свое мнение. Всю свою жизнь он будет избегать крайностей.

Впрочем, он с большим удовольствием сочетал идейные баталии со светскими развлечениями: бывал на балах, в маскарадах, театрах, гарцевал на лошади и гордился счастливой связью с госпожой Тютчевой, матерью четверых детей. Дабы присматривать за сыном, Варвара Петровна отправила в Берлин в качестве писаря одного из своих крепостных – Кудряшова, человека мягкого характера, образованного, незаконного сына ветреного Сергея Николаевича. Сводный брат был немного старше Тургенева и всей душою предан ему. Однако помнил о своем долге и отчитывался в письмах к Варваре Петровне о жизни Ивана в Берлине. Иван и сам регулярно писал матери, любовь которой к сыну стала еще сильнее из-за разлуки. В дневнике она писала: «C'est que Jeant c'est mon soleil à moi, je ne vois quois que lui et lorsqu'il s'eeclipse, je ne vois plis clair».[2]2
  «Ах, Жан, ты – мое солнышко, я вижу только его, а когда оно заходит, я ничего уж не вижу». (Фр.)


[Закрыть]

И далее: «Будь ты уверен, что ты – звезда моя. Я на нее гляжу, ею руководствуюсь, тебя жду… жду… жду!» Она ревностно требовала, чтобы сын рассказывал в подробностях самые интимные детали своей жизни. Если он задерживался с ответом, то, желая успокоить себя, она приказывала брать перо в руки Кудряшову. В случае длительного молчания грозилась выместить досаду на слугах: «<<Я>>, кажется, довольно снисходительна. – Но!.. Ту почту, когда вы оба пропустите, я непременно Николашку[3]3
  Молодой слуга В.П.


[Закрыть] высеку… – Жаль мне этого, а он прехорошенький и премиленький мальчик; и я им занимаюсь, он здорово и хорошо учится. Что делать, бедный мальчик будет терпеть, брат… – Смотрите же, не доведите меня до такой несправедливости». (Письмо от 13 ноября 1838 года.) Иногда, чтобы заставить его писать, она жаловалась на здоровье, которое якобы расстраивается из-за невнимания сына: «Пиши, или я не отвечаю за свою жизнь, за свой разум». (Письмо от 16 ноября 1838 года.) В своих сердечных посланиях она называла его «моя доченька, моя Жанетта». «Вы все для меня, – писала она. – Ты и твой брат. Я вас страстно люблю, но люблю по-разному. А ты меня особенно заставляешь страдать».

Сына не очень трогали эти пылкие признания. Чем жестче мать утверждала свою власть, тем больше он мечтал о женской нежности. Она не била теперь его, но продолжала грубо обращаться с ним. Он принимал ее проявления любви и ее упреки, как когда-то принимал хлыст. Узнав о том, что сын стал любовником госпожи Тютчевой, она порадовалась по-мужски, цинично: «Я тебе советовала прочитать „Сорокалетнюю женщину“. Это мой ответ на письмо о Тютчевой. Я прошу тебя взять эту книгу и прочитать ее. Я тебе искренне желаю такую женщину, старую… Для мужчины такие женщины – состояние. Слава Богу, если ты соединишься с такой на некоторое время». Госпожа Тютчева вскоре умерла. Тургенев постарался забыть горе в обществе женщин, менее уважаемых.

Рассеянная жизнь не мешала ему писать стихи, которые он не осмеливался кому-то показывать и складывал в ящик письменного стола. Тем не менее петербургский «Современник» опубликовал его стихотворение «К Венере Медицейской», которое он подписал «…в» и передал Никитенко. Тургенев не до конца осознал свою первую маленькую победу. Ибо Россия с золочеными куполами, березовыми лесами, крестьянами была далеко. Он больше был расстроен известием матери о том, что сгорел старый дом в Спасском. Она умоляла его приехать хотя бы на несколько дней. Он с неохотой согласился.

Встреча со Спасским, с его покрытыми туманом прудами, пустыми осенними полями и старыми почтительными слугами была неожиданно радостной. Страстный охотник, Тургенев уходил из дома на заре с ружьем наперевес, возвращался поздно, счастливый, проголодавшийся, любовь к животным, квазипантеистическое отношение к миру не мешали ему испытывать удовольствие от охоты на куропаток и зайцев. Он по-настоящему наслаждался, испытывая глубокое чувство полного слияния с природой. По возвращении из длительных охотничьих путешествий он страдал, оттого что должен был вновь встречаться дома со своим бессменным воспитателем – матерью. Заполучив любимого сына, она стала еще более непреклонной, еще более требовательной, еще более назойливой, чем раньше. После нескольких лет независимой жизни в Германии Тургенев с трудом переносил этот ежечасный надзор над собой. Он сказал об этом матери. Она рассердилась. «Если бы я был на твоем месте, – писал Ивану брат, – я бы не поехал, чтобы вновь переносить эти муки, эти крики и скуку, я бы ежедневно благодарил бога за возможность жить на свободе». (Письмо от 16 октября 1840 года.)

Устав от скандалов матери, Тургенев 23 октября 1839 года внезапно уехал в Петербург. Он прожил там несколько недель, побывал в литературных кругах, встретил наряду с другими знаменитостями Лермонтова на одном из литературных вечеров у княгини Шаховской и некоторое время спустя на новогоднем маскараде в дворянском собрании. «В наружности Лермонтова, – напишет позднее Тургенев, – было что-то зловещее и трагическое; какой-то сумрачной и недоброй силой, задумчивой презрительностью и страстью веяло от его смуглого лица, от его больших и неподвижно темных глаз. Их тяжелый взор странно не согласовывался с выражением почти детски нежных и выдававшихся губ». (И.С. Тургенев. «Литературные и житейские воспоминания».) Он не посмел подойти к поэту, который после стихов на смерть Пушкина стал предметом особой ненависти властей и любимцем светских салонов.

В середине января 1840 года Тургенев, страстно мечтавший о новых путешествиях, покинул Россию и через Вену добрался до Италии. Благородные памятники Рима, веселый нрав его обитателей покорили Тургенева. Там он встретился со своим берлинским товарищем Станкевичем, который к тому времени был уже тяжело болен туберкулезом. Этот скромный, сдержанный, образованный человек казался Тургеневу существом почти неземным из-за простоты и мужества, с которыми готовился к смерти. Они сдружились еще больше во время прогулок по древнему городу и окрестностям Латиума. Вдохновленный красотой итальянских пейзажей. Тургенев стал брать уроки живописи. По вечерам любил бывать в гостеприимном доме Ховриных, где, как повелось, вздыхал по хозяйке дома. Однако без особой надежды. Посетив Неаполь, Помпеи, Геную, он с остановками отправился через озеро Лэго-Маджори, перевал Сен-Готард, Люцерн, Баль, Мангейм, Мэйнц, Лейпциг в Берлин. Приехав туда в июле, Тургенев узнал о смерти Станкевича. «Нас постигло великое несчастье, – писал он другу Грановскому. – Едва могу я собраться с силами писать. Мы потеряли человека, которого мы любили, в кого мы верили, кто был нашей гордостью и надеждой». (Письмо от 4 (16) июля 1840 года.)

Месяц спустя новый друг заменил в его сердце того, чью раннюю смерть он глубоко переживал. Тургенев познакомился и искренне привязался к Михаилу Бакунину, который, как Станкевич, был увлечен гегелевской философией. Красноречивый Бакунин – гигант с румянцем во всю щеку, густой темной шевелюрой и огненным взглядом – был сыном богатого помещика, который пошел против отца и выступил против самодержавия. Сестры обожали его. Тургенев преклонялся теперь перед ним. Оба высокие, безупречно одетые, представительные – они были неразлучной парой, сидели рядом на лекциях, кутили в кафе, жили в одном доме. Однако главным звеном в этой связке был Бакунин. Тургенев следовал за ним на некотором расстоянии. Он в глубине души восхищался природной силой друга, но боялся излишне увлечься. Как бы там ни было, успехи в учебе были блестящими. Для него больше не существовало секретов в немецкой философии. Сдав успешно экзамены, он вернулся в Россию и провел каникулы в Спасском и Москве.

Удовольствие от охоты, мечтаний и отдыха на старом кожаном диване в Спасском было испорчено перепадами в настроении матери. Она стала еще более жестокой в обращении с крестьянами и не переносила, когда сын становился на их защиту. Единственным человеком, к которому она сохранила нежность в этом железном царстве, была двенадцатилетняя девочка Варя[4]4
  В документах она была записана под фамилией Лутовинова. Ее фамилия в замужестве Житова.


[Закрыть]. Варвара Петровна обращалась с ней как с воспитанницей, однако на самом деле это была ее внебрачная дочь, отцом которой был не кто иной, как домашний врач Андрей Евфстафьевич Берс[5]5
  Одна из дочерей Берса, родившаяся в 1844 году, станет женой Льва Толстого.


[Закрыть]. Непримиримая женщина, так страдавшая от неверности мужа, была, таким образом, снисходительна к своим собственным слабостям.

Тургенев любил играть с маленькой Варей, к которой относился как к своей младшей сестре. Однако по-настоящему его интересовали другие вещи. Робкого, стеснительного молодого человека привлекали к себе крестьяне. Он с интересом посматривал в лорнет на сельских девушек. Одна из них – Авдотья Иванова – стала его любовницей. Нежная блондинка, белошвейка Варвары Петровны, не помнила себя от счастья, заметив знаки внимания молодого барина. Узнав об их связи, Варвара Петровна выгнала Авдотью из Спасского. Несмотря на гнев матери, Тургенев увез девушку и поселил ее в маленькой квартирке в Москве. В апреле у Авдотьи родилась дочь, которую при крещении назвали Пелагеей.

Взволнованный Тургенев сообщил Варваре Петровне и попросил снисхождения к матери и ребенку. «Ты странный, – отвечала ему мать, – я не вижу греха ни с твоей, ни с ее стороны. Это простое физическое влечение».

Получив таким образом прощение высшей инстанции, Тургенев целиком отдался новому увлечению. С Татьяной – одной из сестер Михаила Бакунина – он встретился в усадьбе Бакуниных Премухино, куда приехал в гости. Татьяне было двадцать семь лет, она была прекрасно образована и мечтала о деятельной жизни. Воспитанная на романтической литературе, страстно любившая Новалиса и Рихтера, увлекавшаяся Гегелем и Фихте, она представляла свое будущее ярким, романтическим. Брат был ее кумиром. Красивый, восторженный, блестяще образованный. Они были близки друг другу. Тургенев для Татьяны стал тем мужчиной, которым хотелось восхищаться, верить ему. У него был благородный вид – высокий рост, правильные черты лица, задумчивые глаза, густые темно-русые волосы. Он был безупречно одет в изысканного цвета жилет и узкие панталоны со штрипкой. Он был таким блестящим рассказчиком! Восхищенная Татьяна сказала себе, что Господь послал на ее пути гения. Тургеневу льстил ее интерес. Он рассматривал свое отражение в ее глазах и нравился себе. А Татьяна не была красива. С длинного лица с грубыми чертами смотрели большие грустные глаза. Но как противиться влюбленным требовательным взглядам? Их разговоры становились все более задушевными. Сближение, которого Тургенев поначалу так желал, вдруг испугало его. Поиграв нежными словами, он удивился пожару, который сам разжег. Рядом с пылкой девушкой он должен был признать, что не создан для сильных чувств. Его естественное состояние – нерешительность, умеренность, не приводящая ни к чему игра. Вихрь чувств почти захватил его, однако он отступил, дабы сохранить свое спокойствие. Он постарался объяснить Татьяне, что их отношения будут идеальными, если не зайдут дальше бесед. Она была жестоко обманута. Он решился тотчас объясниться в письме: «Мы так разошлись и так чужды стали друг другу, что я не знаю, поймете ли Вы причину, заставившую меня взять перо в руки… Вы можете, пожалуй, подумать, что я пишу Вам из приличия. <<…>> И чувствую, что я не навсегда расстаюсь с Вами… Я Вас увижу опять… моя добрая, прекрасная сестра. <<…>> Я никогда ни одной женщины не любил более Вас – хотя не люблю и Вас полной и прочной любовью. <<…>> Вы одна меня поймете: для Вас одной я хотел бы быть поэтом, для Вас, с которой моя душа каким-то невыразимо чудным образом связана. <<…>> О, если б я мог хоть раз пойти с Вами весенним утром вдвоем по длинной, длинной липовой аллее – держать Вашу руку в руках моих и чувствовать, как наши души сливаются и все чужое, все больное исчезает, все коварное тает – и навек». (Письмо от 20 марта 1842 года.)

Несмотря на эти пылкие уверения, она тотчас поняла, что наскучила ему. Несколько месяцев спустя их отношениям суждено будет возобновиться. Татьяна попросила Тургенева дать Михаилу, задолжавшему в Берлине своему немецкому издателю, тысячу рублей, которые со временем будут выплачены из доходов с поместья брата. Просьба пришлась не ко времени. У Тургенева не было денег, а просить у матери он не мог. Он выполнил ее с большим опозданием, сопроводив отправление довольно холодным письмом. Это оскорбило Татьяну. Она написала, что не может понять «его холодного презрительного тона». Он не счел нужным ответить. Любовь заканчивалась ссорой. Тургенев почти сожалел, что посвятил Татьяне стихотворение «Дай мне руку, пойдем мы в поле». Литературное вдохновение его в это время было на взлете. Он легко пишет стихи и публикует их в «Отечественных записках», подписывая «Т.Л.»[6]6
  Тургенев-Лутовинов.


[Закрыть], работает над одноактной драмой «Искушение Святого Антония». В 1843 году за той же подписью «Т.Л.» выходит отдельным изданием поэма «Параша». Это было изящное, живое и вместе с тем грустное произведение, которое напоминало поэмы Пушкина и Лермонтова. Русская деревня, влюбленная в первый раз девушка, герой, похожий на Евгения Онегина, свадьба и в завершение этого триумфа банальностей – «насмешливый бес». Ничего нового, однако талант рассказчика, верный выбор деталей, гармоничный музыкальный стиль не вызывали сомнений. Критик Белинский, познакомившийся к этому времени с Тургеневым, отозвался лестно о «Параше» в статье, опубликованной в «Отечественных записках». Он отметил «верную наблюдательность, глубокую мысль, выхваченную из тайника русской жизни, изящную и тонкую иронию, под которой скрывается столько чувства».

Другие критики встретили Тургенева сдержанно, даже холодно. Однако мнение Белинского взяло верх. Тургенев видел себя знаменитым. Мать, прочитав «Парашу», была растрогана до слез: «Не читала я критики, но в „Отечественных записках“ разбор справедлив и многое прекрасно… Я – кухарка Вольтера – не умею выразить. Но – согласна, что то, что было похвалено в „Отечественных записках“ – все справедливо… Сейчас подают мне землянику. Мы деревенские все материальное любим. Итак, твоя „Параша“ – твой рассказ, твоя поэма – пахнет земляникой». (Письмо от 25 июня 1843 года.)

Теперь Тургенев жил в Петербурге у брата Николая, офицера столичного полка, который разорвал отношения с матерью, женившись на немке Анне Шварц, дочери слуги Варвары Петровны. По примеру мятежного брата Тургеневу также захотелось независимости и свободы. Он успешно сдал устные экзамены по философии и писал сочинение для сдачи магистерских экзаменов. Он хотел стать преподавателем философии в Московском университете. Однако вскоре передумал, не завершив начатой работы. По правде говоря, карьера не интересовала его. Его вполне устраивали полученные знания и праздная жизнь. «Ты не хочешь служить, – упрекала его мать. – Бог с тобой, не служи, живи покойно, где хочешь, как хочешь. Ты любишь писать, гулять, стрелять, путешествовать. Кто тебе мешает? Живи зиму в Петербурге, веселись, будь в театре. Весной поедем в деревню. Лето проведем в вояжах. Осень – охоться. Дай нам жить около себя». И еще: «Пиши с Богом, удачно – будешь продолжать; надоест – бросишь. И концы в воду. Твое назначение другое, других услуг ждет от тебя отечество». (Письмо от 19 июня 1843 года.) Она хотела, чтобы сын служил. Без особого желания, следуя ее требованиям, он добился места в Министерстве внутренних дел в отделе этнографа Даля.

Достойная служба оставляла много свободного времени для сочинения и развлечений. Он без труда написал пьесу «Неосторожность», несколько лирических стихотворений, которые опубликовали «Отечественные записки», и принялся за перевод «Фауста» Гете. В то же время он бывал в кружках, салонах, театрах, не без удовольствия играя роль светского щеголя. Романтичный, склонный к иронии, он раздражал обидчивых и очаровывал тех, кому нравилось его красноречие, взгляд его серо-голубых глаз. «Возникло общее мнение о нем, – напишет Анненков в своих воспоминаниях, – как о человеке, никогда не имеющем в своем распоряжении искреннего слова и чувства. <<…>> Цели юного Тургенева были ясны: они имели в виду произведение литературного эффекта и достижение репутации оригинальности».

Однако этот казавшийся легкомысленным и самовлюбленным молодой человек был способен на большие чувства. Жажда эффекта была не чем иным, как следствием молодости и неопытности. 28 октября 1843 года он познакомился на охоте с Луи Виардо, мужем певицы Полины Виардо, талантом которой восхищался весь Петербург. Некоторое время спустя он услышал ее в партии Розины в «Севильском цирюльнике». Первого ноября 1843 года его представили той, кому накануне он аплодировал. Тургенев почувствовал, что жизнь его решительно меняется. Полине 22 года. Она не была красива. У нее были грубые черты лица, широкий рот, большие выпуклые глаза, сутулые плечи. Однако Тургенев тотчас оказался во власти ее чар, которым он не мог противостоять. Застыв от восхищения, он едва нашел несколько слов для комплимента. А мужу ее написал: «Ваша жена было бы неверно сказать – величайшая, она, по моему мнению, единственная певица в дольнем мире». (Письмо от ноября 1843 года.)