Текст книги "Шалость"

Автор книги: Анри Ренье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

III

Из пяти садовников, на обязанности которых лежало поддерживать в Эспиньоле цветники и огороды, наибольшим уважением г-на де Вердло пользовался Филипп Куаффар. Этот Куаффар, совсем недавно поступивший на службу к г-ну де Вердло, очень быстро заслужил его полное доверие. Он особенно был искусен в выращивании овощей и душистых фруктов. У него было множество рецептов относительно выращивания семян, пересаживания, стрижки деревьев, прививок и очистки сучьев. Кроме того, он являлся превосходным знатоком цветов. Совершенно невозможно было допытаться, где Куаффар накопил эти знания, потому что он был весьма молчалив и ни слова не говорил о своем прошлом. В один прекрасный день он явился в Эспиньоль, и г-н де Вердло нанял его на место старого Пьера Про, умершего от колик, которые высушили и скрутили его, как виноградную лозу. Куаффар был старательным стариком, высокого роста, с круглым лицом и отвислыми щеками, между которыми торчал чрезвычайно заостренный нос. По одной из его щек шла широкая царапина. Он слегка прихрамывал. Где же бедняга Куаффар получил эти неприятные украшения, без которых он не представлял бы ничего замечательного? Ему могло быть около шестидесяти лет. От него ничего нельзя было добиться о прежних занятиях. Он говорил только, что все время находился в деревне, но при таком образе жизни у него не было бы случая получить шрам на щеке. Кто же делается хромым только потому, что сажал салат или подпирал тычинками сахарный горох? Не были ли его шрам и прихрамывание следствием какого-либо приключения или ссоры? Когда ему намекали на это, Куаффар отвечал странной улыбкой и потиранием рук. Этот жест так же, как и отмалчивание Куаффара, вместе с благоволением к нему г-на де Вердло выводили из себя Аркенена. Куаффар и он ненавидели друг друга. У Куаффара была и другая странность. Если он ненавидел Аркенена, то равным образом ненавидел и свое ремесло, хотя знал его в совершенстве. Копать землю, полоть траву, сеять, сажать, подрезывать, убирать урожай – все это казалось ему низкой, отпугивающей, нелепой работой, о которой он не говорил иначе как с крайним отвращением. Надо было видеть его гримасу, когда он брался за лопату или грабли. Он относился к земле как к врагу и раздирал ее с яростью. Грубо и раздраженно он ударял ее каблуком и презрительно на нее сплевывал; с чувством злобы разбивал он кусок торфа и крошил его с яростным удовлетворением. Его ненависть одинаково простиралась и на цветы, и на фрукты. Он проклинал и запах их, и вкус. Он затыкал нос перед розой, а один вид персика доводил его до тошноты. Аркенен утверждал, что заметил его однажды поливающим в ярости грядку гвоздик из собственной лейки. Когда ему хвалили выращенные им растения, Куаффар пожимал плечами и косо смотрел в ответ. Надо быть поистине лишенным разума человеком, чтобы извлекать столько удовольствия из клочка земли и отдавать ему столько забот! Почему он, Куаффар, прикован к этой галере, почему теряет он за этой работой время, которое мог бы использовать по-другому? Он таил в себе жгучую зависть к Аркенену, которому мог бы помогать во многих работах, если бы всякий раз, как он хотел за это взяться, г-н де Вердло не отсылал его к садоводничеству, для которого он вовсе не был создан; ему нравилось ходить за лошадьми, оберегать дом и даже прислуживать за столом. В довершение всех несправедливостей подумайте о том, что он, как цирюльник, мог бы дать несколько очков вперед этому кучерскому скребку Аркенену! Но, скажите пожалуйста, разве когда брались во внимание достоинства людей неученых? Живое доказательство этому Куаффар видел в постоянных отказах. К его бедам прибавлялась еще одна, к которой он был не менее чувствителен. Прибытие в Эспиньоль Гоготты Бишлон было большим событием в жизни Куаффара. Он тотчас же начал питать влечение к Маргарите Бишлон, перешедшее скоро в страстное обожание. Когда он смотрел на нее, царапина на его щеке становилась ярко-пунцовой, а сам он впадал в возбуждение, которое становилось еще более пылким оттого, что м-ль Бишлон выказывала к нему самое жестокое равнодушие. Пылающие щеки Куаффара и его пылкость не производили на нее никакого впечатления, так же как и сладострастные дерзкие взгляды. В то время как Куаффар выбивался из сил, чтобы быть замеченным, Бишлон во все глаза смотрела на бравого Аркенена, которому не переставала посылать жеманные любезности, принимаемые им с небрежностью, еще более увеличивающей ярость раздражительного Куаффара. Но Аркенен имел неосторожность упорствовать в своем поведении. Хорошо! Когда он будет находиться в путешествии, в поисках новостей о своей сварливой супруге, он, Куаффар, постарается сделать последнее усилие, чтобы утвердить себя в сердце Гоготты Бишлон, а также на короткое время – и с каким еще успехом! – заменит Аркенена во всех его обязанностях около г-на де Вердло.

Таков был Филипп Куаффар, назначенный г-ном де Вердло в служители Помоны, который на следующий день после отъезда Аркенена часам к семи вечера предстал перед г-ном бароном, осторожно постучав перед этим в дверь комнаты, где г-н де Вердло находился в обществе девицы де Фреваль. День этот был ненастный; после небольшого перерыва снова начал накрапывать дождь. Через окна, выходившие в парк, видно было затянутое облаками небо и кусочек пруда, покрытого рябью от падающих капель. Так как погода не благоприятствовала прогулке, г-н де Вердло попросил Анну-Клод почитать ему что-нибудь вслух. Когда вошел Куаффар, девица де Фреваль еще держала в руках книгу. Куаффар казался смущенным и чувствовал себя неловко. Девица де Фреваль заметила, что шрам на его щеке утратил свой обычный белый цвет. Сам он хромал меньше, чем обыкновенно Г-н де Вердло спросил:

– В чем дело, Куаффар?

Куаффар, потирая руки, казалось, медлил с ответом.

– Там, господин барон… Там какой-то хорошо одетый человек, дворянин, вероятно, просит пристанища на ночь. Он говорит, что дороги полны воды и что лошадь его падает от усталости.

Г-н де Вердло испустил восклицание:

– О, боже! И Аркенена здесь нет!

Эти слова пронзили душу Куаффара, лицо которого при имени Аркенена исказилось гримасой ненависти. Г-н де Вердло добавил:

– Ну, все равно, нельзя оставлять дворянина под дождем. Пусть он войдет. Распорядись, чтобы приготовили голубую комнату, возле моей. А как назвал себя этот кавалер?

– Он сказал, господин барон, что его зовут кавалер де Бреж и что он – офицер.

– Офицер? Попроси его войти, Куаффар.

Куаффар, казалось, колебался. Шрам из беловатого стал розовым. Направляясь к двери, он сделал жест, как будто хотел что-то сказать. Дойдя до порога, он обернулся, но махнул рукой и вышел.

Г-н де Вердло втянул в ноздрю понюшку табаку.

– Что такое с Куаффаром? У него сегодня совсем странный вид.

Протекла минута молчания. Слышно было, как дождь ударял в стекла. Затем на плитах вестибюля прозвенели шпоры. Дверь отворилась, и путешественник вошел в комнату. Он был высокого роста и хорошо сложен. Его одежда являла некоторое подобие военной формы: сюртук с обшлагами и отворотами, несколько отличающийся от тех, которые обычно носят офицеры, – то, что сейчас же бросилось бы в глаза г-ну де Вердло, если бы он умел разбираться в нашивках. Но г-н де Вердло никогда не был на военной службе. Кроме того, внимание его привлекало лицо незнакомца, а не его одежда. Черты были правильные, резко выраженные, с оттенком надменности и хитрости, суровости и пленительности, одновременно и подвижные и скрытные. Однако гость приближался. Голос его прозвучал отрывисто и немного резко. Он поблагодарил г-на де Вердло за гостеприимство, которым воспользуется на одну только ночь, так как завтра на заре ему уже надо отправляться в путь. Он – офицер и догоняет свой полк. Он приносит извинение за поздний час своего посещения, ссылаясь на трудность путешествия по дорогам, на усталость своей лошади, нанятой им по пути. Все это было сказано в прекрасных выражениях, но с той странностью, что глаза говорившего не следили за направлением его слов. Это тотчас же было замечено г-ном де Вердло, который взглянул на то место, где сидела Анна-Клод де Фреваль. Если бы г-н Вердло был более внимательным, он был бы весьма удивлен бледностью, разлившеюся по лицу молодой девушки, и легким дрожанием ее руки, опирающейся на стол, но г-н де Вердло смотрел теперь на дождевые капли, которые скатывались с мокрой треуголки офицера, падая одна за другой на паркет. Он обдумывал фразы, которыми надо было ответить на слова вежливости и благодарности, только что обращенные к нему новоприбывшим. Ему не удалось придумать ничего лучшего, как пригласить путника за стол. Г-н де Бреж отклонил предложение, ссылаясь на крайнюю усталость и потребность в отдыхе. Он почтительно поклонился девице де Фреваль, приложив палец к губам, а затем послушно последовал за г-ном де Вердло, который, ничего не заметив, шел впереди, чтобы показать гостю дорогу в приготовленную для него комнату. Как только захлопнулась дверь, Анна-Клод де Фреваль одно мгновение оставалась неподвижной и погруженной в оцепенение, затем внезапно прижала свои руки к сердцу, удерживая рыдание, которое сжало ей горло и заставило трепетать плечи.

Когда вернулся г-н де Вердло, поручив своего гостя заботам и услугам почтенного Куаффара, Анна-Клод уже сидела на обычном месте. Г-н де Вердло появился весьма довольный своим поведением, совершенно очарованный этим г-ном де Врежем и очень сожалея, что он не захотел отужинать вместе с ними. У этого молодого человека были самые изысканные манеры, и г-н де Вердло, расхаживая взад и вперед по комнате, продолжал свои дифирамбы.

– Он не сказал мне, в каком полку служит, но, оказывается, ему очень хорошо известен г-н де Шазо, имя которого я ему назвал. Он возвращается в свой полк, а затем рассчитывает получить отпуск и уехать в Париж, куда его призывают важные дела и где ему хочется полечить старые раны, доставляющие ему много беспокойства. Я дал ему поручение посетить мою сестру, г-жу де Морамбер, и рассказать ей, как мы здесь живем. Как вы находите моего посла? Не правда ли, у него весьма привлекательный вид?

Во время ужина Анна-Клод оставалась рассеянной и молчаливой, едва прикасаясь к тому, что ей предлагали. Эта молчание и рассеянность позволили г-ну де Вердло сделать несколько вполне определенных наблюдений. «Вот они, молодые девушки! – подумал он. – Живут они благоразумно и спокойно, но достаточно мимолетной встречи с красивым офицером, чтобы сейчас же в их голове зародилась мысль о романе. Сердце их становится чувствительным прежде, чем они сами могут это заметить. Решительно, г-н де Ла Миньер прав, и мне необходимо выдать ее замуж. Кто знает, не посылает ли ей провидение избранника в образе того гостя, который спит сейчас под моей крышей?»

– Черт возьми, Куаффар! Будь внимательным! Ты пролил соус на мой жилет. Не поливай меня, пожалуйста, как какое-нибудь свое растение!

В самом деде, почтенный Куаффар, подавая тарелки, казался весьма расстроенным. Он был взволнован до глубины души и совершенно не владел собой. Время от времени он поглядывал на дверь, как будто прислушиваясь, не идет ли кто-нибудь в комнату. А снаружи продолжал лить дождь, и г-ну де Вердло стало понятным, почему этот г-н де Бреж попросил у него убежища от непогоды. Не очень-то приятно быть сейчас в дороге среди бегущих ручьев и водомоин! Гоготта Бишлон, принесшая подсвечник, чтобы проводить девицу де Фреваль в ее комнату, держалась такого же мнения. Она вздыхала, думая об участи Аркенена. Хоть бы удалось ему благополучно прибыть в Бургвуазин и оттуда в Шазардери! В такую погоду ни один хозяин собаку на двор не выпустит.

Ночь была похожа на ту, когда убили у двери дома де Морамбер несчастного г-на де Шомюзи. Наконец настало время идти спать. Красавец офицер давно уже показал всем пример и, должно быть, видел не первый сон, потому что, проходя мимо его двери, Гоготта Бишлон не заметила в щели полоски света. Гоготте очень хотелось посмотреть на спящего. Ей нравилась военная форма. Разве не носил ее Аркенен на службе у короля? Однако г-н де Вердло, чтобы положить конец ее болтовне, со свечкой в руке приблизился к Анне-Клод де Фреваль. По обыкновению, он дружески потрепал ее по щеке. Рука его почувствовала жар, но он не обратил на это особого внимания. Фитиль свечи обуглился, и он поправил его кончиком ногтя, не заметив жеста, которым Анна-Клод хотела его удержать. Когда он ушел к себе, она одно мгновение находилась в нерешительности, опустив голову и прислушиваясь к шагам, удаляющимся по лестнице. Затем, предшествуемая Гоготтой Бишлон, направилась в свою комнату.

Очутившись у себя, она тотчас же бросилась на кушетку. Ноги подкашивались под нею, и тоска сжимала ее горло. Около нее Гоготта неторопливо приготовляла постель Когда она кончила и наконец удалилась, Анна-Клод прошла в соседнюю комнату Приложив ухо к двери помещения, занимаемого. Гоготтой, она слышала, как ее служанка не которое время ходила взад и вперед, затем звуки умолкли и Анна-Клод услышала первые затяжки ровного похрапывания. Слушая этот храп, Анна Клод быстро раздевалась. Она накинула халат, на дела легкие туфли и на цыпочках проскользнула в длинный коридор, соединяющий «Старое крыло» с замком. Шла она легко и осторожно. Иногда останавливалась, а затем снова пускалась в путь Таким образом она добралась до вестибюля.

Дождь перестал. Ни один звук не смущал великого молчания, окутывавшего Эспиньоль. Здесь все было погружено в сон. Животные в стойлах и конюшнях, люди под одеялами и за занавесками. Иногда еле заметный ветерок заставлял вздрагивать пламя свечи. Посредине вестибюля Анна-Клод долго оставалась в неподвижности, вглядываясь в темноту и прислушиваясь к малейшему шороху. За деревянной обшивкой стен, в балках потолка время от времени раздавалось осторожное потрескивание, которое можно было бы назвать вздохами темноты. В промежутках Анна-Клод чувствовала шум своего дыхания. Ей казалось, что с того момента, как она покинула свою комнату, протекла целая вечность. Было, вероятно, очень поздно.

До какого же времени будет оставаться она в этом пустом вестибюле, который казался ей огромным? Эти темные углы не могло осветить слабое пламя восковой свечи. Внезапно часы на башне прозвонили полночь. Они могли бы пробить и больше двенадцати раз, прежде чем ею было бы это замечено, до такой степени ее сознание было заполнено одной мыслью. Эти двенадцать ударов вывели ее из состояния оцепенения, в котором она находилась. Догоревшая свеча мерцала и готова была погаснуть. Она заменила ее новой, захваченной с собою, и направилась к лестнице. Поставив ногу на первую ступеньку, она немного поколебалась. Затем, сняв туфли, начала подниматься. Поднималась она с величайшими предосторожностями. На площадке остановилась. Еще несколько ступенек выше, и она будет перед комнатой, в которой спит г-н де Вердло. Оттуда не было слышно ни одного звука. Г-н де Вердло мог бы похвастаться, что обладает сном младенца. Она повернула направо в коридор, в конце которого была расположена «голубая комната», где г-н де Вердло поместил гостя, прибывшего в Эспиньоль. Приближаясь к ней, Анна-Клод удвоила свою осторожность. Свечу она поставила на пол в углу коридора. Ощупью добралась до двери. Почувствовав себя у цели, она нагнулась и приложила ухо к замочной скважине. Сначала она не слышала ничего, кроме учащенных ударов своего сердца, затем одышка ее успокоилась и она уловила легкое ритмичное дыхание, которое бывает у того, кто спит или отдыхает. Оно поднималось и падало, подчиняясь правильному ритму. Анна-Клод слушала его долго. Мало-помалу дыхание усилилось, сделалось более звучным, легче различимым, более громким, настолько громким, что, казалось, оно постепенно наполняет весь замок своим властным, всепокоряющим, всеохватывающим гулом. Она сама чувствовала себя захваченной этим дыханием, как каким-то вихрем, который готов ее перевернуть, унести с собой. Оно наполняло ее волосы, проходило сквозь ее руки, ласкало ее грудь, обжигало ее губы.

Она отдавалась ему в полном изнеможении, в полной покорности и в то же самое время прекрасно знала, что это просто дышит мужчина там, за этой дверью, перед которой она трепещет от ужаса и любви, в то время как слезы текут по ее полному экстаза и муки юному лицу.

Долго оставалась она так, пока наконец не взяла медленным движением свой подсвечник. G теми же предосторожностями она спустилась по лестнице. На последней ступеньке села отдохнуть. Ночь достигла половины. На заре Куаффар придет разбудить путешественника. Надо ждать до этой минуты, чтобы быть уверенной, что не произойдет ничего ужасного. Дождь освежил воздух. Анна Клод вздрогнула. Она спрятала свою голову в ладони. В ее голове проносились скорее видения, чем мысли. Они быстро следовали друг за другом, как это бывает во сне: карета, свет факелов, пистолетные выстрелы, лицо, глаза, которые смотрят в упор, человек, стоявший во весь рост и одним прыжком очутившийся в седле, потом – приемная монастыря Вандмон, широкое лицо г-на де Шомюзи и где-то, в самых глубинах памяти, маленькая девочка, очень смешная в своем слишком широком старом камзоле с плеч садовника, маленькая девочка – она сама – которую захватили однажды на монастырской стене, готовую, как мальчик, бежать навстречу приключениям. Вдруг она вздрогнула. Пропел петух. Что-то похожее на смутный свет просочилось в темноту вестибюля, где, бледнея, умирало пламя свечи. Это заря. Сейчас появится Куаффар. Она слышала, как он переходит двор. Сейчас огромным ключом он откроет замковую дверь. Он разбудит того, кому надо отправиться в путь, и ничего не произойдет больше. Она не услышит ужасного крика, остановленного в горле кровью, хлынувшей из смертельной раны. Час опасностей уже миновал. Ей нужно возвращаться в свою комнату. Она хотела подняться, но почувствовала такую слабость, что у нее подкосились ноги. Вдруг, ощутив какую-то жгучую неловкость в затылке, она вскочила на ноги и обернулась. С вершины лестницы, опершись на перила, он рассматривал ее пристальным взором. Уже готовый в дорогу, с треуголкой на голове и плащом за плечами, улыбаясь, с пальцем на губах в знак молчания, он смотрел в бледном свете пробуждающегося дня, как со всей быстротой своих голых ножек убегала от него эта странная Психея, которая несла вместо светильника погасшую свечу, в то время как в ее сердце металось таинственное и жгучее пламя только ей одной ведомой тайны…

Не без причин поэтому, для него совершенно необычных и не поддающихся объяснению, Филипп Куаффар с хитрым и глубокомысленным видом, вертя свою шляпу меж пальцами, пришёл доложить г-ну де Вердло, что ночевавший в замке гость уехал на самой заре, обменяв свою разбитую неподкованную лошадь на лучшего коня из конюшни Эспиньоль, и что он проделал это без всяких церемоний, угрожая ему, Куаффару, весьма красноречивым прикладом пистолета. Рассказав об этом, означенный Куаффар вынул из кармана записку, которую всадник велел ему передать г-ну де Вердло. Г-н де Вердло сломал печать и извлек из конверта листок бумаги, на котором было написано четким почерком:

«Капитан Сто Лиц благодарит г-на барона де Вердло за гостеприимство, столь любезно оказанное им кавалеру де Брежу. Он никогда не забывает благородных поступков»

Читая эту записку, г-н де Вердло дрожал от ужаса. Как! Он только что дал приют под своей крышей предводителю шайки разбойников! Он спал рядом с комнатой, которую занимал этот человек, и рисковал тем, что ему во время сна могли перерезать горло. Как! Этот красавец офицер с такими тонкими и вежливыми манерами всего только бандит самого низшего разбора, прирожденный негодяй! Это превосходило всякие предположения. Каким образом Анна-Клод не узнала в нем человека, напавшего на ее карету? Ах, если бы Аркенен был здесь, он сразу бы разоблачил незнакомца! Впрочем, приключение имело счастливый исход, так как, вместо того чтобы быть зарезанными, отделались только подменой лошади.

Г-н де Вердло был настолько взволнован, что успокоился только к вечеру. Что скажет г-н де Ла Миньер об этом событии, когда оно станет ему известно? Возвращаясь в памяти к происшедшему, де Вердло испытывал некоторую гордость от сознания, что он стоял лицом к лицу с таким опасным бандитом и еще принял его за дворянина. Он не уставал перечитывать записку, адресованную к нему разбойником, тем более что выражения, в которых она была написана, гарантировали ему на будущее некоторую безопасность. Этот капитан слыл за человека, который умеет держать слово. Разве он откажется когда-либо быть признательным за прием, полученный им в Эспиньоле? Эти рассуждения, во время которых Анна-Клод оставалась совершенно безмолвной, окончились только поздним вечером, когда надо было идти спать. Велико было удивление девицы де Фреваль, когда она, возвратясь в свою комнату, нашла на своем туалете старательно перевязанный пакет. Там находился прекрасный остро отточенный кинжал в шагреневых ножнах и маленькая склянка с наркотическим отстоем. Все это было завернуто в лист бумаги, на котором довольно хорошо было изображено сердце, пронзенное стрелой. Каким образом попали сюда эти вещи? Их присутствие здесь обнаруживало существование услужливой руки. Кто же иной мог быть в этом замешан, как не Куаффар, которого могли заставить силой выполнить данное ему поручение, если не удалось воздействовать на него путем убеждения? И Анна-Клод де Фреваль, со взором, устремленным на эту странную посылку, долго оставалась неподвижной, в то время как в руках у нее был жар, щеки пылали, а сердце билось в груди, как большая птица.