Текст книги "Шалость"

Автор книги: Анри Ренье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Не думайте, однако, что я способна довести до крайности свою строгость, которая рисковала бы в таком случае стать неуместной. Вы прекрасно знаете, что я ни в какой степени не являюсь врагом некоторых удовольствий, полезных для здоровья и самочувствия молодых людей, а также и взрослых мужчин. Я не отказываюсь признавать то, чего требует природа, и вовсе не желаю, чтобы мои сыновья жили как какие-нибудь отшельники. Я отношусь с уважением ко всем потребностям чувств, и г-н де Морамбер в этом отношении не мог бы на меня пожаловаться. Я даже была слишком снисходительной к увлечениям этого несчастного Шомюзи. Есть темпераменты – а он был одним из них – настолько требовательные, что им многое приходится прощать. И в особенности нельзя переносить тяжесть их ошибок на тех невинных, которые являются следствием подобных заблуждений. Разве не служит этому доказательством то обращение, которое я применяла к дочери г-на де Шомюзи, и все, что я для нее сделала? Впрочем, я не раскаиваюсь в том, что мне пришла в голову счастливая мысль отправить ее в Эспиньоль, так как благодаря этому не произошло ничего досадного.

И тем не менее, я почти сожалею, что не оставила ее возле себя. Она могла бы оказаться весьма полезной в качестве развлечения для моих мальчиков, когда я немного ослаблю свою бдительность. Присутствие этой молоденькой девушки внесет разнообразие в их жизнь и в то же самое время не будет грозить никакими осложнениями. Кой-какие любовные любезности между ними не принесут большого вреда и помогут им дождаться того возраста, когда я смогу их женить. Быть может, она сумеет удерживать дома и Вашего брата. Г-н де Морамбер весьма ценит девическую свежесть.

Все это, не правда ли, как я уже говорила Вам выше, согласуется с его привычками, приобретенными во время итальянского путешествия и пребывания при дворе великого герцога? Г-н де Морамбер, повторяю, совсем уже не тот полный достоинства и серьезности человек, которого Вы знали и у которого просвещенный принц спрашивал советов относительно политики и государственного бюджета. Разве Вы узнали бы его в этом петиметре, изысканно одетом по самой последней моде, который неустанно бегает по Парижу и всюду ведет себя как павлин, оказывающий своей супруге только почтительное презрение, которого встречают повсюду, где ему не следует бывать, и который, невзирая на свой возраст, неприлично домогается милостей Венеры, для чего, кажется, пользуется помощью Эрота и даже Эскулапа?

Согласитесь, что для рода Шомюзи, внесшего такое волнение в его кровь, не существует никаких извинений. Г-н де Морамбер в свое время не был человеком сильного темперамента. Что же удивительного в том, что ему приходится прибегать к пастилкам и к еще незрелой невинности? Неумеренность, впрочем, может сыграть с ним плохую шутку, но, если должно произойти несчастье, я предпочитаю, чтобы это было под собственной крышей, чем в какой-нибудь лачуге или другом непристойном месте. И вот поэтому хорошенькое личико, о котором я Вам уже намекала, могло бы его удержать от порока и помешало бы ему катиться в пропасть вплоть до того дня, когда нам принесут его домой с пеной на губах и закатившимися глазами, чтобы он задохся здесь от апоплексии, как умер от ножа несчастный Шомюзи. Но все, что я ему об этом говорила, было сказано напрасно. Он уже не в состоянии внять голосу рассудка.

Вот те новости, дорогой брат, которые мне хотелось Вам сообщить. Я всегда стараюсь держать Вас в курсе событий, которые происходят в нашей семье. Мне думается, что Вы сумеете надлежащим образом разобраться в них в тишине своего Эспиньоля, где ведете к тому же мудрую и философскую жизнь, так как сами отказались от тягости быть мужем и отцом и сделались опекуном в таких условиях, которые, как Вы мне сообщили, благоприятно складываются для Вашей воспитанницы, так что я не могу выразить своей радости по поводу Вашей с нею обоюдной дружбы. Г-жа де Грамадэк, которая не перестает ею интересоваться, мне говорила, что она получила от нее несколько писем превосходного стиля. Я в этом отношении оказалась обойденной. Это, конечно, черта неблагодарности, но ведь юность всегда верна себе.

Впрочем, и Гоготта Бишлон, на мой взгляд, ведет себя не лучше. Ей больше нравится оставаться в Эспиньоле, чем снова быть у меня на службе. Пусть делает как знает. Правда, она из деревни, и когда снова услышала запах навоза, ей уже трудно его лишиться.

Кстати, о г-же Грамадэк. Представьте себе, из монастыря Вандмон украли довольно значительную сумму денег. Воры проникли туда через часовню, в которой также похитили несколько ценных предметов и почти всюду оставили органические следы своего пребывания. Такие гнусности случаются уже не в первый раз. С наступлением темноты на улицах нельзя себя чувствовать в полной безопасности. Г-н лейтенант полиции видит в этом знак всевозрастающего разложения нравов. Оно казалось уже достаточно значительным еще в те времена, когда так подло был убит наш бедный Шомюзи. Я все же смею утверждать, что эта развращенность не проникнет в мой дом, и, как Вы видите, я нашла хороший способ преградить ей доступ, поставив препятствие на ее дороге. Оканчиваю это письмо тем, что повергаю к Вашим стопам то чувство уважения, которое просят Вам передать мои сыновья. В эту минуту они находятся возле меня и выполняют заданный им урок рукоделья. Я исполняю их желание и остаюсь Вашей благожелательной сестрой.

Маркиза де Морамбер

VI

Зима прошла в Эспиньоле очень спокойно. После того как истощились ноябрьские туманы и дожди, установилась хорошая погода и дали себя почувствовать первые холода. Постепенно они становились все более острыми, а иногда и весьма суровыми. Бороться с ними приходилось высоким огнем в каминах, так как г-н де Вердло был человеком очень зябким. Самые сухие дрова, самые горячие уголья Никогда его достаточно не согревали, хотя он и придвигал свое кресло как можно ближе к огню, чтобы не потерять удовольствия поджаривать свои ноги до такой степени, что на них начинала лупиться кожа. К этому поджариванию прибавлялось еще, в качестве защиты против сквозных ветров, пуховая шуба и отороченная мехом шапка. Кроме того, г-н де Вердло пользовался с этой целью муфтой, внутри которой помещалась фаянсовая грелка, имеющая вид закрытой книги, наполненная горячей водой. Эта фаянсовая книга не являлась единственным чтением г-на де Вердло. Он был не прочь тихо подремать над страницей какого-нибудь сочинения.

Все это, вместе с игрой щипцами, кочергой и раздувательным мехом, в достаточной степени занимало г-на де Вердло в зимние дни, и он, таким образом, не испытывал нетерпения, поджидая возвращения более мягкого времени года Анна-Клод де Фреваль, казалось, также привыкла к зимнему ничегонеделанию. Не пододвигаясь к огню так близко, как это было в привычках г-на де Вердло, она ничего не имела против погреться на приличном расстоянии. Пламя от поленьев освещало ее лицо, а маленькая ножка под платьем охотно вытягивалась по направлению к камину. Часто, в подражание де Вердло, она принималась за книгу. Книга служила девице де Фреваль не столько развлечением, сколько оправданием свойственной ей мечтательности. Она охотно погружалась в свои грезы, пока их течение не прерывалось каким-либо неожиданным обстоятельством: падением обгоревшего полена, треском головни и фонтаном искр, доходящих иногда до эффекта молнии или фейерверка; шагами садовника; лаем собаки, гулко разносящимся в морозном воздухе; приходом Гоготты или Аркенена, которые являлись за получением распоряжений. Кроме этих двух, остальные слуги замка вовсе не показывались на глаза. Г-н Куаффар был погружен в заботы по садоводству или изучал небо с целью предсказания погоды. После возвращения Аркенена из поездки в Шазардери и того странного посещения, которое имело место во время его отсутствия, г-н Куаффар, снова оказавшийся в тени, ушел с головою в тонкости своего ремесла. Он должен был весьма страдать оттого, что лишен теперь высших должностей; чувствуя себя в положении изгнанника, он исподтишка бросал недоброжелательные взгляды в сторону высокомерного Аркенена. Он прекратил ухаживания за м-ль Бишлон и довольствовался тем, что проявлял в отношении ее холодное и презрительное обращение, с уверенным видом человека, который ждет своего часа и не сомневается в том, что этот час рано или поздно настанет.

Если в буфетной еще говорили о странном происшествии, следствием которого явилась кража лошади, то г-н де Вердло, казалось, совершенно не вспоминал о нем. Когда ему случалось об этом подумать, все случившееся представлялось ему каким-то кошмаром, и он старался поскорее о нем забыть. Не привел ли он сам Эспиньоль в состояние готовности защищаться от всяких неожиданностей? Да и чего, впрочем, бояться? Знаменитый капитан и его шайка не появлялись больше с тех пор, как воинские отряды кочевали по всей округе, чтобы следить за безопасностью путешествия по дорогам. Поэтому в Эспиньоле жили совершенно спокойно. Увлечение м-ль де Фреваль фехтованием и стрельбой постепенно ослабевало. Иногда только она бралась за рапиру и вступала в бой с Аркененом, чтобы поупражнять руку, или ради собственного удовольствия сажала несколько метких пуль в чучело на парковой лужайке. Кроме этих редких минут, для чучела в плаще выдались счастливые дни: когда падал дождь, треуголка служила ему чем-то вроде водостока, а во время вихря она вертелась на своем шесте по воле ветра. В январе, когда начались продолжительные метели, сопровождаемые обильным падением снега, чучело превратилось в зябкого, покрытого инеем деда-мороза.

Выпавший снег покрыл все окрестности таким глубоким молчанием, что, казалось, можно было слышать полет птиц в небе. Эспиньоль, казалось, разделял окружающее оцепенение. Ни одного звука шагов не раздавалось на дворе, и, так как малейший шум резко подчеркивался морозным воздухом, каждый старался вести себя как можно тише. Аркенен ходил на цыпочках; теплые туфли Гоготты оставляли на снегу едва заметные следы. Все вокруг казалось мертвым, и как-то не верилось, что земля сможет когда-нибудь сбросить этот саван. Казалось, что она навсегда погружена в сон и что никогда уже нельзя будет увидеть того, что скрыто под ее белым покровом. Впечатление бесконечного однообразия и всеобщего оцепенения было так сильно, что однажды, наблюдая через оконное стекло снежную пелену, закутавшую парк, Анна-Клод почувствовала, что по ее лицу текут слезы.

Но все имеет свой конец. Как-то на исходе недели погода переменилась – прояснилось небо и сверкнуло солнце. Снег растаял. Потом зима, после передышки, снова вступила в свои права. Миновали январь, февраль. В марте по некоторым признакам можно уже было угадывать первые шаги весны. Аркенен предложил девице де Фреваль вспомнить о верховой езде и совершить галопом прогулку по полям. Уже в течение двух месяцев он принужден был отказываться от сопровождения девицы де Фреваль по причине боли в пояснице, которая не позволяла ему держаться в седле. Г-н де Вердло не хотел, чтобы Анна-Клод отваживалась без Аркенена покидать Эспиньоль. Правда, Куаффар всегда был готов его заменить, но Анна-Клод не показывала вида, что заинтересована в его обществе. Более того, Гоготта объявила, что Аркенену станет гораздо хуже, если Куаффар захватит обязанности, которые, в сущности, ему не принадлежат. Куаффар очень хорош там, где надо выращивать салат и поливать брюкву, но гарцевать рядом с барышней – вовсе не его дело. Узнав об этом соперничестве, Анна-Клод принуждена была отказаться от прогулок, к которым успела уже привыкнуть; поэтому она с удовольствием приняла предложение Аркенена снова к ним вернуться.

День этот был серым, почти теплым. Иногда пробегал острый ветерок и оставлял в воздухе ощущение холода. Земля уже утратила ледяную отверделость и суховатую звонкость, но в ней еще оставалось что-то бездейственное и окоченелое. Копыта отпечатывались, не завязая в грязи. Лошади после долгого пребывания в конюшне были послушны малейшему движению руки. Обогнули пруд. В его спокойных водах Эспиньоль отразил свое «Старое крыло». Скоро толстая угловая башня и острые крыши замковых зданий пропали из виду. Перед всадниками раскрылась между еще безлистной живой изгородью дорога, идущая по коричневым полям. Перешли на галоп. Девица де Фреваль впереди, Аркенен, еще не оправившийся от боли в пояснице, за нею следом. Миновали речушку Пурсод и в Бафонтене въехали в лес. Тропинка сначала была удобной, но потом быстро сделалась труднопроходимой, узко зажатой между двумя рядами окаймляющих ее деревьев. По коре ствола бежал бархатистый мох. Запах земли смешивался с запахом сухих листьев. На кусте слабо чирикала птичка. С нежным шорохом крыльев она снялась с места. Аркенен принялся насвистывать. Он самодовольно посматривал на девицу де Фреваль. Ученица делала ему честь. Посередине дорожки показался кряжистый пень странной формы. Лошадь Анны-Клод сделала быстрый скачок в сторону. Но девица де Фреваль сдержала ее поводьями. Так прибыли они к Большому Холму. Раз уже они очутились на этом месте, Аркенен соскочил на землю, чтобы подтянуть подпругу лошади девицы де Фреваль.

Дергая за пряжку, Аркенен смотрел на молодую девушку. С того дня как карета привезла ее в Эспиньоль, жизнь на открытом воздухе и те занятия, которым предавалась девица де Фреваль, совершенно ее преобразили. Ничего не утратив из своего изящества, она значительно окрепла. Теперь это была очень красивая, сильная и здоровая девушка, с некоторой долей дерзости и решительности в характере, что сменилось, впрочем, через несколько дней обычной для нее грустью и необъяснимой рассеянностью, так как в Эспиньоле никто и не думал ей в чем-либо противоречить. Г-н де Вердло предоставлял ей полную свободу и никогда не отказывал в том, что ей хотелось иметь из нарядов и безделушек. Несмотря на такое отношение к ней, Анна-Клод, как часто замечал Аркенен, время от времени бывала подвержена некоторому оживлению. В такие дни она не могла усидеть на месте и блуждала по замку, как осужденная душа, погруженная в такую задумчивость, что решительно никого не замечала, даже если приходилось с кем-либо столкнуться лицом к лицу. За время только что протекшей зимы молодая девушка не раз давала заметить в себе подобную нервность и беспокойство.

Аркенен приписывал их отсутствию ее любимых прогулок верхом, а также тем волнениям плоти, которым подвержены девушки даже самых благородных фамилий. Впрочем, эти вопросы его совершенно не касаются. Бог с ними! Верный своему служебному долгу, Аркенен создан для того, чтобы быть конюхом и телохранителем юной девушки, а также чтобы подтягивать, когда в этом встретится необходимость, ремни ее седла. Сделав это, наш Аркенен вытащил из кармана маленькую трубку и спросил у девицы де Фреваль позволения дать отдых своей еще недостаточно оправившейся пояснице. Анна-Клод, улыбаясь, кивнула в знак согласия и села рядом с Аркененом на повалившееся дерево. Во время таких остановок в пути Аркенен очень любил рассказывать девице де Фреваль то, что занимало его внимание, и на этот раз дымящаяся трубка напомнила ему, без сомнения, дымок, поднявшийся после выстрела из его пистолета, потому что он вернулся к рассказу об их встрече с разбойниками. Он дал почувствовать, что, к величайшему его сожалению, поднявшись с земли только после окончания боя, он не имел возможности заметить лицо этого знаменитого капитана, о подвигах которого ходило столько рассказов. И хотя сам Аркенен был честнейшим человеком в мире, совершенно неспособным на какой-либо предосудительный поступок, он высказывал полную снисходительность и даже удивление по поводу тех людей, которые покушаются на имущество своих ближних с оружием в руках и чуть ли не по всем правилам военного искусства. К рыцарям больших дорог Аркенен относился с уважением, которого он не мог в себе побороть. И наоборот, он испытывал глубочайшее презрение к мелким воришкам и похитителям кошельков, которые действовали обычным обманом, призывая себе на помощь только хитрость и ловкость, которые опустошали карманы прохожих, прокрадывались исподтишка в дома и вообще извлекали пользу из всякого подвернувшегося под руку случая. Г-н Аркенен относился с большим презрением к этим мелким людишкам, но он не мог отказать в своем уважении людям, которые на большой дороге или в лесной чаще подносят пистолет к лицу путешественника и, сделав свое дело, вступают в перестрелку с охранительным отрядом или завязывают бой с войсками, применяя при этом уловки партизанского искусства. Они ведут себя с нами так, как принято поступать в неприятельской стране. Они неистощимы в прекрасных выдумках и замыслах и умеют, в случае необходимости, расплачиваться собственной шкурой. По отношению к тем, кто становится их жертвой, они позволяют себе некоторые вольности, быть может, несколько предосудительные, но, во всяком случае, лишенные всякой пошлости. Это не мелкие воришки, но люди более высокого ранга, без мошенничества и без плутовства, в каждое свое деяние вкладывающие достоинство разбойника. Предводителями их бывают часто настоящие капитаны от авантюризма, вроде того, который произвел нападение на карету. Аркенен не мог себе простить, что был в отсутствии в то время, когда он, назвавшись кавалером де Брежем, посетил замок Эспиньоль. Уже несколько раз расспрашивал он г-на де Вердло об этом событии, по поводу которого девица де Фреваль хранила глубокое молчание. И теперь она ничем не проявила своего внимания, когда Аркенен принялся снова вспоминать нападение на их карету.

Однако Аркенен докурил трубку и выколотил из нее пепел на ствол дерева, где они сидели. Он уже видел в воображении это дерево выпрямившимся и очень удобным для того, чтобы вздернуть на нем знаменитого капитана, о котором шла сейчас речь, если только он когда-либо будет пойман. Но Аркенен должен был сохранить эту мысль про себя, потому что девица де Фреваль поднялась с места и начала рассматривать широкий вид, развернувшийся перед ними с вершины Большого Холма. Аркенен пальцем показал ей отдаленную точку.

– Вы видите, мадемуазель, вон то большое дерево, там, внизу? С этого места можно уже слышать колокол в Бургвуазине, куда мне когда-нибудь придется еще раз съездить. Мой родственник Морэн обещал мне рассказать всю правду о моей проклятой женушке, душу которой взял себе бог, а тело – земля. Мадемуазель Гоготта теряет терпение и очень меня торопит, бедняжка!.. Вы знаете, почему… – и г-н Аркенен, почесав в затылке, продолжал: – Он сделает очень хорошо, этот Морэн, если расскажет мне наконец, в чем дело. Он добрый товарищ он знает всю округу как свои пять пальцев, и гораздо лучше, чем эта старая сорока господин де Ла Миньер, который всюду сует свой длинный нос. Мне много забавного рассказал Морэн об этом господине де Шаландре, которому принадлежит большой замок в От-Мотте, но я… я не болтлив и ничего не говорю, когда меня не спрашивают. Кажется, этот господин де Шаландр замешан в кой-какие дела, которые могли бы заинтересовать королевских драгун.

Аркенен украдкой кинул взгляд на девицу де Фреваль. Она была погружена в свойственное ей раздумье и, казалось, совершенно забыла о присутствии Аркенена. Вдруг, придя в себя, она поставила ногу в стремя. День начал клониться к вечеру. Девица де Фреваль и Аркенен медленно спустились с Большого Холма и потом, когда дорога стала более удобной, пустили своих лошадей рысью. Через короткое время они были уже в Эспиньоле.

Перед воротами они встретили Куаффара. Он держал в руках большой сверток табаку, который только что купил у бродячего торговца – эти люди весьма часто появлялись около замка. Куаффар всегда что-нибудь у них покупал, угощал их стаканчиком вина и долго разговаривал с ними, понизив голос.

Необходимо заметить, что девице де Фреваль еще придется услышать о г-не де Шаландре, про которого ей рассказывал Аркенен, во время подъема на Большой Холм. На этот раз рассказчиком будет г-н де Ла Миньер, которого Аркенен столь непочтительно именовал «сорокой». Зима держала эту «сороку» взаперти, в ее гнезде, где она и жила под перьями и пухом, теребя надоедливым клювом те веточки новостей, которые долетали в ее уединение. Г-н де Ла Миньер очень тяготился своим спокойным образом жизни. Ему было досадно, что он не может перебегать от двери к двери, собирая ежедневно запас новостей, слухов, сплетен, питающих его любопытство. Всю зиму г-н де Ла Миньер, посаженный на умеренную пишу, должен был довольствоваться тем, что ему приносили добрые друзья. Он принимал их в своей комнате, так жарко натопленной, что только он один и мог переносить ее температуру. Все щели дверей и окон были заложены валиками, а сам он со всех сторон обставлялся ширмами. Вместе с г-ном де Вердло он имел пристрастие к высокому огню в каминах и поджаривал себя в пламени головешек и углей. Все эти предосторожности с трудом предохраняли его от слишком острых огорчений. В своем пылающем одиночестве г-н де Ла Миньер следил, как растут и опадают опухоли на ногах, втирал в них бальзам и мази и с нетерпением ждал того времени, когда можно будет снова приняться за ремесло неисправимого сплетника. Эта пора придет с первыми весенними днями, которые освободят его от самых жестоких недомоганий и позволят снова заняться своими розысками. Тогда все увидят, как г-н де Ла Миньер выйдет из своей скорлупы, высунет нос на воздух, втянет в себя его свежесть и почувствует в ней привлекательный запах близкой весны.

Несколько раз в это мертвое время года г-н де Ла Миньер, если только он не был всецело поглощен пластырями и припарками, вспоминал о своем посещении замка Эспиньоль. Девица де Фреваль произвела на него сильное впечатление. Он находил ее свежую юность весьма соблазнительной и приписывал этой молодой особе такие мысли, которые могут возникнуть только у того, кто не питает большого уважения к добродетели девушек, в особенности если они появились неизвестно откуда. Девица де Фреваль, как ему казалось, могла как раз послужить причиной немалых затруднений для добряка де Вердло. Подобное предчувствие очень занимало тогда г-на де Ла Миньера, но после того, как он вернулся к себе и заперся в одиночестве долгих дней, заставленных ширмой, в оцепенении Вернонса, его мысли понемногу приняли иное направление. Как-никак этому дураку Вердло нет необходимости жаловаться на то, что возле него всегда находится очаровательная девушка, которая сидит рядом с ним за столом или у камина, живет под его крышей. Рано или поздно для всех нас наступает такое время, когда зрелище юности действует укрепляющим образом. Мало-помалу в мозгу г-на де Ла Миньера зародился смутный план. Так как девица де Фреваль должна довольствоваться жизнью в Эспиньоле, куда не заглядывает ни одна живая душа, где наблюдается полная отчужденность от мира и самая великолепная скука, почему бы ей не согласиться разделить свою жизнь не с г-ном де Вердло, а с кем-нибудь другим, кто смог бы доставить ей больше развлечений и приятного времяпрепровождения? Г-н де Ла Миньер может предложить ей только одного спутника жизни, бесконечно более подходящего, чем все другие, ибо кто же более соответствует этой цели, чем он сам?

Правда, г-н де Ла Миньер при всем своем тщеславном легкомыслии не был настолько наивным, чтобы воображать, что девица де Фреваль в один прекрасный день придет к нему из Эспиньоля и постучит в дверь, охваченная безумной любовью, готовая пасть в его объятия; но разве не мог бы он путем искусных и мудрых уловок убедить ее в том, что Вернонс безусловно следует предпочесть пребыванию в Эспиньоле? Для девушки, например, очень много привлекательного в замужестве, потому что оно дает ей общественное положение и открывает перед ней большие возможности. Кроме того, для сироты, совершенно лишенной приданого, сделаться женой одного из де Ла Миньер не такая уж незавидная судьба! Над этим стоит призадуматься даже в ее нежном возрасте, а в девице де Фреваль, кажется, достаточно рассудительности. Она сумеет оценить честь и выгоду подобного предложения. При этой мысли г-н де Ла Миньер пыжился от гордости. Правда, он уже далеко не юноша, но все же у него нет чувства, что он окажется неспособным к обязанностям мужа, ибо это юное существо уже вводит его в искушение. Но не этим г-н де Ла Миньер думал покорить девицу де Фреваль, а главным образом теми новыми условиями жизни, которые он был в состоянии ей предложить и которые достаточно полны удобств, чтобы ей понравиться. Вместо того чтобы скучать в огромном полуразрушенном здании, одиноко стоящем среди полей, лесов и болот, вне всяких удовольствий, свойственных ее возрасту, она будет жить в прекрасном городском доме, снабженном всеми удобствами, посреди приятного общества, в котором она станет заметной с самой выгодной стороны, благодаря своей молодости и красоте, и где займет подобающее ей положение, которое еще более будет подчеркнуто утонченностью ее туалета. Она поистине станет царицей Вернонса, где повергнет всех мужчин к своим ногам, а женщин заставит лопнуть от зависти и досады; что касается ревности, то г-н де Ла Миньер должен иметь в виду и самого себя, но он сумеет справиться с этим чувством. У него тонкое ухо и приметливый глаз, чему уж не раз бывали доказательства. Поэтому ему ничего не стоит приложить эти свои лучшие способности к тому, чтобы удерживать свою жену на дороге супружеской чести. Да и почему бы ей не оставаться ему верной? Во всяком случае, следует попытать счастья. Г-н де Ла Миньер не остановится перед риском. Разве не стоит труда добиваться, чтобы твое предложение было принято, разве не служит достаточным вознаграждением за все беспокойства возможность такому старику, как он, иметь в своей постели хорошенькую девушку, тем более что отныне уже не придется проводить зиму в одиночестве возле камина, слушая, как стучит дождь или скрипят флюгера? С женой все это будет по-другому. Конечно, ее присутствие не уничтожит опухоли на ногах и не размягчит затвердения суставов, но все же будет кто-то, кому можно рассказывать о своих болезнях, не забывая при этом, что в девице де Фреваль возможно найти слушательницу своих историй и, быть может, сотрудницу по их проверке, ибо женщины, если и не умеют хранить ни своих секретов, ни тех, которые им доверяют, все же по своей природе весьма способны проникать в чужие тайны. В конце концов г-н де Ла Миньер решил попытать счастья в брачной жизни и с этой целью остановил свое внимание на Анне-Клод де Фреваль.

Таковы были соображения, над которыми ломал себе голову г-н де Ла Миньер и которые заставили его, как только пришла весна, отправиться в Эспиньоль. Он не имел намерения подойти там вплотную к разрешению интересовавшего его вопроса, но предполагал сделать кой-какие скромные намеки и поставить первые вехи. На всякий случай, однако, он пересмотрел свой гардероб и переменил парик. Равным образом, он распорядился перекрасить кузов своей кареты. Теперь ему ничего не оставалось, как только ждать благоприятного дня, чтобы отправиться в путь. Случай не замедлил явиться, и в назначенный день можно было видеть г-на де Ла Миньера совершающим торжественный въезд в своей карете в ворота замка Эспиньоль.

В первую же минуту г-н де Ла Миньер был весьма раздосадован тем, что услышал от г-на де Вердло об отсутствии в замке девицы де Фреваль. Она отправилась с Аркененом на прогулку верхом, но, без сомнения, не замедлит с возвращением. Получив подобную уверенность, совершенно его удовлетворившую, г-н де Ла Миньер все же не успокоился. Совершенно не подобало молодой девушке скакать в полях вместе с Аркененом. Она могла там наткнуться на весьма досадные встречи. В самом деле, надо жить в замке Эспиньоль, чтобы не знать о том, что происходит вокруг. Г-н де Ла Миньер дал себе слово рассказать об этом г-ну де Вердло, но предпочитал дождаться возвращения девицы де Фреваль, чтобы и она извлекла себе пользу из его сообщения. У г-на де Ла Миньера были на этот раз весьма значительные новости, которые он лично услышал от г-на де Шазо, уже несколько дней с сильным отрядом драгун находившегося в Вернонсе. Г-н де Ла Миньер был в курсе всех событий.

Однако девица де Фреваль не показывалась, и г-н де Ла Миньер начал испытывать беспокойство. Он приехал в Эспиньоль вовсе не затем, чтобы иметь беседу с одним только г-ном де Вердло! Что могла так долго делать вне дома эта маленькая всадница? Если бы она уже имела честь быть его женой, он внес бы строгий порядок в эти верховые прогулки и не подобающие молодой девушке галопы. Странная идея – скакать где-то там, в полях, когда представитель рода Да Миньер ждет вас в замке! И г-н де Ла Миньер слушал только краем уха сетования г-на де Вердло, который, вздыхая в свое жабо, рассказывал о том, что он получил новое письмо от своей невестки, маркизы де Морамбер. Маркиз только и занимался отлучками из лона семьи и любовными похождениями. Он никого больше не посещал, кроме распутников и кутил. Поверяя г-ну де Ла Миньеру свои семейные неприятности, г-н де Вердло поступал так не в силу нескромности; далекий от жизни, он имел склонность говорить о поразивших его вещах, совершенно не задумываясь над тем, что будет для него лично полезнее: делать их общим достоянием или держать про себя. Поэтому, мало зная г-на де Ла Миньера, он передавал ему такие подробности семейного несчастья, о которых лучше было бы вовсе промолчать, ибо, воспользовавшись его откровенностью, г-н де Ла Миньер не упустит случая извлечь из нее пользу и распространить то, что он узнал, направо и налево. Минутами г-н де Ла Миньер довольствовался тем, что рассеянно укладывал все эти сведения в уголок своей памяти, чтобы при случае извлечь их на свет, но он предпочел бы иметь с г-ном де Вердло беседу, предметом которой явилась бы девица де Фреваль, беседу, которая рассеяла бы туман, скрывающий происхождение этой молодой девушки. Г-н де Ла Миньер, быть может, и сам положил бы ей начало, если бы на плитах двора не раздался стук каблучков и если бы мгновение спустя не появилась девица де Фреваль. Она была в костюме для верховой езды, какой носят юные кавалеры или пажи: камзол из серого сукна, украшенный красными обшлагами, жилет с металлическими пуговицами и панталоны, заправленные в высокие сапоги. Ненапудренные волосы были подобраны узлом под маленькой треуголкой с золотой пряжкой. В этом одеянии у Анны-Клод было гордое и надменное выражение лица, придававшее ей вид чего-то мужественного и отважного. При ее появлении г-н де Ла Миньер сделал гримасу и казался несколько озадаченным. Если он, старый развратник, и был в глубине души взволнован красотой и изяществом молодой девушки, то все же чувствовал себя смущенным перед этой особой, правда, очень приятной на вид, но совершенно непохожей на тех невинных существ, которые краснеют при первом же слове и не способны высказать своих желаний или предпочтений, которые во всем подобны блеющим ягнятам, слишком счастливым для того, чтобы покинуть свое пастбище обращающим все свое внимание лишь на то, чтобы искать в глазах пастуха указания своим поступкам Г-н де Ла Миньер с трудом представлял себе эту девушку в своем городском доме приносящей ему лекарственный отвар и оправляющей его одеяло. Воображение отказывалось изобразить девицу де Фреваль в общении со сплетницами и жеманницами по соседству, но он совершенно не сомневался в скандале, который будет вызван появлением этого маленького всадника в высоких сапогах со шпорами, с дерзкими глазами и решительной походкой.