Текст книги "Все стихи 2016 года по алфавиту (СИ)"

Автор книги: Аноним Хохол

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Спина, пока в ней что-то колет,

Такое сделать на земле,

Чтоб некролог читали в школах.

Составь его как план уже

Своей пятидесятилетки -

Допустим, "Мавзолей поджечь",

А может, "В Мавзолей улечься",

«Изобрести стихомотор».

Умри без звания, но с понтом -

Тогда и алчный кредитор

Войдет в историю как спонсор.

Мертвый сезон

Сезон отслужил и умер.

Отели – пустые соты.

Разъехались толстосумы

И сумчатые Миннесоты.

Сапог итальянский занят

Подсчетом от них навара,

А море – его лизанием,

Пустое, как стойки баров.

Шезлонгам зонты обвислые -

Как мрамору пилорама.

И я бы свой пенис выставил

На холод, но не мрамор.

Сижу и считаю Римами

Историю человечества.

"Ничто не вечно", что примою

Звучит на подмостках вечностью.

Mетель

Мело, мело по всей земле

Во все пределы...

(Б. Пастернак)

Бог с тобою, метель! Широтой суждена -

Не сводить же обители счёты.

И звенят по Христу обе створки окна,

Не считая от ветра пощёчин.

Бесовщиною ветра встревожен камин,

По-собачьи щетинит загривок,

Охраняя мой дом и меня вместе с ним,

Прижимаясь к коленям в порывах.

Не кроваво вино, а вино во крови

К боготворной зиме причащает.

Чем вернее обитель, тем больше любви,

Что, прощая, пощёчину чает.

У природы игра, и метель до утра

Словомудрие винное множит.

Пониманья пора, а смиренья – гора,

И собакой камин у подножья.

Мечтатель

Сыпных бараков многолюдность...

До́ма -

Как перст (не в пятерне для кулака).

Дрожит рука, но, грёзами ведома,

Не пишет о земле для мужика.

Ни дров, ни света. Голодно без хлеба.

В квартире – невский холод поутру.

Всего довольно, если видишь небо,

Где в мире блёсток – безземельный Друд.

Не флаги – паруса, им сбыться чудом

В Гринландии, где ненависти нет.

И, пульсом сбиты, щёлкают секунды

Не слыханных в России кастаньет.

Мне б фырканье, а не мотора чих

Мне б фырканье, а не мотора чих.

Я не люблю смотреть почтовый ящик -

Что на экране, что ненастоящий.

Такси, не жди. Мне б у крыльца – ямщик.

И не хочу ничто переменить -

Ни мысль, и ни её рожденья место.

Пусть – к лучшему. Токарный – не стамеска

С теплом руки и точным глазом с ним,

В том выйду я – в творении руки,

Одевшись не по моде – по погоде.

Совсем не мудрость к возрасту приходит,

А возраст – к ней, шаблону вопреки.

Моей любимой стерве

Надежде Савченко

В женском горле першило, сухо

Было много ночей и дней.

Ты прекрасной и гордой сукой

В клетке стала ещё страшней.

Эта ряшка Фемиды зрячей

Получала в глаза, а зал

Прокурорский моргал и крякал -

Средний палец колол глаза.

Ты как лучшая стерва-профи

Оплевала позорный фарс,

Обвинителя рожу – в профиль

С приговором судью – анфас.

Инкарнация д'Арк? Едва ли.

Пепел Жанны замолк в веках,

Ту попы о Христа сломали,

Ты же верой в себя крепка.

Голодала, но только телом,

Гимном душу продиктовав.

"Щэ нэ вмэрла" когда запела,

Стало ясно, что та жива.

Моей первой девчонке

Мы были юны. Tы – ребром

Отдельным в девственном союзе.

Я знал уже о Marlboro,

Ты знала только марку ТЮЗ'а.

Смысл разделения полов

Доходит к юношам скорее

В том, что лобки – не у голов,

Что не от "гонор" – "гонорея".

И ты познала мысль Творца

О том, что должно между нами,

Но не хотела до венца,

А я хотел тебя до "Amen".

Не чёрт попутал, как в раю,

А Бог низверг оттуда в пошлость

И, наполняя грудь твою,

Смешал любовь, мораль, жилплощадь.

В мои виски вползают льды,

В строку – сентябрь, и в осень – проседь.

А в мысли – юности следы

Тех проз "квартирного вопроса".

Моей прекрасной леди Одри

Одри!

Губы в улыбке, ноздри

Глаз мой,

Мозг не слепят,

Но ты слеплена

От головы до пят

Самой прекрасной леди мне.

Шея твоя и талия,

И, разумеется, далее -

Даже лодыжки

Дышат пoродой – слышу.

Кровь! Это понимал Воланд.

Господи, на всё твоя воля,

Но намекнул бы, если

Знал – спать с дочерью баронессы

Или у ног портретов.

Главное ли в этом?

Главное – это выбор.

Список забытых?

"Выбыла".

Буду на смертном одре,

Одри,

Ты будешь подле -

Фото в календаре.

Пользователь ты вещей -

Роз и серёг, и плащей,

Женского вообще?

Вряд ли.

Всем леди наряды -

Взгляды.

Я всегда любил тебя так,

Что "Одри" слетало со рта

Даже во сне.

Женщина другая не ревнует ко мне.

Этa... смешно говорить -

Любит тебя, покупает календари.

Так и живём -

Втроём.

Только с одной не спорю.

Одри!

Мой костёр

У костра течёт усталою

Песней тихая река -

И узка гитарой в талии,

Да разливом широка.

Шаль шальную и наплечную -

Ту, что на груди узлом,

Распущу – лети над речкою

Птицей с шёлковым крылом.

К ночи – тройка с гордым барином

Да с деньгами из казны.

Будет водочку наяривать,

Плакать песни старины.

Брошу карты окаянные,

Выйдет по судьбе острог,

Правды не скажу – взбуянится,

А солгу про даль дорог.

Про судьбу спою, что карою

Может стать, как в старину,

Да блесну глазами карими

И надеждой обману.

Молитва

К трагедии в Петропавловске-Камчатском 28 января 2016 года

О Господи, отнял бы нож этот – память

У ждавших из школы домой,

Иначе их детям все падать и падать

В кипящую воду зимой.

А может быть, отнял бы ранящий разум,

Не будь до конца так жесток,

Ведь все – под тобой, как и та теплотрасса,

И подлый ее кипяток.

Забудем и мы до каких-то похожих

И очередных катастроф.

Вот выжили б дети, то отдал бы кожу.

А так... только несколько строф.

Молчание

Меня переполняла горькая грусть, смесь памяти и знания; памяти о былом и должном, знании о том, что ничего не вернуть; и в то же время смутной догадки, что всего возвращать и не стоит...

(Джон Фаулз, "Волхв")

Время бессловно кирпичи считать -

Обманывать разум трусливый.

Время бессловности садоночам не чета,

Растившим в паху две сливы.

Выщербил стену невидящий взгляд

Многих прозревших в ступоре.

Пуля молча летит, не юля,

В мысли мыслепреступника.

Эти мгновенья – считать кирпичи,

Вонзаясь в кладку, сколы в ней.

Смерть коротка – револьверный чих,

Жизнь – тома протокольные:

Заговор, средства, шпионом кого.

Болью оплавлен разум -

Если мошонку – в пол сапогом,

Та начинает рассказывать.

Первый, второй... миллионы камней.

Их имена забыты.

Третий, четвёртый... в огромной стене -

В той, где молчащий обычен.

Первый – с кайлом, охранник – второй,

Третий доносчик. Нервы

Тянет четвёртому плотный строй

Вышек второго с первым.

Страх и молчанье, молитвы, гимн

Новым уже миллионам.

Молятся, плача? Поставлены к ним -

Стенкам своих Вавилонов?

Мольба Пигмалиона

Согласно одному варианту легенды, Пигмалион был наказан Афродитой любовью к статуе за нелюбовь к живым женщинам, а согласно другому – он просил у богини жену, такую же прекрасную, как статуя, которую он создал. На мой взгляд, он был наказан в обоих случаях.

И кость, и дерево, и мрамор,

И невмешательство богов

Да сохранят, что так прекрасно,

Бессловно в женщине нагой.

И звук, не созданный дыханьем,

Волшебней флейты пропоёт.

Он может стать всем тем, чем станет

В воображении моём.

Уж сколько их окаменело -

Оживших к пурпуру цариц...

Пока творил – любил, немея

От счастья – немоту творить.

Карай любовью, Афродита,

Дари супругу за любовь.

Не тронь, что так боготворимо -

Молчанье женщины нагой.

Мосты

Ни страны, ни погоста

Не хочу выбирать.

На Васильевский остров

Я приду умирать.

(И. Бродский)

Не смешались в насильном коктейле

Города, острова и мосты.

Если тело в земле Сан-Микеле,

То душой на Васильевском ты.

Не тебе Благовещенский ночью

Разведён – для судов во плоти.

Нет преграды поэту. Заочность -

Сон мостит

О завшивленных в Норинской, нарах,

О часах псалтырю-словарю,

О мосте безысходном Фонарном,

Где толкали тебя к фонарю,

О цепном пешеходном Почтамтском,

Разделявшим пропискою жертв

Разводным фиолетовым штампом

"ПМЖ".

К Сан-Микеле паромы швартуют

До вечерни, а после – провал.

Ты всё ходишь на мост Поцелуев

Бледно-синюю ночь целовать.

Моя армия

Что – даты? Даты – как солдаты

И пешки для календаря.

Всегда – вперёд, где будут взяты,

Но души жертвуют не зря.

И месяц – танковою ротой,

А год – пехотный батальон.

Всем консерваторам-уродам

Враждебен и опасен он.

По-взводны сутки-работяги,

Отвагой – пульс "сейчас" в груди.

Глупы окопы и овраги -

Часы на дне не победить.

Идут без окрика для стаи,

Но каждый знает свой манёвр.

Обложат веком, нарастая

И атакуя каждым днём.

Не переврать, не искалечить

Победу времени, пригнув -

Года нагрудно и заплечно

Спасают правду и страну.

Не тороплю, ничтожность взвесив,

На цацки-звания плюя.

Спасай же города и веси

Безвестной, армия моя.

Мы живём под собой

Мы живём, под собою не чуя страны,

Наши речи за десять шагов не слышны...

(О. Мандельштам)

Мы за собой не чувствуем вины.

И злак не выбирает, где расти бы.

Рождённый зеком, избиратель выбыл,

На зоне корни зла освящены:

Единый Бог – едины кум и власть,

Едины люд и пуповина лона,

Аминь к псалмам-приказам на амвонах,

И всё тесней над ними купола.

Мы над собою чувствуем резак

Сакральный, вечный, сабельно занесен.

Течёт, густея, опиумность песен

По маковкам, как мутная слеза.

Поёшь ли ты и пляшешь на гробах,

Мила ли шее лона пуповина?

По капле выжимает половину,

Кто в зеркале узнал полураба.

Его стихам не душно в рюкзаках -

Не тем, в которых про духовность пишут,

Чем люди дышат; их вертеть, как дышло,

На ладан не задышится пока.

Мы за собой не узнаём себя -

За нами изменили день вчерашний,

И радуемся подвигам в шарашках,

И под собой живём, себя гнобя.

Мысли-кони

Города,

деревни,

веси,

глушь твоя...

Сколько там разрозненных Россий!

Все себе вымаливают лучшую.

Общую для всех бы попросить.

Много правд, a нет единой пристани -

Плавают у разных берегов.

Не "Карай врагов!" – молиться б истово,

Попросить бы жизни без врагов.

Мысли-кони скачут, норовистые,

Вдоль трибун. Им грезится во сне

Та трава, что всем одна, как истина,

А не сено к сёдлам на спине.

На безглаголье

Мороз по птицам – влёт

На поражение.

Карась – пятном сквозь лёд.

Глагол – движение.

А минусом тире

Температурное -

Уловка в декабре

Литературная.

Лягушке лёд для сна -

Царевне спящей, а

Недвижимость... Она -

Гроб подлежащему.

Что чуду камни губ,

Когда те – синие?

Во льду, во сне, в снегу

Россия вся.

Ты лучше сна, весна!

Залогом женственна.

Глагол важнее сна,

Глагол – движение.

На золото наступит серебро

На золото наступит серебро,

И медный март, как зелени глашатай.

Строчит кинематограф и перо,

Теченья лет и воздуха мешая.

С почти что голых крон ещё летят,

Как кадры, листья позднего сеанса,

Проектор всё трещит, кино вертя

Не в зале, а в незамкнутом пространстве,

Где низкий дым листвы и сигарет

С одним из многих серого оттенков

Свой стелeт плед, чтоб двое в ноябре,

В объятии исчезли совершенно.

В плаще, промокшем, дымчатом – в плаще

С плечами, под дождём темнее кепки,

Так хочется от серости вообще

Укрыться в светлой теплоте опеки.

Душою гол, от холода обвил

Руками наготу, и письма в осень

С начала жизни до конца любви

Летят, оставив в кронах прочерк, просинь,

Без адреса; в конвертах запершись,

Доставкой не обременят услуги.

Сожгите их! Пусть в горле запершит

От дыма, пусть сердца найдут друг друга -

Одни, не зная, ждут чего ещё,

К почтовому работнику летят, а

Другие, под сереющим плащом,

Всё пишут в осень, но без адресата.

На круги своя

Он православен, но куда же денешь

Её глазные щёлки колдовства?

Был громок поп: "Ни за какие деньги!"

Потом он сумму шёпотом назвал.

Гражданский брак во много раз дешевле,

Не расползётся сплетнями молва,

Но вместо "Да!" для галстука на шее,

Жених такое высказал про власть!

Бежать! Через Манчьжурию к Даньдуну.

Надёжны внуки тех проводников -

Спасавших русских, с картой не колдуя,

Без GPS'а обходясь легко.

В Шанхай – по морю, хворому желтухой -

Где кладбища с крестами без берёз,

Но кровь свечой и в Азии не тухнет.

Глаза раскосы, лик порой курнос.

Желаю вам в любви семью утроить!

Не дом – держава, прошлое – не дом.

Есть дом Любовь. И начинайте строить.

Нова земля. На той, где жили до,

Всё правит Швондер с хором полуночным,

И скоро как столетие – с утра

Всe Шариковы писают в песочник,

Кирзу с когтями над страной задрав.

***

Когда-нибудь и где-нибудь у моря

Найду ваш ресторан и полюблю.

Жена – у кассы, муж – на кухне, спорый.

Китайский привкус православных блюд.

На шее – долг

На шее – долг. Не мягкий бант, а жесть;

Для живописцев нет теснее студий

В просторных робах, чем тот мир, где люди,

Как петли, давят на кадык уже.

Пишу живых – выходит натюрморт,

Где овощей подгнившая безмозглость.

Цветы и фрукты под букетом мог бы,

Но то ли не дано, то ли не смог.

Портреты жертв из города, села

С семнадцатого по тридцать девятый.

Мои пейзажи танками измяты

С игрой теней и лиц, добра и зла.

Уже и кобальт, и ультрамарин

Готовил к небу, в масле растирая,

Но к саже с кровью для картины рая

Холсты наземный день приговорил.

Пишу не с неба, но не с потолка,

Пускай по мощи – не Большая Берта.

Повержены бывают на мольбертах

Не крепости, но средние века.

Надежде C.

Не дослужив до матери по званью,

Недопила любовь и детский смех.

Тебе к лицу и жизнь, и вышиванка,

А ты, как платье, примеряешь смерть.

Не изменяй одежд, дабы собою

Не увеличить кладбище надежд.

Оно поменьше кладбища любовей

И вер, но расширяет свой предел.

И бабочка, и пуля из нагана.

Полет, росу не отрекайся пить.

В отставку может отправляться Жанна,

Но ты в святые к ней не торопись.

А если вдруг останешься одна и

Решишь из клетки выпорхнуть, уснув,

То встану рядом (ты и не узнаешь) -

Проклясть навек бездушную весну.

Нас мало, но мы...

Строка – полоской синей, чёрной,

Листа белеет полотно,

Строфа – тельняшка, что почётна.

И мы орём: "Нас мало, но..."

Ах, нам бы море с небом синим,

Но темень прёт. Закат в огне.

Орём: "За нами – вся Россия!"

Но если нет?

Тогда не будет красной краской

Она и смерть нам малевать.

И мы уйдём, черны, напрасны,

Как наши выстрелы-слова,

Немного всё же веря: помесь

Холопья не навек в стране,

И кто-то нас когда-то вспомнит.

Но если нет?

А нет, так нет. И пусть ничтожность

Себя обманет большинством

В который раз. Как всё... похоже!

Недолгим будет торжество,

И меньшинство разрушит тупость,

Ложась с гранатою под танк.

Приступны крепости преступных!

А если так,

Пусть нас забудут и навеки -

Придёт черёд другим, а те,

Не холуи, а человеки,

Родившись в новой наготе,

Опять строфу напялят смело,

Чтобы и снайперу – в глаза.

Назад нельзя. Такое дело.

Нельзя – назад.

Начало войны

Ещё глупы и театральны

С безжалостным "любой ценой!",

Безвольны трусы-генералы

С расстрельным взводом за спиной.

Котёл на карте. Кто не сварен,

Тот предал Родину и власть.

А в кипятке уже без пары -

Нога в кирзе, запястье, глаз.

Лети, солдат, к пузатым тучам,

Где правда – душами истцов.

Краснеют тучи, в небе мучась

ГУЛАГом, выжравшим отцов,

Чья жизнь – слеза. Ты тоже сорван

С лица родной земли слезой

И несмываемым позором,

В потери списанной кирзой.

Историков слетится стая

Всё переврать, недосказав,

Живописуя и вкушая

Твои славянские глаза.

Не разыскав костей, оценит

Наследник стоимость наград,

Что, как свои, на грудь нацепит

И внуком выйдет на парад,

Зарыв все подлое в спецхранах,

Пустив архивы в облака.

Но кровь, что не отмыта правдой -

Теперь и на его руках.

Не комкать крик

Не комкать крик в надрыв и хрип

Под три аккорда,

A против ветра говорить,

Словами – в морды.

Ведь петля горло не теснит.

Снимая галстук,

С бонтоном расстаюсь, а с ним -

С искусством галсов.

Не про волков и лебедей,

И жертв охоты -

Скажу про сук и про блядей,

Про "патриотов".

И даже записей не жду

По институтам

В две тысячи... моём году

О проститутках,

Но – не снимающих шмотьё

За медный грошик,

А тех, кто – душу продаёт,

Надев кокошник.

К презренью ненависти нет -

Не заслужили,

Живя и славя дни на дне,

Назвав их жизнью.

Не вас, толпящихся у блюд

К подачке дачкой -

Тех русских искренне люблю,

Кто жил иначе,

Кто – в петлю или слогом – в стол.

Марину с Анной.

Те вечно русские – зато,

Вовек желанны.

А вас не счесть по временам

И поимённо -

Течёте реками говна

Под все знамёна,

Кроваво-красные, потом -

Под триколоры

Со злобой, якобы святой,

Безбожной своры.

Не поклонись пророкам

Не поклонись пророкам лет

Своих. Не чти их и не славь их,

Склонись пред тем, кто им во след

Идёт судить, исполнить, править.

Пророки точат, не свалив,

И пошатнут, но не разрушат,

Прибои берега земли

И бьют, но не меняют сушу.

Ведь не пройдёт само собой,

Что – не само собой, забавой,

В которой так случайна боль.

Назвать болезнь не есть избавить.

О, врач-хирург! С собой имей

Не кнут, не слёзы – в рану капать,

Для мира пусть не месть, не меч,

А воля сталью – точный скальпель.

Виляют змеями года

Одну, другую, третью старость.

Терпеть, надеяться и ждать -

Вот что осталось.

Не прикоснуться к прошлому

Не прикоснуться к прошлому. Не тронь!

Нельзя! Сто тысяч вольт! Не прикасаться! -

Фундамент, на котором трон

И царство.

Ты пионеркой галстук приняла

И клятву, что теперь звучит иначе,

А кто-то – прелести кайла

И тачки.

Но копоти налет сойдет с небес,

И прошлое увидишь на перроне.

Оно притронется к тебе,

И вздрогнешь.

Не спрошу, сколько грех волочить

Не спрошу, сколько грех волочить,

Есть ли что впереди, да и светит ли,

Потому что кукушка смолчит,

Только ворон картаво ответит мне.

Тороплюсь от тоски и вины

В покаяньи отчалить от грешного

До того, как подошвой спины

Я взойду на ступеньку столешницы.

Не боюсь осужденья в глазах,

И не может быть глаз у встречающих,

Опасаюсь пустынный вокзал

Увидать и заплакать в отчаяньи.

И пока, колеся по земле,

Я прощенья прошу у покошенных

Пулеметной косою стеблей,

У солдаток, сиротского крошева.

У встречавших над общностью рва

Свою пулю, не став даже розовым,

У невинных, кто жилы порвал,

А помянут БК папиросами.

Повинюсь, хоть убиты в ночи

Не в моих временах после варварских,

Но в мои – не кричал "Палачи!",

А талон на стихи отоваривал.

Повинюсь за себя и за всех,

Кто боится зайти за околицу.

Я взошел бы к тебе. Только – грех.

То желание крестиком колется.

Не так, как у людей

Мне ни к чему одические рати

И прелесть элегических затей.

По мне, в стихах все быть должно некстати,

Не так, как у людей.

(А. Ахматова)

Цепочки мизансцен и анфилада студий,

А иногда они – матрёшечный набор.

Одни – чертополох, другие – незабудки,

А третьи вовсе – подзаборный сор:

Отрывки из газет, остатки от заката

Во всполохах стекла и пулемётных гнёзд,

Осколки кирпича, жестянки жизни мятой,

Где редко мышью совесть прошмыгнёт.

Не признают границ, не соблюдают правил,

И, увернувшись от осколков кирпича,

Бредут не мир спасти – спасаются оравой

От мира, как изгои, по ночам.

Неряшливы манжеты

Неряшливы манжеты. Не вини

За то, что строчкой капельки чернил -

Дневные многоточия одни...

Высоких птиц бессвязна нить.

Отсутствием ночами не кори.

Когда б ты знала, каково парить:

В подбрюшине – паденья мили три,

И над – созвёздность ярких рифм.

А ветер то поддержит, то предаст,

Маши ли, не маши – а всё беда,

И оземь. Обернёшся кем тогда?

Ни знать, ни в сказке угадать.

Там – Ковш с прозрачной чернотою, но

Она прозрачна так, пока темно.

И падает, кружась забытым сном,

Перо, обмакнутое в ночь.

Неспешен ход

Не в вас ли зёрен животворна россыпь,

Распаханные ветром облака?

Да будет дождь, чьи ровные колосья

Достигнут неба, что несёт река.

Навстречу им как медленные прутья

Да выйдут стебли голод отрицать

И, оржавев, замрут на полупутье -

Колоть ладони ветру и жнецам.

Неспешен ход косы, серпа ночного

И жерновов в высоком высоке,

Чтоб косарям взойти до неба снова

Капелью, что сосватана реке.

Ницца, 14-е июля 2016 года

Bonjour, connasse! Сomment ça va?

А русский вслед прогугли,

Но помощь не ищи в словах -

Тебе помогут пули.

Сама же будешь говорить

И скорбно, и неново.

Твои прекрасны словари,

Но пуля лучше слова

Предохранительной любви

К религиям и странам...

Тот грузовик детей давил

С Аллахом за баранкой.

Узнав, я бросился писать,

Но трудно – кулаками.

Погрёб под камнем словеса.

Когда от сердца камень

Отлёг, за ним не Иисус -

Насилья отрицанье.

Кто там с мечом? Узнать боюсь.

Там зеркало мерцает.

Ночь

За стеною для меньшего

В телевизоре мультик: "...бу-бу...",

И какая-то женщина

Руку с верой невенчанной

Приложила ко лбу,

А не званными к ужину,

Что забыт на плите остывать,

Зачастили ненужные,

Некрамольные, стужные,

Словно гости, слова.

Свет, белея экранностью,

Освещает усталость лица.

Посетители странные

В ночь – саднящими ранами

О другой без конца.

И слова невеликие

Без чинов, киверов, эполет

Обступили каликами

Сделать веру молитвенной

Да пойти в белый свет.

А экраны заполнены

Белизною на чёрной земле.

Мальчик спит, и беспомощно

Руку выпростал полночи

После сказки о зле,

Что наказано правильно;

Он от счастья поплакал, раним,

В ночь, что лебедем-радугой

Черноту свою празднует

И склонилась над ним.

Ночь в субботу

Ночь испита.

Рассвет снотворен.

Я испытан,

Измучен, вторя

Всем суфлёрам

В собачьих будках,

В лунном флёре

Злобясь как будто.

Лунность в чёрном

Замком манжетным

Тащит к чёрту

Межгрудьем женским.

Сердце к Богу

Стучит: "Открой мне!",

Встретит Гоголь

В дверях, нескромен.

Он – о теле.

Печаль, заглохни!

Ни постели

И ни Солохи.

В кровь – сухое,

И кровью станет.

Хлеб греховный

Телесен сам, и

Зря в субботе

Искал спасенья

От заботы

О воскресеньи.

О важности выбора клея

Пустота перед ногами,

Эхо дразнит, хулиганя,

Небо продолжается до дна.

Ноги скованы опорой,

Страхом прыгнуть в это море

И понять, что это значит – глубина.

Руки связаны и мысли -

В пошлых качествах и числах,

В небо не пускают, разрешив

Оторваться, не тушуясь.

Одесную и ошую -

Только крылышки пчелиные души.

В эти гулкие высоты

Не взлетят, оставив соты,

Пчёлы, приземлённые в делах.

Озабоченная цапля

Выдавить пчелу по капле

Не смогла и ничего не поняла.

Сын, не воском склеил перья,

Чтоб спасти тебя от зверя

Пошлой притягательной земли.

Долетишь на них до солнца -

Кровью склеены отцовской,

Насекомо наше племя не продлив.

О винограде

1.

Он – вверх, а направляют вдоль,

Подставив проволоку-провод.

Жил со свободой, молодой -

Теперь он вдовый.

Но плодоносит на кресте,

На стенах дома, непарадных -

Декор облупленности стен

И виноград он.

2.

Лоза, нужна опора? Но

Сосватают, подставят ложность.

Бери супругом шар земной -

Он всех надёжней.

Живя с ним, ягоды-слова

И летом, и зимой морозной

Ты будешь соком наливать,

Рифмуя в гроздьяx.

О звёздах дольником

Вначале...

Задрав глаза в планетарии,

Распялив рот, ещё холодный

От "Пломбира", давился стаями

Неба звёздного над лодкой

Амфитеатра. «От заката к восходу» -

Обманывала проекция лампочек

На плановой экскурсии по небосводу

Для школьных девочек и мальчиков.

Потом...

Звёзды этикетно yчитывал

На коньяках, погонах, отелях,

На экранах Мадоннами и Кончитами,

Сверкавшими термоядерным телом.

Планетарий называл «звездарием»,

А неплоские планеты – "сферетами".

(Имена, названия бездарные

Привычней керамики туалетов).

В конце...

Я дом не наказал звездой -

Адом миллионоградусным.

Был достаточен света удой

Эдема сфереты, где радуги.

Открыл. Вокруг глаза – мозоль,

И – на том, чем и душескопа ёрзал,

Теласкоп забросив на антресоль.

Вот, собственно, и всё – о звёздах.

О землянике

Сорви себе стебель дикий

И ягоду ему вслед,-

Кладбищенской земляники

Крупнее и слаще нет.

(Марина Цветаева, "Прохожий")

Той доле, плачущей во мне,

С другой, где вкус хранится,

Не спорить, есть ли земляника

Кладбищенской вкусней.

А область левого виска,

Что, сравнивая, знает,

Подскажет – ягода лесная

Настолько же сладка.

Но где густа печаль-трава

От ивового плача,

Там влага всё переиначит.

Марина, ты права,

Что слаже жизнь для всех людей

На кладбище обычно.

У слёз есть привкус земляничный

В Елабуге твоей.

О пользе кривизны

Талии, весом утроенной,

Вогнутость зеркала нравится,

В нём ожирение – стройностью.

Только смотрись да и радуйся!

Лживое жёнам для спаленки,

Водка мужьям не отравны ведь.

Здесь ли поругивать валенки?

Плохо в них что ли? Неправильно?

Всё, что плохое – хорошее.

Чтобы казаться здоровыми,

Выпьем за славное прошлое!

Зеркало так же устроено.

«Их-благородия» в нынешнем

Нос вытирают ладошкою -

Нынче "элита", что нижнее

Верхним напялит, как прошлое.

В правильном зеркале дактильном

Избы с кривою криницею -

Смотрят в неё птеродактили

И отражаются птицами.

О правильной ноге

A я к тому, что б не набраться лажи.

К примеру – эти западные пляжи.

Пусть женщине на пляже быть раздетой,

Но пусть же остается что-то где-то!

Зачем венецианство карнавалов?

Духовность там совсем не ночевала.

Размеры эти западные талий?

Поди без талий в космосы летали.

А валентинок модные ботинки...

Да ну их! Даже валенок картинен,

Когда надет на правильную ногу.

А "Ночь тиха. Пустыня внемлет богу" ?.

О, Господи! Ты любишь о любви?

О, Господи! Ты любишь о любви?

Тогда избавь от слов, в ничто истёртых,

И научи для послевкусья терпкость

Искать не в винах, что пропитка к торту -

В глотке "Навек!" к венчанью половин.

Пускай ей праздник – всякий день в году!

И день рожденья – всякий день недели,

Пускай же календарь её не делит

На завтра и вчера, и то безделье -

Суббот и воскресений череду.

Огородное пугало

Как ты печален на кресте!

И птицам никогда не страшен,

Пусть даже ветер в маете

Твоими рукавами машет.

Когда-то, выпрямляя торс

В пасхальных шествиях елейных,

Былая прямота полос

Была хоругвям параллельна.

Теперь ты выцвел, ветеран!

Иным покроем жизнь земная,

А смерть как жертву, боль от ран

На Пасху только поминают.

А что б сказал ворам, лжецам,

Мораль напомнив Бога ради?

"Не лжесвидетельствуй!" – скворцам,

Воронам в поле – "Не yкради!"?

Потом нагорные слова

Им повторил бы? Всё – пустое.

Пиджак! слова – как рукава

На перекладине крестовой.

Ты в тысячах недобрых лет -

Острасткой птичьему народу,

А повода к медали нет

"За оборону огорода".

Одеревенение

К 27-му февраля

Листы не свёрстаны как лес,

И тень у каждого своя,

Корнями оплели в земле

Фундамент ближнего жилья.

И в городском дворе давно,

Предпочитаете молчать.

Глухонемых говорунов

Лишь ветер может раскачать.

Движеньем веток на стволах,

Как пальцев, создающих знак,

Вы скажете: "Весна пришла",

Как будто главное – весна.

Вы скажете, что все – не то,

Что дальше от корней вода,

И стало больше проводов,

Как будто дело – в проводах,

Что меньше на коре имён,

А больше нецензурных слов,

Что птиц вонючее помёт,

Как будто то – вина щеглов.

О том, что срублен рядом клён,

Смолчите, страхами полны.

Был чем-то неуместен он,

И больше не было вины.

Ни слова скорби, чтоб почтить

Потерю кроны-головы.

Уже как люди вы почти,

А те – уже почти как вы.

Одиножды один

Одиножды один,

Одиножды одна -

У ночи на груди

Я и моя луна.

И, если Бог – к окну,

В котором мой досуг,

Сказать, когда усну,

Куда перенесусь,

И дан ли жизни смысл,

А если дан, то в чём,

Что стоит это "мы" -

Коллекция никчём;

Как написать, чтоб мир

Заплакал, прочитав,

Воздал за каждый миг,

за каждый слог воздал,

То у окна-креста,

Колени не согнув,

Скажу Eму: "Оставь.

Не заслоняй луну".

Одно – всегда из двух

Одно – всегда из двух. Неправда -

Напротив правды неотрадной,

А меньшее из зол

Всегда есть зло. Позор тот выбор!

И мутен крик "Из списков выбыл!",

И лечит, как рассол.

Уйти от выбора – в два счёта,

В обман блаженства двух пощёчин,

Но это ли добро?

Добро – что левая не с правой,

Иначе засверкает сразу

Иуды серебро.

А горы – как коты и кошки.

Их сдвинуть из лукошка – мношкой

Горчичного зерна.

И осень наступает в полночь,

За нею – лжи и правды помесь.

Горчичная она.

Суке душе (как бы)...

Да что ж ты сукою скулишь,

Тоской под лавкой,

Ведь не травил, в питьё подлив

Хмельного лака.

И не гонял по падежам -

Душе, душой, и

Не лез в нутро концом ножа,

Терпел с паршою.

И, хоть науськивал с "Ату!"

В пустую дальность,

Но ты ж срывалась в пустоту

И наслаждалась.

Теперь скулёж и пьяный бред,

Луны пеле́ны...

Я в гипс, изломанный, одет,

А ты нетленна.

Скамейки отданы дождям

На смерть в гниенье,

И "Выход" лжёт, во "Вход" ведя,

А "Вход" гееннен.

Гитара с порванной струной,

А в глотке сухо.

...Ах, что там? Но не всё равно ль

Душевной суке...

Окно и чай

Искусства жизни мимо, полустанков,

Уставясь не в окно, а в тёплый чай,

Я вижу в отражении стаканном

Глаза свои с желаньем одичать

И с поезда упасть лицом в сугробы

У чёрных срубов поля посреди,

Чья невообразимая огромность

Небесна, но не ангелам, поди.

Родить себя, поставить дом, а сзади,

За домом чтобы дерево росло.

Но я, конечно, выйду на вокзале,

Где жизнь течёт постылым ремеслом.

Он звездою летит

Он звездою летит,

Но звездою не падает наземь,

С высоты по пути

Не заметит, как звёздны глаза -

Ярче искр Близнецов.

Это спутник космический связи -

Достиженье отцов,

Он детей виртуально связал.

Провода в пастораль

Хоть вписались, но сходят на убыль,

И не стоят утрат,

Что сорвались со скользких столбов;

На могилках цветы

Плоскогубцев, их ржавые губы

Отшептали мечты,

Что живут за компьютерным лбом.

И несётся звезда

Голубком с цифровым опереньем,

Облегчив поезда

И почтового ведомства власть;

Зашифрованы в свист

Поцелуи, но текст откровенен

Всех признаний в любви,

Для которой не сыщешь числа.

Опять стиха творение

И вновь рукою времени

Засученный рукав.

Опять стиха творение,

Варение стиха.

К нему приправа рифмами -

Фривольностью оправ,

Рифленье строчки ритмом, и

Вкус трюфеля и трав.

Столешницы парение,

Души бальзам и яд -

Рецепт стихотворения,

Столпотворения.

А Бог ревнив, но свой же дар

Не в силах оградить.

Смешал бы языки, как встарь,

Да ведь язык один.

Толпа же, сука, ревностно

Жжёт хворост под строкой,

Провозглашая первенство

Коктейлем языков.

Не укротить им, ссученным,

Творения руки,

Что с рукавом засученным -

Подобие стихий.

От Бени одной женщине

Я вспоминаю Вас той ночью

Не для того чьтоб напенять

Тогда отдав мне всю цепочку

Вы сердце унесли с меня

Мне совершенно жизни жалко

Как гильйотине головы

Но б я заплакал за пожарных

Тушить в ней то чьто вздули Вы

Вы мне как всё Вы мне как мама

И даже больше например

Без Вас рука бежит к карману

Где портсигар и револьвер

Луна породистой еврейкой

И летом правильно бледна

Я буду ждать Вас на аллее

Как пристань пароход без сна

Вы тёплых вод где я кефалью

А нету вас – то се ля ви

Как в морге тот кто в ней купался

И утопился от любви

Не музыкален до Шопена

В словах для чуств пусть не дорос

Но Вы – из пены постепенны

Когда луна – я море слёз

Когда Вас есть то светит море

Вас нет то ничего совсем

Как жизнь уходит с трюмом горя

Последним рейсом на Марсель

Искать судьбу по разным странам?

Судьба – рулеточный Наган

С одной любовью в барабане

А тот где внутренний карман

Пускай мне в смокинг ураганы

Чему нет места наяву

Скрипят уключины зубами

То я во сне до Вас плыву

Прислал букет чьто не расстроил

Но с удивлением стоят

И стулья венские как брови

И ртом распахнутый рояль

Не нужно шляп с цветами в тулье

И много платьев – всё равно

На нашем общем в спальне стуле

Мне будет нравиться одно

Когда под хупой в синагоге

Мы с Вами разобьём бокал