Текст книги "Все стихи 2016 года по алфавиту (СИ)"

Автор книги: Аноним Хохол

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Цепочки лоз на склонах гор,

Ряды с распятьями повстанцев

Строями ровными менор.

События и винограды

Сплетались, смыслом единясь,

И Евхаристия возврата

Теряла тайну для меня.

Беженец

На буханье войны набухли почки

Весны, что больше городов взяла,

Чем все на свете войны. Непорочна

Апреля очистительная власть.

Во мне – война и грязь, аресты, крахи,

Асфальт болотный, площадей стерня,

Где босоногость обернулась прахом,

Исколотым подобием меня.

Ответы к бомбам непростых вопросов

Под тротуаром минами лежат.

Бегу туда, где чисто всё и просто,

И вывожу коня из гаража.

Я беженец. В багажнике-котомке -

Перо с бумагой, больше ничего.

Распутица весны, прими котёнком

И утопи в дороге грунтовой

Того, кто словом предавая страх свой,

Неверной строчке поверяет жизнь -

Как гром секирой ударяет в плаху,

Канистрою пустою дребезжит

И просит ливень смыть все наносное,

Как с ветрового – грязный талый снег,

Быть может, не последнею весною,

Надеюсь, в непроигранной войне.

Белый человек

Я в цилиндре стою.

Никого со мной нет.

Я один...

И – разбитое зеркало...

(С. Есенин,"Чёрный человек")

Надоело беззубо сердитым

Укрываться под глянцами строф.

Будь он проклят – ночной аудитор,

Приходящий часу во втором!

Называющий выдержку долгом

В созревании белого, лун,

И в просторно-пространном, и долгом,

Серебрящийся гривой, как лунь,

Мудренее грядущего утра

И добрее вечерних окон,

Намекает – ниспослан как утварь,

Содержащая влагу икон.

Примирением всех полушарий -

И планеты, и малых моих,

Искушает, всю ночь искушает,

Соблазняя прощеньем в любви,

Подставлением сердца под выстрел,

Под плевок, что свинца горячей,

Но я бью его мордой о выступ

Надкаминный для пошлых свечей!

И, не выспавшись, утро встречаю,

Не поддавшись ему подлецом.

Соловьи отражаются в чае

И разбитое камнем лицо...

Бесы

Из бутылки, штыком откупоренной,

Вышли бесы – враги человечности.

Экзорцизм был недолгим, повторного

Не дождаться, и пена увечная

Исторгается с болью от судорог

Да гримасным коверканьем истины

И истории, бесами сумерек

Очень пристальны к "ереси" приставы.

Овладев городами и весями,

Без прописки вселились и бесятся

Но за хвост не поймать – бестелесные,

Обуздать можно только телесности.

Бесье мрака, и колокол издавна

Не на пушку – на бѣ́совый памятник

Душегубу кровавому, извергу

Под застрявший на полночи маятник.

Зазеркалье стоит в заоконности,

Мракобесие, правдотерзание.

Соблюденье преступной законности -

Преступление без наказания.

Боже

Вновь за трапезным столом

Власти в помещении -

Прокуратор-костолом

Со первосвященником.

Нажрались, отрыжки – рыком,

Отвалились, жмурятся,

Пузырят хитон, туника,

Пояса гламурные.

На десерт по рангу – власть

В соусе кровавом.

Разве есть на свете сласть

Слаще власти, права

На провод мероприятий -

Ереси проказные

Врачевать крестом распятья,

Миловать на праздники?

Оживились, делят кус

Да глазами зыркают,

Шепчут в собственном соку

Брань разноязыкую.

Интересно холуям – а

С кем же благоденствовать?

Кто, подсыпав первым яду,

Воспервостепенствует?

Боже, посмотри окрест -

Так ли всё задумано?

Сына посылал на крест -

Толку-то в году... у нас?

Кожа содрана с событий,

Небо слепо пялится -

Там пророческий несмытый

Отпечаток пальцевый.

Есть ты, Боже, или нет,

Не узнать. И надо ли?

Звук слезы, летящей с неб,

Тише звезд, что падают.

В горах

Какая пытка эта яркость -

Кошмар глазного хрусталя!

В нём лица красные, как астры,

Наклонна белая земля.

И ели, великаны-гвозди,

Торчат, наклонены слегка,

Над ними – в лотосовой позе

Медитативны облака.

Понятны движущая сила,

Существования магнит.

Вверху и чище, и красивей,

А тащит неизменно вниз.

Здесь нет лыжни-узкоколейки,

Склон выбирается людьми,

Но направленье поколений -

Одно с тех пор, как создан мир.

Оно прекрасно и печально

В горах и в судьбах, и в веках.

Летим, часов не замечая,

К подножию, за облака.

В ином измерении

На 90-летие королевы Елизаветы II

Елизавете нынче девяносто.

Она в уме, как, впрочем, и страна.

Они стары, малы размером, ростом.

Она – традиция. Традиция – она.

Традиционны клубы, гимн и фунты.

Гвардейцы – в красном, и поют "Храни...".

И Он хранит. Она хранит и – будет,

И Темза не порушит свой гранит.

Погода неизмечива и просит

Воротники плащей поднять. Не труд.

В шинели Черчилль с бронзовою тростью,

А бронза застывала на ветру.

И чёрный «Гиннесс», и иные меры,

Иное измерение во всём.

Спросите в пабе: "Вы горды премьером?" -

От вас отсядут, даже без "Осёл!".

Нет безымянных групповых останков,

А христианство – в душах у людей.

К параду утром не сползутся в танках,

А оседлают белых лошадей.

В который раз

В который раз: «Что есть она?»

В который раз отвечу: "Азъ

Не вѣмь. Ей больше знать о нас,

Чем нам о ней". В который раз

Она приходит в темноте

Сама (как кошка) по себе

К безумным и бессонным – тем,

Кто ждёт её с пером и без;

Придёт, коснётся, хвост трубой,

Мурлыкнет, и... ищи-свищи -

В трубу ли тенью голубой,

В строку ли, словно кур в ощип.

А может, на подстилке слов,

Простых, неброских, будних дней

Свернётся ночью под столом -

Под тем, где пишется о ней.

B четырёх стенах

Открыт ветрам и временам,

И людям. Не печалься, сервер,

Ведь адрес в четырёх стенах -

Восток и запад, юг и север.

И нет ни окон, ни дверей,

Зимой жара стоит, как летом -

Вся горница полна людей,

Почтовый ящик перегрет, a

В домах шинелями до пят,

Где чресла в креслах днём, а ночью,

Постели тёплые храпят,

На дверь наброшена цепочка -

Там вечно 36,6

Подмышкой и под мышкой тоже.

"Нормальны", "Годны" – это есть

Диагноз здравости подкожной;

Последний горестный причал

Ржаветь, скорбя о прошлом, жестью,

Потухший навсегда очаг,

И не причалить, не зажечься.

Ко мне придут безумцы – те,

Кто видит дом не подворотней,

А степью без давильни стен,

Не теснотой шеренги ротной -

В мой дом, где квартвопроса нет,

И потолком толкутся тучи,

А в них – не слёзный дождь, а снег,

Весной он стает, но получит

Свой шанс бумагой быть земле

(А между датами пусть прочерк),

Чтоб кто-то мог оставить след,

Пробив строкой и наст, и почву.

Вас – разучившихся плакать

Есть тёти как тёти,

Есть дяди как дяди,

Есть люди как люди,

Есть люди как бляди.

Но в жизни бывает

Порой по-другому:

Есть дяди как тёти,

Есть тёти как дяди,

Есть бляди как люди

И люди как бляди!

(В. Маяковский)

Вас – разучившихся плакать,

Смех рассыпать на бегу,

Мысль подчинять не плакатам -

Вас различить не могу.

Вы обезличены в толпах,

В стаях, в стадах и в стихах,

Вы обеспложены, с толком

Вам оперирован пах

Плешью, где метился дьявол,

После другой – без пятна,

Флэшем к столу руаяльно -

Фаршем столетия на.

Ложью, что – модус вивенди

В новой истории, злом,

Детскими "аз", "буки", "веди"

С "эЛ", что не "люди", а "ложь",

Пеной на стол пустокнижья

И лжесвидетельств со дна,

Я не скажу – ненавижу,

Просто не вижу вас – на.

Variola vera

Она подобна Variola vera* -

Внезапна, возникая, словно смерч,

Всегда распространяется, как вера -

Среди людей, где жизнь, а значит, смерть.

Посредством слов и рук соприкасаний,

Случайных, где бы ни был на земле,

Найдёт, сразит спасением – Осанна! -

Любовной лихорадкою в тепле.

Листаю лица в праздности движенья

По временам и весям, и т. п.,

Печально часты у мужчин и женщин

Иммунность, безразличие в толпе,

Рубцы на сердце молодого тела

С рябой душой. Их бесконечно жаль -

Перенесли, и всё переболело.

Не заражаться им, не заражать.

*Натуральная оспа (прим. автора).

Вдоль и поперёк

Строфы законченных стансов

Сцепками жизней и лет,

Рельсами сжались у станций

В многострунную плеть.

Руки согну паровозно,

Локти – у круглых боков,

Вздор – семафорная грозность

С поперечной рукой.

Мне продолжать перегоном

То, что на стыках срослось.

Нет невезенья вагону,

Если сам – паровоз.

В память былью́ не стелиться -

Это забвения злак,

Стенкам запомнились лица

Не признавшие зла,

Лавки к подъездам для лаев,

Прочащих дырки вискам,

Скрепы из струн балалаек,

Что противны смычкам;

Смокинг на ватник и деньги,

Бальное платье (XL),

Праздник духовного бзденья

И потения тел;

Души-авоськи по встречной -

Лихо на тройке худой

Миру всему поперечно

И по Питерской вдоль;

Скотские рожи косые,

То на сегодня, то впрок

Режут подольно Россию,

Горло ей – поперёк.

Только поэтам ли травля -

Кляп от проклятых времён?

Страх рычагом и управой,

Как стоп-кран, удалён.

Пар не в свисток, он, пожалуй -

Тело рабочее дня.

Мой перегон. Продолжаю.

И продолжат меня.

Ведьма

Не в лесу я живу. Не в степи неуютный мой дом.

Среди каменных джунглей давно не встречаю рассветы.

На морском берегу, по песку, я брожу босиком,

там, где чайки кричат

наболевшее, горькое: "Где ты?!"...

Отказалась от мира. От грязи и вони, что в нём.

Человеческий страх не терпя и навязчивость бесов,

Заметала следы всё пожравшим, ревущим огнём,

ненавистную память безжалостно,

с прошлым, отрезав.

Плечи тянет усталость. И шрамов нерадостна дань.

Не уйти от того, что является сутью важнейшей.

Позади запрещенная кем-то опасная грань,

за которой я, слабая,

стала не сильной – сильнейшей.

Темноте непокорная, слышала времени вой,

Наблюдая бесстрастно, как, мучаясь, корчится вечность.

Мне известен мой жребий – в бою и в любви быть одной,

забывая о сердце...

без права на свет и беспечность.

О, беснуйся, толпа, и воняй новостным перегаром,

И потей правотой не отмытых от прошлого тел.

На запястьях узлы, колпаком – шутовская тиара,

За кобыльим хвостом и в прекрасной своей наготе -

Я,

признав и полёт, под плетьми извиваясь и корчась,

Я,

признав и шабаш, и служение злу сатаны,

Оскверненье икон, наведение тени и порчи,

Обличенье попов, кто не Богу, а трону верны.

Разжигай же себя, называя стихи мои ядом,

Разжигай же вражду, чтоб толпиться вокруг короля,

Разжигай же огонь под телами владеющих ямбом,

Разжигай же мольбу – чтобы плоской осталась земля.

Угрожая крестом, предлагай мне окститься, отречься,

Указуя перстом, направляй мне глаза к облакам.

Мне за слово сгореть, только речью пополнится речка.

Посильнее огня колдовская душа и река.

Весеннее настроение

Пробившись, потянулись ввысь -

За кормом материнской птицы.

Так тянут шеи из травы

К светилу жёлтые нарцисы.

Беспёры пленники гнезда,

Нежны, как лепестки, ранимы.

Да будет кто-нибудь всегда,

Кто бы присматривал за ними.

Придёт ли холод темноты,

Пригнёт ли голод или ветер?

Молюсь за вас, птенцы-цветы,

Тому, кто должен вас заметить,

Дать шанс и перьям научить,

И ветер подсказать упругий,

Как я, в листах молчать в ночи,

Чтоб утром петь любовь подруге.

Весенний флёр, китайский шёлк -

В гармонии цветы и птицы.

О, Боже, как же хорошо!

Что ж так охота застрелиться?

Ветер

Это я – подобнo ветру

Там сильней, где небо выше,

Жилы рву, ломаю ветки

И люблю, и ненавижу.

Медный колокол качаю,

Чтоб язык его уснувший

Воскресил всему началом

Металлическую душу,

Дабы той вскричать набатом,

Лица обращая к небу,

Чтоб увидели, как вата

Облаком несётся в небыль.

Перебив дыханье, споря,

Хлопну дверью бесновато,

Обрывая разговоры,

Провода, координаты.

И, когда, как ветер, телом

Отбезумствовав, улягусь,

Обессилев для постели,

Толпам не срывая шляпы,

Кто-то скажет: «Слава богу!»,

Женщины оправят юбки,

Правда, голая, как ноги,

Вновь укроется в уюте.

И останусь в старом доме,

Буду шаркать сквозняками,

Создавая кaшлем долгим

Бурю чайную в стакане.

Вечер вдвоём

Оставим ридикюль воспоминаний,

И трость нетвёрдой памяти, а то,

Что плечи тяготит, срастаясь с нами -

Подбитое заботами манто

И звёздный плащ, что прячет под полою

Бессонность ночи – сбросим в гардероб,

Попросим столик у окна в былое

И выбросим в окошко номерок.

Закажем танго с листьями салата,

И скатерть будет музыкой полна.

Приправой память принесёт не даты,

А запах стран и кухонь имена.

Не торопя со-бытия словесность,

Вкусим стихов слезящийся бокал,

И спросим вин, ещё нам не известных,

Которых сомелье не отыскать.

А танго шаг уверит, что нетрудно

О завтрашнем сегодня не гадать,

Что музыкой придя из ниоткуда,

Уйдёт, как всё на свете, в никуда.

Вещи

Со временем вещи по выслуге долга

Выходят из строя, служивого дела.

Гаражно, чердачно, подвально, кладово

Они, отставные, под пылью седеют.

И делят сундук-коммуналку негордо,

А там подстаканник звездою майора

Гордится и помнит о клёкоте сёрба

Над парой кальсон, что не знали отпора.

Ладоши сложили ракетки пинг-понга

Над сдувшейся грудью мяча и бретёра,

Как будто опять в радиоле "Ригонда"

Утёсов рождает "У чьорновa морa".

Они пребывают в покое и счастье,

Грустя о прошедшем, которое любят.

А новое будущность не предвещает.

И люди не вещи, но вещи – как люди.

Водочные, винные, пивные

Воротилы, воры и водилы,

На низах верхи сидят верхом,

Пачка денег в коже крокодила

Теплит души сборником стихов.

Порты USB, людей затылки

Пальцем по экранам шевелят.

Не летят отчаянно бутылки

С корабля по имени "Земля".

Криком не беременнa от суши,

К точности её координат

Нет строки "Спасите наши души!",

Будто знает, что обречена.

Водочные, винные, пивные,

Выпитые залпом и взасос.

Градусы, минуты, но хмельные,

Не слеза бутылочного SOS.

Возвращение героя

Воронёными звуками стая,

В нелетальность исхода не веря,

Дребезжала, чернея цветами

У могильно распахнутой двери.

Похороненный снова и снова,

Обезмолвленный глиняным кляпом,

Этой ссылкою в глушь неземного,

Я вернусь, верноподданный клятве.

Не стонать, как в войне умиралось,

Или где-то в подвале от пытки -

Рассказать, что надежда орала:

"Ты вернёшься, безвинно убитый!

Чтоб не мстить, а ещё раз влюбиться

В эти вербные косы и росы,

На побывку залётною птицей,

Или птичьею песнею просто,

Чтоб ни денег ни связей, как прежде,

А хватание воздуха ртом и

Превращение глоткой – в надежде

Вдох на землю вернуть с красотою,

Чьи слова, улетев, не погибнут -

Воспаляя тона в рикошете,

Возвратятся не эхом, а гимном,

Что глухим свою правду прошепчет".

Возраст

Возраст.

Всегда оцифрован контекстом,

Меню предпочтением, тестом

На тугость белья и фасонность,

Удобство его и кальсонность

Ворса.

Возраст.

Стакан сохраняет огранку

Для времени жизни в пространстве,

И жидкость, толящая жажду,

Всегда над собой умножает

Воздух.

Возраст.

Он может быть уровнем средним,

Еще настроенью не вредным,

В нем женщина люба мужчине

Не только стиральной машины

Возле.

Возраст.

Потом он – мучительный возглас

У зеркала. Гордости вовсе

Дошкольной лишенный с гребенкой,

Унесшей последний и тонкий

Волос.

Возраст.

Наличие возраста. Годы.

Еще перемены погоды

Свеча переносит, а шкура

Чувствительна к температуре

Воска.

Возраст -

Когда на анализ пробирку

Сдают. На лодыжке же бирка -

Листок родословного древа,

Что в пламени века скорее -

Хворост.

Вокзал им. Анны Карениной

1.

Зачать любовь всего быстрей,

А выносить к рожденью – мука.

Глаза вокзальных фонарей,

Свидетелей зачатья счастья

во встрече, но с разлукой

На рельсах жизни, так печальны!

Лежит заснеженной верстой

Сажень веранды между ними.

Исходит солнце. Верят в то,

Что, как всегда, оно взойдёт,

обидчиво ранимы.

Земля, готов твой оборот?

Ты, солнце, видишь, что цветы

К тебе обращены на клумбах?

Не подведи! Земля, а ты

Обличьем новых берегов

обманывай Колумба

С наградой – новизной нагой.

Любовь важнее, чем вокал -

Балам и ложам, недомашний.

Вокал важнее, чем бокал,

Что вяжет вздохи и улыбки,

свободных крыльев взмахи

Земным признанием ошибки.

И жизнь похожа на вокзал,

Веранды – на его перроны,

Где кровью полнится бокал

Вином вины потусторонней.

Испить бы ввечеру, пока

Он пахнет ягодой слегка...

2.

Что ты шептала, Анна, у креста?

Ведь не простят ни Он, ни муж, ни время.

И Масленица будет пролита

Твоей судьбой на дотрамвайность рельсов.

Волну стихов давно не тушит

Волну стихов давно не тушит

Редакционный волнолом,

Что охранял страницы суши

От стиля "Женщина с веслом".

Предоставляет гигабайты

Страна Поэзия, щедра,

Но графоман, как гaстарбайтер,

Не может знать ее нутра.

А мы, читатели и люди

Той удивительной страны,

С его наплывом не забудем,

Что мы преградой рождены.

Уступим пядь, впуская странность

Не Богом созданных богем -

И берег предадим, где Анна,

Борис, Марина и Сергей.

Их рифмы, образы в сосудах

Да не разбавит та волна!

Они – присяжные и судьи,

И смотрят пристально на нас.

Возвращение героя

Воронёными звуками стая,

В нелетальность исхода не веря,

Дребезжала, чернея цветами

У могильно распахнутой двери.

Похороненный снова и снова,

Обезмолвленный глиняным кляпом,

Этой ссылкою в глушь неземного,

Я вернусь, верноподданный клятве.

Не стонать, как в бою умиралось,

Или где-то в подвале от пытки -

Рассказать, что надежда орала:

"Ты вернёшься, безвинно убитый!

Чтоб не мстить, а ещё раз влюбиться

В эти вербные косы и росы,

На побывку залётною птицей,

Или птичьею песнею просто,

Чтоб ни денег, ни связей, как прежде,

А хватание воздуха ртом и

Превращение глоткой – в надежде

Вдох на землю вернуть с красотою,

Чьи слова улетев, не погибнут -

Воспаляя тона в рикошете,

Возвратятся не эхом, а гимном,

Что глухим свою правду прошепчет".

Всё повторится

Всё – в нашем теле. Ничего – в словах.

Грядущее – в конструкции породы.

И так сидит на шее голова,

Что петле быть всегда под подбородком.

Аптека, где аптекари горят,

И улица, где снова вой и топот,

И чёрные мешки на фонарях -

Всё повторится, но уже без Блока.

Вороньим выводком – слова

Под веками весна темна,

Открою их, а всё темно в ней.

Проспал закат? Как плуг – Луна

В окне, распаханном весною.

Наверно, я не мёртв, а жив -

Ещё телесна боль в предплечье.

Но как унять пера нажим,

Когда один нажим и лечит?

Зазор всё меньше между строк,

Всё глубже тёмное, плотнее,

Чернее лист – короче срок,

Строфа – окном. Oкна темнее.

А писем не было и нет.

Прижму к груди пустые руки.

Пишу – как углем по луне

С обратной стороны разлуки.

Никто не встретит, не прочтёт.

Почтовый ящик с паутинкой.

И одуванчика черёд

На неухоженной тропинке.

Впечатления. Вокзал Сен-Лазар

Серия картин К. Моне "Вокзал Сен-Лазар "

1.

Клубы́ и клумбы шляпок, пар

И па́ры на перроне,

Цилиндры-трубы, перья, па

Прощания с поклоном.

В мазках мазута полотно,

Обходчик, медный чайник -

В нём масло, у обоих нос

Длины необычайной.

И пар для пар локомотив

Накипятил, стоячий,

Усы седые отпустив,

Безусо ждёт, горячий.

2.

Свисток и шипение, хором «Аdieu!»

И скрип, раздающийся снизу,

"Mon Dieu!" опоздавших, причины враньём,

Срывание крыльев с карниза.

Шуршание прессы и эхо подков,

Хлопок возвращения двери

К охране буфета от резких гудков

В маневрах составов пленэра.

3.

Белый дым – как воздух над плитой,

Кровь заката – тoлько отсвет, палев.

И лилово-блёклой запятой -

Тень от нераспроданных фиалок.

Пеpспектива сизая. Она -

Фонарём отплывшим, бледно-красным.

А обходчика бесцветная спина -

Лишь мазком расплывшегося масла.

4.

Запахом горечи писем сожжённых,

Нежных букетов любовников; встречей -

"Шипром" мужей и "Шaнелями" жён их,

Потом носильщиков с грузом наплечным,

Привкусом губ под усами, сигарным,

Женской помады с оттенками лени,

Вкусов игристых – шампанских и старых

Ты, Сен-Лазар – винегрет впечатлений.

Гадание

Заплачу́ наперёд за хороший

Не совет, а намёк на заре -

Расскажи мне, цыганка, о прошлом,

А грядущее мне – не секрет.

Если главное знаю наверно,

Уточнять – не напрасный ли труд,

Во втором ли часу или в первом,

Поутру ли умру, ввечеру?

Разгадай же вчерашнюю полночь -

Не шестёрка ли вместо туза,

Что лежит под рубашкой "Я помню,

Но иное хотела сказать..."?

Подскажи, это быль или небыль -

То желание, что загадал

На звездe, пролетaвшей по небу,

Пожелаю ли всё, как тогда?

Опустила ты карие долу,

Но глаза – не на картах стола.

Неужели червонцев не вдоволь

Или просто солгать не смогла?

Где бы не был

Где бы не был (в стенах, на ветру) -

Всё пишу; вот страница какая,

А на ней не вселенская грусть

Свои косы во мне распускает.

Не взахлёб не нырялось в глаза,

Без затяжки не чувствовал вдоха.

Не бессмертен, и мне не связать

Слово "жить" с обстоятельством "плохо".

Оборвётся строкою житьё,

И к обрыву, где траур с портретом,

Продолжает движенье своё,

Как перо, огонёк сигареты.

На бегу, на скаку, на плаву,

На лугу, на корме небоскрёбной,

Чем последний карниз назовут -

Местом коечным, камерным, лобным?

Мне привычней возницкое «Но!»

К чёрту грусть, а к цыганке – вопросы.

Лишь поэзии в доме ночном

Пeред cном расплетать свои косы!

Графу, пилоту, писателю

31 июля 1944 года Антуан де Сент-Экзюпери взлетел в небо в последний раз. Его самолёт нашли и подняли со дна только в 1998 году

http://diletant.media/articles/30191611/

Боже, на чём ты летал

Во французских своих унтах!

Переваливался в кабину – как в лодку,

С шарфом на глотке,

На голове – пилотка.

Вероятность возвращения -

С "может быть" на устах,

Но вот в грозе щель – и

"От винта!"

Твой самолёт – в Ле-Бурже,

А рыбы забыли уже

Вкус твоих глаз.

Вкус твоих фраз

Люди почти не помнят сейчас.

Всё заросло баобабами.

Их семена прорастают арабами

И разрывают твою планетку,

Чтобы француженки

Не задирали подол в оперетках.

И прочие ужасы...

А Жаны,

Забыв о Жаннах неподражаемых,

Ловят одних покемонов.

Армии ловцов – миллионны.

Вон – побежал, побежал!

Жми на гашетку! Жан,

Нажал?

И мне их безумно жаль.

Сердце может разорвать ненависть -

Та сеется,

где планета и небо есть.

"Приведи в порядок свою планету" -

Запомнилось.

И я на прополку -

С рассветом,

И, с толком,

Разумеется, покурив,

Так – до вечерней зари.

Гроза

Немы афишами зарницы,

Висевшие ещё с утра,

Расселись зрителями птицы,

Сложив хвосты, как веера.

Деревьев предаплодисменты.

Темнеет быстро и – в разы.

Случайных звуков неуместность.

Канун симфонии грозы.

И вот – аккордом! Что за силы

Копили громы, трески – всё,

Чем сумасшедшая копилка

На клочья город разнесёт

Под струнный стон громоотводов,

Гортанный водосточный хор?

Над всеми – молод, безбород и

Безумен ветер-дирижёр.

Непостоянство веретенья,

Его порывы – от людей,

От душ поэтов, чьим смятеньем

Поить пустыни площадей.

Утихнет... Первый концертмейстер

Отпустит струны-провода,

Скользнёт по лицам, окнам, жести,

С которых слёзы – как вода,

Что ветер высушит и вытрет

И, с мокрой кроною на лбу,

Расправит тучи над пюпитром,

Как дуче, выпятив губу.

Два озера

Как на столе гадательные блюдца,

Два озера зеркальны на лугу,

В них свечи плавать отпускают люди,

Гадая о любви на берегу.

Им никогда не заглянуть друг в друга

И не узнать ни дна, ни именин.

Лишь скатертью ромашкового луга

Под глазом неба объединены.

Детей купают, принимают роды

Водой в домах с гаданьем старины,

Где зеркала, поставлены напротив,

Бездонностью своей потрясены.

Девушка

Причёска твоя – «Ветер».

Глаза скрывает от глаз

Восьмёркою плексиглас

Чёрный: "Вали-ка, светик,

Отсядь и исчезни. Нечего".

Припудренный прыщик на плечике.

Мусульманка наоборот.

Бёдра узки самокатные.

Оскорбление шариата.

Господи, уйми мне рот!

В ушки змеями стетоскоп -

Слушаешь (надо же!) "Heart".

Ты любишь ретро,

Ненавидишь метро.

"Лесом – с покемонами остолоп.

Ха!"

Грудь невелика, но крепость

Брест (breast) – две репки.

Торчат, соблазняя взять.

Осаждай, а брать нельзя.

Юбка – короткий очерк

О длинной поэме "Ноги"

Или эпилог к ней

(Читай, откуда хочешь).

Каблуки – ходули миниатюрные.

Разумеется – дурь это,

Но, знаете ли, женщины...

Поэме необходимо продолжение.

"Училась бы медицине – слушать

Человеческие сердца!",

И до сих пор нет жениха -

Всё это беспокоит отца.

Он помнит ещё те Heart -

74-го года,

Автомобили, моды.

Что у тебя в голове?

Скорее всего там -

Причёска твоя "Ветер".

Жизнь по-твоему – тщета,

Ты не оплачиваешь счета.

Ни за что не в ответе.

...

Это будет в "когда-нибудь" -

Дочь твоя – молодостью бездетной,

Одетой во что-то ещё немного,

Прикрывающее похожую грудь,

Будет беспокоить ветром,

Унаследовав и твои ноги.

Девочка с персиками

Как будто всей Земле 12 лет,

Где девочки и персики, похоже,

Как нежность так возникнут на земле,

Чтоб в них впиваться, не снимая кожу.

Все только будет. Бог лишь знает – как.

На даче – лето за окном веранды,

Где спелый плод, неспелая рука,

А впереди – вся будущая странность.

Все войны, мор, заклание ягнят.

А Вера на веранде не стареет.

Глаза ее чуть в сторону глядят,

И, кажется – печальней и мудрее.

Декабрский отпуск в Ницце

Преступив лазурности границу,

Небо стало морем богачей.

Отпускному декабристу Ницца -

Птицею картавой на плече.

Противоречиво, дивно, дико,

Сну подобно – к удивленью рта

С дерева срываю землянику,

Лилипутом-сладкоежкой став.

Может быть, в засмертьи одноночном

За добро ко мне добро пришло?

Значит, чёрт будильником затопчет

Душу в день за нажитое зло.

Яхта трётся белой ягодицей

О бесстрастный каменный причал.

Я – иной! Ты возбуждаешь, Ницца,

Груди облаками накачав.

Ни туристов и ни интуристов.

Сам не свой с билетом на весах,

Трезвый разум опьяняю риском,

Бросив всё, остаться и писать.

День

Когда ландшафт пейзажем обратится,

А прудом – водоём,

Растительность – травой, трава – торицей

В цветении своём,

Восход – солнцерождением и пыткой

Распахнутым очам,

Тогда колёса на бетонных стыках

Копытами стучат,

И день тогда перестаёт быть датой,

Числом календаря.

Вся жизнь моя до самого заката -

Ему благодаря.

А тех, кому любовь – прекраснословье,

Пошлю ко всем чертям.

Она как птица обретёт соловье,

Лишь имя обретя.

И солнца луч для глаза будет хлёсток -

Уже не от звезды,

В цветках торицы запоёт полёвка,

В рассветности среды.

Держу пари

Держу пари,

Ты выстоишь, Париж!

Нe буду говорить,

Каких ты только бед не повидал -

Германец и вандал,

И викингов стада...

Да, видно, Notre Dame

Замолвила словцо у Сына,

Чтоб Сена погань уносила,

И все мосты,

Спокойны и чисты,

С утра до темноты

Хранили арки каменных бровей,

Какой бы ни был век,

А пришлый человек

С Кораном в голове

Увидел в небе полумесяц,

Но, не нарушив хода мессы,

Исчез, как «гут»

И прочий mauvais goût*

В Сорбонское рагу

Истории с казачьим "берлагут";

Мочу на Риволи

Дожди не сберегли,

Размыли память лиц,

Высококих шапок оперенье

Оставили на акварелях**.

Исчезнет жлоб,

Тебя нашедший, чтоб

Ругаясь зло,

На евро надираться коньяком,

А может быть, "Клико".

Всё смоется легко.

И пусть он дураком,

Опорожнившись в нелюдимость,

Размажет кал по камню в "Дима".

*(фр.) Дурной вкус (произносится: мовэ гу) (прим. автора).

** См. акварели Георга-Эммануэля Опица http://humus.livejournal.com/4427923.html (прим. автора).

Добавь меня к одиннадцати

Добавь меня к одиннадцати, Ганс,

К двенадцати (с Элизой). Мне с числом,

Запугою обиженным, везло,

Какая первой ни была б нога,

Которая толкнёт меня с утра

Куда-то снова, где – ни верх, ни низ.

Как птицам утром – всё равно карниз,

Где ночевали. Нам не выбирать.

Не нужно им крапивных власяниц,

Чтоб колдовство осилить колдовством.

И обернутся, кем хотят, кого

Представят мановением ресниц.

Дождь идёт

Дождь идёт. Покрыт весной

Город данью – обложной,

Увлажняющей длиннотой.

Барабанят в крышу ноты

Сарабанды проливной.

Настроение – уснуть

И забыть пути к окну.

Невесёлостью рассеян,

Грустен – до дождей осенних

Только лето протянуть.

Безголовый от зонтов,

По инерции поток

Пешеходов по весенней

Моде под дождём косеет,

Словно почерк школьных строк.

Лишь цветы кричат: «Ура!»,

И трава: "Давно пора!",

А машины, в лужах – плугом,

Плещут воду друг на друга,

Словно в речке детвора.

Город, старый ретроград,

Всякому навесу рад.

Парк блестит листом опавшим -

Прошлогодней промокашкой,

Как промокшая тетрадь.

Дом недели

Сойдя на станции случайной,

Прервав дорогу на года

Из ниоткуда в никуда

В буфете, избалован чаем,

Который паром бородат,

На закопчённую фрамугу

Смотрю и вижу всё странней:

Вот муха семенит по ней,

А я похож на эту муху,

Нисколько мухи не важней;

Ведь тоже – семенить и ждать

Последний дом, с поклоном в пояс

Проститься и вернуться в поезд

Из ниоткуда в никуда,

И не жужжать, не беспокоить.

Ни память не щадит, ни время

Фасады зданий за окном

И дом недели – в этот дом

Сошёл, и с той поры старею,

Не помня "от", не зная "до".

Стекло окна в буфете мутно,

Как старое вино. Горча,

Который день неважен час.

Довольно и "сейчас", и мухи.

Я перестал их различать.

Донор

"Нет, весь я не умру..."

(А. С. Пушкин)

Как поэт я умру, но не весь

(A сказать так – великое счастье!) -

Разберут и с дырой в голове

На ещё неплохие запчасти.

Отлетит ли от взрыва крыло,

Отлечу ли в кювет от кого-то,

И земля ли ударится в лоб,

Станет лобным ли местом капот, но

Не растащат меня по степи

Ни вороны, ни лисы; глазницам

Дождевую печаль не копить.

Я разлягусь по полкам больницы.

Со стола из-под яркости дня

Без наркоза из мёртвого дома

Переселится сердце гонять

Тоже кровь, но кому-то другому.

Тот очнётся (а в нём – моя часть)

Будто тем же, но всё же, но всё же...

Может быть, он не сможет молчать,

А захочет солгать – и не сможет.

Дорога

Не уверовав в шанс воскрешенья,

Соглашаясь платить по счетам,

Каждый принял однажды решенье,

Здесь ли шпалы тащить или там.

Не знаю, сколько виться той дороге,

Длинна ли. Может, только до утра.

Хотел ли я родиться на пороге?

Не спрошен был, и жизнь не выбирал.

Она была сосватана в супруги,

А на веку – на долгом волоку -

Коса её верёвкою упругой,

Возможно, вьётся петлей кадыку.

Но, может быть, и лестницу готовит.

Не знаю, вниз ли, вверх ли суждено.

Когда её конец кнутом швартовым

Взмахнёт у океана надо мной,

Прощусь с поклоном на четыре ветра

На палубе без скатерти и зла -

Без той, что и вела по белу свету,

Да белизной к порогу привела -

Домой. A там по-прежнему, пожалуй.

Ни знать, что в нём, ни помнить не дано.

И буду ждать друзей, кто задержался,

Не торопя, высматривать в окно.

Дороги России

Как сетка сосудов от кардиоцентра -

Питатели, судьбы, горгоновы змеи

Для хлеба и яств, и для писем бесценных,

Повесток и яда.

Чтоб пальцы немели,

Чтоб пальцы сжимались в кулак или дулю,

А может, ладошно подачку просили,

Дороги под ноги, дороги-ходули,

И "С Богом!", и к чёрту.

Дороги России.

Культям лжедороги, дороги-уроды

ГУЛАГа и культа, дороги-ухабы,

К рождению песен и сказок, и прозы,

И слов-междометий беременной бабы.

Но «ух!» от «ухаба» ли? Леса? А может,

"Дубинушка" – татя (мотив узнаётся)?

Как бабы, беременны, ноги умножат

Дороги России, где вечные "ёб-тва!"

Другу

Мой друг, не пожимая рук,

Прочти и здравствуй.

Тебе полцарства поутру -

И мне полцарства.

В том Зазеркалье на зeмле,

Где заумь речи

Котов, кролей и королев,

Оценим встречу.

Одну из многих наших встреч

Под ночь, под утро,

Поговорим без словарей,

Как Шляпник, мудрых;

Ты – жаворонoк, я – совa.

Во время странствий

Мои слова к твоим словам -

Туннель в пространстве.

И на земле, под ней и над

При пробужденьи

Рождённый день, как временам,

Есть День рожденья.

Дух противоборства

Палачу с топором по пути

Подмигну – как, мол, ёбство со мною?

Тот, стараясь слюну проглотить,

Поперхнётся, как прежде, слюною.

Сколько видел отмашек царей -

Столько раз им приснится мой кукиш.

Я опять нахожу главарей.