Текст книги "Сказки сироты (СИ)"

Автор книги: Аноним 2edwddx

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 27 страниц)

И вот настал день – такие дни всегда наступают, – когда я встретила в лесу девушку, именно такую, с какой должны встречаться в лесу чёрные существа с когтями: молодую, розовощёкую, ясноглазую и слишком любопытную, чтобы ходить проторенными тропами.

– Привет, – каркнула я, выпрыгивая перед ней.

– Привет, старушка ворона, – вежливо сказала она.

– Я не старушка, что ты! Я довольно молода, и мои перья красиво блестят.

– Это точно.

– А ты бы не хотела взять их себе? – спросила я, понизив голос, чтобы он звучал вкрадчиво, как шелест волн у зелёных берегов пруда.

Девочка на миг задумалась, накручивая на палец каштановый локон.

– Думаю, с удовольствием, – негромко проговорила она. – Было бы так здорово летать! Жизнь доярки до ужаса скучна... Многие надеются, что такой шанс представится в лесу, но обычно становишься древней бабулей с отвисшими грудями и вторым подбородком, с пальцами, потерявшими чувствительность из-за бесконечной дойки.

Я скакнула поближе.

– А ты позволила бы мне взять свою кожу в обмен?

Она посмотрела на себя.

– Конечно. Если она не покажется тебе слишком заурядной и склонной к отвисанию. Опять же второй подбородок... В каком-то смысле это тело чудовищно. Доить коров не рекомендую, от этого ужасно болят суставы.

– Запомню, – со смехом ответила я, и мы принялись, как заведено, пороть и шить. Она была совсем неопытна, а моих знаний едва хватало, поэтому мы наверняка всё сделали неправильно. Впрочем, в первый раз все слегка неуклюжи, разве нет?

Девушка была миленькой, изнутри пахла молоком и сеном... Она весело каркнула и скрылась среди сосен.

Так я принялась за дело, каждый раз выискивая того, кто желал обмена. Не потому, что воровство было мне неправильно – я как-никак ворона, – а потому, что у меня нет презрения к правильному пути. Но в конце концов я занялась тем же, чем занимался отец, потому что люди хотят торговать, покупать и продавать, а у меня образовался излишек, о котором прослышали. Постепенно появился вкус, как и у Гасана, – мы оба предпочитаем носить на себе определённые шкуры и оставлять в этом наряде что-то от вороньего облика. Мне понравилось носить кожу юноши, а Гасан частенько носил женскую. Разнообразие – это важно, видишь ли; когда демонстрируешь шкуры, всегда получаешь хороший результат.

Мне кажется, что отец по-прежнему ковыляет по своему острову, – тому самому, где я родилась; прячется в норе и играет в сирену. На просторах бескрайнего мира Гасана не видели уже много лет: я единственный торговец шкурами, о котором говорят в наши дни, просто меня по привычке называют Гасаном. Поди разбери, кто есть кто, если наши лица меняются всякий раз, когда весна сменяет зиму.

Вторая сказка Плетельщицы сетей (продолжение)

– Это и есть кожа той первой девочки. Я носила её с собой, как сувенир, но отдам тебе, потому что ты в ней нуждаешься, а мне не помешает медвежья шкура.

Я поскребла снег.

– Умайма, мне страшно.

– Всё хорошо, – с теплотой сказала она и положила мне на плечо костлявую руку. – В первый раз всегда немного больно, а потом будет легче.

– Это будет единственный раз, – жёстко произнесла я.

Умайма почесала свой наряд из перьев.

– Жаль... – вздохнула она.

И взяла меня в свои руки молодого юноши. Не знаю, как объяснить то, что было дальше. Я чувствовала, что разделяюсь, словно орех в скорлупе, которую кто-то поддел ногтем, проливая сахарную кровь. Я чувствовала, как в моей груди возникла обжигающе горячая звезда, шкура и плоть будто разошлись по шву, и каждый стежок рвался с громким треском. Я кричала, мои сильные ноги подгибались, а когти разъезжались на льду. Я слышала, как рвётся моя кожа, а потом раздался влажный скользкий звук, принёсший такую боль, что в глазах у меня потемнело, и всё погрузилось во тьму.

А потом торговка шкурами протянула мне руку, и я, удивительное дело, протянула ей руку в ответ – это оказалась не лапа, а тонкая девичья рука с пятью пальцами и тусклыми бесполезными ногтями вместо когтей, которыми я гордилась. Я стояла обнаженной перед девчонкой-стервятницей в коже юноши и сильно дрожала без своей шерсти. Холод душил меня: хватал за горло, царапал когтями грудь. Я не представляла себе, что такой холод существует, потому что на мне всегда была толстая шкура, защищавшая от него.

И я отправилась домой. Мать вопила и не желала со мной разговаривать; её отчаяние окутало дом, как чёрный мёд. Сёстры не желали меня признавать и заперлись в храме, чтобы молиться за мою душу. Они ни на миг не поверили, что Лаакеа просил меня сделать это. Гунде созвал Конгрегацию, но даже там не удалось решить, что делать. Все сошлись на том, что мне можно остаться, но, если я сумею, лучше бы уйти.

Когда появились волки, я охотно ушла с ними: на севере у меня ничего не осталось, а если бы я отправилась на юг, обязательно услышала бы что-то про тебя или Змею-Звезду. Где, если не в Аль-а-Нуре, можно найти ответы на все вопросы? Я могла бы вернуть нам обоим медвежий облик, разыскать тебя, где бы ты не заплутал. Разве плохо немного развлечься или испытать приключения, пока идут поиски? Когда я отправилась в путь, моё сердце полыхало, как огромный костёр. А когда я вошла в Башню Святой Сигриды, сказала себе, и вполне разумно, что подобные сведения, истории и магию с тем же успехом можно отыскать где-нибудь ещё. Хотя на самом деле я полюбила Святую, Грезящий Город и всё то, что произошло в мире с той поры, как ты меня оставил. Ты превращался в забытое воспоминание, детскую влюблённость. Мир же раскрылся и показал мне чудеса, его нельзя было закрыть.

Я начала забывать тебя, потому что думала – лучше забыть. Меня ждала другая судьба, более интересная, чем у супруги-медведицы, ловящей рыбу в ледяной воде.

Сказка о Седой девочке (продолжение)

Потрясённый Эйвинд не мог отвести глаз от Сигриды. Они были полны слёз, а огромными руками трактирщик сжимал свою покрытую пятнами рубаху.

– Столько всего случилось, любовь моя. Я носила эту кожу, пока не привыкла к ней так, что, наверное, не смогу снять, даже если захочу. Я годами искала Святую, а когда попала в Мурин, беспомощная и отчаявшаяся, там был ты. Я сразу тебя узнала, конечно, узнала!

– Как ты могла всё от меня скрывать? – выпалил он. Слёзы брызнули и покатились по широкому лицу. – Я годами ждал, что изменюсь, чтобы вновь стать медведем и вернуться во льды, к тебе. А ты всё это время была рядом и молчала? Холодная и жестокая Улла!

Сигрида на миг прикрыла глаза рукой.

– Не называй меня так, это больше не моё имя. Вот моё имя и моё лицо. Я не она, я Святая Сигрида путей, как бы тебе не хотелось чего-то другого. Я отправилась в путь, чтобы разыскать тебя, но по-настоящему именно из-за этого стала человеком. Из-за корабля, что стремится к чудовищу, проглотившему мою богиню. Это и есть мой Подвиг, а не ты. Когда я увидела тебя, это напомнило мне о том, чего я так и не сумела сделать. Если бы я тогда пришла к тебе и все эти годы заправляла таверной вместе с тобой, ты, наверное, был бы счастлив, но это обратило бы в ложь моё обучение и всю жизнь с момента, когда торговка шкурами дала мне новую плоть взамен старой. Это был бы конец моей истории, и всё выглядело бы так, словно я сделала то, что сделала, исключительно ради мужа. Я желала другого конца. Я не твоя цель, Эйвинд, а стрела, летящая к Сигриде, и я должна попасть в мишень. Волк сбил меня с пути, разве не видишь? Он увёл меня с дороги, которая вела к тебе, прямиком туда, где я не смогла бы рассказать тебе драгоценные секреты. Я больше не Улла... Как я могу быть с Эйвиндом?

Трактирщик словно уменьшился в размерах, как если бы из него выпустили всю кровь. Он обхватил голову руками, запустил пальцы в редеющие волосы.

– Моя жизнь так запуталась, что я не вижу правды, даже если она у меня под носом. Болотный король сказал, что я останусь человеком до тех пор, пока деву не проглотят, море не станет золотым, а святые не отправятся на запад на крыльях птиц, не знавших наседки. Я поверил старому аисту... Думал, всё случится через несколько лет, не больше. Годы летели быстро, и однажды я понял, что сделался старым и толстым, а море по-прежнему серое. Я как-то рассказал всё одному мальчишке; с тех пор, наверное, минула вечность. Решил, если с кем-то поделиться, что-то изменится, события потекут быстрее. Но я не думал, ни разу не предположил, что моя любовь рядом, хлещет пиво в тёмном углу. Ты должна была сказать мне, Сигрида. – Он вздохнул тяжело и прерывисто. – Если не ты моя цель, то кто?

– Мне жаль, Эйвинд, в самом деле жаль. Я не хотела, чтобы всё случилось так. Пока была молодой и красивой, мечтала встретить свою капитаншу и спасти её. А теперь я едва тащусь к ней на дырявой посудине в надежде, что мне хватит сил помешать морской твари.

В углу трюма безмолвно плакала Седка; её слёзы капали на палубу корабля, который тихонько качался из стороны в сторону.

Молчание, повисшее между Сигридой и Эйвиндом, было густым и тёмным, словно плоть угря; дни и ночи сменяли друг друга. Седка ненавидела эту тишину, эхом отдававшуюся в ушах. Она обрадовалась как вол, с которого сняли ярмо, когда Грог прикончила последний бочонок с ромом, вылив остатки в синий рот, громко рыгнула и заорала:

– Панцирь слева по борту!

Так и было – у Седки перехватило дыхание от ужаса, когда она увидела растущий панцирь, чёрный, зелёный, синий как море и скользкий, будто тело жука, из которого, покачиваясь, подымался купол. Его круглые злые глаза показались над водой, моргая прозрачными веками из-за тусклого солнечного света. Грог надела гримасу скуки, но девочка видела, что под слоем солёной воды её хвост дрожит. Лицо Сигриды было искажено от страха и возбуждения, она изо всех сил хваталась за руку Эйвинда, то ли пытаясь удержать его рядом, то ли используя вместо якоря на корабле. Седка так и не поняла.

– Грог! – сильным и высоким голосом крикнула Сигрида. – Плыви туда! В пасть!

Магира вскинулась в своей лохани, молотя фиолетовым хвостом.

– Ты выжила из ума, женщина? Я привела вас сюда, но с ножами или без ножей, это такая же дурь, как пить из пустой кружки!

– Всё хорошо! – Сигрида рассмеялась, запрокинув голову. Её волосы струились как у юной девушки. – "Сиротка, медведик и дева домой поплывут беззаботно – вперёд и вперёд!"

Седка похлопала магиру по плечу, которое от страха излучало тёмно-бирюзовое свечение.

– Я это сделаю, Грог. Всё и впрямь будет хорошо. Скорее всего... Ведь об этом поётся в песне, а песни, как правило, правдивы.

Тонкие пальцы, точно восковые, обняли штурвал, и Грог откинулась назад в своей лохани, колыхая пышной грудью.

– Фанатики! – пробормотала она, мотая лохматой зелёной головой.

Пасть Эхинея распахнулась, и море ринулось в неё мимо зарослей китового уса цвета слоновой кости. Маленький кораблик взмыл на гребень волны, как игрушечный.

«Поцелуй ведьмы» исчез в тени, словно угасшее пламя в сердце фонаря.

В Саду

– Не останавливайся! – взмолился мальчик, дыша быстро, как бегущий галопом жеребёнок. Девочка нахмурилась, и у чернильных пятен век появились складки, похожие на созвездия. Её взгляд метнулся в комнату, остановившись на спящей Динарзад, чьи пальцы подёргивались на бронзовых ключах.

– Если меня тут поймают...

– Я тебя защищу! Я храбрый, как любая сигрида! Думаешь, не смогу?

Девочка выдержала вежливую паузу:

– Думаю, ты очень храбрый, но кое-чего не понимаешь. Забыл, что сам когда-то меня боялся?

Мальчик почувствовал, как у него вспыхнули щёки.

– Только чуть-чуть, – пробормотал он, перебирая невесть откуда взявшиеся на подоконнике камешки, пытаясь представить себе, что это фигуры ло-шэнь. Ночь вокруг была темна, точно седельное масло, только их глаза блестели.

– Она крепко спит, – уговаривал мальчик, перегнувшись через подоконник, чтобы быть поближе к девочке, пока не почувствовал её дикий запах – запах деревьев и камня, которым она пропиталась. – Расскажи, чем всё закончилось!

Сказка о Седой девочке (продолжение)

Когда четверо живых существ на борту маленького корабля прочистили глаза от пены и привыкли к темноте, мир вокруг изменился.

Точнее, они оказались в другом мире. Брюхо морского монстра было таким огромным, что они могли видеть лишь ближайший к ним бок – рёбра, изгибаясь, уходили вверх, как в кафедральном соборе, – другой терялся в тумане, а своды над их головами напоминали беззвёздное небо. Желудочный сок чудовища образовал что-то вроде внутреннего моря, над зелёно-коричневыми водами которого курился ядовитый туман. Шхуна скользила по этой маслянистой поверхности, расталкивая носом плававший вокруг мусор. Воняло гнилой рыбой и водорослями, мимо проплывали скелеты безымянных существ, которые никогда не видели солнца над океаном. Седке казалось, что за бортом варится какое-то адское зелье.

Сигрида не стояла у фальшборта и не пялилась на мусор, собранный чудовищем за вечность, которую оно бродило по морю. Она встала за штурвал и, по-ястребиному распахнув глаза, смотрела на залежи корабельных обломков впереди.

Это был город разбитых кораблей, каждый из которых в своём ритме покачивался на волнах моря желчи. Некоторые были серыми и рассыпа́лись от времени, за штурвалами были скелеты, а по палубе с гипнотическим упорством туда-сюда катались черепа. Другие не выглядели старыми: краска на них местами всё ещё оставалась яркой, а тела, застрявшие в "вороньих гнёздах" и на бушпритах, вздулись от гниения, и над ними роились мухи. Шхуна беззвучно миновала могильник. Команда разинула рты, а Эйвинд наконец закрыл глаза, не в силах смотреть на множество трупов.

Сигрида пристально смотрела на корабль, находившийся неподалёку. Среди всех кораблей-призраков лишь на нём горели фонари: их оранжевый свет разливался над омерзительной водой, отблески огня танцевали на слизистых сводах ненасытного брюха.

И слышались голоса – звуки шумного веселья, восторженные крики и радостные возгласы. Сердце Седки заколотилось в груди. С болезненной медлительностью они приближались к загадочному кораблю, и девочка осмелилась надеяться, что он будет алым, как старые мечты. Но, когда они смогли хорошенько рассмотреть галеон – а это был именно галеон, красивейший из всех, что родились на свет, – он оказался не алым, а белым.

Поверхность корабля – бимсы, паруса и лини, даже носовое изваяние в виде женщины с лисьей головой и поднятыми руками, которыми она держалась за нос, – покрывало неимоверное количество морских желудей, сидевших плотно, как семена в сердцевине цветка. Живая мачта обросла этим белым зловонным покровом, облепившим ветви, будто снег во время сильной бури. Тут и там попадались лишь небольшие пятна поверхности, не занятой каменистыми раковинами и сохранившей прежний алый блеск. Получилась почти цельная оболочка, вроде боевой лошади, и даже Грог смотрела на живую массу с отвращением. Однако на палубе можно было заметить множество людей, которые что-то делали и точно были здоровыми и крепкими.

На баке появилась женщина в кожаных штанах и просторной белой тунике, с кожей цвета мирры. У неё были тёмно-желтые глаза, а тёмные волосы ниспадали до талии и мерцали, словно целые залежи дорогостоящих пряностей, – в них было вплетено золото, золотые бусины попадались в узорных косах. За спиной незнакомки стояла женщина-тень, чья кожа будто горела, а рука лежала на рукояти громадного меча. Однако темноволосая глядела доброжелательно, её лицо было открытым и тёплым. Она положила руку на своё девичье бедро и широко улыбнулась гостям.

– Добро пожаловать в преисподнюю! – сказала она и рассмеялась.

В этот момент Сигрида начала плакать, оказавшись со своей Святой лицом к лицу.

– До чего же странная реакция, если позволите сказать, – заметила Святая Сигрида и жестом приказала двум женщинам перебросить планку с борта на борт, чтобы новоприбывшие могли перейти на её корабль.

– "Непорочность", – потрясённо прошептала Сигрида, ступив на палубу знаменитого судна, хоть та и была покрыта каменной белой коркой.

– О, это интересно. Значит, ты из сигрид. – Святая выглядела чуть рассерженной, как если бы ей пришлось осторожно переступить через пьяного жреца, уснувшего на её пути. Сигрида вытаращила глаза.

– Ты знаешь про Башню? – ахнула она.

– Башню? Нет, я не знаю ни о каких башнях, но маленький культ появился до того, как я превратилась в постоянную пассажирку бродячей киточерепахи. Они меня утомляли, но как я могла их разубедить? Всякий раз, когда одни совершают необыкновенные поступки, другие обязаны их повторить. Так устроен мир.

Сигрида выглядела так, будто ей отвесили оплеуху.

– Я всю жизнь искала тебя, Святую Грифонов, Кипящего моря и Алого корабля. Я никогда не пыталась повторить твои чудеса, а творила собственные. Лишь пыталась подражать тебе по духу, быть храброй, благородной и отыскать своё место в мире. Найти тебя.

Святая наклонилась к Сигриде – её лицо было таким же круглым и румяным, как в день исчезновения, – и, притронувшись пальцем к носу, заговорщически улыбнулась.

– Боги всегда разочаровывают, – проговорила она тихо и отрывисто.

Грог дёрнула хвостом, вызвав шумный всплеск, – так она привлекала внимание, словно детёныш, который не может подобраться к кормящей матери, потому что его братья и сёстры никак не перестанут её сосать.

– Мне, по правде говоря, плевать, кто ты такая, щегольски разодетая морская волчица. Твой корабль выглядит так, будто упал носом вперёд, в бочку со старым сыром. Я бы не сказала, что хороший капитан мог такое допустить, святая ты или нет.

Святая пренебрежительно взглянула на выразительный хвост Грог.

– Неприятности в море – дело обычное, как яблоки осенью.

Сказка про Капитаншу и Старую каргу

Длинноухая Томомо была первой капитаншей этого корабля – мы вырезали носовое изваяние в память о ней, – но я держу пари, по меньшей мере один из вас об этом уже знает. Она была прекрасной женщиной, и я любила её. Однако место лисы не в море, как и не во дворце. Она передала мне штурвал после того, как мы много лет бороздили море вместе, хотя были женщины и опытнее меня. Она сказала, что всякой даме надлежит оставлять нажитое имущество дочери, а не тётке или сестре. Томми коснулась моих волос лишь на мгновение, а когда мы пристали к берегу, ушла в лес, держа по мешку золота под мышками.

Больше я её не видела, и "Непорочность" стала моей.

На некоторое время наша жизнь стала яркой, как отражение луны в чёрной воде.

Думаю, случившееся потом на моей совести. Я была убеждена, что мы зачарованы, и Томми наделила нас лисьей магией до того, как покинула свою койку, поэтому нас никогда не поймают, как умную черноносую лису. Моей помощнице Халуд не было равных в поиске сокровищ, которые мы могли бы украсть, и она обычно заботилась о том, чтобы они добывались неправедным путём, чтобы мы могли спокойно спать: у джиннов талант – они вынюхивают золото, как дичь в лесу. Неудивительно, что именно орда джиннов, которую возглавлял великий Кашкаш, основала город Шадукиам во всём его драгоценном великолепии. Так они говорят. Я не слыхала имя Кашкаш, если не считать того, что Халуд постоянно поминала его всуе.

Как-то ночью, поужинав жареной свининой и свежими яблоками, позаимствованными на складе некоего губернатора, Халуд отправилась со мной на вахту. Мы стояли там, где всегда, и курили: я – свою трубку из китового уса, она – маленькую серебряную, которую получила в городе под Розовым куполом. По вечерам Халуд выглядит внушительно со своими волосами из дыма и искр и горячей кожей, испускающей ровное сияние. Впрочем, её глаза временами обжигали меня как пара горячих клещей. И обожгли в тот вечер, когда она рассказала мне о своём новом плане.

– Это будет нетрудно, Сигрида. Легче, чем украсть зерно у вороны. Там нет других сторожей, кроме старухи с деревянной ногой. Она даже вприпрыжку нас не догонит. А какие истории я слышала о её сокровище! Волшебный мешок, снаружи кожаный, внутри – неиссякаемый источник золота! Клянусь бородой Кашкаша! Надо быть безумцем, чтобы не отправиться на поиски этой штуки!

Я глубоко затянулась.

– Халуд, сердце моего сердца, я знаю, что твоя жажда денег ещё ни разу нас не подводила, но это слишком смахивает на детскую сказку. У нас был хороший год. Зачем гнаться за волшебными кошельками, когда наши собственные, вполне реальные кошельки полны?

– Ты веришь, что кошель, который полон до краёв сегодня, будет полным всегда? Возможно, тебе крепче спится, когда ты веришь, что сейчас лето. Но мой долг не позволяет мне бездельничать, я должна заботиться о наших кошельках и зимой. Что до магии и детей, мы с тобой стоим на палубе корабля, с чьей мачты нам на радость падают апельсины и гранаты и где женщина из огня говорит с матерью Грифонов.

– Ты, как всегда, умнее меня, старая джинния. Пусть Звёзды позаботятся, чтобы ты и дальше обо мне думала.

– Не старовата ли ты для того, чтобы удариться в веру, капитанша?

– Едва ли. Это всё привычки, любовь моя, привычки.

Мы отправились в путь к маленькому острову посреди хмурого туманного залива – обычного, со скалистыми пустыми берегами, полными сланца и базальта, украшенного серебристыми моллюсками и тёмно-голубыми мидиями, приросшими к потёртым морем камням. В центре острова была хижина, лишь это выделяло его среди сотен других мёртвых рифовых осколков, дрейфующих в океане. Халуд обменяла флакон своего сердцепламени на карту, и мы, увидев жалкий домишко, объявили цену непомерной. Нам едва ли могли понадобиться сабли, я взяла на берег лишь свою джиннию. Какой дурой я была... Но место выглядело таким пустынным! У несчастной хижины имелась крыша из соломы и листьев – дурно сделанная, беспорядочная и запутанная, точно гнездо. Стены были мазаные и воняли навозом. Она покоилась на распластанных ногах, похожих на лапы пеликана или цапли, когтями вцепившихся в скользкие камни для опоры.

На пороге сидела древняя старуха с полным подолом разинувших створки мидий. Её голова была опущена, так что ни Халуд, ни я не могли разглядеть лицо – спутанная масса пепельно-серых волос ниспадала от макушки до пят. Однако из плеч карги росли длинные чёрные крылья, увенчанные пучками маленьких цепких коготков, напоминавших руки, а от колен начинались кожистые лапы с когтями, походившими на ступни. Перья блестели на солнце и от брызг морской воды. Одежда на ней выглядела потрёпанной и распадающейся: несколько полос животных шкур, сшитых сухожилиями. Она заворчала, когда мы приблизились, и, высосав из мидии оранжевую плоть, швырнула пустую раковину мимо моей головы.

– Старуха! – объявила Халуд, заговорив раньше меня. Она часто так делала: если какая-нибудь несчастная душа приходила в ярость, она бросалась на джиннию, а не резать глотку мне. – Мы пришли за кошелём. Ты его нам отдашь, или мы его заберём, выбирай. Но, клянусь пламенем Кашкаша, он будет нашим!

Старая женщина бросила ещё одну раковину и угодила джиннии между глаз.

– О да, – проворчала карга. – Пришли, чтобы ограбить старую даму, уволочь её сундук? Это так легко, верно? Кости у неё хрупкие, точно у цыплёнка, и будут так благозвучно ломаться – настоящая музыка! – Из её глотки вырвался хриплый смешок. – Только я не слишком лёгкая добыча, красивые мои павлинихи! Ох, нет...

Тут она распрямила свой горб, мидии посыпались с колен и раскатились среди камней. Карга встала, откинула голову назад, и мы с ужасом увидели, что лицо под гривой волос было не изнурённым возрастом или слюнявым – даже не зрелым, а молодым и ухмыляющимся лицом мужчины, чьи глаза блестели чернотой и серебром. Волосы струились по его спине, опускаясь ниже колен. Он впечатляюще тряхнул крыльями. За одним из его оперенных плеч висел кожаный мешок, толстый, словно переполненный винный бурдюк.

– Вы этого хотели? Две девчонки, играющие в пиратов, явились обобрать старого Гасана, слабого и беспомощного? Вы тут далеко не первые. Я отдам его без боя, если вы сумеете меня перепить за предстоящую ночь. Люблю состязания...

Я на миг задумалась, уверенная, что нарядами его трюки не ограничиваются.

– Ты клянёшься, что кошель волшебный? – спросила я.

– Ещё какой! В этом его суть. Итак, ты принимаешь моё предложение... Заметь, речь лишь о тебе, я не бьюсь об заклад с огненными демонами. Или вернёшься на свой корабль и расскажешь команде, что не одолела слабую старуху?

Гасан насмешливо покачал кошелём, ухватив его одним пальцем трёхпалой когтистой руки, и скрылся в хижине.

Халуд одарила меня косым взглядом угольных глаз и вытащила из-за пазухи маленький флакон.

– Сердцепламя, – прошептала она: её голос был как последние завитки дыма от залитого костра. – Я собрала его, надрезав запястье, только сегодня утром. Капля в питьё – и он упадёт точно камень, брошенный с башни какого-нибудь замка.

Я взяла флакон с мутной оранжевой жидкостью и спрятала в рукаве; мы обменялись знакомыми ухмылками. И, полная безрассудства, как дева, намеревающаяся подоить быка, я последовала за Гасаном в его вонючую хижину.

На низком столике стояли глиняные чашки и большой кувшин цвета птичьих язычков. Гасан сидел за столиком, аккуратно сложив крылья, и лучезарно улыбался.

– Отлично! Присаживайся, моя девочка, и попробуй моё лучшее вино. Изготовлено из мидий и печёнок... Лучше на островах не найти.

Я опустилась на колени и потупилась, выражая скромность и покорность.

– У моего народа принято, чтобы прислуживала женщина. Ты позволишь?

Он будто что-то заподозрил, и я была уверена, что услышу отказ. Но мужчине трудно испытывать недоверие к женщине, которая настаивает на желании прислуживать ему, и Гасан кивнул. Я взяла два стакана и наполнила их пойлом нездорового цвета, вытекавшим тяжело, как густая желтая слизь. И, лишь самую малость прикрыв их рукавами, добавила три капли из флакона в его порцию. Своей корявой рукой Гасан взял стакан и с удовольствием осушил его одним глотком.

– О моём аппетите ходит слава по всему миру, – злобно заявил он.

– Как и о том, что ты старуха с больными коленями, – парировала я и осушила свою долю мидиевой настойки.

Мы выпили лишь трижды, и Гасан начал оседать на пол, его глаза закатились. Я не ощущала даже лёгкого опьянения, а его то ли тошнило, то ли тянуло в обморок, то ли всё сразу.

– Ты жульничала! – выдохнул он, схватившись за живот.

Я встала и расхохоталась.

– Даже хорошенькие девочки, играющие в пиратов, знают, как надо играть.

Гасан охнул, из угла его рта потекла струйка слюны; он тяжело осел, сминая перья и не в силах поднять тяжелые веки.

– Тогда забирай кошель, лживая дрянь. Надеюсь, тебе понравится его содержимое!

Тут его тело ослабело, и большая голова, увенчанная гривой спутанных волос, тяжело ударилась о пол. Храп заполнил маленький дом, как шторм, стучащий в окна. Я наклонилась и сняла мешок с его тела, довольная собой, – простой трюк, и времени понадобилось немного.

Ничего-то я не знала...

Когда мы с Халуд вернулись на «Непорочность», команда приветствовала нас триумфальными возгласами. Они собрались вокруг, нетерпеливо ожидая увидеть, как кошель начнёт творить свою магию. Я подняла его над головой, чтобы всем было видно, и сунула руку в толстую кожу, чтобы вытащить пригоршню золота.

Но, когда я вытащила руку из мешка, в кулаке не оказалось ни одной монеты. Взамен вся кисть была покрыта густой белой слизью: она прилипла к моей коже и пальцам, точно тело улитки. Большой сгусток вывалился из мешка, и тот вдруг наполнился слизью, которая, громко шлёпая на палубу, текла через край. Я быстро вытерла руку о штурвал: вещество, вонявшее рыбой и солью, вызвало у меня отвращение. А потом я увидела... мы все увидели, что слизь затвердевала там, куда попадала, и всё текла и текла из мешка, как из фонтана. Она уже покрыла половину корабля, будто снегопад, и вспучилась, образовав подобие кладки яиц, а потом, затвердев, приобрела знакомый вид серо-белых каменных морских желудей.

Разумеется, я приказала девочкам выдраить палубу, но ничего у нас не вышло, даже когда в ход пошли мечи. Мы не дошли и до середины залива, как алый корабль перестал быть алым, и все запаниковали. Тут проснулся Гасан – похоже, он был слишком силён, чтобы надолго поддаться огню Халуд, – и завопил от порога своей хижины:

– Валите отсюда! Глупые вы курицы! Унесите моих крошек так далеко, как только сможете. Пусть они вылупятся на вашем корабле и загадят его своим первым помётом! Дуры! Вот что бывает, если красть у старой женщины! Воровки! Злодейки! Надеюсь, на свой первый завтрак они вам повыдирают печёнки!

Мы с Халуд, больные от ужаса, стояли на баке моего некогда красивого корабля и глазели на птицеподобное создание, которое каркало и размахивало огромными чёрными крыльями, гоготало на суровом ветру.

Сказка о Седой девочке (продолжение)

– Прошло совсем немного времени после расставания с Гасаном, как мы встретили Эхинея... Это не очень интересная история: корабль встречает чудовище и либо спасается бегством, либо становится пищей. Нас проглотили целиком, и мы оказались в этом странном море. Время здесь почему-то течёт медленно, хотя снаружи прошли сотни лет. Из морских желудей никто не вылупился, а мы почти не состарились, ничего не изменилось. Мы ели существ, которых заглатывал Эхиней; вы удивитесь, узнав, скольких тюленей и акул он проглотил! Недостатка в еде у нас не было. Иногда ему попадались другие корабли. Но нас никто не искал, как вы.

Женщина-тень подошла к Святой и положила ладонь на рукоять меча. Седка узнала её по огненной коже: Халуд.

– Вы пришли вовремя, – гортанно проговорила она, точно языки пламени заплясали. – Наверное, вас послала сама судьба. Видите, твари ворочаются внутри яиц? Скоро они родятся, клянусь лампой Кашкаша!

– Всё верно. Думаю, завтра... У меня есть кое-какой опыт с вылупляющимися птицами. Желуди стали очень большими, и видно, что внутри каждого трепещет что-то чёрное. – Святая оценивающе взглянула на четверых чужаков. – Мы собирались бежать. Вы поможете нам или воспрепятствуете?

Сигрида будто подавила желание упасть на колени.

– Я сделаю всё, что смогу, госпожа.

Грог рыгнула.

– Выбора у нас нет, так?

– Ты, старая форель! – раздалось из трюма, и вскоре говорившая появилась на палубе. Это была женщина с волчьим хвостом, оленьими ляжками и яркими синими крыльями. Магадин быстрым шагом приблизилась к лохани магиры, её глаза сверкали.

– Я велела тебе привести мой корабль домой в целости и сохранности, а ты привела его сюда, чтобы разломать на кусочки? – взревела она.

– Что?! Глянь на эту банду – они меня похитили! – Грог отвернулась, взволнованная, и начала ковырять чешуйки на своём фиолетовом хвосте. – Я собиралась отвести его назад, клянусь! Но они заставили меня вернуться сюда. И разве ты не должна меня благодарить за то, что нос и корма на прежних местах? Кроме того, сложно было предполагать, что ты выживешь! А мёртвые не жалуются.