Текст книги "Терпкий запах тиса (СИ)"
Автор книги: Анна Жилло
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)
7
Господи, и как он только мог мне нравиться?!
У него была перхоть и прыщи. Почему-то я вдруг представила, как он выдавливает их перед зеркалом. Бррр! От него противно пахло. Это был не тот остро возбуждающий, сводящий с ума аромат свежего мужского пота, а прогорклый запах, которым разит от подростков в период гормональной бури, если они не слишком дружат с душем. А еще у него были холодные влажные ладони.
Двадцать лет назад я ничего этого не замечала. А если и замечала, то не придавала никакого значения. Но теперь… Пятнадцатилетняя Лера целовалась с Котовым, умирая от счастья, а тридцатипятилетнюю в этот момент передергивало от отвращения. Впрочем, передергивало меня и сейчас – стоило только вспомнить. И зачем мне только понадобилось это представлять? Закрыть гештальт? И какое счастье, что ничего этого не было на самом деле!
Но теперь я хотя бы знала, с чего меня вчера так закрутило. Новый одеколон Вадима пах мокрым тисом. У сухих хвоинок запаха почти нет, если только не растереть их в руках, но у мокрых появляется тонкий терпкий аромат. И он был бы очень приятным – если бы не напоминал о том унизительном для меня моменте в парке. Сознание постаралось избавиться от этой ассоциации, загнав ее в самые глубокие подвалы. Но разговор в ресторане оказался камнем, брошенным в болото. А когда к нему добавился еще и одеколон…
Воспоминания полезли, как змеи из прохудившейся корзины факира, одно другого противнее.
Тетрадь. Наташа Леонтьева. Артем. Илья. Выпускной. Два Женькиных письма, над которыми я попеременно то рыдала, то хохотала. И все три следующих года, когда я считала себя никчемной уродиной – пока не встретила Вадима.
«Все, – сказала я себе. – Хватит, Лера. Будем считать, что это был катарсис. Тема закрыта».
Секретарша Чарушникова посмотрела на меня удивленно:
– Добрый день, Валерия Сергеевна. Вы договаривались с Максимом Петровичем? Он мне ничего не сказал.
– Час назад по телефону.
– Максим Петрович, к вам Соболева, – сказала она в интерком.
– Да? – удивленно рыкнул голос Чарушникова из коробочки. – Проси.
Я зашла в кабинет, прикрыла за собой дверь поплотнее. Чарушников – рыхлый, лысоватый, в белой рубашке с закатанными рукавами – стоял у окна и вдыхал свежий воздух из форточки. Ливень начался, когда я поднималась по ступенькам бизнес-центра. Ну хоть в этом мне сегодня повезло.
– ВалерСергевна, дорогая моя, – Чарушников подошел ко мне, поцеловал руку. – Чем обязан?
– Максим Петрович, давайте без клоунады, – поморщилась я. – Вы сказали, что это не телефонный разговор, я приехала поговорить не по телефону.
– О чем? – он приглашающе махнул рукой в сторону кресел у кофейного столика. – Чай, кофе?
– Кофе, пожалуйста. Об Ипатьеве.
– Вера, два кофе, – приказал Чарушников в интерком. – О том самом Ипатьеве? – он указал большим пальцем в потолок.
Я села в кресло, Чарушников устроился напротив. Несколько секунд мы с недоумением смотрели друг на друга. Похоже, ни один из нас не понимал, что происходит.
– О том самом Ипатьеве, – кивнула я. – Мне сказали, что он заказал вам свою новую кампанию.
– Ипатьев?! – изумился Чарушников. – Кто вам такую глупость сказал?
Не отвечая, я достала из сумки телефон и набрала номер, который мало кому был известен. Ипатьев отозвался после первого же гудка.
– Добрый день, Леонид Владимирович, Соболева беспокоит.
– Рад слышать, Валерия Сергеевна. Чем могу помочь?
– Леонид Владимирович, надеюсь, мы вас ничем не обидели? Не разочаровали?
– Ну что вы? Конечно, нет. А что случилось?
– И вы не собираетесь обратиться в другое PR-агентство?
– С какой стати? Мы с вами не первый год работаем, меня все устраивает.
– Спасибо. Извините за беспокойство.
– Ну? – Чарушников посмотрел на меня укоризненно. – Вы убедились?
– Час назад я позвонила и спросила вас об этом. Вы сказали, что не хотите обсуждать по телефону. Именно то, что Ипатьев, якобы, заказал вам рекламную кампанию.
– Час назад? – переспросил он. – Мы с вами разговаривали? ВалерСергевна, час назад меня, прошу прощения, имела налоговая. Во все природные отверстия по очереди. Так что вы что-то путаете.
Я вполне могла допустить, что Моховцу кто-то слил непроверенную информацию, и он позвонил мне. Чтобы я разобралась. Но то, что час назад я разговаривала с Чарушниковым и он всячески пытался от встречи отвертеться, в этом у меня никаких сомнений не было. Мне не показалось. И не приснилось.
Я открыла в телефоне журнал вызовов, пролистала.
Исходящего звонка Чарушникову в нем не значилось. Равно как и входящего от Моховца. Я вообще ни с кем не разговаривала с половины одиннадцатого утра.
Это было какое-то сумасшествие.
– Похоже, меня кто-то разыграл, – пробормотала я, не зная, что еще сказать, и чувствуя себя непроходимой идиоткой.
– Валерия Сергеевна, Лерочка! Вы же знаете, я к вам отношусь с большим уважением, – Чарушников замолчал: секретарша принесла на подносе две чашки кофе, сахар, сливки и печенье. Подождав, пока она выйдет, продолжил: – Вы настоящий профессионал, порядочный человек и просто очаровательная женщина. Я никогда не стал бы что-то делать у вас за спиной. Во-первых, мы с вами договорились, а я всегда строго придерживаюсь договоренностей. Конечно, если бы Ипатьев пришел и сказал: «не хочу Соболеву, хочу вас», мы не смогли бы ему отказать. Но я сразу же поставил бы вас в известность. И уж точно не стал бы его переманивать от вас. А во-вторых, я прекрасно знаю, что с вами лучше дружить, а не воевать. Так что Буратино сам себе не враг. Давайте выпьем кофе, и я поеду на встречу. Вы на машине?
– Сегодня нет, – машинально ответила я, размешивая сахар в чашке.
– Могу подбросить в центр. Там, похоже, надолго раскочегарило, – он кивнул в сторону окна.
– Спасибо, лучше до метро. И простите за беспокойство, Максим Петрович. Какое-то недоразумение.
– Ничего страшного. Все бывает.
Мы быстро выпили кофе под светский разговор ни о чем, спустились вниз и добежали под его зонтом до машины.
В отличие от меня Чарушников давно обзавелся личным водителем. Глядя с заднего сидения на белобрысый затылок парнишки за рулем, я подумала, что за три последних года, когда у нас появились более-менее неплохие деньги, я так к ним и не привыкла. Не хотела менять Жорика, потому что пришлось бы приспосабливаться к новой машине. И квартиру менять мы тоже не хотели, хотя, возможно, и стоит об этом подумать, если получится с ребенком. У меня не было домработницы, потому что неприятно было представить, как посторонний человек будет хозяйничать у меня в доме и трогать мои вещи. Только для мытья окон и прочей грязной работы пару раз в год я все-таки обращалась в клининг.
Вот и машину мне тоже нравилось водить самой. Но, с другой стороны, будь у меня водитель, не пришлось бы сегодня ехать на метро. И я не пошла бы через парк. Не уселась бы на ту чертову скамейку. А еще – не пришлось бы сейчас бежать под дождем без зонта от машины до метро. Водитель Чарушникова притормозил максимально близко к входу, но мне хватило пары минут, чтобы промокнуть насквозь.
Холодная мокрая юбка липла к ногам, босоножки хлюпали и жали ноги еще сильнее. От сквозняков начался озноб – не хватало только заболеть. Но это все было мелочью по сравнению с тем, что происходило. Мне казалось, что я сплю и никак не могу проснуться. Бывают такие многослойные кошмары, когда просыпаешься, но на самом деле это просто следующий уровень сна. Я даже не знала, что меня напугало больше: видение в парке или то, что произошло с Чарушниковым.
Может, мы в ресторане выпили что-то паленое, вызывающее галлюцинации? Но тогда, наверно, все должно было начаться еще вчера. И одними глюками дело вряд ли ограничилось бы. Да и из девчонок кто-нибудь обязательно позвонил бы, пили-то все одно и то же.
Наверняка этому есть какое-то объяснение, думала я. Очень простое объяснение. Зачастую все сложное оказывается простым, если разобраться. Никакой мистики, никакого наваждения. Возможно, я действительно задремала на работе, и мне все приснилось: и звонок Славки, и разговор с Чарушниковым. Но сон этот был такой реалистичный, что я проснулась и даже не поняла, что спала. Подумала, что все было на самом деле. Подорвалась и поехала. С Ипатьевым ведь действительно не все было гладко. Кое-что из последних наших разработок ему не понравилось, даже пришлось срочно переписывать текст для его сайта. Он, конечно, сказал по телефону, что его все устраивает, но кто знает…
Ну а со скамейкой – еще проще. Накануне выпила, ночь не спала. Жара, духота. Да еще попала в место, с которым связаны неприятные воспоминания. Вот и примерещилось… всякое.
Найдя относительно правдоподобное объяснение, я немного успокоилась. Меня даже знобить стало меньше, и я подумала, что если сразу приму горячий душ и выпью чаю с малиной, может, и не заболею.
8
На работу я решила не возвращаться: не было ни сил, ни желания. На Удельной во всю светило солнце. Похоже, на юг гроза пришла от нас: вокруг морями разливались лужи, на поверхности которых плавала желтая пена сбитой с деревьев пыльцы. Купив на маленьком рыночке черешни, я из последних сил поплелась к дому. Поднялась на свой пятый этаж, открыла дверь, вошла в прихожую…
Что-то было не так. Определенно не так.
Я огляделась по сторонам. Все на своих местах. Вот только тапки куда-то пропали. Их давным-давно пора было выбросить: они стоптались до дыр и издавали при ходьбе странные звуки, как будто посвистывали. Когда мы заказывали какую-то доставку, мне было стыдно перед курьером, но в них было так удобно. Неужели Вадим их все-таки выкинул? А мне теперь что, босиком ходить?
Забравшись в тумбочку, я поворошила гостевые и вытащила совершенно незнакомую пару моего размера. Под синего леопарда. Такие я точно не покупала. Или покупала? А может, мама подарила?
Обойдя всю квартиру, я обнаружила еще кое-что по мелочам. Другое полотенце в ванной. Незнакомую футболку на стуле в комнате двойняшек. Толстый журнал на кухонном диванчике. Розовый пакет в мусорнике вместо обычных синих. А кое-чего наоборот не было. Пучеглазой рыбки в аквариуме. Чашки с ирисами, которая обычно стояла в сушилке. Того самого голубого флакона, который я утром достала вместо выброшенного зеленого. Горшка с фиалкой на кухонном подоконнике.
Похоже, дурной сон продолжался. Хотя… всему могло быть объяснение. Вадим уходил из дома на час позже меня. Он мог и полотенце новое достать, и пакет поменять, и чашку разбить. И журнал на кухне читать. Одеколон ему мог не понравиться, и он его выбросил – так же, как и мои тапки. Рыбка могла сдохнуть, и он ее выловил. Цветок? Ну, тоже мог свалить. Хотя обычно за ним такой неуклюжести не наблюдалось. Что там еще? Футболка? Можно подумать, я помнила всю Петько-Пашкину одежду, такие мелочи они себе сами покупали, без моего участия.
Ерунда, не в этом дело. Не могла я с порога знать, что в аквариуме нет телескопа, а на кухне фиалки. Просто пахло в квартире не так – не так, как обычно. Как пахло еще утром – вот что. И это меня испугало больше всего. У любого жилья за много лет появляется свой особый запах. Его не замечаешь, но если он вдруг исчезает или меняется, на это сразу обращаешь внимания. Причем именно вот так: что-то не в порядке. Но такие вещи не происходят за полдня. Чтобы устоявшийся годами запах стал другим, должны пройти недели, а то и месяцы.
По спине снова пробежала дрожь, и наконец до меня дошло, что не мешало бы поскорее снять мокрое платье. Да что там платье, за те пару минут, пока бежала от машины до входа в метро, я промокла до трусов. Стащив с себя все, я включила воду погорячее и стояла под душем, пока озноб не начал понемногу проходить.
Зеркало запотело и пошло крупными каплями.
Холодная капля, упавшая с куста за шиворот, когда я сидела на скамейке…
Руки, грудь, живот – все моментально покрылось гусиной кожей, каждый волосок на теле стал дыбом.
«Лера, спокойно! – скомандовала я. – Возьми себя в руки! Что-то сегодня такое в воздухе. Может, буря магнитная».
Выбравшись из ванны, я крепко, до красноты, растерлась махровым полотенцем, высушила волосы, надела теплый халат и носки. Пошла на кухню, поставила чайник, залезла в буфет. Моего любимого зеленого чая с мелиссой не было. Даже коробки. Хотя еще утром в ней оставалось штук десять пакетиков. Вадим забрал на работу? Но он пьет только черный. Не заметил, что в коробке что-то есть, и в хозяйственном припадке выбросил вместе с моими тапками, дохлой рыбкой и одеколоном? Это как надо смотреть, чтобы не заметить? Или вообще не смотреть?
Порывшись на полке, я нашла другую коробку – зеленый с жасмином. Купила и забыла? Но она оказалась наполовину пустой. Пила и забыла?!
Зазвонил телефон – с работы.
– Валерия Сергеевна, вы сегодня еще будете?
– Нет, Лена, не буду.
– Я Ира, – после секундной паузы донеслось из трубки.
– Прошу прощения, – машинально ответила я и нажала на кнопку отбоя.
Вот тут-то меня и затрясло по-настоящему, да так, что руки заходили ходуном – чуть телефон не выронила.
Какая еще, к чертям собачьим, Ира?! Что происходит, твою мать?! Что сегодня такое целый день творится?!
Засвистел чайник, я налила в чашку кипятку, бросила пакетик, полезла в холодильник за банкой малинового варенья – и не нашла. Ну, кто бы сомневался! Выкинула пакетик, отхлебнула, обожглась, закашлялась. Села на стул и заплакала. Как там Вадим утром сказал? Паника-истерика? Ну да, именно так. Это была самая настоящая паника с подступающей истерикой. Хоть саму себя по морде хлопай.
Я встала, походила по кухне взад-вперед, посмотрела в окно, подышала глубоко, наклонив голову.
Так, Лера, спокойно. Всему есть объяснение. Да, вот так сегодня звезды сошлись, одно на другое. Бывает. Чай купила давно, пила-пила, потом купила с мелиссой, а жасмин в угол задвинула и забыла. Варенье Вадим доел. И мелиссу выбросил. Может, задумался и машинально. А Ира – помощница главбуха. Просто Валентине что-то от меня понадобилось, она и попросила Иру узнать, вернусь ли я в офис. Та пошла к Лене, Лена куда-то вышла, Ира позвонила с ее городского телефона. Только и всего.
А почему в квартире пахнет по-другому?
По кочану. Тебе показалось. Все, пей чай и ложись спать. У тебя крыша едет от недосыпа и переутомления.
Так я и сделала. Пожалев, что в аптечке нет ничего успокоительного, даже валерьянки. Ну вот как-то без надобности было. Впрочем, обошлась и так. Легла на кровать, укрылась пледом и тут же уснула – как в яму провалилась. И проснулась от звука открываемой двери. Посмотрела на телефон – половина восьмого.
Нашарив тапки и вздрогнув от их отвратительной расцветки, я пошла в прихожую. Вадим пристраивал на полку свой солидный профессорский портфель.
– Привет! – сказала я, подходя к нему, чтобы поцеловать.
– Привет, – равнодушно отозвался он, повернулся в мою сторону, и я отшатнулась, икнув от неожиданности.
Он был без бороды!
Ровнял утром, ровнял – и сбрил совсем? Ничего себе сюрприз.
Бороду Вадим отрастил лет десять назад – для солидности. Без нее он выглядел заметно моложе. Привыкла я к ней не сразу, но теперь уже и не представляла его бритым. Как будто совсем другой человек.
– Мог бы и предупредить.
– О чем? – Вадим удивленно приподнял брови.
– Что бороду сбрил.
– Лер, с тобой все в порядке? Или это ты так прикалываешься?
– Похоже, это ты прикалываешься, – возмутилась я. – А если бы мне взбрендило наголо подстричься или в зеленый цвет покраситься?
– Хозяин – барин, – хмыкнул он и пошел в спальню переодеваться.
Натянув шорты и синюю футболку, Вадим отправился на кухню, открыл холодильник.
– Я уснула, – виновато сказала я, стоя в дверях. – Не успела ничего приготовить. Подожди, сейчас что-нибудь соображу быстренько.
– Да? Даже так? – Вадим обернулся и посмотрел на меня с какой-то странной иронией. – Ну как хочешь.
Обойдя меня, он ушел в гостиную и закрыл дверь. Меня снова начало потряхивать.
Так, спокойно, спокойно… Сейчас сядем за стол и разберемся. Может, что-то на работе опять. Или мамочка позвонила, мозг выела. Или дети на даче что-нибудь натворили, и он не знает, как мне лучше рассказать.
Я заглянула в холодильник и вспомнила, что когда искала варенье, показалось, будто чего-то не хватает. Точно! Красной кастрюльки с котлетами. Я их обычно обжаривала, а потом тушила в чугунной кастрюле. Как раз позавчера сделала, и должно было оставаться еще штук пять-шесть.
Кастрюля нашлась в шкафу. Вымытая и задвинутая в уголок. Очень интересно…
В морозилке обнаружились покупные пельмени. Совсем красота! Надо ли говорить, что их я тоже не покупала, потому что вообще не покупаю готовые пельмени. Пока они варились, мне в голову пришла совершенно дикая мысль.
А что, если Вадим зачем-то решил свести меня с ума? Есть такая штука, называется «газлайтинг». Это в каком-то старом фильме было, там муж с женой подобную вещь проделал. Она говорила, что лампы мигают или что-то в этом роде, а муж утверждал, что ей все кажется, что она чокнутая. В конце концов она, вроде, действительно сошла с ума. А с лампами он что-то делал, чтобы мигали, как-то газ прикручивал.
Блин, ну что за бред?
Пельмени сварились, я раскидала их по тарелкам, достала сметану и пошла за Вадимом. Он лежал на диване и читал что-то в планшете.
– Пойдем есть, – сказала я.
– Офигеть, – пробормотал он, поднимаясь. – Меня пригласили к трапезе. Где-то медведь сдох. И что у нас там? Пицца – нельзя не отравиться?
– Пельмени, – буркнула я, начиная закипать. – Были котлеты, но кто-то их сожрал. Наверно, домовой завелся. Даже кастрюлю помыл и убрал.
– Значит, пельмени… – Вадим сел за стол, взял вилку, скептически посмотрел в тарелку. – Нашла мою заначку, молодец.
– Вадим, а что вообще происходит? Какого черта ты так со мной разговариваешь?
– Как – так? – он насадил на вилку пельмень, обмакнул в сметану, отправил в рот. – И что такого особенного происходит?
– Да вот мне тоже интересно.
– Лера… У тебя сегодня что – вечер шутки-самосмейки? Шам шучу, шам шмеюсь?
– В каком смысле?
Я сдерживалась из последних сил, готовая то ли разреветься, то ли разораться. Хотелось надеть ему тарелку с пельменями на голову.
– Бороду я сбрил три года назад, и тебе было глубоко пофигу. Котлеты ты последний раз готовила, еще когда Петька с Пашкой на дачу не уехали. В конце мая где-то. А ужинали мы с тобой вдвоем, без них… слушай, я не помню, когда это было в последний раз. И даже пытаться не буду вспомнить. Вот и спрашиваю: тебе захотелось повеселиться, или в голове что-то коротнуло?
9
Вадим бросил вилку, резко встал и вышел из кухни. Я услышала, как хлопнула дверь гостиной.
«Этого просто не может быть», – крутилось в голове, как заевшая пластинка.
Интересно, с чего вдруг мне в голову пришло такое сравнение? Когда я в последний раз видела пластинку – хоть заевшую, хоть какую? И почему вообще об этом думаю?
Я взяла вилку и начала с маниакальной жадностью поедать пельмени – один за другим, не чувствуя вкуса. Доела и вылизала с тарелки остатки сметаны. Покосилась на тарелку Вадима, но сдержалась. Вот только еще психического жора не хватало для полного счастья.
Остался всего один крошечный шажочек, чтобы поверить. Либо в то, что я спятила, либо в то, что произошло, о чем пишут в фантастических романах. На скамейке в парке – это было не воспоминание, не видение. Я действительно на две минуты оказалась в прошлом. Вернулась на двадцать лет назад. Не зря мне эта чертова скамейка сразу же показалась какой-то подозрительной. И не зря меня к ней потянуло, как магнитом. Присесть на секундочку. И если бы просто вернулась. Нет, мне зачем-то понадобилось это прошлое изменить.
Как там у Брэдбери было? Раздавил какой-то растяпа в прошлом бабочку, а в настоящем выбрали не того президента. И даже орфография изменилась.
Что же я наделала-то?
Но откуда мне было знать? Все было похоже на то, что я просто очень ярко вспомнила произошедшее когда-то на этом самом месте. И представила, что могло случиться, если бы все-таки решилась окликнуть Женьку. Может, это и правда был момент-развилка, один из тех ключевых, которые определяют дальнейшую жизнь?
Нет, это определенно бред какой-то! Не может быть! Все-таки сон. Длинный, запутанный, кошмарный сон. Когда знаешь, что спишь, но никак не можешь проснуться. Завтра утром я встану, и все будет по-прежнему.
Я уговаривала себя, пытаясь не смотреть на свои дрожащие руки. Встала, накрыла крышкой тарелку Вадима, убрала в холодильник. Протерла тряпкой стол – одну кафельную плитку за другой. Закинула посуду в посудомойку. Вышла в холл, постояла, глядя на закрытую дверь гостиной, из-под которой пробивалась полоска света.
Может, попробовать поговорить? Но что я ему скажу? Знаешь, я тут случайно изменила прошлое, и поэтому у нас все пошло через задницу? А он случайно не вызовет мне психперевозку?
Стоп, Лера, еще раз. Мы же решили, что это сон. Значит, надо позволить ему идти своим чередом. Расслабиться и плыть по течению.
Я взяла со столика в холле свой ноутбук и пошла с ним в спальню. Не мешало бы еще раз просмотреть все наши последние наработки по Ипатьеву. На всякий случай. Ложиться было еще рано, и я просто прилегла поверх покрывала, накрыв ноги пледом. Старенький ноут плохо держал заряд, обычно я включала его в розетку. Вот и сейчас нагнулась, воткнула вилку…
Твою ж мать!
Вместо моего старичка Самсунга на тумбочке сиял надкусанным яблоком новенький Мак. У меня! Да я была убежденной антияблочницей и Мак не взяла бы даже бесплатно. Равно как айфон, айпад и всякий прочий ай. Не говоря уже о том, что просто не знала, как с ним обращаться.
Через полчаса мучений и крепких словечек мне удалось наконец зайти в рабочие папки и открыть материалы Ипатьева.
Это были совсем другие тексты. Не те, которые я утверждала. Мне стало нехорошо. Лучше уж поскорее уснуть. Да, вот так. Уснуть во сне, чтобы поскорее проснуться.
Я встала, разобрала постель, пошла в ванную, почистила зубы, намазала лицо кремом. Часть баночек и пузырьков, стоявших на стиралке, оказались совершенно незнакомыми. И ночная рубашка на крючке – тоже.
Да плевать уже, валите все до кучи. Пусть все будет другое. Может, у меня в этом варианте и хвост вырос? Я на полном серьезе провела рукой по копчику – хвоста не было.
Забравшись под одеяло, я выключила свет. Интересно, Вадим спит в гостиной – или все так же, как и в настоящем нашем прошлом? Я вспомнила, как мы больше двух месяцев спали рядом, стараясь даже случайно не прикоснуться друг к другу. Благо, кровать большая и одеяло у каждого свое.
Как же это все произошло? Мы так и не помирились пять лет назад? Или что-то случилось еще раньше? Но почему тогда не развелись? Он сказал, что сбрил бороду три года назад и мне было пофигу. Значит, точно не меньше трех лет все продолжается. И ведь не спросишь же.
Я начала дремать, продолжая прокручивать в голове события дня, и, незаметно для себя заснула. И проснулась, когда сквозь занавески пробивался бледный свет белой ночи. Вадим вошел в спальню, лег и повернулся ко мне спиной.
Ну вот, я проснулась – и что? Можно было, конечно, включить светильник и посмотреть, что за тапки стоят у кровати. Но я протянула руку и провела по спине Вадима. В конце концов, если весь кошмар мне приснился, ничего плохого и не будет. А если нет… ну, тогда уже вряд ли можно испортить ситуацию еще больше.
Он повернулся ко мне – его лицо смутно белело в полумраке.
– Ну, и чего ты хочешь? – поинтересовался он то ли с насмешкой, то ли с издевкой.
– Тебя, – ответила я, словно в воду нырнула.
– Да что ты говоришь?! Моя ты крошечка-хаврошечка! Да неужели? Тебя что, кто-то с ноги запустил на луну? Лерка, а может, ты залетела часом? Аборт делать жалко, переспишь со мной, потерпишь как-нибудь, а потом родится недоношенный ребеночек. Бывает, что поделаешь.
Мне показалось, что я ударила его со всей силы, но звук пощечины получился какой-то слабенький, хилый. Я встала и босиком ушла в гостиную. Села на диван, подтянула колени, уткнулась в них лбом.
Ничего мне не приснилось. Все это на самом деле. Моя жизнь, о которой я ничего не знаю. Последний момент, за который я могу поручиться со стопроцентной уверенностью, – тот майский день двадцать лет назад, когда я ждала Котика на скамейке в парке. Тогда я не решилась позвать его, и он пробежал мимо. Так было – на самом деле. Пока прошлое не изменилось по моей дурацкой прихоти. И все пошло иначе. Как поезд, свернувший на стрелке не туда.
Что произошло за эти двадцать лет? Я словно попала в аварию и потеряла память. Нет, не так. Словно пролежала все эти годы в коме, а теперь очнулась. Что-то помню, что-то нет, а что-то вообще случилось без моего участия. Какие-то события – как сигнальные вешки. Мы с Вадимом встретились, поженились, у нас дети – Петр и Павел. Но кто знает, может, и это все было совсем иначе.
Медленные, тяжелые шаги по коридору, через холл. Вадим вошел в гостиную, сел рядом со мной на диван, положил руку мне на колено.
– Прости, – сказал он, тяжело вздохнув. – Я не должен был…
– Вадим, я не знаю…
– Не надо, Лера. Твой вот этот внезапный неуклюжий интерес – просто мурашки по коже. Не по себе. И это мягко сказано. Неужели ты думаешь, что через пять лет можно что-то исправить?
Значит, все-таки мы не помирились тогда, подумала я. Не получилось…
– Почему мы не развелись?
– Издеваешься? – Вадим убрал руку. – Я предлагал. Но ты встала в позу: тебе надо – ты и занимайся. Иди в суд, подавай заявление. Хотя не я все это начал. Или ты уже и это не помнишь?
Я молчала. Что тут можно было сказать? Что действительно ничего не помню?
– И вот так прошло пять лет. Пять, Карл! Я сначала все ждал, как идиот, а вдруг все-таки как-то само собой рассосется. Наладится. Один раз пытался поговорить – огреб по первое число. Потом ты сама полезла, но все равно я остался дураком. Думал, попробую еще раз. Сидел, ждал тебя до ночи. А ты заявилась пьяная, в блядском платье, с цветочком. Такая все «ачетакова?!» Больше уже и не пытался. А для всех мы изображали нормальную семью. Только кого обманули? Родителей, детей? Черта с два. Подружек твоих? Да плевать я на них хотел.
– И тем не менее мы все это время спали в одной постели, – горько усмехнулась я.
– Ты думала, что я уйду на диван? Знаешь, если тебе так надо, спи на нем сама. А мне ты не мешаешь.
– Совсем? – я проглотила тугой комок. – Совсем не мешаю?
– Ты об этом? Сама прекрасно знаешь, что ни уму, ни сердцу, ни какому месту. И я тебе после последнего раза сказал, что хватит. Тупо хочешь секса – найди себе кого-нибудь, а меня оставь в покое. Я тебе не вибратор. И мне показалось, что ты последовала моему совету.
– И тебе все равно? Абсолютно все равно?
– Ты же знаешь, что нет. Во всяком случае было.
– А теперь?
– А теперь… Не знаю. Наверно, уже все равно. А что ты, собственно, хотела услышать? Что я до сих пор страдаю? Что все так же люблю тебя и страстно хочу? Нет, Лера. Не страдаю. И не хочу. Так что давай уже цирк заканчивать, третий час ночи. Иди ложись. Или здесь спи, дело твое.
Он встал и пошел в спальню. А я легла, накрылась с головой пледом и долго плакала в подушку.
Под утро мне в голову пришла конгениальная мысль.
Как я все испортила, так все надо и исправить. Снова поехать в парк. Сесть на ту же чертову скамейку. Пусть она еще раз закинет меня в тот момент. Котик пробежит мимо, я помашу ему – и все. И все станет как прежде.
Почему у меня возникла такая твердая уверенность, что получится? Я не представляла. Но уснула как ребенок, которому пообещали, что все будет хорошо. И мячик найдется, и мама за двойку не накажет, и в кино в субботу отпустят.
