Текст книги "Терпкий запах тиса (СИ)"

Автор книги: Анна Жилло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

35

До следующей химии Женька в мою сторону даже не смотрел. Это было какое-то непонятное и еще не знакомое мне чувство. Раздражение? Недоумение? Какого черта-то? Что ты о себе возомнил, чучело?! На химии я сама покосилась в его сторону. Раз, другой – ноль эффекта. К концу урока не выдержала и написала:

«Ну, и кто же тебе нравится, интересно?».

Договорились, что напишем имена и передадим одновременно. Сейчас это казалось смешным, тогда – совсем нет.

«Максим Н. из А», – написала я.

«Лариса» – написал он.

Следующие несколько дней на уроках мы занимались исключительно перепиской. Я даже почти забыла, что должна страдать по Максиму.

«Почему Лариска? – недоумевала я. – Что вы в ней все находите?».

Лариса действительно нравилась многим, и это было совершенно непонятно. Если «полный ноль» Котик был хотя бы объективно симпатичным, «полный ноль» Лариса была вообще никакой. Никакущей.

«Она необычная, – отвечал Женька. – Не как все».

«Почему вам всем нравилась Лариска?» – спросила я одного из наших одноклассников в Фейсбуке лет через пятнадцать.

«Что б ты понимала, – снисходительно ответил он. – У нее была грудь».

Но тема Ларисы была исчерпана быстро, и наша переписка завертелась вокруг Максима и его подруги.

«Ничего странного, – писал Женька, – Вера очень красивая. Было бы как раз странно, если б он обратил внимание на тебя. Не расстраивайся. Ты симпатичная. И неглупая. С тобой интересно. Просто не каждый может тебя оценить».

Подобные «утешения» загоняли мою самооценку глубоко под плинтус. Да-да, я третий сорт – не брак. Надо очень-очень сильно постараться, чтобы разглядеть во мне что-то интересное. И даже то, что другие мальчишки как раз очень даже посматривали на меня, нисколько не помогало. Ведь никто из них не рвался петь мне серенады или хотя бы таскать мою сумку.

«Ты ведь была занята, – грустно сказал потом один из тех, для кого я была первой любовью. – Все знали, что у вас с Котовым… Никто и не лез».

Да-да, все считали, что у нас с Женькой любовь-морковь. Странная такая любовь. Записочная…

Подошел к концу учебный год, и меня отправили на все лето к родственникам в Анапу. Женька тоже уезжал куда-то и пообещал прислать письмо. А в самой последней записке написал, что будет скучать и что очень рад, что мы с ним подружились. Мне было немного неловко, но больше радостно: вроде как исполнилась моя мечта третьего класса, я дружу с мальчиком!

Прошел июнь, июль – письма не было. Сначала я думала, что еще рано, потом, что оно где-то затерялось на почте, потом, что Женька потерял мой адрес. Каждое утро я бежала к почтовому ящику, но он был пуст. Наконец письмо пришло. Полстранички, сухо, ни о чем: погода хорошая, хожу на речку, в лес, катаюсь на велике. И так меня это письмо обидело… Решила, что не буду отвечать, но потом написала что-то ядовитое, вроде: пиши такие письма крысе-Ларисе, а мне нафиг надо. Ответ пришел очень быстро, на шести страницах. Извини-извини, я идиот, я подумал, что совсем тебе не нужен, так глупо, ты мой самый лучший и единственный друг.

Первого сентября мы сели за одну парту, весь день болтали, но после школы, как обычно, пошли в разные стороны, каждый в свою. Встретиться? Но у меня четыре раза в неделю была музыкальная школа, у него волейбольная секция, в выходные тоже что-то не получалось. Когда люди хотят чего-то, они это делают. Когда не хотят – ищут причины. То есть я хотела, а Женька искал причины, которые не позволяли нам, к примеру, сходить в кино или в парк. Зато мы долго разговаривали по телефону. Через пару недель я заболела, он ни разу меня не навестил, но по-прежнему исправно звонил.

Вернувшись после болезни, я обнаружила, что Женька сидит с Аней. Оказалось, классная всех рассадила по своему усмотрению, о чем он мне не сказал. Мы по-прежнему переписывались, причем завели для этого толстую тетрадь, которая страшно интриговала одноклассников. Однажды у меня ее даже пытались украсть, но неудачно. После лета тема Максима и Ларисы как-то сама собой сдулась, и на первый план вышли наши с ним собственные отношения. Эта была нудная, скучная, мутная писанина без капли смысла. Словоблудие – так будет точнее. Нравимся мы друг другу или просто друзья – на эту тему были испачканы десятки страниц. Ни к чему определенному мы так и не пришли.

Я задавала себе этот вопрос много раз и не могла ответить. Когда Женька болел, мне его не хватало. Кстати, я хотела его навестить, но он каждый раз отказывался – мол, у него мама всегда дома, все не так поймет, лучше не надо. Так я у него ни разу и не побывала, как и он у меня. Я часто думала о нем, вспоминала наши разговоры, но… Вот, к примеру, я могла себя представить целующейся с Максимом и думала, что это, наверно, было бы очень приятно. Но поцеловаться с Котиком… бррр… Меня передергивало от одной мысли. В общем, на круг выходило, что он мне не нравится. Но было что-то, что меня к нему притягивало. И, самое паскудное, он это прекрасно понимал.

В девятом классе у наших мальчишек начался короткий, но бурный период лапанья. Причем лапали всех девчонок без разбору. Загоняли в угол и изучали анатомию. Под юбку, правда, не забирались, и на том спасибо. Некоторым девочкам это не нравилось. Я могла и в морду дать. Нас быстро оставили в покое, сосредоточив внимание на тех, которые визжали, но особо не возражали. Аня, соседка Женьки по парте, была барышней видной, выглядела по-взрослому, на приставания сопливых одноклассников только смеялась. Котик – по праву соседа – оглаживал ее чаще других. Он быстро сообразил, что мне неприятно на это смотреть, и делал это исключительно в моем присутствии.

При любой моей неудаче Котик – лучший друг! – утешал меня, но очень своеобразно. Хоть я уже и не была отличницей, но училась хорошо. И все же тройки иногда проскакивали.

«Не расстраивайся, – говорил он, – не всем же знать математику (физику, химию), зато ты…»

В качестве «зато» предлагались вовсе не мои сильные стороны, наоборот. «Зато ты играешь на пианино» (я еле тянула музыкалку на тройки и не бросала, только чтобы не расстраивать маму). Или «зато ты умеешь вышивать» (однажды я сдуру показала ему страхолюдного вышитого кота). Выходило так: если уж это – «зато», то все остальное и вовсе полный отстой.

Унижал он меня очень ловко и тонко, не подкопаешься. Но предельно ясно. К пятнадцати годам у меня была вполне оформившаяся, очень даже неплохая фигура, но с изъянцем – толстыми коленками. На физкультуру нас заставляли надевать спортивные трусы, что меня очень раздражало. Как-то я пожаловалась Женьке: какой идиот придумал это безобразие?! Он внимательно осмотрел меня и сказал:

«Да, пожалуй… Хотя некоторые в трусах выглядят очень даже секси».

Перевод был не нужен: некоторые – да, но только не ты.

Все это могло бы показаться ничего не значащими мелочами, но дело было в том, как он все это говорил. Интонации, мимика, жесты… Он мог проехаться насчет моей одежды, прически, манеры поведения, любого слова или действия. В любой момент. Все это подавалось так: а) я же твой лучший друг, кто еще скажет тебе правду, б) не расстраивайся, когда-нибудь кто-нибудь тебя обязательно оценит, а пока я побуду рядом, чтобы тебе не было слишком одиноко.

Моя самооценка очень быстро упала дальше некуда. Я чувствовала себя глупой, уродливой, никому не нужной замухрышкой. А, да, еще и толстой. Объективно мой вес был даже ниже нормы, но Женька часто говорил, что ему нравятся стройные девушки, глядя при этом в сторону девчонок, похожих на узниц Освенцима.

В начале второй четверти он написал в Тетради:

«Кажется, мне нравится Наташа Леонтьева из параллельного, мы вместе ходим на волейбол. Извини, мне очень жаль. Но я совсем не хотел, чтобы ты в меня влюблялась».

Я ответила:

«А с чего ты взял, что я в тебя влюблена?».

Я видела его лицо, когда он это читал: его аж перекосило. Он положил Тетрадь в сумку и… неделю не обращал на меня никакого внимания. Сначала мне было страшно обидно, потом пробилась какая-то эйфория: «Швобода, швобода!». Но она быстро испарилась.

Я выдержала неделю. Потом некий внутренний голос начал петь в уши: «Да какая тебе разница, кто ему нравится? Ты ведь действительно в него не влюблена. Вы просто друзья. Сделай первый шаг, будь умнее». Я сделала. Написала:

«Как дела с Наташей?».

После уроков Женька положил передо мной Тетрадь и молча вышел из класса. Прочитала я только дома. Несколько страниц. У Наташи есть парень, поэтому ему ничего не светит. И ему очень-очень плохо. А я – лучший друг! – бросила его в самый тяжелый момент. Он-то думал, что всегда сможет на меня положиться, что я поддержу его, но… Я сидела с отвисшей челюстью – я его бросила?!

Еще неделя ушла на обсасывание этой ситуации: кто кого бросил, кто кого обидел, кто виноват. В итоге все равно виноватой оказалась я, но он меня великодушно простил. Я была жилеткой, чтобы в нее плакаться, носовым платком, чтобы вытирать сопли и слюни. Каждый день я читала и слушала, как прекрасна Наташа, как он ее любит и как сильно страдает. Не передать, как мне это было в тягость. Я уже жалела, что решила помириться, но теперь уже не могла ничего сделать. Мне постоянно пелось в уши, что я – единственная его опора, и без меня он пропадет. И мне казалось, что было бы подлостью оставить его без поддержки.

Спустя какое-то время Наташа поссорилась со своим парнем, и Женька похвастался, что теперь они вместе. Сопли-вопли сменились рассказами о том, как он счастлив. И это было не меньшей обузой, но как только я пыталась намекнуть, что, может, не стоит рассказывать мне о том, куда они ходят и что делают, сразу же получила по башке. Как?! Ты не хочешь разделить мою радость?! Какой же ты тогда друг?! И все это сопровождалось тонкими намеками: ты-то никому не нужна, если не я – ты останешься совсем одна, ты правда этого хочешь?! Разумеется, я не хотела. И поэтому терпела.

На новогодней дискотеке ко мне подошла Наташка.

«Лера, прости, пожалуйста, – сказала она. – Мне очень неловко, что так вышло. Женя сказал, что ты его любишь, но он к тебе относится только как к подруге, не больше».

Я устроила Котику безобразную сцену, но он выкрутился: мол, Наташка его не так поняла, ничего подобного он ей не говорил. Но даже если бы и говорил – ну и что? Ведь мы же с тобой только друзья, разве нет? Это была такая мантра: «Мы только друзья». Я повторяла ее, когда в новогоднюю ночь плакала под елкой.

А потом была история с Артемом, которая добила меня окончательно. Я больше не сопротивлялась. С каждым днем становилось все хуже и хуже. Котик сладенько утешал меня в своей обычной манере и по-прежнему ежедневно докладывал о своем счастье с Наташей. Перемены они проводили вместе, вместе шли домой. А мне оставалась Тетрадь и телефонные звонки.

Их идиллия продолжалась месяца полтора, потом они поссорились, и Наташа снова стала встречаться с бывшим. Цикл начался сначала. Снова сопли-вопли-слюни. Ах, ах, я так несчастен! Только теперь к этому добавился новый мотив: все бабы – суки и твари. Зло свое Котик срывал на мне. Но если раньше это было тонко, то теперь стало очень даже грубо, хотя суть была прежней: ты – никчемная каракатица, скажи спасибо, что с тобой хоть кто-то дружит, кроме твоей тупой коровы Марины.

Да, он не уставал подчеркивать, что мы дружим. Возможно, поэтому мне всю жизнь в слове «дружба» мерещился какой-то подвох. Я обижалась, мы ссорились. Я часто возвращалась домой в слезах, плохо спала, стала хуже учиться, бросила музыкалку. Маме сказала, что слишком много времени отнимает, а скоро в школе экзамены. Заканчивалось все одинаково: я первая шла мириться, Женька – нехотя, поломавшись, – соглашался.

36

Началась весна, и все тот же внутренний голос сказал: если ты так сильно страдаешь, то, может, все-таки это не просто дружба? Может, ты действительно в него влюблена? И я поверила, что да – это вот такая несчастная любовь.

Я уже знала, что сразу после экзаменов Женька уедет. Его отец был хоть и мелким, но все же номенклатурным начальником, и его переводили на повышение в Мурманск. Вот тогда-то мне и пришло в голову признаться ему в любви. Видимо, просто дошла до точки. В оригинальном варианте мне не хватило духу, и я была избавлена хотя бы от этого унижения. Но девчонкам рассказала последнюю редакцию.

– Я сидела на скамейке в парке, он бежал мимо. Хотела позвать его и все сказать, но поняла, что не смогу. И такая, наверно, у меня при этом была рожа, что он сам подошел. Спросил, что со мной. Я разревелась, он меня поцеловал… И я уже сейчас, недавно спросила, значило ли это для него хоть что-нибудь, и он ответил, что просто меня пожалел. Потому что знал, как я к нему отношусь. Только это было еще не все.

– Не все?! – переспросила возмущенно Кира. – До чего же сволочь… Извини, но он случайно тебя не трахнул еще тогда – из жалости?

– Слава богу, нет. Ему и без меня было кого трахать. К‘ни‘го‘ед‘.‘нет

К концу учебного года Котик стал каким-то подозрительно хорошим. Перестал меня доставать и даже ныть о Наташке. Я обманывала себя, что, наверно, хоть сколько-то ему дорога и что ему тоже жаль со мной расставаться. Он даже пригласил меня погулять в парке, когда мы готовились к экзаменам – в первый и единственный раз. Но, по правде, разговаривать о нас не хотелось, а другие темы мы находили с трудом, поэтому прогулка получилась довольно тягостной.

На выпускном Женька ко мне даже не подошел. Его вообще нигде не было. Я готова была разреветься при всех, потому что знала: утром он уезжает. Если мы сейчас не попрощаемся, значит, не попрощаемся вообще, а для меня это было очень важно.

Все уже расходились, никаких ночных гуляний тогда у нас не было. И вдруг Женька появился откуда-то. Мы забрались в темный угол за раздевалкой, не помню уже, о чем говорили. Поцеловались все-таки на прощание. А потом я пришла домой и всю ночь проплакала.

Вскоре я получила от Женьки письмо, которое заставило меня сначала рыдать, а потом истерично даже не смеяться, а ржать. Интернет тогда еще был роскошью, у меня и компьютера-то не было. В письме он писал, что с начала мая снова встречался с Наташей, но решил не говорить мне об этом, «чтобы не расстраивать». Вскользь упоминалось, что именно она настояла на этом. То есть вся его «хорошесть» были ничем иным как враньем и маскировкой.

Дальше он писал, что во время выпускного они были у Наташки дома и он «испытал физическую близость». Эта фраза показалась мне настолько дурацкой и похабной, что я запомнила ее дословно. Дальше следовали пикантные подробности. Например, что Наташа уже давно не девочка, так что ему повезло. После чего он – тадам! – благодарил меня за те, чувства, которые я испытывала к нему, и просил прощения за то, что не мог их разделить. Еще разок: парень благодарит девушку за ее чувства к нему и тут же рассказывает с картинками, как спал с другой. Вопрос: он идиот или садист?

И снова я сделала глупость, ответив на это письмо. Видимо, у меня уже выработался рефлекс, как у собачки Павлова: есть письмо – надо ответить. Ответ мой был откровенно хамский, я высказала все, что думала, все, что накопилось за целый год. Закончила просьбой избавить меня от описаний его половой жизни и вообще оставить в покое.

Я была уверена, что поставила точку. Рассчитывала за лето собрать себя веничком на совочек и осенью начать все сначала. Ведь за этот год я превратилась в совершенно асоциальное существо и не общалась ни с кем, кроме Котика и – иногда – Маринки. Думала, что смогу снова наладить отношения с одноклассниками. И хоть как-то поднять свою самооценку. Но, как говорится, хрен там плавал.

Следующее письмо от Женьки пришло очень быстро. Я даже подумала, что мое не дошло, но в самом начале он благодарил меня за ответ. И больше никакой на него реакции. Писал о новой школе, новом доме, о ребятах, с которыми познакомился. И… о девушке, которая ему понравилась. Ничего не изменилось! Просто теперь он был не рядом, а в другом городе.

Это Маринке я сказала, что получила от Котика всего два письма. На самом деле их было много. Очень много. Вместо того чтобы выбрасывать их в мусорник, не распечатывая, я писала сухие короткие отписки. Почти ничего о себе, в основном об одноклассниках, учителях. И каждый раз наивно надеялась, что он не ответит. Но Женька исправно отвечал. Два года! Я по-прежнему была лучшим другом, жилеткой и носовым платком, только на расстоянии. Он подробно писал о девушке – сначала об одной, потом о другой, без конца ныл и жаловался. То, что я не упоминала о личном, он понимал правильно: что у меня никого нет. И, разумеется, гнул свое: ничего, и на твоей улице еще перевернется грузовик с пряниками. Конечно, я могла бы что-то придумать, но почему-то этого не делала.

Я вернулась к прежней тактике романтической влюбленности, выбрав в качестве предмета одиннадцатиклассника, который вряд ли даже подозревал о моем существовании. Правда, теперь в этих чувствах не было легкости, надежды, ожидания, как раньше. Я привыкла думать о себе как о безнадежной неудачнице. Потом был первокурсник Миша, с которым мы познакомились на дискотеке и пару раз сходили в кино. Скорее всего, он просто решил не связываться со школьницей, но для меня это было очередным подтверждением: я никому не интересна.

Кончилось все тем, что я начала встречаться с парнем из десятого: мы болтали на переменах, ходили в кино и целовались на последнем ряду. Мне было так же скучно и противно, как через много лет в ресторане с Гришей. Вот только во взрослом состоянии год, пять, даже десять лет разницы – ерунда. В школе год – это пропасть. Для девочки встречаться с мальчиком на год младше – просто днище. Это означает, что она готова пойти гулять с любым, кто ей улыбнулся. Мне было невероятно стыдно, я себя ненавидела, тогда как социальный капитал моего кавалера наоборот взлетел до небес. В конце концов он променял меня на свою одноклассницу – и это было даже ниже самого днища. Я думала, что следующим шагом, вероятно, будет лишиться девственности с пьяным бомжом на свалке, причем заплатив ему за это котлетами.

Ну а потом история сделала очередной поворот. После школы я поступила в университет на журфак. Котик вернулся и тоже поступил в институт. И, разумеется, немедленно объявился с претензиями на вакантное место наипершего друга. Со своей заезженной пластинкой: если никто не может оценить тебя по достоинству, я пока побуду рядом. И тут же начались рассказы о девушках на курсе.

Как же я его ненавидела! Хотелось забыть о нем – как о страшном сне. Но он звонил, и я никак не могла послать его матом туда, откуда не возвращаются. Язык не поворачивался. Это было словно гипноз.

Через полтора года я встретила Вадима – и все закончилось. Для меня – настоящей Леры. Но, видимо, не для той, другой. Той, которая целовалась с Котиком в парке. Той, о которой я рассказывала.

– У нас с Вадимом все было идеально. И вдруг что-то сломалось. Как будто на пустом месте. Помните мой день рождения пять лет назад? Мы тогда первый раз были в «Абрикосове». Вадим должен был за мной приехать, но не смог. Я обиделась, что-то себе напридумывала. На самом-то деле это был просто повод. Накопилось всякого…

– У всех бывают кризисы, – Алла погладила меня по руке. – Мы с Генкой тоже чуть не развелись один раз. А Нинка с Лешей даже заявление о разводе подавали в загс, у них тогда еще Машки не было.

– Кризисы… – повторила я. – Вы же не развелись. И на сторону не подались. А я как-то утром проснулась и решила вдруг, что больше Вадима не люблю. И что он меня тоже не любит. Лежит рядом со мной в постели совершенно чужой человек. И так стало паскудно, хоть домой не возвращайся. Это летом было, Петька с Пашкой на даче. Я и не пошла. Бродила до ночи по центру. И вдруг меня кто-то позвал по имени. Оказалось, Женька.

Дальше начиналась та область, где я могла лишь строить предположения. Историческая реконструкция. Хотя вряд ли это было трудно сделать. Котик не изменился, просто вышел на новый уровень. Да и другая Лера в чем-то осталось прежней. Пожалуй, только сейчас, рассказывая девчонкам обо всем, что произошло, я смогла размотать клубочек до самого начала и понять, что она должна была чувствовать. Насколько ей были в тягость эти отношения и почему столько времени она не могла их разорвать. И все-таки решилась.

– Какой упырь! – покачала головой Нина, когда я закончила. – Лерка, бедная… И ведь ничего теперь уже не поделаешь.

– Ничего, – согласилась я. – Было бы это еще случайно, по глупости, но вот так, пять лет подряд… Мне просто придется как-то перетерпеть и жить дальше. Хотя сейчас я даже представить себе не могу – как.

– А если рассказать все Вадиму? Все – как было? – предложила Кира, но я то ли засмеялась, то ли захныкала.

– Нет, Кир, не вариант. И вообще, девчонки… Спасибо вам. Если бы не вы…

И тут меня наконец срубило. Как только удалось добежать до туалета – загадка.