Текст книги "Сказания земли Ингесольской (СИ)"

Автор книги: Анна Котова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

Выпрямилась, встала, ежась под этим пронзительным взглядом. Смотрел, молчал, потом произнес:

– Твоя кровь. – Кивнул. – Сильная защита.

Ирена шевельнула губами, но голос пропал.

Правый угол рта на открытой половине лица искривился, и она не сразу поняла, что это была улыбка – а шаман уже шел к берегу, уверенно ступая мягкими сапогами, и тихо позвякивали амулеты на кожаном наряде.

Взвыл мотор, черная лодка развернулась и покатилась к Чигиру. На гальку выплеснула волна, вторая. В лицо мягко толкнул порыв влажного холодного ветра.

Солнце за спиной уже нырнуло за лес, а она и не заметила.

* * *

Кончилось лето, начался учебный год. Вернулся от родственников муж Велке, худощавый, носатый, длинный очкарик Михаэль Ренич. Два десятка подростков уехали в Нижнесольский интернат, и Ерка с ними. Ирена перенесла пожитки в комнату при библиотеке. Здесь возле печки, уже приведенной в порядок, стоял такой же топчан, как и у Хелены, и на нем, уютно свернувшись на Иренином спальнике, сладко посапывал пестрый кошачий подросток по имени Кош. Коша принес Ерка перед отъездом в школу.

Погода испортилась, с озера непрерывно дуло, местные не обращали на ветер внимания. Начинался осенний лов – шельпа шла нереститься в верховья Соленги. Мужское население Тауркана целыми днями рыбачило. Возвращались мокрые, довольные, на сапогах чешуя. В каждом дворе потрошили добычу. Жарили, варили, сушили, коптили, солили. Собаки и кошки блаженствовали, дремали в будках и в тихих закутках, сытые сверх всякой меры. Над поселком плыл запах ухи и дыма, поднимаясь к набухшему дождем небу – серому, низкому, тяжелому.

Библиотека пустовала. Взрослым было не до книг, дети забегали изредка после школы и спешили по домам – помогать матерям. Ирена возилась с недоразобранными фондами, потихоньку переплетала рассыпающиеся тома, настроение было сонное и унылое. И с каждым днем сильнее мерещилось в воздухе что-то нехорошее, будто дышать становилось все тяжелее и тяжелее.

Наконец настал день, плохой с самого утра. Ни вчера, ни позавчера книгами вовсе никто не интересовался, и сегодня, похоже, не придут. Она бы и совсем не выходила из дома, но деваться некуда: надо было сбегать за водой, вскипятить чайник, накормить Коша, подмести, кое-что постирать, а потом отпереть библиотеку и ждать – вдруг кто заглянет.

Крутилась по хозяйству, хлопотала по мелочи. Около одиннадцати вышла на крыльцо вытряхнуть половик. Ветер дернул за волосы, рванул из рук полосатую тряпицу – чуть не выпустила, – шлепнул по лицу, засунул за пазуху холодную лапу. По серой воде озера ныряли, появляясь и исчезая, пенные гребни. Над Шаман-камнем висело нечто круглое и темное, издали напоминающее голову демона, и даже огненные волосы были, летели по ветру. Рыбачьи лодки неслись к берегу, тыкались в гальку, люди выскакивали, вытаскивали поспешно суденышки из воды и бежали к домам, размахивая руками, и еще прежде, чем Ирена разглядела, что впереди всех бежит Саукан, она услышала его крик:

– Ноа! Ноа!

Со стороны дома старухи Маканты бухнуло охотничье ружье. Раз, другой.

Поселок охватила лихорадочная суета. Загоняли во дворы детей и коз, затворяли калитки, гремя засовами, хозяйки сдергивали с веревок белье. Собаки подняли лай.

Во двор библиотеки залетела ворона, покосилась на стайку воробьев, тревожно вопивших из-за наличника, и пешком неторопливо направилась под крыльцо.

По деревянной мостовой снаружи, по частоколу забора, по траве у крыльца, по бревенчатой стене, по крыше резкими ударами забарабанил дождь. Озеро потемнело, очертания Чигира почти потерялись на фоне черно-сизой воды и черно-фиолетового неба, но все так же бились по ветру огненные пряди демоновых волос над шаманским островом.

Ирена вернулась в дом и закрыла за собой дверь.

Кош не спал, сидел в сторожкой позе, нацелив уши на дверь. Увидел хозяйку и заметно успокоился. Вроде бы даже вздохнул с облегчением.

Ветер гудел снаружи, громыхал чем-то железным во дворе, плевался водой в оконное стекло. Где-то в лесу гнулись и стонали деревья, озеро билось в ярости, мелкий хлам взлетал с земли, поднятый воздушным потоком, и шлепался обратно, прибитый крупными тяжелыми каплями.

Ирена уткнулась в стекло носом, пытаясь разглядеть среди мокрого буйства хоть что-нибудь. Всматривалась в мутную темень, щурилась, потом увидела и не поверила глазам.

Над забором поднималась ввысь прозрачная стена, слабо светилась синим, и по внешней ее стороне стекали вниз грязные серые струи.

Дождь все лупил и лупил по крыше, постепенно становясь чаще и мельче, ветер унимался, а синяя стена медленно угасала и наконец потухла совсем – и исчезла. И на душе стало легко и чисто. Кош зевнул, потянулся и улегся, уютно свернувшись калачиком, подогнув к мордочке смешной тощий крапчатый хвост.

Посидела еще немного у окна, потом вздохнула и отправилась все-таки отпирать библиотеку, хоть и с опозданием на четыре часа.

И конечно же, никто так и не пришел.

* * *

В семь вечера небо прояснилось, светилось желто-красным над лесом, а над озером уже высыпали первые звезды. Ирена вышла во двор, втянула свежий влажный воздух – и вдруг ощутила беспокойство. Что-то было очень не так – но иначе, чем утром, до ноа. Не бесформенная тревога, разлитая повсюду, а конкретная человеческая беда. Остановилась, попробовала думать трезво. Не думалось. А, пусть мне это мерещится, но я все-таки схожу проведаю Хелену.

И как только она мысленно произнесла имя Хелены, тревога сконцентрировалась окончательно, и Ирена подхватилась, побежала, ругая себя по дороге: ну что я несусь на ночь глядя, человек сидит, вечерний чай пьет, а тут я с выпученными глазами, примерешилось мне, видите ли…

Оказалось, однако, что не примерещилось. Во дворе бранилась недоенная коза, в окнах было темно, а голос, отозвавшийся на стук, был еле слышен. Хозяйка лежала на кровати, дышала с тяжелым хрипом и свистом, и лицо горело лихорадочным румянцем. Ирена заметалась по дому, не зная, за что хвататься.

– Ланеге… зови Ланеге… – пробормотала Хелена и зашлась скрежещущим кашлем.

– Кого? – растерялась девушка.

– Шамана, – и снова кашель.

Доски прогибались под ногами, скрипели, норовили вывернуться или защемить пятку. Галька на берегу взвизгивала и скользила. Лодка – первая попавшаяся, неизвестно чья, пропахшая рыбой, – была неимоверно тяжелой и упиралась, не хотела сползать в воду, но Ирена была упрямей. Оттолкнулась от берега подальше, с пятой попытки завела мотор. Сто раз видела, как это делают другие, но самой до сих пор не приходилось, и надо же, вышло… Пустая лодка неслась по черному озеру, высоко задрав нос. Уже почти совсем стемнело, Чигир выделялся на фоне неба неясным силуэтом. Потом между деревьев на острове замелькал свет, стало легче, и все равно Ирена причалила неудачно, хорошо, не поломала мотор о прибрежные валуны. Выпрыгнула через борт прямо в воду, придавила камнем чалку и побежала вверх по склону на желтый огонь. Несколько раз упала, ободрала ладони и перемазалась. Наконец выскочила на поляну. Светилось окно бревенчатого дома, совершенно такого же, как в поселке, но чем-то непривычного и странного.

Взбежала на крыльцо, забарабанила в дверь и вдруг поняла, что не так.

Забора не было.

* * *

Распахнулась дверь, и наружу выплеснулись свет и звук. На пороге стоял высокий парень в джинсах и тонком свитере, а из-за его спины гремел тяжелый рок сорокалетней давности. Бухали ударные, электрогитара то мчалась безудержно, то замирала на тягучей ноте, вибрировал бас, и сиплый голос взлетал, рвался и падал, невероятный и невозможный здесь, посреди дикого озера.

Хозяин сделал шаг назад, и стало видно лицо. Молодое, скуластое, узкое. Темные глаза. Волосы длинные, стянуты в хвост. В одной руке небрежно зажатая между пальцами дымящаяся сигарета, в другой пульт дистанционного управления. Нажал кнопку, и музыка оборвалась. Стал слышен плеск воды и шелест ветвей.

– Так и думал, что это ты, – сказал парень, не поздоровавшись. – Если не боишься, заходи. Я сейчас.

Ирена осторожно переступила порог.

Печка, стол, на столе чайник, глиняная кружка, пепельница и пачка сигарет. Рукомойник и под ним пластиковый таз. Стеллажик – банки с крупой, три разномастных тарелки и пара кастрюль, внизу деревянный посылочный ящик, накрытый полотенцем. На полке у окна плеер и две маленьких колонки. Голая лампочка под потолком. Откуда у него электричество? Остров отрезан от суши… За фанерной перегородкой звяканье и постукивание, уже слышанное однажды. Переодевается.

Вышел.

Вот теперь это был шаман. Почти. Лицо открыто. Головной убор с черепом и подвесками положил на табурет.

Сунул ей в руки бубен и колотушку:

– Подержи-ка.

Присел возле посылочного ящика, откинул полотенце. Вытащил аккуратно завернутые в тонкую тряпицу пучки сушеных трав и пару склянок, плотно заткнутых пробками. Сложил все это в кожаную торбу. Сунул туда же сигареты и коробок спичек.

Встал. Повесил торбу на плечо.

– Идем.

И уже на крыльце надел на голову свою замысловатую шапку, закрывающую глаза.

Шел по скользкой тропе в темноте, ни разу не оступившись. Ловко шагнул в лодку, не замочив ног. Сел на кормовую банку у мотора.

Ирена не выдержала и спросила:

– Как же ты видишь?

Улыбнулся углом губ:

– Какой бы я был шаман, если бы не видел?

Мотор завелся с пол-оборота.

* * *

На берегу стоял мрачный рыбак – оказалось, хозяин лодки. Увидев, однако, кто ее позаимствовал, ничего не сказал, только кивнул, посветил фонариком на днище и на мотор. Кивнул снова и потащил свое судно на берег. А шаман уже шел прямым ходом к дому Хелены, и, догоняя его и спотыкаясь на неровных досках, Ирена удивлялась про себя – да надо ли было ей за ним ездить? Он, небось, и сам бы узнал, кому он нужен и зачем…

Едва взглянув на больную, шаман велел кипятить воду и подоить, наконец, козу. Потом махнул рукой:

– Нет, козу я подою сам. Ты же не умеешь.

И прежде чем забурлила вода в чайнике, уже вернулся с кастрюлькой молока.

– Все, иди. Иди, ложись спать. Приходи завтра.

Ирена не посмела возразить.

Брела по ночному поселку к своей библиотеке, а за ее спиной затихал гулкий отзвук шаманского бубна.

Кош встретил ее возмущенным мявом – не понимал, почему ужин не был подан вовремя, и выражал протест. Кинула ему в миску кусок рыбы. Сняла мокрую и грязную одежду, кое-как сполоснулась у умывальника, влезла в сухую майку и упала на кровать, последним усилием натянув на плечи одеяло.

Гудел бубен.

Потом возле головы завозились, по щеке мазнул хвост, и к бубну присоединилось мерное убаюкивающее мурчание.

* * *

Проснулась на рассвете, вскочила, подгоняемая неясным беспокойством, побежала к Хелене. Солнце еще не вынырнуло из-за озера, но небо уже посветлело. На траве лежал тонкий иней, чуть похрустывал под ногами, и на деревянной мостовой оставались от подошв темные влажные следы.

Взбежала на крыльцо, осторожно, стараясь не шуметь, открыла дверь и вошла.

Свет не горел, только через окно заглядывал утренний сумрак, и среди теней, заполнявших комнату, самой темной тенью был шаман. Он сидел на пятках возле постели больной и на грани слышимости тянул низкую ноту, раскачиваясь вперед-назад. Пахло горькими травами и дымом. Над грудью Хелены висело слабо мерцающее зеленью туманное облачко. Шаман протянул вперед руку, не вставая, и облачко, бледнея, исчезло, кажется, оно втянулось в раскрытую ладонь. Ирена моргнула. Померещится же…

Шаман крепко сжал кулак, не глядя, опустил руку в глиняную миску, стоявшую возле его колен на полу. Плеснула вода, запах трав усилился. Шаман вновь протянул руку вперед. С пальцев сорвалась дымящаяся капля, сверкнула серебристо, упала. Сидел, тянул ту же ноту, снова выхватил что-то из воздуха, утопил в миске. Опустил голову, гудение затихало и наконец совсем затихло, растворившись в наступающем утре.

Встал. Бросил, не оглянувшись:

– Воду за забор, в крапиву. Да смотри, сама не коснись.

Ирена подхватила миску и едва не вскрикнула, обжегшись. Кипяток, даже через глину горячо.

А он опускал туда руку.

Несла посудину, ступая осторожно, чтобы не расплескать. Вылила, как и было велено, в крапиву под самым забором. Вода вспыхнула зелеными искрами, на крапивных же листьях помутнела и побурела, склизкая какая-то.

Вернулась в дом.

– В миску – печной золы до краев, и выставь ее на крыльцо. И поторопись, мне пора. Отвезешь меня на остров. Вернешься – вымоешь в проточной воде.

Кивнула, засуетилась, перемазала в золе руки и джинсы, стояла на крыльце, отряхивалась.

– Идем, – сказал шаман.

Шел уверенно и твердо, но Ирена чувствовала: вымотан. На берегу повел головой вправо, влево, указал на одну из лодок:

– Эта.

Не помогал спихнуть судно в воду. Перешагнул через борт, сел на среднюю банку, предоставив девушке возиться с мотором. Ничего, справилась. И причалила гораздо удачнее, чем ночью. Молча поднялись по тропе к шаманьему логову. Поднялся на крыльцо, остановился. Стянул с головы шапку с черепом. Не оборачиваясь:

– Ты заходила вчера. Зайди и сейчас.

Послушно вошла. Ждала, стоя у стола, слушала бряканье амулетов за фанерной перегородкой. Наконец вышел. Длинные волосы спадают спутанными прядями, под глазами темные круги, плечи ссутулены. Ухватился за край стола, пальцы дрожат. Сел на табурет.

– Круг завершен правильно. Теперь иди.

Помедлила, глядя во все глаза. Хотелось погладить его по голове, сказать что-нибудь глупо-ободряющее. Но не посмела.

Зашарил по столу, нащупал пульт от плеера. Повторил:

– Иди же. – И, прежде чем нажать кнопку на пульте, добавил: – И козу подои. У тебя получится.

Ирена шагнула на крыльцо, подталкиваемая в спину грохотом тяжелого рока.

* * *

Вернулась в поселок. На берегу снова маячил хозяин лодки, хмурый, как и вчера, и, как и вчера, ничего не сказал, только проверил, все ли в порядке с его судном. Значит, мы оба раза брали одну и ту же лодку…

Хелена спала, спокойно дыша, и жара не было. Ирена постояла, прислушиваясь к ее дыханию, потом сходила к ручью, вымыла миску. Вытерла ее, поставила на стол. Тяжело вздохнула и отправилась к козе. В жизни не доила коз и даже не видела, как это делают… с чего он взял, что у меня получится? Но руки уверенно легли на вымя, пальцы зашевелились, перебирая соски, и в подставленное ведерко брызнула тугая струйка молока. Коза стояла тихо, не хулиганила.

Вошла в дом, перелила молоко из ведерка в кувшин.

Хелена зашевелилась, приподнялась на локте.

– Орей, Ирена, – сказала слабым голосом. – Ты и с козой управилась?

– Сама не пойму как, – смутилась Ирена. – Первый раз дою, и надо же – вышло…

– Первый раз? – удивилась Хелена. – А вчера?

– Вчера шаман доил.

– Ой нэ! – Хелена села на постели и всплеснула руками. – Ланеге? Сам? Что делается, ой, что делается… Девочка, дай-ка мне молока. Не сейчасошнего. Того.

* * *

Шельпа исчезла внезапно. Еще вчера вынимали полные сетки, а сегодня – склизкая водяная трава да несколько случайных рыбешек. Осенний лов закончился.

Вышедшие на рассвете рыбаки вернулись в поселок. Началась общая суета, люди перекликались, хлопали калитки, гремели ведра, взвизгивали на точилах ножи. Одинокий женский голос завел протяжную песню, подхватили соседки, вступили грубые мужские голоса. Ирена вышла на крыльцо. Над Таурканом плыла осенняя песня, и подчиняясь ей, с торжественными лицами выходили со своих дворов оннегиры. На ком – кожаная куртка, отороченная мехом дикого зверя, на ком – меховая шапка, у кого – яркий пояс, вышитый красным и черным. Женщины достали из сундуков праздничные рубахи, вплели в волосы яркие ленты и витые шнурки, на концах кос болтались, брякая, деревянные и костяные фигурки, бубенцы и меховые помпоны. Бегали дети в обычных штанах и свитерах, но в вышитых поясках.

Ирена остро ощутила свою чуждость. Одета не так, ничего не понимаю, куда все идут… К ее калитке подбежала, слегка подпрыгивая, десятилетняя Лехта, позвала:

– Ире, Ире, надо идти! У тебя рыба есть? А, откуда рыба… Соль есть? Мука, крупа?

– Погоди, не тараторь, – взмолилась Ирена. – Зайди, объясни толком, куда идти и зачем рыба.

– Шельпу благодарить, общую уху варить, – сказала Лехта. – Нарядись, возьми для супа что-нибудь, и идем!

Ирена вернулась в дом, перетряхнула вещи. Легко сказать – принарядись… Потом осенило. Вытащила свою серую матерчатую сумку, с которой когда-то дома, в столице, бегала на занятия. Перецепила зверушек и значки на свитер. Повязала вокруг головы пестрый шарфик. Ну и пусть все это – поделки бессмысленных вараков! Очевидно, что я украсила свою персону, как уж сумела, на свой варачий лад. Так, теперь моя доля в ухе… Рисовой крупой ее точно не испортишь, и соли захватить… и у меня есть немного перца и лаврушки. Сгодится!

Натянула толстые носки, влезла в резиновые сапоги, вышла – Лехта переминалась с ноги на ногу, готовая сорваться с места. Увидела Ирену, окинула взглядом, кивнула одобрительно:

– Хорошо. Идем же!

Собрались на мысу к западу от поселка. Здесь из валунов был сложен очаг, и сейчас на камнях стоял здоровенный котел, под ним уже разведен был огонь. Под ту же нескончаемую песню собрали уху – каждый внес свой вклад, кто рыбешкой, кто, как Ирена, горстью крупы, кто приправами. И каждый подбросил в костер по веточке. Ирена спросила, о чем поют, ей охотно ответили, но версии разнились, люди даже поспорили немного – похоже, они сами не понимали всех слов. Ясно было только – благодарят Хозяина вод, охон-та Кулайсу, радуются, что шельпа хорошо ловилась, и надеются, что в зимние морозы будут клевать хойла и сичега.

Бурлила вода в котле, пели, хлопая себя по коленям, оннегиры, вскрикивали хором: «ойя!», и Ирена хлопала и вскрикивала вместе со всеми, потом оказалось, что в общую музыку уже некоторое время вступил шаманский бубен – она не заметила, когда именно, просто услышала вдруг, что он тоже тут. Шаман плясал вместе со всеми, не вел за собой, просто участвовал, но появилось четкое удовлетворенное осознание: вот теперь совсем правильно, вот теперь охон-та Кулайсу слышит нас и доволен нами, и, вероятно, будет к нам благосклонен в эту зиму.

Потом ели уху, брали куски рыбы прямо руками – здесь и сейчас не полагалось ложек. Перемазанный жиром общей ухи будет жировать. Собаки отирались поблизости в надежде на поживу, и их не обидели. Жадничать нельзя. Милость духов переменчива.

Далеко заполночь Ирена тихо отступила в темноту. После долгой пляски и сытной еды отчаянно хотелось спать. Она заметила, что сельчане по одному-двое уходят от праздничного костра, уносят задремавших детей. Значит, никто не обидится, если и она отправится домой.

Отошла шагов на двадцать. За спиной мерцал постепенно угасающий костер, все еще звучал, понемногу затихая, поредевший хор, впереди едва угадывалась тропа, чуть более светлая, чем окружающий мрак. Из ночи бесшумно выступила плотная тень. Ирена вздрогнула от неожиданности, споткнулась, едва не выронила в траву рыбий хвост, прихваченный для кота.

– Я думал, ты храбрая.

Узнала голос, остановилась, передернула плечами – по спине пробежал озноб, казалось, будто на загривке встала дыбом несуществующая шерсть.

– Что тебе надо от меня, охон-та Ланеге? И где твоя волчья голова?

Тихий смешок.

– Я любопытен, а тебя пока не совсем рассмотрел, охо-дай Ире. Но моей волчьей сути ни к чему знать все о человечьей. Так что волка я несу в мешке, вот.

И действительно, на плече его угадывались очертания поклажи. В мешке тихо брякнуло.

– Что значит «охо-дай»? – спросила Ирена первое, что в голову пришло.

– Большая хозяйка. Госпожа.

– Какая я госпожа, скажешь тоже…

– Ну ты же назвала меня «охон-та». Так величают Хозяина вод да Хозяина леса. Я просто ответил тебе тем же.

– Ты и есть Хозяин, – вдруг уверенно заявила Ирена, сама себе удивляясь. – Хозяин здешних людей.

– С ума сошла, – в его голосе прозвучала злость. – Не говори того, в чем не смыслишь.

– Я вижу, – возразила Ирена. – Ты. Или тот, за твоей спиной, но он тоже ты.

Как за язык кто дернул.

– Варак, – бросил шаман.

– Варак, – согласилась Ирена. – Тебе ли не знать, охон-та?

– Тьфу, – сказал шаман.

И шагнул в сторону. Растворился в тени.

Ирена передернула плечами. Что на меня нашло? Вот же глупая, кого вздумала дразнить, ойя… Откуда я вообще взяла эту чушь…

Брела до дому почти наощупь, а сердце колотилось, и внутри неприятно возилось смутное ощущение – кажется, эти слова ляпнула не совсем я, но кто же тогда? Тот, кто стоит за ним… так я сказала?

Ойя, варак, кто же за мной-то стоял сегодня ночью?

Невольно ускорила шаг, на крыльцо уже и вовсе взбежала, и только захлопнув за собой дверь, перевела дух.

– Кош, – жалобно сказала она, – что со мной такое?

Кош недовольно мявкнул из темноты, напоминая о своей доле праздничной рыбы.

* * *

Выпал снег. У берега крошился, подтаивал и снова нарастал тонкий ледок. С крыльца весь мир казался черно-белым, – белый берег, черная вода, серое небо, – и только оглянувшись на жилье и лес, Ирена вспоминала, что бывают и другие цвета.

Соседи качали головой, глядя на ее куртку и ботинки.

– Пока сгодится, но зимой замерзнешь, – сказала Велке. – Меховое надо. И унты. Погоди-ка…

И как Ирена ни отпиралась, были найдены по сундукам и полушубок, и унты. И шапка с ушами. И меховые рукавицы.

Девушка было заикнулась, что надо же заплатить, но Велке всерьез рассердилась и прикрикнула на нее:

– Молчи, варак, и бери!

Что делать, взяла. И правильно сделала, конечно: назавтра ударил нешуточный мороз. По крайней мере Ирене он таким показался.

Оннегирский полушубок мехом внутрь, но под влиянием цивилизации – с застежкой на четырех крючках, два изнутри, два снаружи, – по сравнению с синтетической курткой был тяжел, как средневековый доспех. Зато грел, как печка. Собственно, теперь могли замерзнуть только коленки. Велке объяснила, что на ноги надо бы меховые чулки, но у нее нету. Сойдут, впрочем, и вязаные рейтузы… у тебя есть рейтузы? Так, девочка, вот шерсть, вот спицы, садишься и вяжешь. Невелика наука. Это тебе не шубу тачать… хотя тоже не вредно было бы научиться. Такие, как здесь, меховые одежки нигде не купишь, люди сами шьют.

И действительно, вязание далось ей легко – лед на Ингелиме захватил лишь самое мелководье, метра на три от берега, а рейтузы были почти совсем готовы. Полосатые, белые с рыжим. Белая коза и рыжая собака. Теплые.

Сидела в библиотеке, довязывала пояс. У полок задумчиво зависли двое – Лехта колебалась между сборником сказок народов мира и «Историей авиации для детей», а дед Ыкунча выбирал себе детектив. Чтобы поневероятнее. Ирена подумала про себя, что и девочка, и старик ищут в библиотеке именно того, чего в окружающей их жизни нету вовсе. Наверняка Лехта выберет самолеты, а дед – переводную книжку со стрельбой из револьверов, беготней по крышам небоскребов и завыванием полицейских сирен на усаженных пальмами бульварах огромного города, где всегда лето. Старик будет мусолить книжку ползимы, иногда заходить в библиотеку и задавать вопросы, тыча в страницу заскорузлым пальцем. Вот установится какая-никакая связь с внешним миром – озабочусь видеоплеером и фильмами, чтобы не объяснять, сколько этажей в небоскребе, как выглядит пальма и что такое лифт, а просто показать – и все. Вертолет появится не раньше, чем уймутся метели, пока список составить, что ли – чего мне не хватает в моей просветительской работе…

Заскрипели ступени на крыльце, шваркнул веник, сметая снег с унтов, бухнула входная дверь.

– Орей, – сказал вошедший.

Лехта уронила «Историю авиации».

Ирена подняла голову от вязания и выпустила спицы из рук. Медленно встала, неизвестно зачем.

– Орей, шаман. Что тебя привело?

– Я не по работе, ты же видишь, – засмеялся шаман. – Спецодежду оставил дома. Зачем ходят в библиотеку, охо-дай? За книгами. Я тоже.

– Ире, запиши мне книжку, и я пойду, – пискнула Лехта, осторожно косясь на нового посетителя.

– И мне, – сказал дед Ыкунча.

– Занимайся своими делами, я пока пошарю по полкам, – шаман отошел к стеллажам.

– Спасибо за разрешение, – проворчала Ирена.

* * *

Дробью прокатились по ступенькам шаги Лехты, неторопливо прокряхтели доски под ногами старика. Повисло молчание. Потом зашуршала страница – шаман листал толстый том возле полки с книгами по искусству.

Ирена подумала немного и снова взялась за спицы. Две лицевых, две изнаночных. Две лицевых, две изнаночных. Пальцы немного дрожали, и петли соскальзывали.

– Ты вызвала настоящий переполох в Нижнем мире, – сказал шаман. – Не чувствуешь?

С левой спицы слетели сразу четыре петли.

– Какое дело до меня Нижнему миру, что ты несешь…

– Если хочешь, вкратце объясню, – взял табурет, сел у торца Ирениного стола, отодвинув локтями каталожные ящики. – Ты – соблазн для малых сих.

– Я?!

– А кто ж еще… Будто ты только что не размышляла о фильмах про дальние страны.

Ирена не стала спрашивать, откуда он знает.

– Людям известно, что мир куда шире, чем наш лесной район, но они не думают об этом, пока им не напомнят. Ты – напоминание. Духи беспокоятся.

– И… что? – девушка оставила попытки подобрать петли и бросила вязание на стол. – Разве я одна – напоминание? Будто дети не учатся в интернате, будто парни не уходят служить в армию…

– Конечно. И многие больше не возвращаются. Да я сам, скорее всего, не вернулся бы, если бы не сошел с ума. У них там сейчас такие дрязги, у духов наших, что просто ой. Я не все понял, честно. Но охон-та Кулайсу ссорится с охон-та Тонереем, а предмет ссоры – ты.

– Хозяин вод с Хозяином леса? Из-за меня? Ланеге, ты смеешься надо мной.

– Если бы. Можешь мне не верить, охо-дай, но… знаешь, будь осторожна. Внимательно смотри под ноги, не ходи в лес по темноте… И еще – вот, держи.

Потянул через голову кожаный шнурок. Из-за ворота вынырнула округлая деревяшка со сквозными прорезями.

– Защита сомнительная, но лучше, чем ничего. Голову наклони, сам надену… Я эту штуку чувствую, так что, может, даже услышу, если понадобится… В конце концов, я сам тебя сюда заманил, я за тебя отвечаю… Ну все. Я возьму книжку, вот эту.

Ирена передернула плечами и встряхнула головой, отгоняя ощущение его пальцев на своих волосах. В голове гудело. «Пока не сошел с ума»… «сам заманил»… Я свихнусь тут с тобой, шаман, и даже не замечу. Но сказала только:

– Почему-то мне кажется, что ты не записан в библиотеку.

– О, ты прозорлива, охо-дай… Что нужно заполнить?

– Вот, держи читательскую карточку. Имя-фамилия, если у тебя есть фамилия, конечно, профессию можешь не указывать, да и адрес тоже, но должна же я куда-то вложить формуляр.

Только когда он вышел, запахивая на ходу обычную оннегирскую куртку, «не спецодежду», Ирена взяла в руки заполненную карточку. Строчки прыгали перед глазами.

Имя, фамилия, образование, профессия, адрес.

Петер Алеенге, неоконченное высшее, шаман. Ингесольский район, Тауркан, о. Чигир.

Бессмысленно упоминать, что именно тебе я ни словом не обмолвилась о «Сказаниях земли Ингесольской». Повода не было.

О да, ты заманил меня сюда сам.

* * *

Легко сказать – не ходи в лес по темноте, когда на дворе уже декабрь и темнеет рано? Ирена честно собиралась за хворостом с утра, но провозилась и только около полудня забежала к Хелене за санками и ножовкой. Немного потеплело, небо было пасмурно. Надо успеть до снегопада – похоже, без него не обойдется.

Пошла на старую просеку, заросшую кустарником и тонкими деревцами, едва ли старше двух десятков лет. Ноги проваливались в рыхлый снег по колено, хорошо – унты сверху плотно завязаны, а то бы уже набрала полные голенища. Пока забралась поглубже в заросли, пока высмотрела подходящие сухие стволы, пока спилила несколько сучьев – воздух помутнел, сверху посыпались, кружа, редкие белые хлопья. Заторопилась. Еще вон ту сосенку обкорнаю – и пойду домой.

Нога зацепилась за что-то невидимое, Ирену дернуло, повело – и она с размаху нырнула в сугроб с головой, хорошо, не напоролась лицом на острую ветку, вон какая торчит возле самой щеки. А щиколотку больно… за что ж я запнулась-то? И не разглядишь под снегом, сесть бы, да лежу неловко… Завозилась, пытаясь перевернуться – зажатую ногу прострелила резкая боль. В глазах потемнело, в ушах повис противный зудящий звон. Вот же глупо-то…

Когда в голове прояснилось, снега вокруг не было, только сухие иголки да старые растрепанные шишки. И, видимо, корни – что-то твердое чувствительно впивалось в правый бок. Вздымались ввысь непроглядно-темные очертания деревьев, совершенно неподвижные в неподвижном душном воздухе. Где-то далеко в черно-фиолетовом ясном небе висела круглая луна. Возле самого уха разговаривали.

– Съесть, съесть, – предвкушающе присвистывал неприятный шепоток. – Съесть!

– Не спеши, нельзя без спросу, – цыкал сиплый, низкий голос.

– Съесть! Варак в лесу, вкусное мясо, свежатинка… Съесть!

Невидимые холодные пальцы легко пробежались по Ирениной щеке.

– Свежатинка, – согласился низкий. – Но нельзя спешить. Пусть Хозяин скажет.

– Меня нельзя есть, – испуганно сказала Ирена.

– Ой, оно понимает нас! – шепоток скачком отдалился. – Лучше съесть. Давай съедим и скажем, что оно уже было мертвое?

– Я живое… живая, – возразила Ирена громче. – Меня нельзя есть. Варака можно только через семь лет есть, я знаю!

– Глупосссти, – хихикнул шепоток. – Семь, шесть, через весну, сегодня… Какая разница, я лет не считаю. А есть хочется.

Ирена потянулась рукой за пазуху, мысленно проклиная крючки на оннегирском полушубке. Рука двигалась медленно-медленно, тяжелая, как не своя.

– Смотри, еще и вертится, – шепоток сунулся ближе. – Что оно там ищет?

– Принюхайся, глупая башка, – презрительно сказал низкий. – Оно пахнет Чигирским Волком. А ты – съесть, съесть… Хлопот не оберешься.

– Зачем же вслух? – упрекнул шепоток. – Услышит, явится, и уже не съедим…

Ирена наконец добралась до кожаного шнурка и вытянула амулет. Стиснула в кулаке. Круглая деревяшка, казалось, пульсировала в руке, ощутимо нагреваясь. Потом неясное движение воздуха коснулось лица, качнуло еловую лапу у головы, и рядом возникло большое и теплое. Зажглись желтые глаза.

– Ну вот, – разочарованно шепнула темнота. – Явился.

Ирена уперлась ладонями в сухую жесткую землю, села. Шевелиться, оказывается, стало куда легче. И ногу не дергало, хотя в щиколотке противно ныло.

Луна явственно моргнула и засветила ярче. Блеснула шерсть на загривке здоровенного зверя, он повернул остроухую башку, внимательно посмотрел на Ирену, придвинулся ближе, ткнулся носом в плечо. Слева что-то зашуршало, отдаляясь. Волчара оглянулся в ту сторону и демонстративно зевнул во всю пасть.

– Ну и ешь сам, – прошелестел издали, затихая, шепоток.

– Прости ему дурость, Чигирский Волк, – осторожно сказал низкий голос. – Он раскаивается.