Текст книги "Капкан на демона"

Автор книги: Анна Владимирская

Соавторы: Петр Владимирский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

9
Коллекционер

Жил Виктор Илларионович Рында в старом «сталинском» доме. Квартиры в нем состояли исключительно из трех или пяти комнат. Когда-то в доме жили академики и члены-корреспонденты Академии наук, теперь времена изменились, уважаемые люди умерли, и их родственники продали элитные квадратные метры в самом центре Киева за большие деньги. Рында жил напротив костела Святого Николая, чем очень гордился.

Был он вообще человек, обстоятельный во всем. Коллекционировал не только кукол, но и драгоценные камни, искусным дизайнером вставленные в перстни и кольца. Мужские, так как он любил щегольнуть своими экспонатами. В день знакомства с Верой и Андреем на его пальце сверкал роскошный перстень с изумрудом квадратной формы, окруженным мелкими желтыми бриллиантами. Это не укрылось от внимательной Веры, замечавшей каждую мелочь.

Квартира Виктора Илларионовича производила впечатление несдержанной роскоши. Особенно учитывая то, что хозяин не нанимал архитекторов, а сам обустроил свое жилище согласно собственному придирчивому вкусу. У гостей это вызывало бесспорное уважение. Интерьер нес в себе черты пушкинского времени. Рында встретил гостей, Прудникова и Веру с Андреем, стихами.

– «Нет, не наезднику пристало петь, в креслах развалясь, лень, негу и покой» – как говаривал Денис Давыдов! – важно продекламировал он. – Только я не наездник, я другое дерево, – сообщил он гостям с улыбкой радушия, приглашая их в свои апартаменты.

Оглядевшись по сторонам, гости уселись в гостиной вокруг стеклянного журнального столика. Два алых дивана в стиле Сальвадора Дали, напоминающих губы, с большими подушками из мягкого велюра такого же цвета, предлагали погрузиться в томную негу. Но Рында мог ошеломить визитеров не одной только гостиной. Он повел их в кабинет. Здесь было видно, что хозяин этих чертогов много читает и пишет. Небольшой письменный стол с ноутбуком, бюро для хранения деловых бумаг и сентиментальных пустячков. И уютные мягкие кресла, и диван натуральной кожи глубокого зеленого цвета, и обрамление вишневым деревом, и большая витрина для домашней коллекции кукол – все было подобрано с безупречным вкусом. Большую часть стен занимали книжные полки. Между ними в нескольких свободных пространствах находился портрет самого Рынды, написанный в стиле сентиментальных поясных портретов восемнадцатого века, а также пейзажи в романтическом стиле. Затем были продемонстрированы роскошная спальня и небольшой специальный зал. В нем томились коллекционные куклы самых выдающихся мастеров.

По интерьеру, как по открытой на нужной странице книге, Вера читала психологический портрет хозяина дома. Она видела тягу Виктора Илларионовича к спокойной, упорядоченной жизни. Понимала, почему в кабинете акцентом служил старый добрый «английский стиль» – он привлекал хозяина дома своей рациональностью, скромностью и простотой. Хотя холодность английской классики здесь намеренно была смягчена. В этом интерьере практически отсутствовали углы и прямые линии. Здесь царили округлые формы, плавно изогнутые силуэты, изгибы ножек и ручек кресел и диванов. В стиле жилища этого нового украинского аристократа наблюдалось полное соответствие судьбы и внутреннего мира.

Виктор Илларионович накрыл стол, и перед гостями возникли свежайшая клубника, ароматный кофе, чай зеленый и черный, австрийское печенье – все, разумеется, высшего качества.

За угощением завязался разговор.

– Вы знаете, что произошло на «Кукольном балу» после вашего отъезда? – задал прямой вопрос майор.

Прудников был мрачен. Тот, кого он подозревал в убийствах, на пару дней уехал из города и его нельзя было взять прямо сейчас. Поэтому Валентин вынужден был продолжать вместе с Лученко посещать коллекционеров, хотя ему это уже надоело.

– Что там могло произойти? – заинтересовался хозяин квартиры.

– Там произошло убийство! – сообщил ему Прудников, наблюдая за реакцией коллекционера.

– Прямо на выставке? Ужас какой! И кто жертва? Посетитель или, не дай бог, кто-то из мастеров?!

– Виктор Илларионович, а это имеет значение, если погиб не рядовой посетитель, а кукольный мастер? Вы кукольников жалеете больше? – Лученко спрашивала словно не всерьез, но голос ее был напряжен.

– Не говорите чепухи! – разозлился Рында. – Мне всех жалко. Причем совершенно одинаково. Но просто кукольников я всех знаю! Ясное дело, представить погибшим знакомого человека – тяжело…

– Когда вы уехали с вернисажа? – спросил Прудников отстраненным казенным тоном.

– Вы, что ли, меня подозреваете?! – Хозяин дома даже покраснел от такого допущения. – Вы с ума посходили! У меня нет времени обсуждать абсурдные обвинения. Завтра с вами свяжется мой юрист. Хотите допрос – пожалуйста, только по всей форме, с вызовом в прокуратуру! А я еще, дурак, их в гости позвал!

– Успокойтесь, Виктор Илларионович! – На этот раз Верин голос звучал как журчащий ручей, но в этом журчании звенели повелительные нотки. – У Валентина Викторовича работа такая: всех подозревать! Он, скажу вам по секрету, в последнее время даже родную жену подозревает!.. Но я убеждена, что вы этого не делали. Просто вы могли бы нам очень помочь, и мы за этим к вам и приехали.

Прудников от этих слов чуть не выпрыгнул из кресла и впился в Веру взглядом, забыв о Рынде.

– Валентин, не нужно меня взглядом сверлить. Я не стена, а ты не дрель!

Майор рывком поднялся и выскочил на балкон покурить.

– Вот так моя жена обычно расправляется с некоторыми нетактичными товарищами, – вставил Двинятин.

– Помочь я всегда готов, но что я могу? Я не сыщик, не криминалист… Может, хотите горлышко промочить? У меня хороший бар! А кстати, вы можете сказать только полсловечка: убитый – не мастер-кукольник?

– Нет, – успокоила его Лученко.

В этот момент вернулся с балкона Валентин. Он продолжал обижаться на Веру и сидел напротив нее надутый, словно ребенок, которого уличили в том, что он вырывал страницы из дневника.

– Мне мартини, – сказала Вера, – Валентину водку, Андрею – коньяк «Гринвич». Вам – ничего, вы не пьете. Совсем.

Рында потерял дар речи.

– Не вникайте, она это постоянно делает. Представляете, как интересно жить с женщиной, которая о тебе знает больше, чем ты сам о себе? – рассмеялся Андрей.

– Ладно, я не вникаю… Хотя невероятно любопытно: как вы это делаете? Что вас интересует?

– Куклы и все, что с ними связано.

– Это имеет отношение к преступлению? – нахмурившись, спросил коллекционер.

– Самое прямое. Расскажите с самого начала. Что это такое – быть коллекционером кукол?

– Ну, начать коллекцию несложно. Правда, нужно быть готовым к тому, что за глаза вас назовут чудаком. Правда-правда! Ваши дети могут считать, что вы играете в игрушки, но внуки будут хранить их как часть истории семьи. Через 20–50 лет эти создания станут антикварными. Сегодня коллекционирование антикварных и современных кукол превратилось в прибыльный бизнес.

– А сколько стоит коллекционная кукла? – подал голос Прудников.

– Русская или европейская? – переспросил Виктор Илларионович.

– Ну, допустим, русская! – лениво процедил милиционер, которому вдруг вспомнился стенд «Потешки».

– С конца девятнадцатого века до революции в России существовал кукольный Императорский завод, который выпускал фарфоровых красавиц. Они были дороги, их берегли и передавали из поколения в поколение. К сожалению, из-за революционных событий 1917 года старинных русских кукол сохранилось крайне мало, особенно в хорошем состоянии. Однако это направление все больше интересует коллекционеров. Сейчас лучшие экземпляры русских игрушек в хорошем состоянии стоят около трех тысяч долларов.

– Виктор Илларионович, расскажите, пожалуйста, о своей коллекции. С чего она начиналась? Как росла, какими экспонатами вы особенно гордитесь?

– Вы будете смеяться! Первая моя кукла – «Кот в сапогах». Старший брат привез из Москвы. И было это в голодные и холодные пятидесятые годы. Тогда эта игрушка… О боже! Этот кот был ростом с меня трехлетнего. Я ничего прекрасней этого кота в жизни не видел. Плюшевый, с изумрудно-зелеными глазами, с усами из лески, в алом бархатном берете. И в синем плаще со звездами! Не кот, а волшебство! Наверно, тогда-то я и заболел любовью к куклам.

– Но ведь это прежде всего детская… или даже вернее – девчачья забавка. Что в ней хитрого? Я понимаю – машинки! Это ж совсем другое дело! – нарочно подначил его Прудников.

– Не согласен с вами, майор! История куклы намного интереснее и глубже, чем все ваши машинки, вместе взятые. Во-первых, детская игрушка в виде фигурки человека появилась где-то сорок тысяч лет назад. Во-вторых, фигура человека или животного, управляемая актером (кукловодом), положила начало театру. Есть отдельное направление – куклы для театра! Их множество: куклы на нитях (марионетки), тростевые (на тростях), перчаточные (надетые на руку), механические, верховые (перчаточные и тростевые, играющие над ширмой), теневые (плоские тростевые куклы, проецирующие на экран тени или силуэты). Третье – фигура, воспроизводящая человека в полный рост.

– А само слово «кукла», оно что означает? – поинтересовался Двинятин.

– Оно родственно греческому «киклос», круг, и означает нечто свернутое. Например, деревяшку или пучок соломы, которые девочки издавна пеленали и завертывали, подчиняясь материнскому инстинкту. В ранней истории практически невозможно отделить куклу от идола. Она, как олицетворение божества, использовалась в религиозных обрядах. В некоторых религиях кукла считалась вместилищем душ предков. Ей рисовали глаза и рот, делая ее тем самым подобием человека, нарекали определенным именем. После этого вред, причиненный кукле, неизбежно распространялся на ее живого двойника. В это свято верят колдуны – от австралийских шаманов до черных магов. Бывало, что жертва в самом деле умирала, когда в ее восковое изображение втыкали иголки. Так мистическая вера в связь между куклой и человеком укреплялась.

– А что это за младенцы? – спросила Вера; она рассматривала стеклянную нишу с малышами, которые были словно живые груднички.

– Это куклы реборны, фальш-дети! – усмехнулся Рында. Он открыл стекло и вложил в руки женщине кукольного малыша. – Если хотите знать, они не предназначены для детей.

– Почему? – удивились Андрей и Валентин. С их точки зрения, такие искусные куклы как раз и были почти как живые. Чудесная игрушка для маленьких девочек, будущих мам.

Рында покачал головой и со вздохом произнес:

– Как много в этом мире заменителей: резиновые женщины, безалкогольное пиво, электронные сигареты, а сейчас еще и фальш-беби! Как только не называют этих красивых младенцев: и живым произведением искусства, в которое мастер вдохнул свою душу, – с одной стороны, и мертвыми младенцами, реалистичными, но безжизненными, – с другой стороны! Мода на реборнов (то есть «заново рожденных») захлестнула гламурный мир Америки, Европы и докатилась до Украины.

– Но этот младенец как живой, кажется, что дышит… и пахнет ванилью! – сообщила гостья.

– О! Они забавные! Вот эта, например, «Беби Бон», двигает ручками и ножками, закрывает глаза, умеет пищать и плакать, кушает кашу, пьет из бутылочки, писает в памперс, ходит на горшок. А это милая кукла «Беби Анабель» – очаровашка, умеет лепетать и хихикать. Возьмите ее на руки!

Вера взяла Анабель, а предыдущую куклу отдала подержать Андрею.

– Посмотрите, Верочка Алексевна, она будет реагировать на звук вашего голоса или своей любимой погремушки. Скажите что-нибудь.

Лученко произнесла:

– Малышка!

Анабель закивала головкой и что-то залепетала.

– Вот, смотрите! Она не просто берет соску или бутылочку в рот, но причмокивает от удовольствия, моргает, двигает щечками. Стоит вынуть бутылочку у нее изо рта – она расплачется, если еще не наелась, или срыгнет, если уже насытилась. – Рында все это демонстрировал. И со стороны казалось, что заботливый отец возится с младенцем.

– Но кукла должна быть куклой, а иначе своим натурализмом она не оставит детям места для их фантазий и эмоций, – с некоторой долей скептицизма заметила Вера.

– Правильно. Поэтому мои реборны – это эксклюзивные коллекционные куклы. Они не предназначены для детских игр. Знаете, некоторые мастера даже спрашивают, с какой целью покупается эта кукла: могут и не продать, если узнают, что куклу покупают как игрушку для ребенка. Это не игрушки хотя бы потому, что их вес такой же, как у новорожденных малышей, то есть ребенку будет тяжеловато играть с ней. Но сходство настолько идеальное, что если бы не неподвижный взгляд (а по одному снимку или по одному взгляду, например, этого не поймешь), то казалось бы, что под этой тоненькой красноватой кожицей пульсирует кровь. Даже пахнут эти малыши как настоящие детки, так как при их изготовлении добавляют в винил детское масло. И еще особенность реборнов – они все разные, нет ни одного похожего на другого.

– Скажите, Виктор Илларионович! Собирать кукол – хобби не из дешевых, как я понимаю? – Майора интересовала не столько эстетическая, сколько практическая сторона вопроса.

– Могу сказать, коллекционирование авторских кукол – занятие весьма дорогое. Цена современной авторской куклы зависит от ее уникальности и от имени художника. Существует определенное количество художников, создающих свои шедевры в единственном экземпляре. Это очень дорого! Подавляющее же большинство художников делают куклы не в единственном экземпляре, а ограниченным тиражом. Здесь цены более демократичны. Если цены вас не пугают и вы решили стать коллекционером кукол, перед покупкой стоит убедиться в подлинности куклы. У оригинальной куклы есть отметка на затылке, спине или пятке с указанием имени, авторства, года изготовления, серийности и номера в серии. Современная кукла имеет еще и бумажный сертификат с подписью автора. Если маркировки нет – куклу опознать трудно. В таком случае ее стоит показать эксперту или поискать в специальных каталогах.

Веру больше интересовал психологический аспект.

– Скажите, Виктор Илларионович, а владельцы кукол и их создатели – они вообще как к людям относятся? То есть… Для кукольника обычный человек несовершенен? По сравнению с совершенной куклой.

– Если вы меня спрашиваете как коллекционера, то… Древние считали, что человек – совсем не мера всех вещей и уж тем более не венец творения. Они полагали, что человеку нечего особенно гордиться своим происхождением. Он всего лишь марионетка в руках высших сил. Марионетка, которая выполняет или не выполняет свою роль. Существует несколько легенд о возникновении куклы как произведения искусства. Одна из них гласит: во время войны в одной стране, жители которой потеряли надежду на победу и собирались сдаться, к императору пришел мудрец и сказал: «Сделайте кукол в виде красивых девушек и поставьте их на крепостной стене». Император приказал сделать так, как сказал мудрец. Через день враги отступили. Император спросил мудреца, как он додумался до этого. Он ответил, что послал разведчика, который узнал, что жена вражеского императора очень ревнива, – и, увидев красивых девушек, она приказала мужу отступить. Так куклы спасли город.

– И что? Какой отсюда вывод? – спросил милиционер, которому эта кукольная тема уже порядком осточертела.

– А вывод очень простой. Человек соединен с куклой куда более прочно, чем мы сегодня можем себе представить.

Рында еще долго говорил на излюбленную тему. Провожая гостей, он сказал на прощание:

– Разобравшись в структуре кукольного мира, решив, какие деньги вы могли бы вкладывать в свое увлечение, определите тему и направление коллекции. Например, куклы только в каком-либо одном цвете, одного народа или определенной марки…

Он еще что-то рассказывал. О куклах он знал невероятно много и мог распространяться о них часами. Но мысли Веры уже понеслись вскачь совсем в другую сторону. Она поняла одно: коллекционеры в мире кукол больше похожи на ее пациентов, чем на нормальных людей. Так что Кукольник наверняка не одинок в своей ненормальности.

– Андрей, подожди минутку, мне надо поговорить, – сказала Вера.

Двинятин отошел, а Лученко сказала майору:

– Послушай, время идет, а следствие по маньяку не продвигается, мотивы его преступлений пока остаются загадкой, так?

– Ну, так, – сквозь зубы ответил Валентин.

– Я же вижу, ты постоянно мрачный и раздраженный. Поэтому предлагаю: я все же позвоню в Санкт-Петербург и приглашу своего преподавателя, психиатра. Тем более что мне все равно нужен совет старого профессора, лично для себя. Заодно попытаюсь склонить его к помощи… Он отличный специалист, мог бы помочь нам.

Майор только рукой махнул: дескать, делай что хочешь. У него своих забот было выше крыши… К тому же ему было что скрывать от Лученко. Определили третью жертву: мукла Ева – это была Оксана Коляда, психолог главка, включенная в следственную группу; она помогала в расследовании дела Кукольника. Когда ее нашли, начальство совсем осатанело! Теперь цепь преступлений затрагивала уже не только простых смертных, но и людей из правовых структур. Отец Оксаны, известный адвокат, не давал покоя Прудникову. Он не только названивал каждый день по нескольку раз, но и напрягал через руководство так, что Прудников не знал: то ли уволиться, то ли хоть самому родить маньяка.

Каким образом убийца мог узнать, что Оксана Коляда как должностное лицо и как специалист занимается этим делом? Или она оказалась очередной жертвой маньяка случайно? Никаких связей между тремя погибшими установлено не было. Тогда как могло такое произойти, чтобы опытный психолог, кандидат наук, написавшая диссертацию о маньяках, сама стала жертвой? Вопрос этот лежал в самом сердце расследования дел об убийствах. Самая странная часть работы дотошного милицейского детектива – этакое воссоздание взаимоотношений убийцы с его жертвами. Это был главный элемент в разгадке трех смертей. Почему погибли эти люди? Может, из-за того, какими они были?

До окончания дела Прудникову предстояло получить десятки описаний личности убитых. Они были словно фотографические отпечатки различных впечатлений, сохранившихся в памяти других людей. Из этих аморфных, неопределенных картин он постарается создать свое собственное представление. Это представление должно перекрыть все остальные. И потом из него, как из куколки шелкопряда, вытянется та тонкая ниточка, которая и будет вести к разгадке тайны преступления.

Но рассказывать Лученко о том, что третья убиенная – ее коллега и тем более работник правоохранительной системы, Валентин Викторович не хотел ни в коем случае. Как Вера отреагирует на эту новость? Продолжит ли она помогать следствию? Или решит, что это слишком опасно и не следует вмешиваться? Нет, Прудников не мог остаться без помощи психотерапевта такого класса. К тому же он был на Веру слегка обижен. Как она догадалась, что у него с женой проблемы? Понятно, она колдунья, но пусть держит при себе свои догадки! Или, если такая умная, пусть сразу назовет ему имя убийцы!..

Он решил пока не разглашать, что третья жертва – коллега Веры Лученко.

10
Санкт-Петербург

– Верочка! Как я рад тебя слышать. Столько лет прошло, – прогудел в трубке голос Тужилова. Голос ничуть не изменился. – Как ты, что ты? Хотя… Это долгий разговор. Давай свяжемся по скайпу?

– О, вы продвинутый, современный человек, Тимур Борисович!

Он хихикнул:

– Стараюсь не отставать от вас, молодых… Записывай ник, входи в сеть, позвоню.

Вера не любила пользоваться скайпом. Ей мешали помехи связи, все эти бесчисленные настройки, да и вообще – ее отношения с техникой все равно оставались натянутыми. Но что поделаешь, иногда приходилось. Намного дешевле, чем звонить по межгороду… Андрей научил ее пользоваться программой, которую настроил, но всякий раз она забывала порядок действий и особенно пароль. Наконец, вошла в свой аккаунт, медленно, одним пальцем набрала tuzhiloff, ник тут же нашелся, она внесла его в контакты. Раздался гудок, Лученко нажала «ответить» – и на мониторе появился профессор.

Боже, каким он стал! По контрасту с голосом Вере показалось, что она видит глубокого старика. Семьдесят шесть – да, это не молодость, но все же она не ожидала увидеть дряхлого, заросшего длинной седой бородой деда. Редкие волосы, бывшие когда-то львиной гривой, открывали высокий с залысинами лоб.

– Что, – хмыкнул Тужилов, – удивлена? А ничего удивительного нет, просто годы.

– Я вовсе не…

– Ладно, брось. Слушай, Верочка, я рад, что ты нашла меня. В последнее время много думал о тебе, может, и сам нашел бы, как раз собирался.

– Почему?

– Сначала ты. Какое у тебя ко мне дело?

– У меня сразу два дела.

Вера рассказала профессору о своих сомнениях насчет нескольких случаев СЭВ – синдрома эмоционального выгорания, потом, для начала коротко, намекнула на помощь милиционерам в определении психологического портрета серийного убийцы.

– Теперь вы, Тимур Борисович.

Он задумался ненадолго, кашлянул.

– Вот что, милая, приезжай-ка ты ко мне, и я тебе все расскажу. Не хочу доверять это дело телефонной связи.

– Но…

– Никаких «но». – Он прищурился. – Придумай что-нибудь. И вообще, я знаю, что для тебя значит Питер. Тебе ничего не стоит, как птичке, вспорхнуть и оказаться здесь, ты еще юная. А вот я… Короче, жду. Встретить не смогу, адрес тебе сейчас напишу здесь же, в чате.

Вера слегка оторопела от этого напора. Однако мысль слетать в Санкт-Петербург ей неожиданно понравилась. Почему бы и нет, собственно? Она очень любила этот город и давно в нем не была. Надо только одеться потеплее.

И все же она не угадала с погодой. Из аэропорта поехала в центр – немного пройтись перед визитом к профессору, порадовать себя встречей со знакомыми местами. Дул ледяной ветер, по ощущениям температура воздуха была не выше плюс двух. Навстречу ей по Невскому шли прохожие в легких рубашках, один попался даже в футболке, к тому же он на ходу уплетал мороженое! Вера пришла в ужас: как такое может быть?

Чтобы согреться, она вбежала в какой-то торговый центр на боковой улочке. Поблуждала среди обычных бутиков, закусочных и фонтанчиков, чуть отогрелась. Зашла в туалет посмотреть на себя в зеркало… Так и есть: нос покраснел, скоро сопли потекут. Вошла женщина и тоже встала у зеркала. Видимо, местная: на ней была легкая курточка. Вера пожала плечами в своем стеганом, на подкладке пальтишке и пожаловалась:

– Не понимаю, как вы тут все не замерзаете? Это же невыносимо! – Она шмыгнула носом. – Холод, а у вас по улицам ходят люди в футболках и мороженое едят.

Женщина рассмеялась.

– Ну что вы! Какое там невыносимо, это же прекрасно. Весна наступила, солнце, тепло, птички щебечут. На прошлой неделе еще минус десять было с ветерком, вот это невыносимо. А сейчас… Весна пришла!

Вера не выдержала, тоже рассмеялась. Ничего себе «весна пришла», тут без запаса носовых платков не обойтись. Оказывается, за годы разлуки с любимым городом она успела забыть, что он – северный в полном смысле этого слова.

«…Но вреден север для меня», – бормотала она совершенно справедливые строки поэта, торопливо шагая к ближайшей станции метро. Сориентировалась по схеме и вскоре вышла на нужной станции.

Дверь в квартиру Тужилова открыл незнакомый крупный мужчина, осмотрел Веру подозрительным взглядом.

– Лученко?

– Да.

– Проходите.

Тимур Борисович полулежал на диване.

– А, птичка прилетела. Прекрасно… – Кряхтя, он сел. – Питон, поставь чайник, а мы тут пока потолкуем.

Когда парень вышел, Тужилов очень удивил Веру: на цыпочках подкрался к двери, приложил ухо, прислушался, кивнул.

– Чтобы не подслушивал, – пояснил он. – Это Петя, мой телохранитель.

– Телохранитель? Зачем он вам, Тимур Борисович? От кого он вас охраняет? И почему он должен подслушивать?

Запахнув неопрятный халат, Тужилов медленной старческой походкой подошел к дивану и снова сел.

– Есть от кого охранять. – Он махнул рукой. – После об этом поговорим, вначале согрею тебя чайком.

Телохранитель принес чай и печенье, Тужилов дождался, пока он выйдет, принялся говорить с гостьей полушепотом, то и дело замолкая и подходя к двери, чтобы прислушаться. Один раз он и к окну подошел – будто там тоже мог кто-то притаиться, на четвертом этаже старого питерского дома… Вера не подавала виду, но была ужасно расстроена этими явными признаками мании преследования. Судя по всему, профессор превратился в затворника. Позже в разговоре он подтвердил, что выходит из дому очень редко.

– С эмоциональным выгоранием дело такое, – медленно говорил Тимур Борисович, кивая в такт словам головой. – Такое дело, что моя помощь тебе не очень нужна. Ты, Верочка, как я понял, давно уже специалист высокого класса и в состоянии разобраться сама. Если только ты этот смехотворный предлог не использовала затем, чтобы подступиться к разговору о консультировании правоохранительных органов…

«В корень зрит», – подумала Вера. Несмотря на немощь, старость и странности, психиатр хватки не потерял.

– Не знаю, зачем тебе это надо – работа на ментов, – задумчиво продолжал профессор, почесывая бороду. – А вот мне точно оно ни к чему… Если, конечно, ты согласишься на одну мою маленькую просьбу, тогда…

Лученко напряглась. Знала она его «просьбы».

– Ты помнишь аэропорт? – Тужилов заговорил так тихо, что она едва его слышала. – И тот случай… – В ответе он не нуждался и продолжал: – А я помню. Такое не забудешь… Ты тогда сказала, что применила к себе методику Гершуни, провела удачный опыт. Я потом годы и годы думал об этом, собирал случаи из практики. Ну, знаешь, такие, когда у людей прорезаются способности предвидеть угрозу своей жизни. Очень редко, но попадались… Так вот, я пытался!

Он внезапно вскочил, подошел к двери, прислушался, приложив дрожащий палец к губам. Во всей его фигуре было что-то очень жалкое.

– Кучу литературы перечитал. – Слегка задыхаясь, Тужилов уселся на диван. – Все в точности повторял, как у Гершуни описано. И ничего не получилось!..

Он взглянул Вере прямо в глаза пронзительным взглядом, словно обвиняя ее в своей неудаче, она даже вздрогнула. Как будто не было этих долгих лет, и она, как тогда, в институте, все еще побаивалась грозного преподавателя психиатрии Тужилова Тимура Борисовича, Тимура-завоевателя.

– Я поняла, – вздохнула Вера. – Вы хотите…

– Да, я хочу. Я очень хочу, чтобы тот опыт, ту методику ты применила ко мне, – твердо заявил Тужилов. – Я хочу приобрести такое же предвидение опасности, выработать тот же, если можно так выразиться, рефлекс на смерть.

– Однако вы и хитрец!.. А если у меня с вами ничего не получится?

Он нахмурил кустистые брови, помолчал, пожевал губами.

– Получится. Наверное, ты что-то знаешь. Или у тебя рука легкая. В любом случае только на таких условиях я соглашусь помочь тебе вычислять твоего маньяка. А нет – сами его ловите.

Сказав это, он сквозь полуприкрытые веки внимательно посмотрел на Веру.

– Но зачем вам это? Я понимаю, раньше, но теперь…

Тужилов широко улыбнулся, показав желтоватые зубные протезы.

– Какая тебе разница? Да, я боюсь умереть, несмотря на то что уже одной ногой в могиле. Ты об этом сейчас подумала, да? Не извиняйся. А ты подумала о том, что твой старый профессор мог за свою длинную и непростую жизнь завести врагов? И эти враги, возможно, мечтают его пристрелить? Или убить каким-нибудь иным способом, которых человечество придумало достаточно много. И вообще – да, несмотря на возраст, я боюсь случайной смерти. От катастрофы, террористического акта, стихии, в конце концов. Имею право! Как всякий живой человек. А может, и больше.

Вера встала, походила по комнате.

– Мне надо подумать, – сказала она.

Откинувшись на спинку дивана, старый психиатр деланно безразличным тоном ответил, что Вера вольна думать сколько угодно. Он долго ждал и еще подождет. Гостья же предложила вот что: она отправится побродить, снимет гостиницу на ночь – ночевать у Тужилова она категорически не хотела – и завтра утром сообщит ему о своем решении.

Он пожал плечами.

Но оба они, кажется, уже не сомневались, что Вера согласится…

Днем заметно потеплело, солнышко пригревало, прохожие шокировали приезжую из Киева легкостью своей одежды. Она все еще куталась, хотя насморк, к счастью, обошел ее стороной… Шла и думала, что Питер – ее незакрытый гештальт. Когда-то давно она бывала здесь, но чего-то не успела, а вот чего – сейчас уже и не вспомнить. Может быть, если вот так ходить по улицам и останавливаться на площадях, то вспомнишь?

Лученко обошла по периметру нарядную Дворцовую площадь, потом вышла в ее центр и остановилась. Прикрыла глаза. Солнце грело левую щеку. Она посмотрела под ноги, между булыжниками пробивалась крохотная зеленая травка. Прохожих было мало, они посматривали на Веру дружелюбно. А она стояла и все пыталась понять этот город, Санкт-Петербург. Постичь его сущность. И думала о том, что очень трудно постигать сущность, когда тебе не загадывают никаких загадок. Вот, смотри, город весь как на ладони: каналы, дворцы, памятники. И все же что-то… Что-то же есть. То, за чем сюда едут и летят. И ходят за экскурсоводами толпой с открытыми ртами.

Она пошла за очередной экскурсией, сразу засмотрелась на что-то, отстала. Опять шла, сворачивая наугад. Ей все время казалось, что впереди, там, за углом – самое интересное. Точно! Так и есть. Но когда обсмотришь с ног до головы самое интересное, то опять кажется – нет, там, впереди, за углом… И она шла опять вперед, вдоль каналов и набережных, переходила мосты, заглядывала во дворы.

Двор во дворе – и снова дворик во дворике. «Как матрешки», – подумала Вера. Здесь, внутри, во дворах – деревья, кусты и травы. Снаружи зелени нет, улицы сделаны из камня. По этим каменным плоскостям между каменными вертикалями идешь, идешь – и будто стоишь на месте. Потому что все очень далеко и очень большое.

Ей понравилось гулять вдоль канала Грибоедова: уютно, тихо, вода, мостики камерные, запах реки. Ощущение покоя. А потом, когда начало еле-еле смеркаться, Вера поняла: все-таки она постигла сущность Питера. Ту, которую способна постичь именно она, Вера Алексеевна Лученко, потому что у каждого она своя. Санкт-Петербург – торжество заданной гармонии над природной беспорядочностью. Смысла над хаосом. Пространство в этом месте нарезали на дома, нарубили на каналы, раскатали на набережные и проспекты, выложили площадями. Организовали, одним словом. А суровая северная природа здесь побеждена, чего вообще-то не бывает.

Она подходила к своему отелю, размышляя о том, что не очень она дотошная туристка. Ей неинтересны точные даты, названия, имена, метры и килограммы. Она в этот свой приезд просто зевака и гуляка. Но зато кожей лица чувствует исходящую от зданий энергию… Это энергетика архитекторов, скульпторов и художников. Сквозь подошвы туфель она ощущала тепло строителей этих проспектов и площадей. Энергии осмысленности и порядка, триста лет назад затраченной на дизайн города, хватает до сих пор.