Текст книги "Слово о сыне"

Автор книги: Анна Гагарина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

В том вьюжном январе он говорил о Сергее Павловиче с чувством глубокого горя, непоправимой утраты. Потом напомнил:

– Ты же с ним знакома, мама. Помнишь, как 14 апреля шестьдесят первого он подходил к вам с отцом, расспрашивал о жизни, о деревне, о семье, справлялся, не нужна ли какая помощь.

Я напрягала память. Мне хотелось припомнить, выделить среди множества лиц, окружавших меня в тот день, лицо Королева.

– Мама, Сергея Павловича невозможно ни с кем спутать, невозможно не заметить,– с мягкой укоризной сказал Юра.

Мне хотелось восстановить обстоятельства нашего знакомства, мгновениями даже казалось: помню. Нет, все-таки нет. А он, оказывается, хорошо все знал. Не раз спрашивал Юру о его семье, справлялся о самочувствии родителей.

Но нелегко воссоздать, восстановить каждый эпизод, каждое лицо в картине, особенно такой многоликой. Сколько людей было на приеме! В честь космической победы советских людей организовали концерт лучших артистов.

Мы сидели впереди. Чувствовали себя немного скованно – ведь такой пышности нам не доводилось видеть.

Анастас Иванович Микоян, который сидел на концерте рядом с Алексеем Ивановичем, понял наше состояние, хотел помочь освоиться, потихоньку рассказывая о выступавших. Танцевала известная балерина. Анастас Иванович наклонился к Алеше, заметил:

– Какая фигура!

Алеша его тона не понял, с осуждением ответил:

– Да, да, платье ей надо бы подлиннее!

Анастас Иванович рассмеялся, да и Алеша мой понял свой промах, тоже подхватил смех.

Мы распрощались с сыном после приема, он пообещал, что скоро приедет в Гжатск на побывку.

– Из горкома партии просили чуть задержаться, они хотят подготовиться к встрече. Так что на меня не обижайтесь. Да и на них тоже.

Перед отъездом мы должны были проведать Марию, и Юра дал нам открыточку для нее: «Дорогая тетя Маруся! Очень сожалею, что не могу быть сегодня. Буду обязательно на днях. Побыстрее поправляйтесь. Желаю Вам крепкого здоровья и всего самого наилучшего! С приветом Юра, Валя, Леночка, Галя».

...Говорят, что о человеке надо судить по тому, как он относится к людям. Я бы добавила, что об известном человеке надо судить по тому, как он относится к родственникам. Ведь как бывает: прославился человек и уж родных начинает стесняться. Нос воротит от тетки родной, от сестры двоюродной. Нет, наш Юра добро помнил всегда, никого своим вниманием не обделял.

Радость тех дней омрачена была лишь одним неприятным эпизодом. Вернулись мы из Москвы домой и обнаружили, что пуст ящик комода, где хранились наши семейные фотографии, письма, Юрины конспекты, дневники еще со школьных времен. Вел он их всегда аккуратно, собирал. Я эту привычку поддерживала.

Спрашиваем у Тамары, Юрика, где же все бумаги. Ребята растерянные, отвечают, что у них «дяденьки» попросили. Издания самые солидные называли, обещались, мол, вернуть. Не вернули – до сих пор. В различных газетах, журналах появляются репродукции. Копии у меня все есть. Но как хочется взять в руки те старые фотографии, мной всегда бережно хранимые...

Через несколько лет, уже после Юриной гибели, передала мне Надюша его письма к ней, брату, Марии. Понимая тоску мою, горе мое. Вот эти-то сохранившиеся в их семье письма моего сына и привожу я в этой книге. Потому что писем к нам так никто и не возвратил. Помним мы с Зоей из них отдельные строки, отдельные мысли. Иной раз всплывут в памяти. Так мы теперь их записываем, чтобы не упустить, удержать...

Недавно вышла книга Вали «108 минут и вся жизнь». В ней напечатаны строчки одного Юриного письма ко мне. Давнего-давнего. Но такие они ласковые, что вспомню – и сейчас волна тепла окатывает. Так и вижу их на страничке: «...Мама, я тебя так люблю, я так хочу целовать прожилочки на твоих руках. Спасибо тебе за все».

Сынок! Как ты был щедр на ласку! Спасибо тебе!

...Ребятишек тогда укорять не стали. Они невиноваты, что взрослым людям поверили. Да и не до укоров было тогда. Дни были наполнены опьяняющей радостью, ожиданием приезда сына, ожиданием приезда космонавта.

Напротив нашего домика стали строить новый дом. Стройка не такой сюрприз, который можно скрыть. Работники горкома партии советовались с нами, как лучше его поставить, как распланировать. Алексею Ивановичу было в новинку, что жить он будет в доме, созданном не его руками. Люди мы не капризные, никаких особых запросов не высказывали. Строители поставили на фундамент обычную трехкомнатную секцию-квартиру, накрыли ее крышей. Получилась городская квартира в саду. Землю вокруг обнесли заборчиком, предложили разбить цветник.

– А картошку, лук, свеклу, морковь, клубнику где же посадить? – спросил Алексей Иванович.

Работник горкома партии, который с нами договаривался, засмеялся:

– Понимаете ли, мы подумали: неудобно будет, что родители первого космонавта в земле возятся...

– Чего неудобно-то? – Мы с Алексеем Ивановичем не поняли даже.

– Ну... работа в земле грязная...

– Нет! Неудобно было бы, если бы мы, сил еще полные, работать перестали. Трудиться никогда не зазорно.

Вот и существует у нас и сейчас вокруг дома огород, все на нем вырастает и плодоносит.

Весной 1982 года, когда опубликованы были материалы майского Пленума Центрального Комитета нашей партии, внучка моя Тамара пошутила:

– Бабуль! Вы с дедом, видно, предвидели, что индивидуальному хозяйству тоже немалое внимание будет уделяться. Вон еще когда к решению Продовольственной программы приступили...

Свидание с родными местами

Трудно было привыкнуть к славе, которая обрушилась на Юру. Его фотографии, рассказы об эпизодах его жизни печатались в газетах, журналах, по радио сообщалось о его поездках, его делах. По правде сказать, я даже чуть робела от его популярности. Думаю, Алексей Иванович тоже, но вида он, конечно, не подавал. А мой холодок робости растапливала радость: вон чего Юра добился! Но это чувство я старалась скрыть. Не принято в нашем роду выхваляться, выставляться.

Из газет мы узнали, что Центральный Комитет Коммунистической партии Чехословакии пригласил Юру в их страну. Там он много выступал, встречался с руководителями партии и государства, рабочими, студентами, учеными, журналистами. Юре присвоили почетное звание Героя Социалистического Труда Чехословакии.

Юра прислал оттуда красочную открытку – поздравление с приближавшимся праздником. На 1 Мая он уже был в Москве, по телевизору мы увидели его на трибуне Мавзолея.

Следом пришло письмо от Марии. Оказывается, 2 мая Юра приехал к ним. Они его не ждали. Копали в огороде. В те дни у Марии находилась приехавшая из ГДР ее дочь Надюша с годовалым Юриком. Да и сын Володя был дома. Саши, Надиного мужа, которого Юра ласково величал «наш фотограф», к сожалению, не было. Вот и не осталось снимков того дня.

Вдруг у дома остановилась машина. Стукнула калитка, и Юрин голос:

– Гостей принимаете?

Юра! Тут же Володя сбегал к Ольге Тимофеевне, созвал всех: и ее, и Лиду с мужем Юрой, с сынишкой Витей, и Галку. Собрались все.

Мария понимала, что мне все хочется знать о сыне, описала все подробно. Даже что одет он был в новый костюм, серый габардиновый плащ, красивые черные ботинки. «Только мне показалось,– писала Мария,– что Юре не очень-то нравится ходить в гражданском, я ему, Нюша, даже об этом сказала, он согласился. Но выглядит-то, конечно, нарядно. Как всегда, веселый, шутит, всех чуть подначивает, заводит, но необидно».

Посидели за праздничным столом, поговорили, повспоминали, посмеялись. «Мне было так приятно, что я даже лучше себя стала чувствовать. Можно сказать, совсем поправилась»,– описывала сестра.

После обеда Юра пошел мыть посуду. Мария с Надюшей пытались его остановить, но он поразился: «Это почему же!» Так они с Надей все и прибрали.

Тут с улицы послышался какой-то шум. Оказывается, люди проведали, что сюда приехал Гагарин. Собрались к дому.

«Глянули мы, Нюша, в окно,– говорилось в письме,– огромная толпа. Все хлопают в ладоши, хором Юру приветствуют. Он руки кухонным полотенцем вытер, говорит: «Надо выйти». Пошел, да и нас пригласил. Вышли мы из калитки, смотрим – на дорогу выкатили большущий валун. Трибуну, стало быть, соорудили и просят, чтобы Юра на нее поднялся. Он встал, поблагодарил всех за теплоту, за поздравления».

«И что, Нюша, приятно, не забыл о нас. Сказал, что тут, в Клязьме, у сестер своей мамы провел он многие дни в годы учебы. Перечислил поименно всех родных, сказал, что семьи наши дружные, что дружба в жизни – помощник»,– закончила Мария свое письмо.

Через несколько дней газеты сообщили, что в США запущена космическая ракета с астронавтом Аленом Шепардом на борту. Дома обсуждали, что наш советский «Восток» облетел всю Землю, а не попросту совершил космический прыжок.

Побывал Юра в Болгарии, в стране, с давних пор родной каждому русскому человеку. Так бывают близки народы, издавна вместе боровшиеся с захватчиками. Там Юре вручили орден Георгия Димитрова и Золотую Звезду Героя Социалистического Труда Народной Республики Болгарии. Сын был первым иностранным гражданином, удостоенным этого высокого звания.

Вернулся он на Родину, поехали они с Валей в Оренбург, к ее родным, в военное училище, которое всего за три с половиной года до полета закончил сын.

Калужане пригласили Юру на закладку здания Государственного музея истории космонавтики. Представила, как Юре приятно было это приглашение: он еще в космическом полете решил побывать в Калуге – «колыбели теории межзвездных полетов», как он называл этот город, где жил и работал К. Э. Циолковский.

...Строительство нашего дома подходило к концу. Юра сообщил, что семнадцатого июня будет у нас.

Я всегда ждала-ожидала его приездов с нетерпением. Бывало, хожу-хожу, вдруг замечу – улыбаюсь вроде бы без причины. В чем дело? Вспомню: Юра написал, что скоро приедет,– вот почему сердце поет, а губы сами собой улыбаются.

А уж этот приезд и вовсе праздничным будет. Лето в разгаре, деревья стояли в густой темно-зеленой одежде, расцвели розы, что посадили мы у старого дома, да и у нового тоже. Сирень у крыльца, которую когда-то слабым кустиком принес Юра, опушилась, окрепла, славно зеленела.

Юру ждали к полудню. Прослышала я, что собирались его у въезда в город встретить и потом понести на руках. Беспокоило меня это. Считала я такую встречу чересчур пышной. Представляла, как Юре будет не по себе. Вот только не решалась кому-либо сказать. Ведь люди-то от полноты сердца старались!

А Юра всех перехитрил. Взял да и приехал раньше срока. Мы только-только прибрали со стола после завтрака, а тут глядим – машины у дома останавливаются, несколько черных «Волг».

Тут же соседи из домов повысыпали. Немного неудобно было, что нашу встречу наблюдает много народу, но жители Гжатска так искренне радовались Юриному приезду, что первоначальное замешательство прошло.

Юра вошел в старую избу, опустился на лавку у стола, взглядом обвел комнату:

– Хорошо дома!

Тут, слышим, еще машины подъехали. Входят секретарь райкома партии Николай Григорьевич Федоренко да другие товарищи:

– Что же вы, Юрий Алексеевич, раньше времени? – поздоровавшись, сказал Николай Григорьевич.– У нас же планы были...

Юра улыбнулся, отвечает:

– Не сердитесь. В план небольшую поправочку внесем. Необходимую. Но в дальнейшем обещаю быть дисциплинированным. Так какое второе действие?

Нет! На него невозможно было сердиться. Это я не просто как мать говорю. Многие отмечали его доброту да доброжелательность. И тут Николай Григорьевич понял, что Юра опередил их, потому что, видно, о встрече проведал да избежать такого хотел.

Мы все вышли, перешли дорогу. Тут на глазах Юры и тех, кто приехал с ним, нам с Алексеем Ивановичем вручили ключи от нового дома – дара Советского правительства. Как новоселы обошли мы квартиру: большая комната, спальня, кабинет.

– Это и для тебя, Юра! – сказал Алексей Иванович.

– Вот и славно! – похвалил Юра и обернулся к организаторам встречи с вопросом:

– Пошли?

Он вывел всех нас из дома и повел в парк имени Федора Федоровича Солнцева – нашего гжатчанина, погибшего под Баку в числе двадцати шести комиссаров.

...Много доставляли нам дети приятных минут. Сейчас, на старости лет, я мысленно перебираю их. Вспоминаю прежде всего те мгновения, когда вел нас Юра по улицам родного Гжатска, и люди приветствовали его. А улицы были украшены флагами, как в самый главный праздник.

В парке был митинг. Выступали вслед за Юрой многие. Смотрю – недалеко от трибуны Лев Михайлович Беспалов стоит, Юрин школьный учитель по физике, какие-то жесты делает. Слов его я не расслышала, а Юра разобрал, закивал:

– Обязательно приду! В школе обязательно буду! А как же?!

Очень уважал Юра своего учителя, в книге «Дорога в космос» писал о нем: «Кто знает, не встреть я его, и, может быть, не был бы космонавтом. Это так важно – с детства определить свой дальнейший жизненный путь и идти по нему, не сворачивая в сторону. Лев Михайлович привил мне любовь к физике и точным наукам, познакомил с творчеством К. Э. Циолковского».

После митинга в парке мы пошли домой. Подходим к дому, а там еще одна машина стоит. Юра говорит:

– Ну вот, все в сборе!

– Кто все? – спрашиваю.

– Сейчас увидишь! – А сам улыбается: понимаю – сюрприз приготовил.

Так оно и было. Накануне Юра попросил отправить машину в Клязьму за всеми родными, а им написал письмецо. Ту записочку-приглашение Надя мне вместе с остальными Юриными письмами передала. Я ее сейчас нередко перечитываю. Коротенькая она, написана в то время, когда сына отовсюду приглашали на различные встречи. Мог бы он закружиться, позабыть своих. Но нет. В записочке все родные поименованы, никто не забыт:

«Здравствуйте, т. Маруся, т. Оля, Саша, Надя, Вова, Галя! С горячим приветом к вам Гагарины. Только сегодня решилось, что завтра еду в Гжатск. Лиде звонил, но ее на работе не застал. Если можете, выезжайте в Гжатск, эта машина прислана за вами. Я уезжаю туда раньше, буду ждать вас там. Можете заехать за Юрой и Лидой. Получилось все очень быстро и поэтому такая спешка. Очень жду вас в Гжатске. До свидания. С приветом Юра, Валя, Леночка и Галочка Гагарины. 16.06.61 г.».

Подошли все к дому, тут Саша и говорит:

– Товарищи! Предлагаю всем сфотографироваться.

Кто-то из организаторов стал торопить: время! Но Юра возразил, что у нас издавна так повелось – важные события запечатлевать. Стали фотографироваться разными группами: то Юра с родителями, то Юра и «три сестры», как нас назвал Саша, то Юра с семьями братьев, с племянниками. Под конец все мои дети. Зою Юра поставил рядом с собой. Я отошла в сторонку, залюбовалась ими: хорошие все-таки у нас с Алешей ребята выросли, дочка пригожая...

Вечером обновили новый дом. За праздничным столом собралась вся наша семья: Зоя с Димой, их дети Тамара и Юра, Валентин с Марией и девочками Людой, Галей, Валей, Борис с Азой. Вот главе стола Юра посадил нас с отцом:

– Новоселам – почетное место!

Новоселье было веселое, лучезарное. Вечером по радио передавали Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении многих рабочих, конструкторов, ученых, руководящих инженерно-технических работников за успешное осуществление первого в мире космического полета. Сто два человека стали Героями Социалистического Труда, семь из них – дважды, а шесть тысяч девятьсот двадцать четыре человека награждены были орденами и медалями Советского Союза.

Я слушала Указ, и мне открылась грандиозность труда, результатом которого был первый полет в космос. Сколько же людей трудилось, коли одних награжденных более семи тысяч!

Юра поднялся очень торжественный и предложил тост:

– За выдающихся ученых, за умнейших инженеров, за самоотверженно трудившихся советских рабочих, за испытателей техники, за всех-всех, кто готовил дерзкий полет, кто доверил мне плод своего ума и труда, своих мечтаний.

Все за столом последовали Юриному примеру и встали.

По телефону Юра связался с редакцией газеты «Правда», попросил передать от своего имени, от имени родителей и земляков сердечные поздравления всем награжденным.

Утром он «попросился» на рыбалку, пошутил, что все-таки имеет право на отдых. Я-то думаю, что дело было не в этом. Просто хотел он показать приехавшим с ним из города наши смоленские места, которые очень любил.

В школу Юра пошел на другой день. Вначале подошел он к старенькому двухэтажному дому на Советской, где располагались их классы в послевоенное время, постоял, посмотрел, затем повернул к новой школе.

Лев Михайлович рассказал мне потом о встрече. Сын вошел в школу, как положено, снял фуражку. Молоденькая учительница обратилась к нему:

– Юрий Алексеевич!..

Хотела продолжить, но Юра очень мягко ее поправил:

– В этих стенах я не Юрий Алексеевич, а как был – Юра, Юрка.

Обошел он все классы, посидел за партами, с интересом послушал учителей, расспросил об их жизни, рассказал о себе. Потом Юра в школьном дворе посадил лиственницу, напомнил: «Мы каждый год сажали, восстанавливали изуродованные фашистами леса. Пусть это дерево растет в знак мирной победы советского народа».

В книге записей, которая была приготовлена к этому дню, записал: «Очень рад побывать в родной школе. Сердечное спасибо всем преподавателям за их труд, который они вложили, воспитывая и обучая меня. Желаю всему педагогическому коллективу самых больших успехов в воспитании и обучении нового поколения советских людей».

В Клушино поехали на нескольких машинах. Юре хотелось, чтобы все вместе мы побывали в дорогих нам местах. Ехали. Сияющими глазами смотрел он вокруг, приговаривал:

– Хорошо-то как! Красиво у нас на Смоленщине!

В своей книге он так написал об этой встрече с родными местами: «И вот они, милые моему сердцу раздольные края. Глубокая и прохладная река Гжать, опушенная метелками камыша, рощи и перелески, полевые дороги среди цветущей ржи и льна, смугло-золотые вальдшнепы и цоканье соловьев. Все как в детстве. Только добавились высоковольтные линии электропередачи, да больше стало на дорогах машин, да еще, пожалуй, масса новых домов».

В деревне нас уже ожидали. Сколько же народу собралось! У каждого дома останавливался Юра, потому что людям хотелось поговорить с ним, а ему – порасспросить односельчан.

У большого дома в центре деревни окликнула его старая женщина, лукаво на него поглядела:

– Ну, Юрушка, бога-то там не видел?

– Не видел! – Юра эдак головой качнул.

А она ему:

– А меня-то небось не помнишь!

Все вокруг затихли, а Юра нагнулся к ней, отвечает:

– Да как же могу я вас, Вера Дмитриевна, забыть? Часто с благодарностью вспоминаю. Не только я – уверен, что и другие школьники сорок третьего.

Это была та самая Клюквина, в доме которой на третий день по освобождению стала заниматься школа.

Услышала Вера Дмитриевна Юрины слова и прослезилась. Глаза платком утирает, приговаривает:

– Спасибо, Юрушка, уважил!

Спустились мы на наш край. Остановились на том месте, где дом наш когда-то был. Юра и говорит:

– Мам! Пройдем к землянке.

Землянка-то тогда, конечно, обвалилась, яма от нее осталась – примета. Подошли мы. Сколько мыслей пронеслось в голове! О войне, о горестях, о мире, о победах. Юра меня понял, обнял, говорит:

– Ну теперь-то все хорошо!

– Хорошо, Юра!

...Время нашей встречи подходило к концу. Теперь у Юры дни были расписаны. В этом расписании встречались названия других стран, о которых мы раньше только в газетах, книгах читали, в кино их видели.

Юра успокоил:

– Бывать буду часто.

Обещать-то он обещал приезжать, но я опасалась, что трудно Юре будет это сделать, раз так много у него разъездов. Но опасения были напрасными. Юра понимал, что нам будет очень не хватать его, да и сам скучал. Едва выдавался свободный день – являлся погостить. Хотя не так часто, как ему и нам хотелось.

А вот писем его мне стало недоставать. Телефонный разговор отзвучал – нет его. Письмо же можно читать-перечитывать...

...Сейчас часто читаю Юрины книги, статьи. Встречаются там упоминания о доме, детстве, семье, родителях – они как привет из далекого далека, от родного моего мальчика.

Земные пути

Мы с Алексеем Ивановичем так и не смогли привыкнуть к славе сына. Умом-то я понимала, что стал он человеком знаменитым, а все-таки как-то необычно, что многое из его жизни известно, что люди интересуются не только его работой, но и домашними делами. Как будто он все время на сцене находится и виден всем.

Говорить мы об этом с Алексеем Ивановичем не говорили, но знаю – он тоже задумывался над особым положением Юры. Поняла я это по одному случаю. Когда у нас в городе ремонтировалась пекарня и хлеб привозили из района, машина иногда задерживалась, возникали очереди. Как-то захожу в магазин, а там как раз хлеб только-только привезли, народу полно. Стала я в конец очереди, а тут одна женщина и говорит:

– А что, Гагарина, тебе, что ль, без очереди не отпустят?

Сказала не то что зло, а вроде бы с подковыркой. Люди-то ведь разные бывают! Я отвечаю:

– Отпустить-то отпустят, но вдруг, хлеб перед тобой кончится, ты и скажешь, что Гагарина мой хлеб взяла, да еще без очереди. Нет, не хочу, чтобы имя наше трепали. Постою – мне нетрудно.

Домой пришла, на сердце как-то неуютно. Случай вроде пустяковый, а тревожит, как заноза. Алексею Ивановичу рассказала. Он прежде успокоил:

– Нюра, ну что ты на такое внимание обращаешь? Небось другие-то ее одернули?

– Конечно.

Потом уж какое-то время прошло, он и говорит:

– Нюр! Ты бы это Юре рассказала. Имя-то не говори, не жалуйся. А пусть поймет, пусть знает.

И замолчал. Я тоже об этом же думала.

Когда Юра приехал, как бы между прочим пересказала. Он послушал, засмеялся:

– Воспитательное значение притчи понял. Не беспокойтесь! Я тоже не допущу такого, чтобы имя наше – как ты, мама, выразилась – трепали. Но... что у вас с хлебом?

Мы объясняем, а он построжал, брови сдвинул, говорить стал даже резче:

– Как это – очереди? Давно пекарня на ремонте? А что же мне ничего в исполкоме не сказали? Надо решать! Подождите!

Оделся. Ушел. Возвратился часа через два, улыбается:

– Ну вот, все в порядке. Я как-никак у вас депутат. Мне до всего дело.

Такие дела решал, а вот по дому помогать не удавалось. Бывало, только начнет какую-нибудь работу – забор поправлять, картошку сажать или копать, огурцы полоть или поливать – глядишь, кто-то из городских руководителей идет, вопросы важные нужно обсудить, Юра улыбнется:

– Мам! Освобожусь – помогу.

Но какое там – освобожусь! Идут и идут люди. Я вижу, ему домашними делами хочется заняться – физический труд он всегда любил, да другие заботы к себе требуют.

Нам не то обидно, что Юра не помог, а то, что побыть-то одним почти что не удавалось. Может, Юру такое положение тоже немного утомляло, только он никогда такого не сказал – ни словом, ни намеком. А кто приходил, никогда его неудовольствия не чувствовал, потому что не было его. Усталость, может, и была. Я думаю, Юра потому и к охоте пристрастился, что порой одному хотелось побыть. Ему как-то Алексей Иванович сказал, что охота – это вроде бы барство. Но Юра возразил:

– Подумать человеку тоже нужно. Природа к этому располагает.

Но эти замечания так, к слову. Юра приезжал обычно энергичный, подтянутый. Так и вижу: быстро выходит он из машины, несколько шагов, и он уже в доме. Глянешь – важный военный, улыбается – мой Юра, прежний: простой, ласковый, заботливый. А он уж подарки достает, да все нужное, желаемое. Значит, внимательный, присмотрелся, кто в чем нуждается, кто чего хочет,– отец, я, Зоя. А уж племянниц да племянника игрушками, сластями порадует.

Сам по дому, огороду ходит. Все обсмотрит, новое оценит, слово обязательно скажет:

– Абажур, мам, красивый. Или:

– Вот как Зоина клубника выросла, аи да ягоды!

А нам уж не терпится поговорить, о семье узнать, если он без Вали и девочек приезжал, о поездках послушать. Конечно, как каждой матери, угостить его хочется своим, домашним обедом.

Юра в дом пройдет – тут уж обычно вся семья собиралась, китель снимет, за стол сядет и эдак радостно-удивленно скажет:

– Щи! Ох, здорово как! Как я, мама, твои щи люблю!

 Зоя накрывает, заметит:

– Между прочим, я их готовила.

– И твои всегда вкуснющие!

А мы уж расспрашивать начинаем. Половина времени уходила на рассказы о его поездках по свету. Раз он даже шутливо посетовал:

– Мало мне пресс-конференций за границей, так приходится родным отвечать на многочисленные вопросы.

Но вместе с тем не поделиться с нами он не мог. Был полон впечатлениями, мыслями, наблюдениями.

В скольких же странах он побывал! Финляндия, Англия, Польша, Куба, Канада, Венгрия, Индия, Цейлон, Афганистан, Египет, Гана, Либерия, Греция, Кипр, Австрия, Япония, Дания, Франция, Мексика, Швеция, Норвегия... Разные были встречи. Юра встречался и беседовал с рабочими, королями и королевами, студентами, журналистами, крестьянами, учеными, миллионерами, летчиками, артистами.

У нас никогда не возникал разговор о значении этих поездок. Но вот припоминается прежде всего, как Юра рассказывал об Австрии. Посетил он небольшой городок Маутхаузен, который сейчас известен миру тем, что возле находился фашистский концентрационный лагерь. В знак памяти, для предостережения всем людям сохранили это место. Высокая, сложенная из серого камня, обвитая колючей проволокой стена. В «лагерь смерти» привозили борцов против фашизма, и мало кто вышел живым из его ворот. Высятся сейчас там памятники погибшим. На большой мемориальной доске, установленной у ворот, выбит длинный перечень загубленных в лагере людей.

Юру так поразили тогда эти цифры горя, что он записал их, прочитал нам, рассказывая о лагере. С июня 1938 года по май 1945 года здесь было замучено фашистами 122 767 узников. Из них граждан СССР – 32 180 человек, поляков – 30 203, венгров – 12 923, югославов – 12 870, чехов – 4473, немцев-антифашистов – 1500, австрийцев-антифашистов – 235... От рук гитлеровских палачей тут погибло 8204 француза, 6502 испанца, 5750 итальянцев, 3700 греков, 742 бельгийца, 178 голландцев, 77 норвежцев, 34 американца, 19 жителей Люксембурга, 17 англичан. И еще 3160 человек, не имевших подданства. В этом лагере был зверски замучен видный советский ученый, генерал Д. М. Карбышев, не согласившийся ни за какие посулы продать свои знания гитлеровцам.

Тот Юрин рассказ мне как-то особенно запомнился. Сидели мы за столом: Юра, Алексей Иванович, я, Зоя – она ради Юриного приезда все домашние дела бросила, пришла. Конечно, тут же прискакали внуки – Тамара и Юрик. Сын говорил негромко, а как до описания издевательств фашистов над людьми дошел, голос его вовсе как бы прервался. Встал он, к окошку отошел... Я чувствовала, что ему виделись дни оккупации, издевательства фашистов над нашей семьей, над Бориской, над нашими соседями, над советскими людьми. Знала, что думалось ему об участи угнанных тогда в неволю Валентина и Зои.

Постоял немного, успокоился, сел рядом с Зоей и приобнял ее. Сурово, сдержанно произнес:

– Какое счастье, что наш народ выдюжил в этой ожесточенной борьбе с врагами человечества, что он наголову разгромил фашистов и тем самым дал нам, молодому поколению советских людей, возможность жить такой богатой творческой жизнью, летать в космос, строить коммунизм!

Юра не любил громких слов, стеснялся произносить их, но тут сказал:

– Я дал клятву, отдать все силы борьбе за мир. Все силы! Рассказать, доказать, что наша страна, от войны пострадавшая, делает все возможное, чтобы предотвратить новую войну.

Я поняла: Юрины поездки необходимы. Люди других стран убеждаются, как добра наша страна, если простой, очень простой человек становится героем. Что главное для нас – мир, коль даже военный летчик отдает себя для проведения научного дела. И еще... Только пусть никто не упрекает меня в нескромности, вывод этот не только мой.

Многие говорили, что улыбка Гагарина – лучшее доказательство наших мирных помыслов. Юра всегда был честным, смелым, отзывчивым. Это было написано на его лице.

Может, это была хорошая, убедительная иллюстрация к искренности наших заявлений о желании мира. Такую мысль я не раз слышала от людей авторитетных, знающих.

Враги разрядки – и те это, конечно, понимали.

В той же Австрии, рассказывал Юра, в один из дней его пребывания одна венская газета поместила заметку, где пыталась настроить читателей против визита советского космонавта. В ней с удивлением отмечалось: как же это так – офицер Советской Армии разъезжает по территории страны, да еще в военной форме?! А на другой странице та же газета сообщала, что якобы группа студентов Венского университета против приглашения Гагарина к ним на лекцию о космосе, что будто ректор поступил вопреки воле студенчества.

Но Юра поехал на встречу. Конечно, студенты приняли его горячо, слушали внимательно, вопросов задавали много. Никаких провокаций – если они даже кое-кем и готовились! – не допустили.

Простые люди его везде понимали. Потому что народы всей земли хотят мира, не хотят войны. Еще при посещении Маутхаузена Юра отметил, что на подходах к бывшему «лагерю смерти», на стенах домов в соседних селениях много надписей: «Мир», «Дружба», «Никогда больше фашизма!», «Никогда больше концентрационных лагерей!». Так мирные австрийские труженики, сами немало пострадавшие от фашизма, выражали свою подлинную волю.

Вспоминал Юра и другой случай в Австрии.

Однажды всем им пришлось ночью сделать короткую остановку в одной придорожной таверне. Народу там было очень много: туристы, шоферы грузовиков, лесорубы. Австрийцы узнали наших людей, тепло поздоровались с Юрой, Валей, сопровождавшими их товарищами. Один молодой лесоруб подошел к музыкальному автомату. Раздался отрывистый счет по-немецки: «Пять, четыре, три, два, один, ноль!», потом шум и грохот, как при запуске ракеты, и голос, похожий на Юрин, сказал по-русски: «Поехали!» Зазвучала веселая мелодия. Оказывается, это была очень популярная в те дни у австрийцев «космическая» пластинка под названием «Полет к звездам».

Лесоруб так своеобразно приветствовал советских людей. Ставили эту мелодию несколько раз. Все были довольны: и гости и хозяева.

Дружелюбие побеждает. Особенно когда встречаются труженики Земли. Юра щедро, не таясь, нес свои знания, свои впечатления тем, кто его принимал. Встречавшие дарили ему взамен свою теплоту.

В Гаване, когда самолет с делегацией приземлился, разразился тропический ливень. Аэродром сразу же залило водой. Но никто из встречавших – а их были тысячи – не сделал даже попытки укрыться от дождя. Генерал Николай Петрович Каманин, Юра, все прибывшие тоже вышли под ливень.

Вместе с Фиделем Кастро ехали от аэродрома к центру столицы в открытых машинах, а на обочинах и тротуарах выстроились тысячи и тысячи радостных людей, наших кубинских друзей.