Текст книги "Слово о сыне"

Автор книги: Анна Гагарина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Я оценила ее такт, ее умение ласковым словом напряженность снять. Алексей Иванович согласно покивал: «Так, так».

За праздничным столом собрались родные, друзья. Было весело, просто да легко.

Долго задерживаться они в Гжатске не могли. Валя торопилась на занятия в медицинское училище, Юра – к новому месту службы. До Москвы они поехали вместе, там должны были расстаться. Ненадолго. Вале до окончания училища оставалось каких-то полгода, а там она приедет в Заполярье, чтобы жить вместе с мужем.

Мне, расставаясь, Юра сказал:

– Мама, мы с Валей решили отпуск делить пополам, проводить и в Гжатске, и в Оренбурге. Поровну.

Так всегда и бывало.

Пока же мы получали письма из Заполярья. Юра прибыл к месту назначения под самый новый, 1958 год. Стояла полярная ночь. Предвидя мои беспокойства, он сообщил: «Мы, новички, пока не летаем. Ждем солнце. Овладеваем теорией».

Приехали они втроем, с Юрой были еще Валентин Злобин и Юра Дергунов. Юра погиб через год. Сын очень горевал о нем. А пока они вместе работали.

О службе Юра сообщал скупо, но я уже к этому стала привыкать. Однако поделился, что служит в лучшей части Заполярья, с богатыми боевыми традициями. А чтобы компенсировать сдержанность сообщений, подробно рассказывал о жизни. Писал, что, едва появилось солнце и настал полярный день, они стали ходить на рыбалку, ловить форель. По воскресеньям, захватив с собой баян, отправлялись в сопки. Много читал. Больше всего чувствовалось – ожидал приезда Вали. Окончив медицинское училище и получив специальность фельдшера-лаборанта, она прибыла в Заполярье в конце лета. Жить молодой семье вначале было негде, но безвыходных положений не существует. Молодые не унывали. Им предоставила свою комнату уезжавшая в отпуск учительница, потом нашлась комната в гарнизонном доме. Первое их семейное жилье. Они дружно обустраивали его, ремонтировали, готовили к зиме: напилили дров, заклеили окна. Юра сообщал, что они сблизились с семьей Бориса Федоровича Вдовина, заместителя командира эскадрильи. Жена его Мария Савельевна помогла Вале войти в жизнь военного гарнизона.

Жили они очень дружно. Вечерами Юра читал, Валя занималась хозяйственными делами. Общественную работу он не забросил: был редактором боевого листка, участвовал в самодеятельности (пел в хоре), занимался в вечернем университете марксизма-ленинизма. Товарищи приняли его кандидатом в члены партии.

Юра и Валя жили в ожидании важнейшего события. Юра, конечно, волновался, как его молодая жена перенесет роды. А пока – «Валя чувствует себя хорошо».

...В середине апреля отвез он Валю в роддом, а 17 апреля родилась у них девочка. Назвали ее Леночкой.

Впервые не смогла я принять из роддома внучку. Ждали мы приезда наших молодых с нетерпением. Письма от Юры приходили редко, даже не письма – записочки. Я его понимала: когда в доме появляется малыш, он поглощает все свободное время родителей. Приходят нелегкие заботы. Но какие же они приятные!

Молодые родители приехали летом. Накануне приезда Юра и Валя озабоченно сообщили, что девочка заболела фурункулезом. Взрослые темноту да стужу Заполярья выдерживали, а малышке трудно было справиться. Но я надеялась на солнышко, парное молоко нашей Зорьки, врожденные силы, которые родители передали девочке.

Зоя уже несколько лет как работала в детской больнице медсестрой. Хирург отделения Михаил Васильевич Фомин по Зоиной просьбе осмотрел девочку, определил, что нужно вскрыть гнойник. Операцию она легко перенесла, и дело сразу же пошло на поправку. К оренбургским дедушке и бабушке девочка уже ехала здоровенькая.

В тот приезд много у нас разговоров было о спутниках, о полетах космических ракет к Луне. Мы считали эти беседы естественными. Жгучий интерес к космической теме испытывали все советские люди, вечерами, случалось, высыпали из домов, следили за звездочкой спутника, бегущей по небосводу. Мы не замечали, чтобы Юра проявлял какой-то особый интерес к космосу. Обсуждал как все.

А он, вернувшись из отпуска в часть, подал рапорт о зачислении его в группу кандидатов в космонавты.

Накануне

Часто меня сейчас спрашивают, говорил ли нам Юра о подготовке к космическому полету. Нет, не говорил. Знали ли мы? Нет, не знали. Догадывались? Так ведь даже представить тогда было невозможно, что в космос полетит человек.

Перед самым 1960 годом Юра предупредил, что едет в командировку в Москву, возможно, ему удастся вырваться к нам на короткую побывку. Удалось. Он приехал в форме старшего лейтенанта, объяснил, что проходит медицинскую комиссию.

– Вот и хорошо,– сказал Алексей Иванович,– может, что неладно найдут, переведут с Севера, Леночка болеть не будет.

Юра засмеялся, как будто что-то уж очень остроумное услышал:

– Наоборот, папа. Если ничего неладного не обнаружат, тогда, может, переведут.

Все мои дети были в сборе: приехал Юра, возвратился из армии Борис. Но сердце рвалось к Вале, Леночке. Юра тоже переживал, как они без него справляются.

– Будем ждать перемен,– говорил Юра.

Уехал от нас. Возвратился в часть, а месяца через два – новое письмо: «Может, удастся побывать». Значит, опять вызывали в Москву. На этот раз приехал всего на несколько часов. Но нам, родителям, и такое свидание дорого. Юра рассказал, что снова проходил медицинскую комиссию, очень строгую, подробную, многодневную.

– Что ж они в тебе ищут? – спросил Алексей Иванович.

Юра уехал в ожидании каких-то решений. К дню своего рождения спешил он к своей семье, к жене, дочурке. Следом в полк пришел вызов. 11 марта Юра с Валей, Леночкой вылетают в Москву.

Теперь он жил в городе летчиков и парашютистов. Я приехала посмотреть, предложила внученьку взять к себе, пока очередь в ясли подойдет. Вот и снова малыш в доме. Как же приятно, покойно, когда беспокойная малышка топает по комнатам! Юра с Валей приезжали каждую неделю

О работе его было нам известно только одно: занят он от зари до зари, упорно учится, занимается спортом, проходит какие-то испытания. У военного летчика работа требует соблюдения тайны, так что мы не мучили сына вопросами.

Сейчас припоминаю: среди множества тем поднималась и о полете в космос живых существ. Слетали и возвратились на Землю в космическом аппарате собаки.

Однажды Зоя заметила:

– Так, пожалуй, и человек полетит.

– Полетит! – громко сказал Юра.

Алексей Иванович вступил в разговор:

– Ты, что ль, собрался?

Нет! Не было в этом вопросе никакого желания разузнать о Юриных планах. Алексей Иванович, как всегда, в разговоре постарался осадить, на его взгляд, нескромного человека. Хвастовство он не любил, никому его не прощал. В ответе сына ему послышалась, верно, нескромность, вот он и вмешался. Юра ему ответил:

– Поручат, и полечу.

– Тю-тю-тю, полетишь! – с укоризной передразнил Алексей Иванович.– Там ученый потребуется, не тебе чета.

Юра не обиделся, посмеялся. Алексей Иванович тоже был удовлетворен: воспитательную работу провел. Не подозревали мы, что сын намекает нам о своем будущем.

Летом Валя прислала телеграмму, что заболел ее отец. Как ни велико было Валино горе, она нашла силы подумать о муже.

– Мама! Я Юре ничего не говорю. У них в группе сейчас ответственные парашютные испытания. Не надо его волновать.

Валя уехала в Оренбург. Ивану Степановичу становилось все хуже. Он умер в июне. Валя сообщила об этом мужу только тогда, когда он из командировки вернулся. Я еще раз убедилась в чуткости своей невестки, порадовалась за сына. Что за испытания, что за группа, догадаться было невозможно.

16 июня 1960 года Юру приняли в Коммунистическую партию. Он серьезно готовился к космическому полету. Но об этом, повторяю, мы не знали. Я только чувствовала, что живет он каким-то ожиданием. Приезжал он, помогал дома по хозяйству, огород копал, окучивал картошку, пропалывал огурцы. И все так быстро, споро делал.

Приехали как-то они с Валей и Леночкой. Я Юру даже не узнала. Одет он был в темно-серый костюм, модный, дорогой. Очень он Юре шел, только непривычно мне было видеть его не в форме. Он ответил, что тоже не привык в гражданском ходить. Но я видела, хотелось показать обновку.

Привезли они тогда много фотографий об отдыхе в Клязьме, где были в предыдущее воскресенье. А фотографировал Саша Щекочихин – муж Нади (они в то время были в отпуске). Юра очень хвалил Сашины фотографии. Мне они тоже нравились и нравятся. А сейчас они тем более ценны, что Саше удалось сохранить многие встречи.

На ноябрьские праздники назначил наш младший сын свадьбу. После возвращения из армии он опять пошел на стройку, поднимал завод «Динамик». Захотел на нем работать, выучился на гальваника. На новой своей работе познакомился с милой, красивой девушкой Азой.

Юра и Валя приехали на свадьбу Бориса. Юра был весел. Шутил. Заводил всех на песни, на танцы. Обратился к молодым:

– Молодоженам принято желать счастья... Не знаю, правильно это или неправильно, но таков народный обычай. Я же хочу призвать Азу и Бориса быть мудрыми, терпеливыми, добрыми...– Юра говорил как бывалый семьянин, как старший напутствовал младшего.– Можно дать деньги взаймы, подарить радиоприемник, но никто не может подарить вам счастья, кроме вас самих. Так дорожите взаимным доверием, любовью, будущим... Поэт сказал: «Я люблю, когда в доме есть дети и когда по ночам они плачут». Я разделяю взгляды поэта. Вам желаю полного счастья!..

Командировки Юры становились все более частыми, все более длительными. Валя ждала второго ребенка, чувствовала себя не очень-то хорошо. Я приехала в городок. Возились с Леночкой. Она только училась говорить первые слова, была забавной, подвижной, шустрой.

Приближались Валины роды. А Юра отправлялся в очередную командировку и очень волновался, как жена будет без него. Попросил меня не оставлять Валю. Об этом и просить не надо! Но я ему сказала:

– Не беспокойся, сынок! Что нужно будет – передам и внука приму.

Я почему-то ожидала мальчика. А Юра, как и первый раз,– девочку. Отвезли Валю в роддом накануне женского дня. Все не могли уйти из приемной, ждали.

7 марта в семье Гагариных появилась еще одна девочка. «Обсудила» я это событие с Леночкой, сказала, что у нее будет сестренка, а она ответила: «Дя!»

Юра был переполнен радостью. И, как не был занят, когда бывал в доме (не в командировке), заботливо помогал жене, обихаживал дочек. Только по ночам Валя не допускала его к детям.

– Ты должен выспаться!

В начале апреля Юра уезжал в очередную командировку. Ничего особенного не заметила я. Он только настойчиво несколько раз повторил:

– Мама! Валю не оставляй!

Мы остались с Валей. Она была как натянутая струна. Я отнесла это за счет ее состояния.

Вдруг из Гжатска пришла телеграмма: Алексей Иванович тяжело заболел. Я не знала, как поступить. Валя стала уговаривать меня ехать к нему. Я все не могла решиться. Но Валя убеждала, что ей помогут все «наши», как выражалась она. В доме Юры тогда часто бывали его товарищи Алеша Леонов, Павел Романович Попович, Андриян Николаев, Валерий Быковский, Павел Иванович Беляев, Владимир Михайлович Комаров. С Германом Титовым они были, считай, соседями: жили в соседних подъездах, но балконы были рядом. Дружили и жены. Кроме Николаева и Быковского, все были женаты. Довод меня убедил. Я уехала в Гжатск, хотя на душе было неспокойно: не выполнила просьбу сына.

Алексей Иванович поправился. Он такой – ему чуть лучше, он уже за работу. Договорился помочь нашим клушинским по плотницкому делу. Я собиралась к Юре, Вале, малышкам.

Было это 11 апреля 1961 года.

Двенадцатое апреля

Встала я в ту среду по давней привычке рано. Надо было приготовить завтрак, отправить всех по делам: Алексея Ивановича в Клушино, Зою и ее мужа Диму – на работу, внучку Тамару и внука Юру – в школу.

Солнце вызолотило чистый небосвод, в воздухе пахло набухающими почками. Люблю я эту пору ранней весны! Все в природе ждет пробуждения – и ты живешь в ожидании. Осталось это чувство весенней радостной заботы со времен еще нашей крестьянской жизни, когда шла подготовка к севу. Бывало, прикидываешь, когда же сеять, сажать. Последний смотр устраиваешь.

Первым посадила завтракать Алексея Ивановича – ему раньше уходить, пока дорогу солнце не расхлябало. Сама с ним перекусила, чтоб уж потом на еду не отвлекаться.

Свой плотницкий ящик он еще с вечера приготовил, я поутру только в чистую тряпочку сложила обед: яйца вареные, хлеба, картошки.

– Ну я пошел, Нюра! – попрощался Алеша, а я вышла его проводить до калитки. Утренний ледок хрустко поскрипывал под ногами, я поглядела ему вслед – Алеша шел легко. Путь ему предстоял долгий – двенадцать километров, но нам знакомый. Сколько уж хожено-перехожено по этой дороге!

Разбудила, накормила, отправила и остальных. Дайка, думаю, избу теперь приберу.

Вдруг слышу, как кто-то стучится в дверь, дробно этак, нетерпеливо. Слышу – Мария, Валентинова жена, кричит:

– Мама! Радио включено? Мама! Вы что молчите?! Радио, говорю, включайте! Наш Юра...

Я к двери бросилась, отворяю, а сама ни жива ни мертва.

– Что?! Юра – что? Что с ним?

А она стоит тоже вся растерянная, толком объяснить ничего не может.

– По радио сообщение. Первый полет человека в космическое пространство. Юра наш – командир космического корабля.

Больше я ничего слушать не стала, накинула телогрейку и побежала на железнодорожную станцию. Не помню, как добежала. Одно только сверлило голову, скорее к Вале! Юра просил ей помочь! Вот он что имел в виду! Скорее к Вале, к их детишкам...

Уже на вокзале, когда билет взяла, чуть опомнилась: сообразила расписание посмотреть – оказывается, все поезда на Москву прошли, следующего обождать придется. Села – сижу. Себя оглядела и ужаснулась – несуразно одета: в халате, в домашних тапках, поверху телогрейка. Ну да ладно, возвращаться не буду, до городка как-нибудь доберусь, а там Валя свое пальто даст за Леночкой в ясли ходить. Еще чуть посидела, вспомнила, что сдачу в кассе с десятки не взяла, а встать, двинуться, чувствую, сил нет. Вдруг кассирша выходит, спрашивает:

– Кто тут сдачу с десятки забыл взять? Семь рублей десять копеек?

Я отвечаю, что, мол, растерялась. А рядом девушка на скамейке сидела, посмотрела на меня, спрашивает:

– Вам помочь?

– Нет. Все в порядке.

А сама сижу, жду – может, по радио что передадут. На вокзале громкая веселая музыка играет, но ничего не сообщается.

Отвлечься от своих мыслей все никак не могу: как он там, мой Юра? Что Валя сейчас делает? Что? Как?..

Пришел поезд, села, поехала. В окно смотрю. Вроде бы на станциях все смеются, но обмануться боюсь.

В Москву прибыли, вышла я на площадь у Белорусского вокзала – народу как в праздник, у многих в руках плакаты: «Ура Гагарину!» Люди смеются, кричат: «Приземлился! Ура! Прилетел!» Я заплакала и пошла в метро. Какая-то женщина спросила у меня:

– Бабушка, что с вами? У вас горе?

Я улыбнулась – у самой слезы рекой льются – и говорю:

– У меня радость!

Женщина засмеялась.

– У меня тоже. Знаете, человек поднялся в космос! Знаете?

– Знаю,– киваю,– знаю.

А она все говорит:

– Его зовут Юрий Гагарин. Запомните!

– Запомню, милая, запомню...

Спустилась в метро, доехала до Ярославского вокзала. Оттуда электричкой до городка.

В Юрину квартиру вошла, а там народу полно. Несколько военных порядок стараются установить, призывают:

– Товарищи корреспонденты! Просим дать семье Юрия Гагарина отдых. Просим всех уйти.

Распорядители обрадовались, что я приехала. Они уже и в Гжатск звонили, просили всех родных в городок отправить, а родителей космонавта не было дома. Организаторы взволновались. Мы же с Валей сразу занялись девочками. Приход незнакомых людей их растревожил. Мы успокоили, уложили маленьких. Да и Вале необходимо было передохнуть – она ведь Галочку еще кормила.

Распорядители это понимали, организовали отдых, сообщили, что скоро всех родных привезут сюда из Гжатска. Тут только я сообразила, что Алексею Ивановичу нелегко будет весть передать. Подсказала, каким путем он пошел, но тут же прикинула: он уже в Клушине, там и искать его надо.

Пришел полковник, передал слова Юры, что он чувствует себя хорошо, ждет встречи с родными.

В подъезде поставили дежурного, чтобы не пускал посторонних. Семье дали отдых – стало полегче.

Поздно ночью из Гжатска приехали Алексей Иванович, Валентин, Зоя, Борис с Азой. Спать долго не ложились: все обменивались впечатлениями. Каждый рассказывал, как услышал новость.

Валя поделилась, что сразу же после сообщения о полете к ней приехал корреспондент «Комсомольской правды» Василий Песков и попросил разрешения сфотографировать жену и дочерей первого космонавта Земли. Она разрешила. Скоро в квартире стало тесно от газетчиков, журналистов, соседей, знакомых. Валя не успевала отвечать на вопросы, очень устала.

– А ты где услышал? – спросила я Алексея Ивановича.

– Сказали мне еще на перевозе, только я значения не придал, посчитал, что совпадение,– ответил Алексей Иванович.

Вышел ведь он рано-рано из дому, по холодку шагалось легко, дорога была ровная, морозом вымощенная. Нравилось и мне вот так ранним утром ходить. Алеша, знаю, тоже раннюю дорогу предпочитал. Представить красоту такого вот пути можно только по весне, когда деревья еще не проснулись от зимней спячки, соки копят, вот-вот отойдут. Рыжие космы прошлогодней травы перепутались в канавах и на пригорках, в небе – сине до пронзительности, солнечный свет будто растворен в небе золотой дымкой, а невидимая птаха уже голос подает в вышине.

Мы, деревенские жители, как-то не привыкли о красоте окружающей говорить. Наши мужчины вовсе такого не скажут. Но видят, замечают не меньше городских.

Скоро дошел Алексей Иванович до села Ашкова, перед Трубином миновал речку, а там-то перевозчик знакомый спрашивает:

– Алексей Иванович! Не твой ли сын сейчас в космосе летает? Сообщение ТАСС по радио передали.

Алеша расспрашивать стал, тот и рассказал, что услышал:

– Сказали, пилотирует майор Гагарин.

– Нет, не мой сын. Мой – старший лейтенант.

– Так имя-отчество тоже совпадают: Юрий Алексеевич.

– Мало ли на свете Гагариных Юриев Алексеевичей? – Поднял Алексей Иванович свой плотницкий ящик и зашагал в Клушино.

Еще час пути оставался. Дошел, а в родном селе, кажется, все на улицу высыпали. Соседка Белова подбежала:

– Дядь Лексей, слыхал? Юрка-то, видать, твой... По радио сейчас говорили.

Он с укором посмотрел на людей:

– Да опомнитесь! Мой-то Юрка старший лейтенант...

Но его перебили, каждый радостно кричал, втолковывал:

– Все, все совпадает! Гагарин, Юрий Алексеевич, родом из Клушина Смоленской области. Он! Наш! Клушинский.

Пробился через толпу председатель колхоза:

– Алексей Иванович! Зайдите в правление. Из горкома партии просили позвонить.

Секретарь горкома сказал, что звонили из Москвы, есть распоряжение всем родным собраться в городке. Горком высылает за ним машину. Алексей Иванович мысленно прикинул обратный путь, представил, как солнце растопило ледок.

– Не пройдет машина,– ответил.

– Трактор отрядим. Ждите,– посоветовал секретарь.

– Ждать я не могу. Пойду навстречу.

– Да подождите же...– настаивал секретарь.

Но и Алексей Иванович упорствует:

– Товарищ секретарь, я наши дороги знаю. Трактор того... тоже не скоро подойдет.

Председатель колхоза выделил Алексею Ивановичу лошадь, сопровождающего, верхами они добрались до реки. Обратная дорога была неузнаваема – весна буйно растапливала лед.

Трактор уже ждал его за переправой, у Ашкова пересел в «газик». Домой он приехал изрядно измученный: шутка ли, в его шестьдесят проделать без отдыха такое путешествие.

В избе толпились знакомые и незнакомые люди. Корреспонденты обступили Алексея Ивановича:

– Расскажите, как рос Юра, каков он?

– Обыкновенный мальчишка,– ответил он на вопрос.– Обыкновенный хороший мальчишка. Хороший сын, добрый отец.

Но журналистам этого было недостаточно, они все выспрашивали, выпытывали.

Поздним вечером секретарь горкома партии остановил всех спрашивающих, распорядился прекратить интервью, рассадил родных в машины и отправил в городок.

Послушала-послушала я Алексея Ивановича и укорила:

– Твой характер, Алеша, тебя наказал. Подумать даже не решаешься, что дети наши что-то особенное совершить могут. От Трубина мог повернуть назад. А ты... «Не мой сын, не мой сын. Совпадение!» Вот и месил попусту грязь.

Алеша посмотрел на меня. Глаза у него были усталые.

– Лучше, что ли, было бы, если бы не наш Юрка полетел, а я уже козырем ходил: я – Гагарин, я – Гагарин! Сама, Нюра, не такая, а меня укоряешь. Что по грязи шагал – трудность вовсе небольшая. Нам с тобой и не такое пришлось вынести. А начнем сейчас выставлять – с кого Юрке пример брать? Его и так со всех сторон расхваливают, голову закружить могут.

Что ж, Алексей Иванович был прав.

Следующий день прошел в хлопотах. Утром нам принесли пригласительные билеты на торжественный вечер в Кремле 14 апреля. Алексею Ивановичу вручили конверт с надписью: «Гагарину А. И. с супругой». Он на меня поглядел и головой покачал:

– Супруга! – слово ему показалось торжественным.– Вы в чем же в Кремль идти собираетесь, супруга?

Я обомлела. Стала прикидывать, успею ли до Гжатска и обратно обернуться. Но распорядитель встречи понял, предупредил:

– Предусмотрели. Начальством выделены деньги на экипировку. Скажите размеры, перечислите, что нужно.

Мы запротестовали, но он очень твердо отрубил:

– День предстоит волнительный. Берегите силы.– И добавил очень мягко, улыбнувшись мило, по-сыновнему: – Неужели думаете, не хватит средств, чтобы вы достойно смогли сына встретить? Так, чтобы никто из посторонних страну нашу в жадности не упрекнул?

Согласиться было нелегко. Ни разу не пользовались мы тем, что нами не заработано. Но выхода не было: времени было в обрез. День 14 апреля был расписан по минутам.

Еще до отъезда из городка нам принесли газеты с Указами Президиума Верховного Совета СССР.

Когда я оставалась одна, то брала в руки газету:

«За осуществление первого в мире космического полета на корабле-спутнике «Восток» присвоить звание «Летник-космонавт СССР»гражданину Советского Союза летчику майору ГагаринуЮрию Алексеевичу».

И тут же:

«За героический подвиг – первый полет в космос, прославивший нашу социалистическую Родину, за проявленные мужество, отвагу, бесстрашие и беззаветное служение советскому народу, делу коммунизма, делу прогресса всего человечества присвоить звание Героя Советского Союзас вручением ордена Ленинаи медали «Золотая Звезда»первому в мире летчику-космонавту майору Гагарину Юрию Алексеевичу и установить бронзовый бюст Героя в городе Москве».

Неужели это о нашем с Алешей сыне написаны эти высокие слова?! Неужели имя нашего сына известно всем советским людям?! Неужели это он Герой Советского Союза?!

Он – тот самый мальчик, который шевельнулся у меня под сердцем в начале тридцать четвертого, тот самый, который далеким мартовским днем в половине шестого дня впервые подал голос «у-а», тот, который спустя неделю лежал у меня на руках – крохотным теплым и беззащитным кулечком – всю долгую дорогу, пока вез нас Алеша из Гжатска в Клушино. Картины, впечатления, воспоминания сменяли друг друга. Да, тот! Но поверить было непросто.

На машинах приехали мы во Внуково, куда ожидался прилет самолета с Юрой. Сколько же было здесь людей! Лица у всех радостные, будто у каждого праздник. Почему «будто»? Разве каждый из нас не гордился успехами советского человека?! Нас переполняли волны счастья, когда вернулся из своего полета экипаж Валерия Чкалова, когда совершили подвиги Алексей Стаханов, Паша Ангелина, Иван Кривонос. В сердцах советских людей заложена особенность – гордиться делами соотечественников.

Нам помогли найти удобное место. Окружающие, едва узнав, что тут остановились родные Юрия Гагарина, старались устроить нас получше. Долгие минуты ожидания прервались гулом приближавшегося самолета. Сколько раз потом я видела по телевидению, в кинохронике моменты встречи, подробно запечатленные кинооператорами. Но в тот день, 14 апреля, все события были подернуты дымкой волнения. Кто-то меня спросил позже, видела ли я, что у Юры на ботинке развязался шнурок. Ничего я не видела. Смотрела только в лицо сына, не могла продохнуть от волнения.

Прошел он по красной ковровой дорожке, отдал рапорт руководителям партии и правительства, шагнул в нашу сторону, обнял Валю. Мне жаждалось одного: прижать его к груди материнскими руками, сердцем ощутить – вот он, живой и невредимый, родной мой мальчик! Сын обнял меня, ласково прошептал:

– Мама, не плачь, все позади, Мама, я тут...

Мы поехали на Красную площадь. Юра стоял в открытой машине, люди кричали, поздравляли его, а он улыбался в ответ. Не знаю, как я пережила эти моменты гордости и счастья!

Потом шла демонстрация москвичей по Красной площади, они приветствовали Юру, стоявшего на самой главной трибуне нашей страны, он отвечал на приветствия. Я любовалась сыном, видела, что улыбка его добрая, открытая, взгляд прямой, честный. Я гордилась материнской гордостью. Радость было скрыть невозможно.

Долго шли колонны – вроде бы вся Москва хотела пройти через Красную площадь.

После демонстрации нас проводили в Кремль. Один из руководителей Коммунистической партии предложил:

– Давайте-ка пообедаем в тишине! Люди вы застенчивые, робкие, на приеме, пожалуй, голодными можете остаться...

В уютной комнате был накрыт стол, подали вкусный русский обед. Мы стали расспрашивать Юру, но он сказал, что прежде должны ответить на его вопросы: «Как себя чувствуют девочки? Есть ли у Вали молоко? Почему не видно племянников Тамары и Юры, Валентиновых дочек?»

Расспросил и о сестрах моих, своих двоюродных сестрах, Володе. Мария в те дни лежала в больнице с сердечным заболеванием. Юра сказал, что съездит проведать.

Девочки его чувствовали себя нормально, их опекали в эти дни медицинские работники. Семью разместили в Доме приемов – там девочки ждали свидания с папой.

– Как же я соскучился! – сказал Юра.

Валя, отвечали дальше, справляется со своими материнскими заботами, племянники по общему решению оставлены в Гжатске.

Впечатления Юры от первого космического полета сейчас хорошо известны по прессе. Но 14 апреля рассказы его были внове, говорил он о еще неизвестном. Слушали его, боясь пропустить самую малость из сказанного.

Валя сидела рядышком. Я заметила, как время от времени она дотрагивалась до Юриной руки, будто проверяя, тут ли он, живой ли. Я ее понимала. Юра рассказывал всем, но иногда у него прорывалось: «Помнишь, Валя?»

Он всегда хорошо рассказывал – просто, доходчиво, слова находил очень точные. Так и тогда. Я сама словно его глазами увидела бархатную, глубокую черноту неба без солнца, колючее и незнакомое сияние звезд, Землю нашу со стороны круглым шариком, выплывающее солнце, яркое и могучее. Он рассказывал о невесомости, о состоянии, которое до сих пор никто из живущих на земле людей не ощущал.

– Чувствовал себя превосходно,– говорил Юра.– Просто все стало легче делать. Ноги, руки ничто не весят, предметы плавают по кабине. Да и сам я не сидел в кресле, а вдруг плавно вроде бы выплыл из него и завис на ремнях. По отработанной на земле программе я стал есть, пить – никаких неприятных ощущений или последствий. Стал писать – почерк ничуть не изменился, хотя карандаш как-то необычно легко шел по бумаге, да и рука была как не своя – веса ее не ощущал, но управлялась легко. Состояние непривычное, а предметы будто живые, как в детском стихотворении о Мойдодыре,– вдруг убегают от тебя. Приходится сосредоточить внимание на том, что на земле привычно. Надо не забывать крепко держать блокнот, ручку, тубы с завтраком. Отпустишь – они станут плавать по кабине.

Он подробно рассказывал о своих ощущениях при взлете и приземлении.

– Юрк! Скажи – страшно было? – спросил отец.

– А ты как думаешь?! Когда корабль вошел в плотные слои атмосферы, загорелась обшивка. Ты сидишь в самом центре пекла, а за щитками иллюминаторов бушует тысячеградусное пламя. Но... я был абсолютно уверен, что все будет в порядке. Я верил в нашу технику. Иначе Главный конструктор не дал бы согласие на полет человека.

Мы стали вспоминать различные события, эпизоды, смеялись, сопоставляя Юрины слова тех предполетных дней с тем, как мы на них реагировали. Юре же особенное удовольствие доставило, когда мы ему рассказали об отцовском недоверии, что в космос может полететь именно он, его сын. А уж когда узнал, что отец даже сообщению ТАСС не поверил, Юра вовсе развеселился. Отец тоже смеялся, повторял:

– Я говорю: нет, не мой сын, мой Юрка – старший лейтенант, а этот – майор...

Юра рассказывал о любопытных совпадениях. Оказывается, приземлился он на саратовской земле, примерно в тех местах, где начинал летать шесть лет назад курсантом аэроклуба. Первым ориентиром, который увиделся ему, была Волга. Он сразу узнал великую русскую реку – над ней он делал свои первые полеты под руководством Дмитрия Павловича Мартьянова. Как же Юре было приятно, что на другой день он встретился с Дмитрием Павловичем, который по-прежнему работал в Саратовском аэроклубе и прилетел к своему курсанту на встречу.

А первыми, кого Юра увидел на земле, были жена лесника Анна Акимовна Тахтарова с внучкой Ритой. Здесь Юра прервал рассказ замечанием: «Твоя тезка, мама!»

Женщина и девочка стояли около пятнистого теленка, с любопытством смотря на Юру, потом нерешительно направились к нему. Заминка их была понятна: одет-то он был в непривычную одежду – оранжевый скафандр.

– Неужели из космоса? – спросила Анна Акимовна с сомнением в голосе.

– Представьте себе, да! – ответил Юра.

Потом прибежали механизаторы с соседнего полевого стана, окружили Юру, обнимали его. Подъехала машина с солдатами и офицером, которые тут оказались случайно. Они-то и передали Юре, что – он майор.

Юра воспроизводил свои, их жесты, картина вставала как живая.

Обед закончился. Наступил акт вручения наград. Мы все прошли в зал. Наступила тишина, и в ней торжественно и тепло звучал голос Председателя Президиума Верховного Совета СССР Леонида Ильича Брежнева, читавшего Указы. Он прикрепил награды на грудь Юрию, по-отечески улыбнулся в ответ на слова сына о готовности выполнить любое задание Родины.

В большом зале, куда все перешли после награждения, Юра сразу подошел к группе людей постарше его возрастом, что-то очень уважительно сказал им. Несколько человек отделились, приблизились к нам. Познакомились. Пошел общий разговор.

...В январе 1966 года после похорон Сергея Павловича Королева Юра приехал в Гжатск убитый горем, посеревший. До этого дня он часто с восхищением и преклонением рассказывал о Главном конструкторе космических кораблей, о его таланте, силе воли, оптимизме, доброте. Называл его как все – Сергей Павлович, СП, Главный. Произносил имена уважительно, с теплотой.