Текст книги "Слово о сыне"

Автор книги: Анна Гагарина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Сотни тысяч человек собрались в большом парке в индийском городе Бомбее, чтобы повидаться с первым космонавтом планеты Земля.

В Египте в знак признания огромных заслуг советской науки и техники в освоении космических просторов Юре вручили высшую награду страны «Ожерелье Нила», передали на вечное хранение золотые ключи от древних ворот Каира и Александрии. В Либерии одно африканское племя избрало его почетным вождем, ему сказали, что совет вождей доверяет мудрости советского человека.

На острове Кипр, где немало английских военных баз, выступавшие на митингах киприоты особенно горячо говорили о мире, о необходимости за него бороться, пускали в небо стаи голубей. Президент республики архиепископ Макариос, по словам Юры, был энергичным, живым человеком с умными, добрыми глазами. Он расспрашивал Юру о подробностях космических полетов, заинтересозался книгой «Утро космической эры».

Бывало, поручали Юре и деловые переговоры, которые неизменно заканчивались успешно, к удовольствию обеих сторон.

Почему?

Юра объяснял так: может быть, дело в том, что он не знал дипломатических, внешнеторговых правил, а считал, что в откровенном разговоре многое можно выяснить, конкретно о чем-то договориться. Вот и договаривался. «С заданиями справился»,– как он сам оценивал свои деловые встречи.

...Немало пришлось сыну поездить и по нашей стране. Его приглашали, рассказов его ждали, надеялись на его подсказку, помощь.

Трудно припомнить да и перечислить те места, где он только не побывал: Ленинград, Красноярск, Калуга, Рязань, Краснодарский край, Оренбург, Саратов, Ташкент, Подмосковье, Смоленск, Комсомольск-на-Амуре, Ростовская область. Каждая встреча, каждая поездка приносила много волнений и впечатлений.

Часто обращался Юра мыслями к встрече с Михаилом Александровичем Шолоховым. В станице Вешенской Юра был в одно время с группой молодых писателей. Потом не раз вспоминал ту или иную деталь этой встречи, реплики Михаила Александровича, его замечания, оценки. Юра преклонялся перед гением Шолохова, его мудростью, простотой, смелостью и принципиальностью человека и коммуниста. Говорил, что все мы можем гордиться им.

Это все была та часть жизни сына, о которой было известно, которая была открыта взорам. О поездках сообщала печать, о различных встречах печаталось в журналах, газетах, беседы передавались по радио и телевидению.

Но была и другая часть его жизни...

День за днем

Шестого августа 1961 года было передано правительственное сообщение о начале полета корабля «Восток-2», пилотируемого Германом Титовым. Наша семья следила за полетом с волнением, переживая за Германа, как за родного. Я близко познакомилась с Юриным соседом еще до полета сына, оценила мягкость, предупредительность, интеллигентность Германа. Мне, как жене и матери, нравилось его отношение к Тамаре, детям. Всей душой желали мы ему успехов в полете, поэтому вздохнули с радостным облегчением, когда по радио сообщили о его благополучном приземлении.

Сопоставив кое-какие свои наблюдения, вспомнив, как часто вместе уезжали на занятия и в командировки Юра, Герман и другие летчики, я поняла, что немало еще будет космических рейсов. А значит, немало еще предстояло работы и у Юры. К тому же летом 1961 года его назначили командиром отряда космонавтов. В конце декабря 1963 года он уже стал заместителем начальника Центра подготовки космонавтов. На руководителях всегда лежит большая ответственность. Можно только предполагать, как она велика. Конечно, космические полеты – дело особенное, специфическое. А когда приходили к Юре домой космонавты, из их бесед – хотя никогда в глаза они сына моего не хвалили – можно было понять, что его помощь и опыт служат им большой подмогой.

Юра сразу после полета встретился с Титовым и, как Герман выразился, помог ему перенести последующие земные перегрузки. Юра был наставником Андрияна Григорьевича Николаева и Павла Романовича Поповича, готовил их к полету, провожал на космодроме. Много занимался с группой девушек-парашютисток, был техническим тренером Валентины Владимировны Терешковой, участвовал в подготовке экипажей космических кораблей «Восход» и «Восход-2» – Владимира Михайловича Комарова, Константина Петровича Феоктистова, Бориса Борисовича Егорова, Павла Ивановича Беляева, Алексея Архиповича Леонова. Может, кому-то мало посвященному казалось, что полеты отличались друг от друга только длительностью, увеличением размеров корабля и числом членов экипажей. Но Юра говорил, что каждый полет – это открытие неизвестного. А неизвестное всегда коварно, таит в себе разные неожиданности.

Андриян Николаев первым в мире должен был покинуть пилотское кресло. Никто не знал, что может произойти с космонавтом, когда в состоянии невесомости освободится он от привязных ремней, начнет свободно «плавать» по кабине. Сможет ли самостоятельно вернуться в кресло или будет совсем беспомощным? Тогда создастся аварийная ситуация... Но Андриян Николаев с заданием успешно справился.

Алексей Архипович – Леша Леонов – первым вышел в открытый космос. Думать об этом страшно – а уж делать и вовсе! Но космонавт выполнил намеченное, совершил настоящий подвиг.

Было в этом полете и еще одно героическое свершение. Во время полета обнаружились неполадки, из-за которых нельзя было автоматически, с Земли включить тормозную установку... Тревога бывает разная. У иных она вызывает панику, а других мобилизует на быстрые поиски выхода. Решено было разрешить Павлу Ивановичу Беляеву принять на себя управление. Приказ передал Юра. Павел Беляев взялся за ручное управление и первым в мире посадил космический корабль без подсказки с Земли.

К этому финишу космонавты всегда возвращались, восторгаясь умением Павла Ивановича, его собранностью, бесстрашием, хладнокровием. Юра говорил, что Павел опередил время, разведал то, что еще не планировали осуществить. Говорил, что это была разведка боем.

Все эти годы Юра и сам готовился к следующему своему полету. В 1967 году он был дублером Владимира Михайловича Комарова, когда тот полетел в космос на корабле «Союз-1». Правда, мне об этом стало известно лишь месяцы спустя...

В Военно-воздушную инженерную академию имени Н. Е. Жуковского Юра вместе с товарищами поступил вскоре после космического полета. Когда Юра объявил нам, что продолжает учиться, Алексей Иванович заметил:

– А я уж думал, что с учебой покончено.

– Что ты, отец, работа предстоит серьезная, знания нужны глубокие.

Учился Юра, как всегда, хорошо. Хотя сам иногда был неудовлетворен, когда наряду с пятерками проскакивали в зачетке четверки.

Однажды Алексей Иванович предположил, что им – известным людям – профессора небось оказывают снисхождение.

– Как бы не так! – вроде бы с укором преподавателям, но на самом деле удовлетворенный их справедливостью, ответил сын и рассказал: – Недавно говорили на партийном собрании группы о случае с...– Юра назвал известнейшее имя.– Шел экзамен, он задачу полностью не решил, получил тройку. А когда вышел из аудитории, сообразил, как нужно решать. Дождался профессора, тот проверил, говорит: «Правильно! Сам решил?» Наш товарищ: «Сам!» Профессор ему в ответ: «Вовремя надо было решить!» Отметку не исправил. А ты, отец, о снисхождении толкуешь. Тут мы еще и на собрании подсыпали неуспевающему! Ничего, научится побыстрее соображать.

Диплом Юра защитил в феврале 1968 года. Я как раз после больницы была у сына дома. Получал он новый документ о присвоении ему квалификации летчик-инженер.

Подготовка к будущим полетам шла полным ходом.

Не забывал Юра и своих общественных обязанностей. Коммунисты избирали его на партийные съезды, был он делегатом XXII и XXIII съездов КПСС. А это большое и ответственное поручение: решать партийные дела на самом высоком уровне. Был он членом ЦК ВЛКСМ, председателем Общества советско-кубинской дружбы.

В январе 1962 года земляки выдвинули его кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР. В день выборов мы пришли на избирательный участок всей семьей. Соседи, знакомые поздравляли нас, говорили, надеются, что депутат поможет родному городу, району.

Наказов ему как депутату было немало. Но Юра и без наказов за работу принялся с энтузиазмом. Весь город жил тогда своей первой большой стройкой – заводом «Динамик». Юра бывал на строительстве. Во время его приездов дом наш превращался в штаб. Приходил первый секретарь горкома партии Николай Иванович Артюхов, директор завода Александр Иосифович Станкевич, другие руководители. Раскладывали чертежи, схемы, проекты. Юра выслушивал, спрашивал:

– Чем я могу помочь?

Договаривались, куда ему нужно пойти, кому доказать, на чем настаивать.

В 1965 году пустили завод. На очереди были другие стройки: кинотеатр «Космос», городская больница, средняя школа № 2, школа-интернат, городской водопровод и канализация. «О чистоте не забывать!» – любил повторять Юра. Первый асфальт был положен в городе по Ленинградской (самой длинной) улице, около парка имени Солнцева.

Бывало, идем мы по улице, проходим мимо какой-нибудь стройки,– сын остановится, с рабочими поговорит и сразу: «В чем загвоздка? В чем нужда?»

Да и села депутат не забывал. Наш район первым в области был полностью электрифицирован. В Клушине построили Дворец культуры, благоустроили улицы деревни.

Очень болел Юра за университет культуры. Он также считал, что жители небольших городов и сел не меньше, чем столичные, нуждаются в культурном отдыхе. Умел заинтересовать родными местами известных артистов, композиторов, писателей. В Гжатск приезжали Тихон Хренников, Александра Пахмутова, Юрий Чичков, Александр Долуханян, Оскар Фельцман, Иосиф Кобзон, Владимир Дружников, Ия Саввина, Евгений Матвеев...

Не только в городе выступали они, ведь в районе было 14 «спутников» университета культуры. Вот артисты, композиторы и побывали в селах Токареве, Карманове, Пречистом, Мишине, Никольском.

Алексей Иванович однажды даже укорил:

– Все Гжатску да Гжатску! Другим что останется?!

Юра не согласился.

– Ты, отец, недооцениваешь энергию, силу убеждения других депутатов.

Вел Юра депутатский прием обычно в горкоме. Мне кажется, что в эти вечера он очень уставал. К депутату приходят с предложениями, но чаще за помощью. Да по таким вопросам, которые не сразу решишь. Юре хотелось всем помочь. Но ведь могло получиться – поможешь тому, кто обратился, а другого, кто к депутату не дошел, обидишь. Особенно это касалось жилищных вопросов. Выслушает он человека, вникнет в его нужду, запишет, но пока возможности предприятия в предоставлении квартиры не проверит – ответа не даст.

Вот и настаивал он на скорейшем строительстве благоустроенных многоэтажных домов в городе. Добился этого решения. Сейчас город наш неузнаваем, расстроился. А начали подниматься большие дома в шестидесятые годы.

Так и складывались дни в делах, заботах, будничных хлопотах. Неожиданно для меня в 1962 году пришло приглашение приехать в Латвию в Вольмиерскую восьмилетнюю школу на празднование 40-летия пионерской организации. Позднее – в Ленинград. Я в недоумении была оба раза, даже немного испугалась. Да еще в письмах просили о выступлениях... Что я скажу?

В нашей семье было заведено, что дети советуются с родителями. А теперь я подсказки ждала от сына. Юра послушал мои сомнения, сказал, что я не права.

– Как это не знаешь, мама, о чем рассказывать? Я всегда говорю, что родители меня научили трудиться, мама привила вкус к книге, к учебе. А ты считаешь, что и рассказывать нечего...

Но мне как-то было неудобно. Хорошо ли, думалось, сыном так похваляться? Юра понял мои колебания, сказал:

– А я считаю, что каждый человек, который чему-нибудь научился, чего-то достиг, должен свою науку дальше передать. Другим свои секреты открыть. Может, мама, и твой материнский опыт кому-нибудь поможет.

И мы поехали. В Латвию отправилась целая делегация из школы: учителя Лев Михайлович Беспалов, Зинаида Александровна Комарова, я и ученики. В Ленинград тоже мы ездили с ребятишками из школы № 1, завучем Геннадием Тимофеевичем Никитиным. Из нашей семьи были я да сестры Ольга Тимофеевна и Мария Тимофеевна.

Так мы более чем через сорок лет приехали в город, где прошли наши детские годы, на завод, где начинала я трудиться. Приехала и поразилась красоте Ленинграда. Ходили мы по улицам, не могли налюбоваться. Побывали на крейсере «Аврора», в Петродворце, Кронштадте. Кировский завод потряс меня своим могуществом. Но особенно порадовали новые дома для рабочих на улице Возрождения – бывшей Богомоловской. Рассказывала я ребятам о моем детстве, о детском труде, о жизни рабочих, о бесправии трудового люда при царизме. Когда возвратились мы из Ленинграда, впечатлений о поездке хватило надолго.

...Жизнь шла своим чередом. Подрастали дети. Юрины Леночка и Галочка, которые часто приезжали к нам, радовали своей приветливостью, ровным характером. Как все детишки, были они любопытными, что необычное заметят – тянутся. Вот увидели у соседей цыплят, разахались. Конечно, им, городским девчушкам, деревенское в новинку.

По Юриной просьбе сходила я к соседке, та подарила им цыпленка. Я в коробку посадила желтый комочек – пусть внучки играют, бабушку вспоминают. Наказала им его кормить да поить.

Старшая наша внучка Тамара закончила школу, поступила в Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова на экономический факультет. Жила она в Москве в общежитии университета, а на выходные дни часто ездила в Звездный. Юра об этом договорился с Зоей сразу же: «Не волнуйся, сестренка, Тамару не оставлю».

Да иначе и быть не могло. В нашей семье так издавна заведено. Ведь и сам Юра, когда в ремесленном учился, выходные проводил у сестры моей, вся семья Марии заботилась о мальчике. Как же ему было долг доброты забыть! Тем более что Зоя, можно сказать, Юру вырастила, не сестрой, матерью второй была. Да и с Тамарой у них было полное понимание, он ее любил, помогал ей, она его слушалась, делилась с ним всем-всем.

Письма Тамары тех лет полны рассказами об учебе, подругах и друзьях, о том, как с Юрой, Валей, девочками ездили они то в театр, то на спортивные состязания, а то и просто в гости в Клязьму к моим сестрам или в Москву к Савелию Ивановичу Гагарину.

Тамара, зная мое и Зоино желание представить их жизнь во всех подробностях, писала обстоятельно о том, какие слова стали говорить девочки, как чувствуют себя Юра, Валя, другие родственники. Тамара в одном из писем писала: Галка пришла с гулянья, раскраснелась, а Юра сказал, что она бесподобна, как помидор.

Внук Юра заканчивал школу. Нам с Зоей приходилось контролировать, как он учится. Мечтал он стать военным, окончил школу – поступил в училище.

Валентин с женой и тремя дочерьми еще в 1962 году переехал в Рязань. Там сын и Мария сразу пошли работать на завод синтетического волокна, девочки продолжали учиться в школе.

А в нашем доме опять ребенок. У Бориса и Азы появилась девочка Наташа. Нянчили ее по очереди: родители да мы – дедушка с бабушкой. Малыш всегда силы прибавляет, хотя годы брали свое. Мы с Алексеем Ивановичем не молодели, прибаливать стали. Вот и приходилось все чаще обращаться к врачам. Юра был по-сыновнему внимателен, всегда навещал в больнице.

Утраты

Мне кажется, что после смерти Сергея Павловича Королева что-то изменилось в Юре. Как бы это точнее передать? Посуровел он, строже стал к себе. Не раз повторял, что неуютно ему как-то, что все почести за полеты – им, космонавтам. Даже в газете «Известия» написал: «Пишется очень много статей, очерков о космическом полете. И пишут все обо мне. Читаешь такой материал, и неудобно становится. Неудобно потому, что я выгляжу каким-то сверхидеальным человеком. Все у меня обязательно хорошо получалось. А у меня, как и у других людей, много ошибок».

Он весь ушел в работу. Потом уж мне сказали, что к полетам готовился так серьезно, что в январе 1967 года был утвержден дублером Владимира Михайловича Комарова.

А в апреле того года Владимир Михайлович погиб...

Юра весь почернел от горя. Мы его расспрашивали, как же так произошло, ведь полет-то уж был завершен. Оказывается, над землей неожиданно перекрутились стропы парашюта.

– Неизведанное всегда непредсказуемо, коварно,– ответил Юра. Объяснение вовсе не заглушало боль.

Опасность, которая раньше только проглядывала, показала себя. Теперь я стала бояться. Я ведь надеялась, что космонавты, уже побывавшие в полете, больше не подвергнутся этому испытанию. Но ведь Владимир Михайлович уже во второй раз совершал полет... А Юра, поняв мое состояние, старался ничем не тревожить меня, был неизменно ровен. Когда я его пыталась расспросить о работе, отшучивался, говорил, не подослала ли меня иностранная разведка.

Но я чувствовала, чувствовала! Он почти не выезжал в заграничные поездки да и по стране летал не так часто, как раньше. Зато не пропускал физзарядки, где бы он ни был, много занимался спортом, подтянулся, за полночь засиживался за конспектами, учебниками. На мои вопросы говорил:

– Я же слушатель академии, я же военный, мама! Работаю!

По-прежнему, едва выдавалось время, старался приехать с Валей и девочками, а то и один в Гжатск. По своим депутатским делам, да нас проведать, отдохнуть на рыбалке, охоте.

В последний раз в родном городе был он в конце 1967 года. 20 декабря, мой день рождения, он старался никогда не пропускать, к этому дню всегда стремился в Гжатск. На этот раз много ходил по городу, будто проверяя, будто подводя итоги дел... Расстались мы ненадолго. Сразу после Нового года приехала я к Юре – побаливало у меня сердце. Определил он меня в больницу, приходил проведывать, шутил, вспоминал наши семейные обычаи, случаи разные, веселил как мог. В феврале врачи выписали меня, и Юра настоял, чтобы я поехала в Звездный.

– Мама, у меня такой праздник! Закончил академию!

Я, конечно, сразу же согласилась. Позвонил он Зое, чтобы приезжала к нему на торжество. Отпраздновали по-семейному. Уехали домой 19 февраля. Провожая нас, Юра заверил:

– Скоро не обещаю быть. А вот 30 марта в Гжатске я буду.

Дело в том, что именно в этот день мы отмечали день рождения Алексея Ивановича. Родился-то он 27 марта, но по деревенскому обычаю справляли его именины. Такой обычай завела еще его мама, нам не хотелось менять привычный порядок. И в предпоследний мартовский день Юра всегда бывал с нами. Коли не мог, был «вне сферы досягаемости», как он выражался, получали мы от него теплые поздравления.

Открытка пришла от него 8 марта, но это была весточка мне. Девятого позвонила я Юре, поздравила его и Галочку с днем рождения. Узнала, что заболела Валя. Сын еще укорил нас, что мы посменно в больнице лежим. Я-то видела, что он тревожится за жену, за девочек, которые подолгу оставались без родителей.

24 марта в Звездный поехали Валентин, Борис, Зоин сын Юра. Гуляли, отдыхали, фотографировались все вместе, запечатлели всех, и Юра обещал проявить пленку, через неделю в Гжатск привезти готовые снимки.

Расстались. Сын уезжал в командировку. В очередную, как обычно. Как много-много раз.

Наступил день 27 марта. Поздравила я Алешу, стали мы с Зоей помаленьку готовиться к гостям: прикидывали, что имеется и чего недостает, что нужно купить, что приготовить.

Поздравительной открытки мы от Юры не ждали – раз сам обещался приехать. Но вот и не звонил... Успокаивала я себя: вроде бы и не должен звонить.

Сердце щемило. Отнесла я эту боль на болезнь...

На следующий день забежала к нам Зоя, удивилась, что отец радиоприемник выключил: он любил по радио послушать «Последние известия». Включила, в дом ворвалась фраза «...при выполнении тренировочного полета на самолете трагически погиб...» – в приемнике затрещало, Зоя стала было настраивать, но передача уже кончилась, зазвучал траурный марш.

Я поняла! Я не хотела верить!!! Глянула на Алешу – он сидел без кровинки в лице, руки его дрожали.

Через минуту сообщение повторили. Алеша не сказал, прошептал:

– Нюра! Нюра!

Зоя бросилась ко мне:

– Мамочка! Нет! Нет!

К дому бежали люди. Первой пришла на помощь Мария Михайловна Хайрулина, заведующая отделением больницы, где Зоя работает. Она собралась сделать мне укол, но я попросила:

– Помогите Алексею Ивановичу.

Хлопнула дверь подъехавшей машины, быстро вошел секретарь горкома партии Николай Иванович Артюхов...

Больше ничего не помню... Как сквозь сон мерещится, что поехала я с детьми в Москву. Алексей Иванович выйти из дома не смог, слег. Стояли мы в Краснознаменном зале Центрального Дома Советской Армии. Валя была, родные Серегина. А потом последний путь сына. Шла я, головы поднять не могла. Так и осталась в глазах брусчатка Красной площади.

...Много позже рассказали мне люди о последних часах Юры.

Накануне, 26 марта, Юра беседовал в Москве с главным редактором издательства «Молодая гвардия» о книге «Психология и космос». В три часа дня был на предварительной подготовке к завтрашним полетам. На следующий день наметил: полеты, телевидение. Составил расписание и на 28 марта: побывать у Вали, потом – во Дворец съездов на торжественный вечер, посвященный 100-летию со дня рождения А. М. Горького. Конец дня он провел дома, с девочками. Как всегда накануне полетов, рано лег спать.

Память собирает вместе разговоры, сообщения. Матери все дорого в ребенке, от его первого движения до последнего вздоха. Но не дай бог пережить последний вздох сына. Я до сих пор не могу с этим смириться.

Недавно вышла книга «Первый космонавт планеты Земля». В ней по расспросам многих людей и документам восстановили по минутам последний Юрин день. Боюсь, что сама я что-нибудь упущу. Лучше привести оттуда отрывок:

«Юрий Алексеевич проснулся рано, включил радиоприемник, слушал гимн Советского Союза. Широкая и величавая мелодия проникала в душу.

6 часов 10 минут. Юрий Алексеевич по-спортивному резко, с натренированной легкостью встал, подошел к окну, минуту-другую посмотрел на него, сделал несколько движений, давая телу нагрузку, физическое напряжение. Услышав шаги, торопливо лег в кровать принял небрежно-сонную позу.

В комнату осторожно вошла Лена.

– Я знала, что ты не спишь, папа.

Началась десятиминутная разминка. Лена спрашивала – папа отвечал.

6 часов 30 минут. Юрий Алексеевич выполнил обычный комплекс физических упражнений, принял душ, побрился, оделся, пошел в кабинет.

7 часов. Просматривая почту, писал ответы, сделал наброски рабочего плана на несколько дней.

7 часов 30 минут. Энергичный, собранно-деловой вышел из кабинета, направился на кухню, поцеловал девочек...»

...Мария Ивановна Калашникова, старшая Валина сестра, которая мне не раз описывала эти последние минутки с детьми, всегда отмечала, что он приветливо поздоровался с ней, предупредил, чтобы она зря не беспокоилась: «На завтрак пойду в столовую! Вам и так с девчушками забот много». Еще раз поцеловал Леночку и Галочку: «Слушайтесь Марию Ивановну». Вышел в переднюю, надел шинель, подошел к телефону, позвонил дежурному: «Я на полетах!» И опять заглянул на кухню: «Я пошел! До вечера! – Он глазами обвел их всех.– До вечера!»

...Я так и вижу, как он стоит в дверях и смотрит на девочек долгим, ласковым, искристым своим взглядом: «До вечера!»

В книге восстановлен дальнейший путь:

«7 часов 40 минут. Вышел на лестничную площадку, подошел к лифту, посмотрел вверх на движущуюся кабину, крикнул: «Остановите, пожалуйста, на шестом». Просьба была уважена: лифт остановился.

Увидев подполковника Георгия Добровольского, Юрий Алексеевич весело произнес:

– А, ас-автомобилист Добровольский,– дружески и тепло поздоровался.– Куда мы так рано спешим?

– В ГАИ, Юрий Алексеевич,– доложил Добровольский.– У меня сегодня нет полетов. Разрешите?

– Любишь кататься – сдавай вовремя зачеты.– Гагарин был неистощим на выдумку, словесный каламбур, дружескую подначку.– Самоволку разрешаю, только сдавай на права по-настоящему, а не как вчера в гараж въезжал...

– В любом деле нужна практика,– парировал Добровольский выпад Гагарина.

Лифт остановился на первом этаже. Секундой раньше на другом лифте спустились жены космонавтов.

Юрий Алексеевич поздоровался, уступил проход. Женщины кокетливо заулыбались, предлагая первому выйти Гагарину.

– Какие красивые наши женщины! – восхищенно сказал Юрий Алексеевич своему спутнику.– Как изящно идут!

Тамара Волынова, услышав слова Гагарина, обернулась и в том же шутливом тоне ответила:

– Ну еще бы, перед такими мальчиками иначе ходить нельзя.

– Привет.

У опушки соснового леса Виталий Жолобов в гордом одиночестве делал физзарядку. Он жил по особому распорядку.

Неожиданно Юрий Алексеевич остановился:

– Фу-ты, черт!

– Что случилось? – участливо спросил Добровольский.

– Ты знаешь? Забыл, кажется, дома пропуск на аэродром.

Георгий Добровольский заулыбался: отлегло. «Мне бы его заботы».

– Ну и что? В автобусе поедете ведь вместе со всеми. Вас знают, пропустят.

– Да как-то неудобно. Солдат будет проверять, а ты ему объясняй, кто ты есть. Очень неудобно. А потом: порядок есть порядок.

Он еще несколько метров продолжал идти, раздумывая, как поступить, торопливо искал пропуск.

– Нет! Вернусь, возьму пропуск. Ты иди. Желаю тебе счастливо сдать. Будь здоров! Да, Жора, будь осторожен, автомобиль – это тебе не самолет, на нем всякое случается и почаще, чем на аппарате тяжелее воздуха.

Секунду постоял в нерешительности, вернулся домой. Пропуск был в повседневной тужурке».

...Не верю я в приметы, но всегда не любила возвращаться, особенно если какое важное дело предстояло. А после того года и вовсе. Летчики, как я заметила, многие обряды соблюдают. Подчас думаю: зачем он вернулся-то? Хотя умом понимаю, что ерунда это, а от недоуменных вопросов отделаться не могу.

Алексей Иванович раз, когда я уже очень маялась, даже прикрикнул на меня:

– Ну как ты не понимаешь, что не мог он поступить не как положено! Порядок есть порядок. Забыл – надо исправить. Что делать-то иначе прикажешь? Или хочешь, чтобы он особенного чего себе требовал? Всем проход по пропускам, а ему исключение?..– Но увидел Алеша, что не успокоил, а только растравил, подошел ко мне, руку на плечо положил: – Прости меня, Нюра. Я и сам мучаюсь. Осиротил он нас. Прости. Крепиться надо.

Но в то утро ничто не предвещало скорбного конца. В книге далее пишут:

«Спустя некоторое время Юрий Алексеевич вошел в столовую, весело и ласково поздоровался с присутствующими работниками столовой, сел на свое излюбленное место, с аппетитом поел. Сделал заказ официантке.

Затем Юрий Алексеевич направился к автобусу.

В автобусе, как обычно, шутили, рассказывали забавные истории, смеялись.

Когда он поднялся в автобус, смех тотчас прекратился, и офицеры, подчиняясь единому чувству воинской этики, встали, приветствуя своего командира. Гагарин со всеми поздоровался, предложил сесть. Спросил:

– Все в сборе?

И не дождавшись ответа, сам посмотрел на присутствующих, удостоверился – все, распорядился своим крылатым словом:

– Поехали!

Говорили о полетах, о метеорологической обстановке, об автолюбительстве.

Автобус остановился на аэродроме. Юрий Алексеевич направился в раздевалку. В коридоре встретился со своим инструктором Анатолием Хмелем.

– Как живешь? – спросил Гагарин.

– Вашими заботами, Юрий Алексеевич.

В награду Хмель получил искреннюю и благодарную улыбку первого космонавта.

В гардеробной комнате Юрий Алексеевич облачился в летный костюм.

Увидев Алексея Губарева, Гагарин спросил:

– Ты что, Леша, уже пошел?

– Так точно, товарищ полковник. Я на Ил-14 обеспечиваю ваши полеты, слежу за погодой...

– Хорошо обеспечивай! Ты, Леша, только не паникуй, давай погоду такую, какая есть на самом деле.

– Слушаюсь!

Юрий Алексеевич направился к доктору И. Чекирде.

– Ну как, доктор, погода? Будем сегодня летать?

– Погода вроде ничего, позволяет. Как вы себя чувствуете? Как спали, Юрий Алексеевич?

– Самочувствие отличное, спал крепко, как убитый, почти девять часов. Судя по всему, и доктор сегодня не страдал бессонницей.

– Нет, не страдал,– засмеялся Чекирда.

– А как самочувствие, Игорь? – спросил Гагарин.

Кто кого исследует?!

– В норме.

Кто-то из космонавтов спросил:

– Как пульс, Юрий Алексеевич? Незамедлительно последовал типичный гагаринский ответ:

– Как у молодого.

Врач допустил Юрия Алексеевича к полетам, пожелал мягкой посадки.

По пути в класс предполетной подготовки Гагарин зашел в кабинет полковника Владимира Серегина. В кабинете находился начальник Центра подготовки космонавтов Николай Кузнецов. Он проверял летную книжку Юрия Алексеевича, правильность ее заполнения, общий налет».

Говорили мне, что Юра не допускал никаких исключений в строгом порядке выпуска любого летчика в полет. Полагается пройти медицинский осмотр – он его пройдет. Необходимо отчитаться о знаниях – он расскажет. Должно вышестоящему командиру проверить летную книжку – Юра, не ожидая напоминания, протянет ее.

Вот и за пропуском он вернулся, потому что при въезде на аэродром полагается его предъявлять. Всем, а значит, и ему.

Рассказывали, что Юра был абсолютно готов к полету – по здоровью, тренированности, знаниям – и даже настроен был как надо – собран, весел, тверд.

Каждого летчика выпускали в воздух со всей необходимой осмотрительностью. Понимали: полеты при современных скоростях – дело очень небезопасное. Вот и старались все предусмотреть.

В книге отмечено, что даже погода была проанализирована на весь летный день, чтобы принять решение на самостоятельный Юрин полет. В сводке сообщалось, что погода неустойчивая. Вот и решили командиры, что самостоятельно Юра полетит в другой день, а сегодня будет очередной полет с инструктором. Юре хотелось самому поднять машину в небо, но он не спорил. Запрет есть запрет.

Гагарин пришел в класс, сел за второй стол среднего ряда, к нему подошел инструктор – командир звена А. Хмель. Начальник связи Виктор Понкратьев попросил Юрия Алексеевича проверить данные запасных аэродромов. Гагарин достал планшет и сверил свои записи. Степан Сухинин сделал несколько объявлений.

В класс предварительной подготовки вошли начальник Центра подготовки космонавтов Кузнецов и полковник Серегин.

– Начнем предполетную подготовку? – спросил Серегин.

Кузнецов кивнул.

– Проводите предварительную подготовку,– распорядился полковник Серегин.

Степан Сухинин начал постановку задач. Выступили руководитель полетами, дежурный штурман, начальник связи.

Юрий Алексеевич сделал записи о навигационной и метеорологической обстановке.

Полковник Серегин слушал сообщения начальников служб, быстро просматривал полетные листы, делал необходимые правки. Отыскивал глазами того или иного космонавта и пристально всматривался в его лицо, только после этого, удовлетворенный своими наблюдениями, подписывал летную документацию.