Текст книги "Паноптикум"
Автор книги: Анна-София Дюк
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)
– Вит? Здра-авствуйте… – Ее тонко выщипанные брови поползли вверх; синхронно с ними – уголки губ, будто подвязанные за веревочку.
– Добрый день… – отозвался он, с удивлением ловя себя на мысли, что не помнит, как ее зовут. Кажется, имя начинается на «И». Ирина? Да, точно, Ирина. И отчество на «И» – то ли Ивановна, то ли Игоревна. Есть такая категория людей, которые принимают участие в твоей жизни исключительно как функции. Поэтому и запоминаются под ярлыками «парикмахер», «вахтерша» или, вот, «хозяйка жилья».
– Случилось чего? – Ирина картинно помрачнела: на лбу пролегла глубокая складка. – У вас вид такой…
– К сожалению, случилось. Но времени на объяснения нет. Яков Благой мне сказал, что у вас может быть запасной ключ от их дома.
– Да, Дарья Павловна когда-то оставляла, а что-о… – Губы вытянулись идеальной, как на картинках в азбуке, трубочкой. Нет, правда, с нее бы какой-то мультяшный персонаж срисовать: такая выразительная мимика.
– Они с дочерью уехали. И… в дороге… – Вит тщательно подбирал слова, чтобы не плодить сплетен, которые потом обрастут фантасмагорическими подробностями. Как он помнил из разговора с Жанной Геннадьевной, Благим и так из-за слухов неважно жилось. – Девочке стало плохо. Яков Ильич позвонил мне, и… В общем, ее придется положить в больницу, и меня попросили привезти документы и личные вещи.
– Ой, ужас какой! – запричитала Ирина. – Я посмотрю, должен быть ключ. Проходите, не стойте на улице, я сейчас…
Вит переступил порог, и его накрыла волна душного тепла. В воздухе был разлит густой аромат свежей выпечки. Из-за приоткрытой двери в гостиную бодрой скороговоркой вещали новости. Дверной косяк украшали черточки фломастером с приписками вроде «Яна 12 лет», «Толя 8 лет». Возле верхней черточки, самой яркой, значилось: «Толя 19 лет». Наверное, Толя и Яна уехали в Город и не живут с родителями… Вит опустил взгляд: на светлом линолеуме остались грязные отпечатки его туфель. Ему стало стыдно за то, что он наследил, и он удивился своему стыду, ведь стыдно ему бывало редко – наоборот, весело, что он ставит кого-то в неловкое положение. Вит прикрыл глаза, привалившись затылком к стене, и расслабленно выдохнул. Атмосфера в хозяйском доме разительно отличалась от той, что царила во флигеле. Обстановка там была скромной, пусть и не лишенной вкуса, но ощущалось, что там не живут – только временно проживают. Но здесь – здесь все дышало любовью и жизнью. Даже дома – вернее, в доме, который он с легким сердцем покинул в семнадцать, чтобы возвращаться лишь гостем, – Вит не чувствовал себя так уютно. В родительской квартире, выполненной в стиле хай-тек, все было таким белым, что по коже пробегали холодные мурашки, и чистым до безжизненности: отец блюл стерильность как в операционной, так и дома. И вот эти черточки на косяке, черточки, которые никак нельзя было представить дома у родителей, – эти черточки отдались в Вите неясной тоской. Он и сам не знал, по чему тосковал, но не успел распробовать это чувство: Ирина вернулась, держа в руках объемную связку ключей, и сняла с нее один – со ржавым брелоком в виде сердца, с которого слезала мнимая позолота.
– Кажется, этот… Вот, держите. Вы знаете, как доехать? Скажите адрес, мы подскажем…
– Я в GPS-навигаторе задам.
– А лучше берите нашу машину! – вдруг оживилась она. – Вы же умеете водить?
– Конечно.
– Все равно в такую погоду мы никуда не поедем. Саш! – Ирина обернулась к приоткрытой двери. – Пусть возьмет, а?
– Да, без проблем, – прогундосил в ответ добродушный бас.
Она выдала Виту еще два ключа – от машины и от гаража, и он, сжав их в кулаке и глупо кивая, задумался о том, как удивительны здешние люди. Сначала говорить, что сосед «с придурью», а дочка его – «инвалидка», а потом спокойно дать полузнакомому квартиранту ключи от машины, чтобы ехал помогать этим самым соседям. В Городе, наверное, было бы наоборот: все бы приторно посочувствовали, но на деле никто не помог.
Вит попрощался с хозяевами и перешел на противоположную сторону переулка. Взбежал по ступеням и повернул ключ в замке. Если из флигеля, едва отворялась дверь, веяло сыростью, из хозяйского дома – теплом, то из этого дома – пылью. Потревоженные ветерком, серебристые пылинки заискрились в воздухе, медленно опадая вниз. Вит направился в гостиную. Шкаф, который можно было счесть «гардеробным», здесь имелся только один: допотопный, с полированными полосатыми дверцами. Такие шкафы обычно используют как кладовки, храня там все – от старого лыжного костюма до юношеской любви. Вит выволок на ковер парочку пакетов с каким-то тряпьем и отыскал скрученную в бараний рог спортивную сумку. Дальше добрался и до папки. Сквозь синий пластик с одной стороны просвечивала официальная бумага с печатью, с другой – толстый блокнот, из-за которого папка и была такой пухлой. Вит присмотрелся: официальная бумага оказалась свидетельством о смерти. «Светлана Андреевна Благая… умерла 20.02.2012». Он отвел взгляд, подмечая внутри странное чувство – трепещущее, словно огонек свечи на ветру. Такое состояние возникает, когда соприкасаешься со смертью, даже незнакомого человека: вроде не больно, но смерть – всегда смерть. Граница между живыми и мертвыми, которую Вит остро ощущал с самой юности, вдруг истончилась, и с той стороны повеяло сладостью и тленом. Захотелось закурить, чтобы прогнать этот призрачный запах. Тяжело вздохнув, Вит запихал ненужные вещи обратно в шкаф, а папку сунул в сумку – всю целиком, решив, что не имеет морального права рыться в ней самовольно, выискивая паспорта. И отправился в мансарду.
На пороге он застыл, исполненный предвкушения чуда, будто собирался приоткрыть дверцу платяного шкафа, чтобы попасть в Нарнию. Здесь, здесь жила черноволосая тайна по имени Антигона. И сейчас Вит остался наедине – пусть не с самой тайной, но с местом, несущим в себе отпечаток ее личности.
Комната просто кричала: здесь обитает человек, находящийся в ужасном эмоциональном состоянии. Постель была не убрана, простыни посерели от грязи. У кровати стоял ноутбук с полуопущенной крышкой. На полу валялась скомканная одежда, упаковки от чипсов и куски заплесневелого хлеба, громоздились кособокими домиками выпавшие из шкафа книги. Все это напоминало художественную инсталляцию вроде «Моей кровати» Трейси Эмин88
«Моя кровать» – инсталляция британской художницы Трейси Эмин, представляющая собой неубранную постель, вокруг которой разбросан бытовой мусор. Впервые выставлялась в британской галерее Tate в 1999 году.
[Закрыть], которую обожала девушка Вита университетских времен, помешанная на современном искусстве. В расположении вещей, казалось, сквозил некий смысл, которого ему, обывателю, было не понять. Их хаос вещей отражал хаос в голове их хозяйки.
Осторожно обходя разбросанные предметы, словно боясь нарушить композицию, Вит подошел к комоду – он здраво рассудил, что чистая одежда лежит именно там. Сгреб в охапку трусы, две футболки, спортивные штаны и несколько пар носков – на первое время хватит. Забрал фиолетовую щетку из ванной. И ушел.
Он забежал во флигель за зонтиком и медицинским чемоданчиком, который хранил там на случай срочных вызовов на дом, отпер хозяйский гараж и забрался в потрепанный серебристый минивэн с полосами грязи по бокам кузова. Под зеркалом заднего вида болтался ароматизатор-елочка с противным химическим запахом, а над ним торчала мятая иконка Иисуса Христа. Вит вспомнил, куда едет, и раздраженно стиснул зубы.
– Если б ты существовал, не допускал бы всякого дерьма, – бросил он иконке и стал выруливать из гаража. Проехал Вит недалеко – ворота были заперты. Пришлось выйти из машины, снова постучаться к хозяйке и попросить очередной ключ, затем снять с деревянных створок тяжелый железный засов, проехать – и вновь закрыть замок. Эти запутанные манипуляции сожрали еще минут десять драгоценного времени. Наконец Вит вернулся на водительское сидение, вбил название монастыря в «Гугл-картах» – и отправился в путь.
Ему вообще нравились дорога и скорость. Свист ветра в ушах заглушал нескончаемый внутренний монолог, обычно, конечно, монолог – ветер, но верилось, что однажды получится и наоборот. У Вита даже была подростковая мечта купить себе мотоцикл. Он любил примерять на себя мечты – странные и не очень – и щеголять в них перед окружающими, гаденько наслаждаясь осознанием, насколько его манера поведения и увлечения не вяжутся со смазливой внешностью пай-мальчика. Правда, когда-то за этой оболочкой пряталась молодая веселая злость и едкий сарказм, но сейчас за ней – просто погрязший в самокопании невротик. Ему бы еще начать стишки калякать для полноты образа.
Как-то раз… Нет, только не сейчас! Как-то раз Вит рассказал ей о своей глупой мечте. Никогда не стесняйся своих желаний, сказала она, запуская длинные накладные ногти ему в спину, и в отсветах привычной, почти родной боли слова ее отпечатались в памяти еще ярче. И Вит послушал. Он всегда слушался ее, когда она делала ему больно. Это был единственный раз, когда они были вместе вне ее кабинета, единственный раз, когда он выкрал ее у мужа и пациентов. Они взяли напрокат мотоцикл и… Едва минивэн выкатился на трассу, все ощущения воскресли: как ветер дул в лицо, как прижималось сзади женское тело – обещая, предвкушая то, что будет позже, на обочине трассы, на обитом кожей сидении. Она хохотала, снимая шлем и салютуя им встречным машинам, и медные пряди летели Виту в лицо… Он все еще помнил. У него была слишком хорошая память.
– Сука, – сплюнул Вит – то ли описывая сложившуюся ситуацию, то ли адресуя характеристику конкретному лицу. Он врубил радио и оставшуюся часть дороги старался сосредоточиться на музыке.
Гнал Вит на полной скорости и к монастырю прикатил уже через полчаса. Припарковавшись у подножья холма, выбрался из машины и набрал номер Якова Ильича. Параллельно, плечом прижимая телефон к уху, сунул в зубы сигарету. Нос щипала морось – противная, но слишком мелкая, чтобы раскрыть зонт. Можно только понадеяться, что огонек не погаснет.
– Где вас найти?
– Мы в гостевой спальне. Отец Евгений вас встретит и проводит.
Отец, значит. Ну ладно. Вит не особо жаловал церковников. И вообще, в храмах чувствовал себя неуютно, ведь сам был, как когда-то шутил его сосед по общежитию, «ортодоксальным атеистом». Как врач, да еще и недоделанный психиатр, Вит знал, что жизнь человеческая – прозаичная биология, а бессмертную душу, которую все порываются спасти, по-научному нужно именовать психикой. Да и это понятие Павлов («Светоч! Отец родной!» – восклицал один его преподаватель) ставил под сомнение, утверждая, что высшая нервная деятельность – сплошные рефлексы, ни капли духовности. В голове Вита жило убеждение, что умный человек по умолчанию не может быть религиозным, а к верующим он относился со снисходительностью, в минуты поганого настроения граничившей с презрением.
Однако, зайдя в монастырский двор, Вит невольно залюбовался: гроза раскрасила мир в волшебные, электрические цвета, и храмовые купола – три золотых, один черный – ярко вырисовывались на фоне темного неба.
– Это вы доктор Стеблевский?
Дорогу ему переступил парнишка в рясе. Назвать его монахом было трудно, не спасала даже куцая бороденка: просто парнишка, зачем-то напяливший черный балахон. Рыжий. Высоченный. Спортивно сложенный. Лицо густо обсыпано крупными темными веснушками, будто парень сунул голову в мешок с крупой, и зернышки налипли на кожу.
От Вита не укрылся изучающий взгляд, каким смерил его парнишка. Он выглядел полной противоположностью юного монаха, пышущего здоровьем и молодой силой: тощий, со слабой пигментацией кожи, в деловом прикиде, но с развязно зажатой в зубах сигаретой. На плече – спортивная сумка, а в руке болтается пластиковый чемоданчик с красным крестом; а ведь именно врачи повсюду трубят о вреде курения.
Уж простите, отче, какой есть…
– Я самый. Можете звать меня Вит. А мне как вас величать, святой отец?
– Евгений. – Монах протянул ему руку. Вит с удивлением пожал ее: не думал, что для церковников характерен этот мирской жест. Рукопожатие было крепкое, даже слишком, и он невольно задумался, кем этот парень был раньше. – Просто Евгений. Идемте. Кстати, курить здесь нельзя, – бросил он через плечо.
– А то что, Бог покарает? – Евгений посмотрел на него таким взглядом, что Вит растерял желание шутить. – Ладно, я понял.
Окурок он выкинул в урну – сорить на территории святого места не решился, хоть и подмывало. Евгений провел его в длинное одноэтажное здание с треугольной крышей – будто обыкновенный домик взяли с двух сторон и растянули, как лакричную палочку, – и указал на дверь в конце коридора. Вит первым ринулся к ней, Евгений поспешил следом. За дверью оказалась маленькая, скудно меблированная комнатка: у стены примостилась кровать, застеленная коричневым шерстяным покрывалом, колючим даже на вид, рядом располагались тумбочка, письменный стол и стул. Над кроватью висело распятие, а на постели поверх покрывала лежала Антигона. Ее бессмысленный, абсолютно нездешний взгляд был направлен в потолок, грудь слабо подергивалась. Даже будь ее глаза закрыты, никто бы не подумал, что она спит: таким напряженным было ее тело.
Очень, очень похоже на кататонию…
Яков Ильич сидел рядом с дочерью, поглаживая ее запястье. При виде Вита он вскочил. Они молча смотрели друг на друга, глаза в глаза; все было ясно без слов.
«Я убью его, – понял Вит. – Я убью его за то, что он это допустил».
Глава 8
Придя в себя, Яков Ильич уперся головой в небо. Небесная твердь опрокинулась над ним перевернутой кастрюлей, поблескивая металлом. Сколько ни стучи по ней, дозываясь Творца, только металлический гул услышишь.
– Тоня… – Это было первое, что он сказал. Губы плохо слушались, поэтому получилось «Тня-а».
– Вы слышите меня? – Кто-то тряс его за плечи. Монах. Он сидел рядом на корточках – полы золотого богослужебного стихаря безбожно болтались в пыли, а лицо, совсем еще мальчишеское, было так близко, что кожа чувствовала тепло дыхания. Рыжий. Конопатый. «Убил дедушку лопатой», – автоматически закончил мозг детскую песенку.
– Да, слышу, – выдохнул Яков Ильич. В голове прояснялось, и к нему возвращалась способность анализировать собственные ощущения. В спину упирались жесткие доски, ровно по линии позвоночника проходил длинный тонкий отрезочек пустоты. Он лежит на скамейке. Хоть это выяснил. – Где я? Что… случилось?
– Вам стало плохо во время службы, вы упали в обморок, и я вынес вас на улицу подышать. Вот, попейте. – В ладонь легла пластиковая бутылка с оторванной этикеткой – такие продавались у бабушек в палатках. Купил? Или торговки бесплатно поделились?
Что за ерунда в голову лезет…
Яков Ильич приподнялся на локтях и приник к бутылке. Вода была родниковая, сладкая и свежая, и сразу придала сил. Церковь, в чьём душном нутре он только что потерял сознание, высилась перед ним, и с такого ракурса – снизу и немного сбоку – приобретала пугающие черты, нависая над маленьким человеком арочно-купольной громадой.
«Тоня», – снова бухнуло в голове. Прочие мысли смыло волной страха. Яков Ильич тут же попытался вскочить, но руки монаха, неожиданно сильные, удержали его.
– Полежите немного, придите в себя.
– Я должен идти… – запротестовал Яков Ильич. – Помочь… Они издеваются над ней…
Голубые глаза монаха – прозрачные, чистые-чистые, как аквамарин, – тревожно сузились.
«Красивый парень, – подумалось невпопад. – А спрятал себя от мира. Какая-нибудь хорошая девушка была бы счастлива подарить ему свою любовь. Но нет…»
– Девочка, из которой изгоняли беса… Вы с ней пришли?
– Она моя дочь.
– Ждите. – Монах поднялся на ноги и быстрым движением отряхнул подол своего одеяния. – Я сейчас вернусь.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
