Текст книги "132 (СИ)"

Автор книги: Анна Шнайдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

7

Сколько мы так просидели, не знаю. Нина молчала, да и я тоже. Только она продолжала пить чай, а я до сих пор не сделала ни глотка.

Отвернувшись к окну, я иногда пыталась открыть глаза, но их по-прежнему резало – и я опять жмурилась, пытаясь собраться с мыслями и найти хоть какие-то слова.

Хоть какие-то!

Но нашла, наверное, не те.

– Почему ты… нет, почему вы все – все! – поверили ему, а не мне?

– Потому что это было очевидно, – ответила Нина, но уже без агрессии. – Вик, для чего ты завела этот разговор? Тебя спустя столько лет вдруг начала мучить совесть?

– Подожди… – Я стиснула ледяные руки на коленях. Что же тут так холодно? Может, у Нины до сих пор не топят? – Я хочу понять. Ведь было следствие… Суд… Приговор… Его признали виновным… Но вы тем не менее…

– Следствие, суд, приговор, – хмыкнула Нина. – Ты как с Луны свалилась. Никого не интересует правда, особенно если дело касается подобной статьи. Сажают всех без разбора. Никто даже разбираться не стал, было что или не было. Зачем? Им там премии и звания дают не за правду, а за посадки, понимаешь? Чем больше народу посадили – тем больше премий получили. И плевать, что кроме твоих слов, у них на Алексея Дмитриевича ничего не было.

– Но почему вы решили, что я сказала неправду? – прошептала я, сама не понимая, зачем это спрашиваю. – Ты не думала о том, что мои слова всё-таки были правдой?

Несмотря на то, что я не смотрела на Нину, каким-то образом поняла, что она стиснула зубы. И сквозь них сказала:

– Вик, прекрати. Я тебя умоляю. Сейчас-то зачем врать?

– Я не вру. И не вра…

– Прекрати! – повторила Нина, с громким стуком поставив чашку на стол. – Ладно, сама напросилась… Все наши общаются с Алексеем Дмитриевичем до сих пор! Мы его приглашаем на встречи выпускников, ходим к нему в гости, а он – к нам. Он – крёстный моих близнецов!

Я вздрогнула и всё-таки развернулась, посмотрев на Нину, которая выглядела по-настоящему разозлённой. Кажется, её трясло.

А вот я будто заморозилась. И холод от ладоней пробирался всё выше и выше, схватывая в ледяные тиски сердце и душу.

– Я думала, ты единственная мне поверила, – тихо произнесла я, не понимая, как так может быть. Ведь Нина общалась со мной… со школы общалась… И при этом…

– Я тебе не верила. – Она покачала головой. – Ни тогда, ни сейчас. И общаться, честно говоря, не собиралась. Но ты же помнишь, моя мама всегда входила в родительский комитет, она была одной из тех, кто инициировал сбор на адвоката. Она переписывалась с Алексеем Дмитриевичем, и однажды он написал в своём письме просьбу ко мне. Он помнил, что мы с тобой были подругами, и просил меня не отворачиваться от тебя.

– Что?..

Нина смотрела на меня с жалостью, как на глубоко больное животное, а я…

Я просто была не в силах осознать то, что она мне говорила.

Он… попросил… но почему?

– Честно признаюсь, я не сразу смогла выполнить его просьбу, – продолжала Нина, глядя мне в глаза. – Злилась. Но потом мама сказала: «Мы почти ничего не можем сделать для него. Сделай хотя бы эту малость». И я решила, что должна. Но никогда не говорила с тобой о нём, потому что… – Она раздражённо выдохнула. – Потому что невозможно, Вик! Даже спустя двадцать лет, когда от того, что ты скажешь правду, уже ничего не изменится, ты продолжаешь упорствовать. Уму непостижимо…

Наверное, этот момент был подходящим для признания – но у меня просто язык не поворачивался.

Мне казалось, что если я в эту секунду скажу правду – настоящую правду, а не ту, которая была записана в уголовном деле, – мой тщательно выстроенный мир рухнет, рассыпавшись на миллионы колких песчинок.

И я моментально окажусь в пустыне, где ни воды, ни еды, ни людей… Одно осуждение.

– Мне нужно поговорить с ним, – проговорила я медленно, уже понимая, что ничего от Нины не добьюсь. – Дай, пожалуйста, телефон… Или адрес…

– Нет, – отрезала моя школьная подруга, которая, наверное, на самом деле никогда не считала меня подругой. – Не дам. Вик, ты уже достаточно потопталась по его судьбе, оставь мужика в покое. Если тебе так надо покаяться в своём грехе – иди в церковь, в конце концов!

Я вздрогнула и помотала головой.

– Нет… только не в церковь.

Нина хмыкнула.

– Да в целом, куда хочешь иди. Главное, чтобы прочь из моей квартиры.

8

Несмотря на разговор с Ниной, я не собиралась так легко сдаваться. Хотя, наверное, стоило бы – по крайней мере потому, что я совершенно не представляла, что могу сказать Алексею Дмитриевичу. Но я решила подумать об этом потом, пока не было смысла, ведь у меня не имелось ни его адреса, ни телефона.

Адрес…

И как я сразу не подумала?

Ведь мы всем классом ходили к нему в гости на новогодних каникулах. Да, это было лишь один раз и очень давно, но ведь было. А значит я, возможно, смогу вспомнить его адрес.

Сев на лавочку на детской площадке, я открыла карту, нашла район, где жила, когда училась в школе – сейчас там жила моя мать, – и попыталась выудить из памяти хотя бы что-то.

Мы точно ни на чём не ехали. Встретились у школы утром и шли пешком… недолго шли, минут пять-десять. Проходили мимо ёлки… Которая, наверное, стояла вот тут, возле магазина. А потом… куда мы направились потом? Вариантов-то много.

Поняв, что просто по карте ничего не определю, я включила «панорамы» и попыталась походить рядом с той «Пятёрочкой», возле которой, как мне сейчас казалось, и жил Алексей Дмитриевич.

Мне повезло: снимали зимой, и благодаря этому, увидев ёлку и вход в магазин, я наконец определилась с направлением. А заодно смогла вспомнить, что во дворе дома Алексея Дмитриевича был каток. Он находился там и сейчас – по крайней мере на фотографиях, – и теперь я знала, куда необходимо ехать.

Ещё полтора часа я потратила, добираясь до района своего детства. Испытывая смятение пополам с неловкостью, прошла мимо школы, где училась на протяжении одиннадцати лет, и где меня, кажется, презирали все без исключения, затем перебралась на другую сторону улицы, обогнула магазин, и – вот он, тот самый дом. И каток рядом. Правда, сейчас там не было никакого льда – только большая куча листьев.

Ни номер этажа, ни номер квартиры я, разумеется, не помнила. Но у подъезда на скамейке сидела очень старая женщина с клюкой, и я решила поинтересоваться у неё, надеясь, что мне повезёт хотя бы сейчас.

– Простите, – сказала я, подходя к бабушке поближе, – вы не знаете, в какой квартире живёт Алексей Дмитриевич Ломакин? Он работал учителем физкультуры в триста пятьдесят пятой школе…

Глаза женщины изумлённо округлились.

– Ну ты вспомнила! – воскликнула она, махнув рукой. – Жена-то Лёшика квартиру продала, чтобы ему адвоката оплатить! Переехали они давно.

– А… куда?

– Да откуда же я знаю? – пожала плечами собеседница. – Куда-то за город вроде. И я слышала, что потом ещё раз переезжали, после того как его старшая дочь вышла замуж.

Старшая дочь…

Кристина. Она была старше меня на шесть лет и заканчивала выпускной класс. А младшая, Олеся, училась тогда в начальной школе. Но, наверное, её перевели в другое учебное заведение – по крайней мере я в дальнейшем с ней в коридорах не сталкивалась.

– А телефона его у вас нет? – спросила я, и бабушка покачала головой.

В этот момент у меня было два варианта дальнейших действий – во-первых, попробовать порасспрашивать местных жителей – вдруг у кого-то остались контакты Алексея Дмитриевича? – а во-вторых – сдаться и поехать домой.

Но принять решение я не успела, поскольку со стороны подъезда послышался вдруг хрипловатый мужской голос:

– Вика!

9

Одно мгновение – пока не посмотрела на говорившего, – я думала, что умудрилась столкнуться с человеком, которого ищу… Но реальность оказалась гораздо прозаичнее.

Под козырьком стоял и курил Андрей Прозоров – мой одноклассник.

Точно, он ведь жил в одном доме с Ломакиным…

– Какая встреча, – хмыкнул Андрей, выпуская изо рта струю сизого дыма, – иди сюда, поговорим.

Общаться с Прозоровым не было никакого желания. Я прекрасно понимала, что он мне ничего не скажет. Если уж Нина словом не обмолвилась, хотя относилась ко мне явно лучше, чем Андрей…

Сестра Прозорова училась в одном классе с Кристиной Ломакиной и была её лучшей подругой. Нетрудно догадаться, как эта троица смотрела на меня после всего, что я сделала… Я для них была врагом номер один.

Но гадостей они мне никогда не говорили. Просто смотрели с ненавистью и игнорировали. Боялись любым своим действием навредить Алексею Дмитриевичу… Я точно помню язвительный рассказ мамы о том, как всех школьников и учителей директор собирала в актовом зале и объясняла, что любое поползновение в мою сторону почти наверняка будет расцениваться следствием как давление на свидетеля – а значит, ситуация станет ещё хуже.

Поэтому меня не трогали. Презирали молча.

– Извини, – я развернулась и попыталась уйти, – я тороплюсь…

– Нет-нет, погоди. – Андрей бросил недокуренную сигарету куда-то в сторону, подошёл ко мне и бесцеремонно схватил за локоть. – Мне просто интересно… Простите, Лидия Вячеславовна, я уведу ненадолго вашу собеседницу, надо кое-что прояснить…

– Давай-давай, Андрей, – кивнула бабушка, глядя на нас с любопытством старого человека, который смотрит сериал по телевизору. И добавила наставительно: – А курить бросай. Вредно это.

– Постараюсь, Лидия Вячеславовна, – улыбнулся бывший одноклассник и повёл меня прочь от подъезда. Я не сопротивлялась.

По правде говоря, я в эту минуту, что мы шли до ближайшей детской площадки, где Андрей почти силой усадил меня на лавочку, ужасно боялась его.

Я не видела Прозорова с выпускного вечера – откуда я знаю, каким он стал?.. Может, он сейчас свернёт мне шею.

Правда, пока делать это одноклассник не собирался. Почесал в затылке, озадаченно глядя на меня и не спеша садиться рядом, и поинтересовался с ленцой в голосе:

– И чего ты припёрлась?

Я стиснула в кулак руки, лежавшие на коленях, и, решив не поддаваться на провокации, ответила вопросом на вопрос:

– Ты слышал, что я спрашивала у этой… Лидии Вячеславовны?

– Краем уха слышал, – на лице Андрея появилась кривая ухмылка, а глаза, впившиеся мне в лицо, блеснули лютой неприязнью. – И зачем тебе понадобился Ломакин спустя столько лет? Хочешь посадить его ещё раз?

Вздрогнув от этого предположения, я не выдержала и выпалила:

– Почему вы все считаете меня каким-то чудовищем?

– А кто ты? – парировал Прозоров, цокнув языком, будто удивлялся моей недогадливости. – Нагородила кучу бреда, из-за которого хорошего мужика упекли в колонию на двенадцать лет. Сама вон, живёшь и в ус не дуешь. И не призналась до сих пор, что соврала. И как тебя, суку, земля носит?

Я не выдержала и всё-таки вскочила на ноги – правда, ненадолго. Андрей, положив руку мне на плечо, заставил сесть на прежнее место и серьёзно, внушительно сказал, глядя мне в глаза:

– Я сегодня же напишу Кристине, что видел тебя, и ты искала Алексея Дмитриевича. Пусть знают и будут начеку.

– Андрей, – несмотря на подавленное состояние, я попыталась достучаться до него, – я не желаю ничего плохого, клянусь. Мне просто нужно поговорить с ним.

– Думаешь, я поверю?

– А почему нет? Прозоров, включи голову! Что плохого я могу сделать Алексею Дмитриевичу?

– Зная тебя – что угодно. Опять наплетёшь с три короба…

– Я хочу извиниться!

Сама не знаю, почему сказала так.

Ведь на самом деле я до сих пор не думала ни о каких извинениях. Несмотря ни на что – не думала.

Я вообще не понимала, чего хочу, добывая адрес нашего бывшего классного руководителя.

Да, Алексей Дмитриевич когда-то был нашим классным руководителем – целый год, до того рокового мая. Его все обожали… в том числе и я.

– Извиниться? – Прозоров обидно засмеялся. – А не поздно извиняться, Викуля?

– Извиняться никогда не поздно…

– Ух ты, сколько пафоса. – Он покачал головой и сделал шаг назад, отворачиваясь от меня. – Кстати, хочу предупредить… Кристина замужем за моим двоюродным братом. У него есть и деньги, и возможности. Учти это, если захочешь продолжить мешаться под ногами.

Больше Андрей ничего не сказал и не простился – просто ушёл, и всё.

10

После разговора с Прозоровым я чувствовала себя настолько опустошённой, что решила – всё-таки пора возвращаться домой.

Хотя дело было не только в Андрее, разумеется. Нина тоже поспособствовала тому, что я полностью упала духом.

Упала духом… Нелепая фраза по отношению ко мне. Когда в последний раз я чувствовала себя не упавшей духом? Я даже не помню.

Мне неожиданно стало интересно… и больно от этого интереса… Как живёт Алексей Дмитриевич?

Подумав о подобном, я внутренне сжалась. Потому что, несмотря на то, что я говорила и Нине, и Андрею, я боялась с ним встречаться. Причём чего именно боюсь, я не могла осознать.

А стоило бы…

Пятый класс начался для нас с знакомства с новым классным руководителем – Ломакиным Алексеем Дмитриевичем, учителем физкультуры. Ему тогда было около тридцати пяти лет. Высокий, подтянутый, дружелюбный и улыбчивый Алексей Дмитриевич покорил наш класс буквально за неделю.

Его было невозможно не обожать, потому что он относился к той породе людей, которые несут в мир бесконечный позитив. Он был безумно энергичен и заражал своей энергией даже самого последнего лентяя, постоянно устраивая для нас какие-то «движухи», как он говорил. Мы ходили с ним в театры, цирк, музеи, ездили на экскурсии, рисовали стенгазеты и готовили музыкальные номера к различным праздникам. В стороне не оставался никто – каждого своего подопечного Алексей Дмитриевич загружал по мере сил и возможностей, но никто не сопротивлялся. Просто потому что сопротивляться его неуёмной доброй энергии было совершенно невозможно.

У меня с ним были особенные отношения. По крайней мере мне так казалось. В младших классах я многократно становилась объектом настоящей травли со стороны учащихся – а всё из-за того, что я в то время была очень полной девчонкой, эдаким колобком на ножках. Но дело было не только в моей внешности – ещё я была совершенно нелюдимой, необщительной. Я дружила с Ниной, которая сидела со мной за одной партой с первого класса – и только с ней. С остальными одноклассниками могла недолго поговорить, но на этом всё ограничивалось.

Причина была не в школе, а в том, что происходило у меня дома. Когда я пошла в первый класс, отец с матерью развелись, и всё это сопровождалось жуткими скандалами, которые я слышала каждый день независимо от времени. Они ругались и днём, и ночью, хлопали дверьми, орали друг на друга… Мало обращая внимания на меня. Потом отец уехал, эмигрировал в другую страну – и начиная лет с семи я получала от него лишь алименты и подарки по праздникам. Он даже не звонил ни разу. Предполагаю, потому что не хотел общаться с моей матерью, но… мне от этого было не легче.

Я начала поправляться уже тогда, поскольку сильно увлеклась чипсами и шоколадками, а к концу четвёртого класса и вовсе превратилась в маленького бегемотика. Маме было всё равно: она, увлечённая романом с новым мужчиной, который стал жить у нас примерно в середине моей учёбы в третьем классе, ограничивалась лишь наставлениями, но и только. Она не пыталась остановить мой жор, не препятствовала покупке всяких гадостей в магазине. И вообще не скупилась на карманные деньги – видимо, так ей казалось, что я проще буду принимать её нового мужа. Точнее, гражданского мужа – с тем мужчиной они так и не поженились.

Он меня не любил. Не обижал, но относился с лёгкой брезгливостью, как к обоссанному щенку, который вроде бы маленький, но очень уж вонючий. В результате дома я почти постоянно ощущала себя неуютно… собственно, как и в школе, потому что там меня тоже не принимали. Да я и не делала ничего, чтобы принимали, будучи обычной угрюмой толстушкой, не хватавшей с неба звёзд по учёбе.

Всё изменилось с приходом Алексея Дмитриевича. Он задействовал в своих инициативах всех без исключения, в том числе и меня. Хотя нельзя сказать, что я не сопротивлялась… Нет, первое время я не желала ничего делать, стараясь закрыть своё сердце от его обаяния, но ничего у меня не вышло.

Однажды он попросил меня остаться после уроков, и тот разговор стал для меня первым в череде наших откровенностей, которые навсегда изменили мою жизнь… и погубили его.

11

Мне было одиннадцать лет, и последние четыре года я не видела участия ни от кого, в том числе от собственной матери, погружённой в свою новую любовь. Наш прежний классный руководитель, молодая девушка, только окончившая институт, кажется, вообще меня побаивалась и лишний раз не трогала, даже не пытаясь бороться с моей угрюмостью.

Но Алексей Дмитриевич не собирался смиряться. Он вообще, кажется, был не способен не бороться с обстоятельствами…

– Так, Вика, садись, – сказал он в тот день, улыбаясь мне, застывшей возле двери с хмурым видом. И опустился на стул сам – но не тот, что предназначался учителю, а обычный стул за первой партой в среднем ряду, из-за чего я растерялась.

– Куда садиться?..

– Ну например, сюда, – ответил он, поворачиваясь лицом ко второй парте, и постучал ладонью по её поверхности. А потом пояснил, по-прежнему улыбаясь: – Если ты не возражаешь, конечно. Понимаешь, если я буду сидеть за учительским столом, то наш разговор примет оттенок формальности. А я не хочу, чтобы он был таковым. Я собираюсь разговаривать с тобой не как классный руководитель.

– А как кто?

– Как твой друг.

Я была в шоке, но возражать и не подумала. Послушно села на предложенное место на второй парте, наискосок от места, где сидел Алексей Дмитриевич, и нервно сцепила руки перед собой.

– Вик, – продолжил он, сочувственно глядя на меня, – я хочу, чтобы наш класс был дружным. Чтобы мы вместе делали кучу всего интересного, и никто не ощущал себя изгоем. Ты явно ощущаешь. Я наблюдал за тобой некоторое время… и понял, что дело не в одноклассниках – тебя никто не обижает. Тогда в чём дело? Расскажи мне, и мы вместе попробуем разобраться в ситуации.

Я растерялась. Помню, как сидела, хлопала глазами и не знала, что ответить.

В итоге я ответила то, что всегда отвечала маме, когда она небрежно интересовалась, как у меня дела.

– Всё… в порядке, Алексей Дмитриевич…

– Ну где же в порядке, Вика? – вздохнул он укоризненно. – Я ни разу не видел, чтобы ты смеялась. Иногда ты улыбаешься, но так бледно, что мне страшно становится. Я хочу, чтобы ты повеселела, расслабилась, шутила, как другие ребята. Но я понимаю, что тебе непросто будет рассказать мне правду, поэтому давай сделаем так… Я буду задавать вопросы, а ты – отвечать «да» или «нет». А чтобы тебе было интереснее, ты тоже станешь задавать мне вопросы, и я буду отвечать правду. Согласна?

Я приоткрыла рот, испытывая что-то странное.

Впервые за несколько лет я чувствовала нечто, похожее на… воодушевление.

Кто же откажется узнать что-нибудь эдакое о собственном классном руководителе?! Дураков нет!

– Согласна, – кивнула я и смущённо улыбнулась.

– Тогда начинай ты, – предложил Алексей Дмитриевич, улыбнувшись мне в ответ. Его серые глаза смеялись. И несмотря на то, что с того дня прошло больше двадцати лет, я точно знала, что никогда в жизни не забуду этот момент.

И наверное, именно выражение его глаз – тёплых, наполненных искренней человеческой симпатией, – побудило меня поинтересоваться:

– Я вам не нравлюсь?

– Вика, – тут же слегка укоризненно произнёс Алексей Дмитриевич, – мы договорились отвечать «да» или «нет», но в таком контексте любой ответ будет звучать отрицательно. Знаешь, о чём это говорит?

– Хм… нет.

– Скорее всего, ты искренне считаешь, что не нравишься мне, – сказал Алексей Дмитриевич, и я невольно поёжилась, осознав, что это правда.

– Мне кажется, я просто не могу никому нравиться, – вырвалось из меня неожиданно, и я от смущения вжала голову в плечи. – Простите…

– Не извиняйся, тебе не за что просить прощения, – уже без улыбки заметил мой собеседник. – Но я не ответил. Ты мне нравишься, и я хочу с тобой подружиться, как дружу с другими ребятами.

Я ему поверила. Вот так просто – взяла и поверила, и наверное, именно с этого момента я и начала верить во всё, что он мне говорил.

– Теперь твоя очередь отвечать на вопрос… Ты довольна своей внешностью, Вика?

Я почувствовала жар на щеках и опустила глаза.

– Нет.

– Хочешь, я помогу тебе её изменить?

На самом деле сейчас была моя очередь задавать вопрос, но я совсем забыла об этом. Подняла голову и кивнула, с надеждой глядя на Алексея Дмитриевича.

– Да.

– Хорошо, – произнёс он с улыбкой. – Но чтобы похудеть, тебе будет необходимо слушать, что я говорю, и соответственно, слушаться. Не отступать. Это будет настоящая война, Вик. Готова к бою?

Я вновь кивнула и непроизвольно улыбнулась – широко-широко, как не улыбалась уже давно.

– Тогда по рукам! – воскликнул Алексей Дмитриевич и поднял руку в жесте «дай пять». Он часто такое проворачивал с другими ребятами, поэтому я нисколько не удивилась – но сама хлопала его по руке впервые. – Отлично, Вика. Тогда продолжим. Твоя очередь задавать вопрос.