Текст книги "132 (СИ)"

Автор книги: Анна Шнайдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

132
Анна Шнайдер

1

…Деяния, предусмотренные частями первой или второй настоящей статьи, если они совершены в отношении лица, не достигшего четырнадцатилетнего возраста, наказываются лишением свободы на срок от двенадцати до двадцати лет…

ст.132 УК РФ

Меня давно не колотило так, как сегодня, и это казалось даже забавным: в конце концов, я столько всего пережила в своей жизни, что было глупо нервничать перед визитом к какой-то… Как её вообще назвать? Ясновидящая, экстрасенс? Ладно, неважно. В любом случае, я столько всего уже перепробовала, пытаясь забеременеть – можно попробовать и такое. Хуже точно не станет, потому что хуже некуда.

Сильнее замотавшись в шарф – хотя зачем, если скоро придётся зайти в подъезд? – я посмотрела на небо. Оно сегодня было хмурым, как никогда, хотя ещё накануне погода стояла хорошая. Но с самого утра его затянуло плотным, как куски бетона, серым маревом, и яркие краски нынешней осени сразу потускнели. И ветер стал зябким и противным, и любоваться листопадом сразу расхотелось.

В далёком детстве я ходила на рисование, и нечто похожее случалось со мной, если я замечала, что в жёлтую краску попал чёрный цвет. Мне тут же хотелось поскорее промыть её, вернуть прежнее сияние солнечного оттенка, но как я ни старалась – после попадания чёрной краски жёлтый цвет не становился тем же.

Вот и сейчас в радостную осень словно плеснули чернилами, и это казалось мне дурным предзнаменованием.

– Не ходи туда, Вик, – попросил муж вчера вечером. – Что за ерунду тебе Марина посоветовала? С каких пор ты веришь в бабок-гадалок?

– Она вроде не гадалка. Да и… ладно тебе. – Я улыбнулась Владу онемевшими от напряжения губами. – Всё остальное-то мы перепробовали…

Чистейшая правда: за десять лет лечения мы с мужем перепробовали всё, если не сказать больше. Но врачи лишь разводили руками, утверждая, что у меня нет ни единого отклонения, организм работает как часы. Просто беременность почему-то не наступает. Причём никакая – ни естественная, ни с таблетками, ни при помощи ЭКО. Просто не получается, и всё.

Марина была моей коллегой, мы вместе работали в бухгалтерии одной крупной строительной фирмы. Я знала её уже лет пять, но ничего не рассказывала по поводу нашего с Владом лечения – для меня это была слишком больная тема. И только недавно, пережив очередной неудачный протокол, я поделилась с ней своим отчаянием и наткнулась на неожиданный совет.

Марина дала мне адрес пожилой женщины, живущей в этом самом доме, перед которым я сейчас стояла, и пояснила, что она помогла и ей, и многим её знакомым. Делиться другими подробностями коллега отказалась наотрез.

– Да как я к ней поеду? – не поняла я, глядя на бумажку с адресом. – Надо же вначале позвонить…

– У неё телефона нет, – пожала плечами Марина. – Хотя, возможно, и есть, но номера я не знаю. Я попала к ней точно так же – получила адрес и поехала.

– Да ты шутишь, должно быть! – Я бы улыбнулась, но смешно мне не было. – Марин, жестокая шутка…

– Не шучу, – отрезала она решительно. – Поезжай – сама увидишь.

Увидишь…

Пока я видела лишь обычный серый панельный дом на фоне такого же серого неба. Обычный двор с обшарпанной детской площадкой. Переполненную стоянку машин – всё же сегодня суббота, многие сидят дома. Жёлто-алый ковёр из листьев на газоне. Чёрную дверь с кодовым замком…

Я не успела толком подумать, что не знаю код от подъезда – дверь распахнулась, и навстречу мне по ступенькам начала спускаться девушка с собакой на поводке. Я невольно посмотрела на пса и вздрогнула, зажмуриваясь.

Шоколадный лабрадор.

Сердце сжало будто стальными тисками, и несколько секунд я так и стояла, закрыв глаза и пережидая приступ того невнятного чувства, которому никогда не могла дать название.

– Простите… вам нехорошо? – раздался рядом чей-то встревоженный голос, и я почувствовала лёгкое прикосновение к плечу. Открыла глаза: та самая девушка… с лабрадором.

– Всё в порядке, – ответила я слабым голосом, и она улыбнулась, вдруг повеселев.

– Собак боитесь? – она кивнула в сторону пса, на которого я старалась не смотреть. – Зря. Тара добрая.

– Я не боюсь… – сказала я почти неслышно, но девушка уже поспешила прочь по своим делам, оставив меня наедине с воспоминаниями о похожей, но всё же совсем другой собаке, которой, скорее всего, давно не было в живых.‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

2

На бумажке, которую мне дала Марина, было написано вполне обычное имя – «Тамара Николаевна». И номер квартиры, которая обнаружилась на шестом этаже, среди других точно таких же квартир. Да и сам подъезд был совсем обычным – и не подумаешь, что здесь экстрасенс живёт. Ну или кто она там…

Перед дверью с нужным номером я немного помялась, чувствуя себя идиоткой. Даже грешным делом подумала: может, уйти? Влад прав: я занимаюсь ерундой. А ещё… Не перепутала ли я адрес? Вдруг номер дома не тот или Марина неправильно записала номер квартиры.

Позвонить в старый звонок-кнопку белого цвета я в итоге не успела. Послышался щелчок отпираемого замка, дверь открылась… и на пороге возникла незнакомая женщина, которую я точно никогда не забуду.

Я сразу поняла, что она слепая. Глаза были затянуты бельмами, как сегодняшнее небо пасмурными тучами, и напоминали два наполовину приготовленных куриных белка. Сквозь них просматривалась радужка – кажется, голубая…

– Заходи, хватит тут стоять, – сказала женщина спокойным и глубоким голосом. Совсем не таинственным, а каким-то обычным – как и всё вокруг, начиная от подъезда дома, в котором она жила, заканчивая её махровым халатом с ромашками. – Если, конечно, не передумала.

Я помотала головой, и только после этого вспомнила, что моя собеседница не видит.

– Не передумала, – ответила я, и женщина отошла назад, пропуская меня в квартиру.

Внутри тоже было… обычно. Я будто попала в фильм про времена своего детства. Небольшая прихожая с гардеробом, крючками и полочкой на стене, длинная скамейка-пуф из искусственной кожи, виниловые обои в синий цветочек, и… холодильник «Мир».

Я уставилась на этот холодильник в полнейшем шоке, чувствуя себя более чем странно, и как сквозь вату услышала ироничный голос хозяйки квартиры:

– Я бы предложила тебе разуться и пройти на кухню, но мне кажется, ты не сможешь пить со мной чай после того, что я тебе скажу.

Я перевела взгляд с холодильника на женщину… И вдруг заметила позади неё небольшую полочку, на которой стояли книги и… иконы.

Это настолько резко контрастировало с тем, что я себе навоображала по пути сюда про карты, хрустальные шары и гадалок, что я банально замерла, совсем ничего уже не понимая.

А она улыбалась, кажется, прекрасно осознавая, в каком недоумении я нахожусь.

Не старая ещё женщина… Бабушкой её назвать у меня не повернулся бы язык. Да, волосы седые, и на лице полно морщин, но всё равно – было в ней что-то очень молодое. Наверное, душа? И это отличало её от меня – моя душа, увы, давно состарилась.

– Почему вы думаете, что не смогу? – кашлянула я, стягивая с головы свой бордовый берет. – Я с удовольствием…

– Потому что ты много лет прячешься от собственных мыслей, – пояснила женщина, и я вновь застыла. Кончики пальцев начали дрожать… – Во-от, вижу, ты поняла, о чём я говорю. Перестань прятаться. Прими себя. И правду о себе прими.

По моему телу волнами проходил холод. Потом – жар. И затем – опять холод.

Я почти не могла дышать, и даже не знаю, каким невероятным усилием воли мне всё же удалось произнести тихо и хрипло, будто умирающей:

– Тогда я… забеременею?

– Я не знаю, – ответила она, вздохнув. – Грех на тебе большой, девочка. Он – как камень на твоей душе, давит, и пока не скинешь этот камень, ничего хорошего не будет в твоей жизни.

– Грех?.. Но…

Я хотела сказать, что на мне нет грехов – но запнулась под её слепым взглядом, пробирающим до костей, до самой моей сути.

– Грех… – прошептала я, зажмуриваясь, как тогда, перед подъездом, когда увидела собаку, похожую на одного пса из прошлого.

Воспоминания сопротивлялись. Они не хотели открываться. Не желали думать о случившемся много-много лет назад.

Меня трясло.

– В церковь иди, – услышала я спокойный голос собеседницы, а потом меня почти грубо развернули и отправили за дверь. – Иди, девочка. Поверь, легче станет.

Створка с лязгом закрылась, стукнув о косяк так, что я вздрогнула, возвращаясь в реальность из своих воспоминаний.

Всхлипнула и, проигнорировав лифт, побежала вниз по лестнице так, будто за мной черти гнались.

3

Я выскочила на улицу, резко распахнув дверь – едва не дала в лоб какому-то мужчине, который после этого от души назвал меня сумасшедшей и, недовольно скривившись, нырнул в подъезд.

Сумасшедшая… Не так уж он и не прав.

Не в силах оставаться рядом с этим домом, я сбежала по ступенькам и пошла вперёд, не разбирая дороги. Мне было абсолютно безразлично, куда идти – лишь бы подальше отсюда.

Я чувствовала себя человеком, убегающим от пожара. Там, позади – огонь и пепелище, а впереди неизвестность, но лучше уж шагать вперёд, чем сгореть в огне.

Мимо прошли две женщины, и краем уха я уловила обрывок разговора.

– Самое трудное – убежать от себя, – говорила одна другой. – Хотя можно, конечно, попытаться, но…

Женщины ушли – а я осталась стоять посреди дороги. Они словно плюнули в меня сейчас этой фразой, заставив осознать, что бежать бесполезно.

Дело ведь не в доме. Не в слепой женщине. И даже не в её словах.

Дело во мне.

Вот только… что дальше? Мне было невыносимо думать о том, что она имела в виду. Я не могла дышать, если принималась рассуждать хотя бы немного. Задыхалась, словно попав в дым от пожара.

Я не смогу. Просто не смогу – и всё. Не осилю!

Вновь начав двигаться, я зашагала дальше, прижав одну ладонь к груди, где тянуло и болело, а другой зачем-то цепляясь за собственную сумку. В ушах звенело… Или это телефон звонит?

Очнувшись от своего оцепенения, я вытащила мобильник из сумки и посмотрела на экран. Звонил муж, и впервые в жизни мне совершенно не хотелось с ним разговаривать. Но поговорить было нужно: всё-таки я не хотела, чтобы он волновался.

– Алло…

– Вик, как ты? – Голос Влада звучал тревожно и настороженно. – Что сказала эта… как её там…

Я не могла сказать ему правду. Просто не могла – и всё.

Впрочем, мне ведь не привыкать лгать…

От этой мысли я зажмурилась, стискивая ткань пальто у себя на груди, и глухо ответила:

– Она не способна мне помочь.

– Вот! – Влад, кажется, вздохнул с облегчением. – А я говорил! Только время зря потеряла. Езжай домой!

– Да, хорошо, – ответила я негромко, зная, что не послушаюсь. – Конечно. Не волнуйся.

Влад положил трубку, а я, убрав телефон в сумку, продолжила свой путь в никуда.‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

4

Я не знала этот район. Была здесь впервые в жизни и шла просто вперёд по дороге, никуда не сворачивая и не задумываясь о цели своей прогулки. По правде говоря, в моей голове не было ни единой мысли – потому что я старательно сдерживала их, опасаясь собственных воспоминаний.

Мне было безумно страшно. Я будто стояла над пропастью, где в черноте манящей глубины мерцали чьи-то зловещие глаза. И я точно знала, что если сорвусь, чудовище, прячущееся на дне, меня не пощадит.

Поэтому и старалась не думать и не рассуждать, а просто шла и шла вперёд, надеясь, что со временем это странное наваждение закончится и я смогу вернуться домой к Владу. Должно закончиться! Иначе и быть не может.

Почти всё время, передвигаясь по тротуару, я смотрела себе под ноги, изучая причудливые узоры на асфальте, сплетённые из мокрых листьев, блестящих луж и грязи. В этом году улицы очень плохо чистили, по-видимому, дожидаясь, пока все листья покинут ветви деревьев – но они пока не собирались этого делать, раскрашивая город яркими красками начала октября.

В какой-то момент я подняла голову – и остановилась, словно столкнувшись с невидимой стеной, потому что прямо передо мной неожиданно оказались ворота, светлый забор, уходящий вправо и влево, а за ним возвышалась… церковь.

«В церковь иди», – набатом зазвучал голос той странной женщины, и я, сглотнув, посмотрела на золотые купола по ту сторону забора. Их было всего два – один над церковью, другой над колокольней, – и они умудрялись сверкать настолько ярко, что слепили мне глаза, несмотря на то, что солнца не было и в помине.

Я никогда не была верующей. Воспитанная в атеистической семье, я даже и не помнила, когда ходила в церковь в последний раз. Но даже если бы вспомнила, скорее всего, это оказалась бы какая-нибудь экскурсия. Я не носила крест, не верила ни в Бога, ни в дьявола, не молилась.

Я вообще не понимала, почему эта женщина сказала мне именно про церковь.

Более того… Сейчас, глядя на ослепительно-яркие купола, я вовсе не хотела подходить ближе. Даже наоборот. Я чувствовала, как мой страх усиливается, стоит лишь представить, что я туда захожу.

Сердце билось где-то в горле, мешая дышать, но я не могла сдвинуться с места. Ни туда, ни сюда – стояла, как идиотка, и таращилась за забор.

«А ведь он был верующим человеком, – мелькнула вдруг робкая мысль. – В отличие от тебя…»

Содрогнувшись, я всё же отвернулась – мне почудилось, что внутри меня, в противовес светлой энергии, что шла от этого места, плеснуло тьмой.

Невозможно. Невыносимо. Нереально.

Зачем мне туда идти?! Что это изменит?!

Я сжала ладони в кулаки и побежала прочь, чувствуя, как жарко и больно становится в области сердца, а глаза непроизвольно наливаются слезами.

5

Сколько времени прошло, прежде чем я, наткнувшись на незнакомый сквер, села на лавочку? Не знаю. Но именно в этот момент я, растирая озябшие ладони, поняла, что всё-таки нужно с чего-то начинать. Нет, не с церкви – туда я не пойду ни за какие коврижки. Но хотя бы… со звонка маме.

Да, так будет лучше всего. Не со Владом же мне говорить? Он вообще не в курсе, что случилось со мной двадцать лет назад.

С матерью у меня были сложные отношения. Всегда были. Хотя до одиннадцати лет я порой делилась с ней своими радостями и горестями, несмотря ни на что – а вот после как отрезало.

Мне и сейчас не слишком хотелось с ней говорить. Но других вариантов у меня не имелось.

Мама взяла трубку почти сразу, поинтересовалась, как дела у нас с Владом, я ответила кратким «хорошо», а потом… словно нырнула в прорубь.

– Мам… А где сейчас Алексей Дмитриевич?

В трубке повисла такая звенящая тишина, что я даже заподозрила прерванную связь. И на всякий случай позвала ещё раз:

– Мам?..

– Вика, – свистящим шёпотом проговорила мама, и голос её звучал напряжённо, – ты… зачем спрашиваешь? Мы ведь договорились, что не вспоминаем об этом никогда и ни при каких условиях!

Я сглотнула. Что я должна ответить? Что какая-то неизвестная женщина, чей адрес дала мне накануне коллега, заявила, что на мне большой грех и я много лет прячусь от собственных мыслей? Мама не поймёт.

По правде говоря, она всегда меня не понимала.

– И всё же, мам, – повторила я упрямо, – ты знаешь ответ на мой вопрос?

– Не знаю! – рявкнула она агрессивно. – И прекрати немедленно думать об этом! Ты с ума, что ли, сошла?!

В горле заклокотал истерический смех.

Я хотела сказать, что да, наверное, сошла, раз вообще решилась обратиться к матери. Она не станет мне помогать. Даже ради того, чтобы у неё всё-таки появились внуки – не настолько она любит детей.

– Чтобы я больше не слышала от тебя имя этого человека, – строго и почти торжественно заявила мама. – Нервы только треплешь и мне, и себе. Он нам столько горя принёс, а ты… Не смей вспоминать!

Я не ответила. Просто положила трубку.

6

Минуты текли медленно, складываясь в часы, а я всё сидела на лавочке.

Вновь позвонил Влад, и я сообщила ему, что решила прогуляться, проветрить мозги. Он знал, что в последнее время меня одолевала депрессия из-за неудавшихся попыток сделать ЭКО, на которое я возлагала большие надежды, поэтому не слишком удивился. Только попросил быть осторожнее и слишком поздно не возвращаться.

А я вертела в руках мобильный телефон и всё никак не решалась позвонить Нине – единственной своей подруге, оставшейся со школы. Остальные одноклассники до сих пор настолько принимали меня в штыки, что я даже не появлялась на встречах выпускников – знала, что меня там видеть никто не захочет.

Да, я общалась только с Ниной. Хотя у нас был длительный период охлаждения – как раз тогда, в конце пятого класса, – но потом она словно оттаяла и вновь начала разговаривать со мной. Однако случившееся никогда не обсуждала.

И я, по правде говоря, не знала, в курсе ли она того, о чём я спрашивала маму. Но попытаться определённо стоило. Только не по телефону – после разговора с мамой я осознала, что мне проще будет встретиться с Ниной, чем пытаться выдавить из неё информацию, не видя её лица.

Мне почему-то было важно именно это – видеть лицо.

Нина согласилась пересечься легко и быстро, заявив, что если у меня какой-то вопрос, то я могу зайти к ней в течение двух часов – после она с сыновьями отправится на карате. Я лишь завистливо вздохнула, услышав эту ремарку. Нина была счастливой матерью двоих шебутных близнецов шести лет от роду, и вся её жизнь крутилась в основном вокруг них. Муж периодически заикался о том, что хочет ещё и дочку, но Нина пока держала оборону, заявляя, что это случится не раньше, чем мальчишки станут более самостоятельными.

До Нины я добиралась полчаса, трясясь в стареньком трамвае. Мне повезло: в своём бесцельном блуждании я умудрилась подойти к скверу, возле которого была удобная остановка общественного транспорта, поэтому в назначенное время я уложилась. Не знаю, что бы стала делать, если бы не успела… Наверное, ждала бы Нину у подъезда до возвращения.

Дома у подруги я была несколько раз, и каждый раз поражалась тому, какой там бедлам. Нет, всё было чисто, просто разнообразные игрушки, особенно детали от конструктора, находились здесь повсюду, и нужно было постоянно смотреть под ноги, чтобы не наступить на какую-нибудь пластмассовую штучку и не грохнуться. Нина даже шутила: мол, посмотри хорошенько вокруг – ты точно хочешь ребёнка? Я на это лишь улыбалась. Меня не смущали никакие трудности материнства – только бы оно наступило.

И на самом деле желанная беременность была единственной причиной, по которой я сейчас поехала к Нине. Мне не хотелось ничего спрашивать, вспоминать и копаться в прошлом, совсем не хотелось. Если бы я могла, последовала бы совету мамы, как следовала ему долгие-долгие годы.

Однако я почему-то поверила этой слепой женщине. Может, потому что подсознательно понимала… То, что она сказала, может быть правдой.

– Проходи, Вик. – Нина за руку втянула меня в квартиру и улыбнулась. – Рада тебя видеть. Разувайся и иди на кухню, чаю попьём. Мальчишки пока у себя в комнате, так что у нас есть немного времени… Ну, я на это надеюсь.

Нина, поставив передо мной тапочки, ушла в сторону кухни – видимо, ставить чайник, а я, быстро сняв верхнюю одежду и переобувшись, помыла руки и отправилась туда же.

Подруга хлопотала возле стола, умудряясь одновременно протирать его и расставлять чашки, сдвигая к краю кучу разноцветных металлических машинок.

– Федя и Мишка с утра пораньше тут гонки устраивали, – проворчала Нина, вздохнув. – Пока я квартиру пылесосила, безобразничали. Я их отругала и они, вон, затихли, сидят у себя, гараж собирают. Ох, дурдом… Какое печенье будешь – овсяное или миндальное?

Я была не уверена, что смогу хоть что-то проглотить, и потому ответила:

– Можно просто чай, Нин.

– Хм… – Подруга, задумчиво нахмурившись, повернулась ко мне, вгляделась в лицо. – Что с тобой, не пойму? Странная ты какая-то. И чего на пороге застыла? Садись в уголок, там уютнее.

Я, чувствуя, как стремительно холодеют ладони, подошла к дивану, опустилась на сиденье, всё не решаясь сказать, зачем приехала. Слишком уж хорошо понимала: как только я озвучу свой вопрос, хорошее настроение Нины как ветром сдует.

Она налила нам обеим чаю, поставила на стол вазочку, в которой лежали два вида печенья и какие-то конфеты, села рядом со мной, сделала большой глоток из чашки и, покосившись на меня, легко, полушутливо толкнула локтем в бок.

– Что-то мне тревожно уже, Вика. На тебе реально лица нет. Надеюсь, никто не умер.

– Я…

Сглотнув, я осознала, что дольше тянуть время невозможно.

– Я не знаю, умер или нет, – почти прошептала я, поёжившись. – Нин… скажи… где сейчас Алексей Дмитриевич?

Нина, в этот момент потянувшаяся за печеньем, резко уронила руку на стол, развернулась ко мне всем корпусом – и от выражения её лица я непроизвольно вздрогнула.

– Чего это ты про него вспомнила? – слегка презрительно произнесла подруга, глядя с таким подозрением, что меня сразу затошнило. – Не поздновато?

Мне захотелось залезть под стол.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Собственно, тогда, двадцать с лишним лет назад, я постоянно так и делала, столкнувшись с полнейшим игнором со стороны собственных одноклассников.

И не только с игнором… Похожее презрение, что я видела сейчас в глазах Нины, сопровождало меня до самого выпуска. Я просила маму перевести меня в другую школу, но она только пренебрежительно фыркала и заявляла, что нечего убегать от проблем, и вообще – я во всём права, а остальные, не принявшие мою правду, дураки.

– Нин… – с трудом проговорила я, пытаясь согреть озябшие пальцы кружкой с горячим чаем. – Можешь просто ответить на вопрос? Пожалуйста. Это важно.

Она вздохнула, протяжно и тяжело, отвела взгляд, сделала ещё глоток из чашки, будто раздумывая, а затем сказала с холодком в голосе:

– Он жив. Тебе этого будет достаточно?

Я ответила прежде, чем успела задуматься над тем, что именно говорю.

– Нет.

– Ещё что-то надо? – Усмешка на лице Нины была горькой. – Но больше я не скажу.

– Почему?

– Ты издеваешься?! – Она возмущённо на меня посмотрела. – Ты уже один раз испортила ему жизнь. Хочешь ещё разок?!

Этими словами Нина будто плеснула мне в лицо кипяток.

Щёки загорелись, глаза я зажмурила – их как будто кто-то пытался ножом из меня вырезать, – а в груди стало тесно и больно.

И я вновь не могла дышать.