Текст книги "По рукам и ногам. Книга 1"
Автор книги: Анна Шеол
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)
К счастью, наш унылый обмен откровениями прервал телефонный звонок. Ланкмиллер вытянулся – судя по всему, там было что-то важное, – и его хватка на моём запястье ослабла, а через несколько секунд он и вовсе убрал руку, отступая на пару шагов. Некоторое время я просто пялилась на него ошалело, как на конченого идиота. Он ведь никогда раньше так не делал. Если нам и случалось быть в публичном месте, он глаз с меня не сводил, руку почти не отпускал, а сейчас… Я отступила немного назад, внимательно наблюдая за реакцией, но к тому времени Ланкмиллер уже и вовсе повернулся ко мне спиной, полностью поглощённый разговором.
Я в несколько тихих аккуратных движений, стараясь не привлекать к себе внимания, оказалась за ближайшей палаткой с мороженым, прижалась спиной к её бревенчатой стенке, совсем не чувствуя её. Что, если он проверяет меня? Ещё не поздно притвориться, что я валяю дурака тут по округе, и ничего не докажет, если что. Однако ничего не происходило. В ушах шумело, время словно растянулось в бесконечный вязкий поток, который очень сложно было отслеживать, а вокруг всё не появлялись ни Кэри, ни Генрих, ни хоть кто-нибудь ещё. Я сделала осторожный шаг в сторону от ларька с мороженым, потом ещё один. Потом резко и уверенно выдохнув, потонула в людском потоке.
Мысли метало из стороны в сторону, словно ураганом. Это мой шанс. Мне бы только вернуться в столицу, обратно в Анжи из этой проклятой Виктории. Мучитель пугал меня своими связями, но, может, только пугал, кто знает. Ведь всё равно есть люди, которым удаётся именно так попасть на свободу, сбежав в вольное государство. Вот только как бежать, куда? Как я вообще собралась делать это одна, без денег и документов? Если меня найдёт Генрих, он просто прикончит меня. О чём я только думала? Это мой шанс? Мой шанс сдохнуть только разве что.
Так, спокойно. Выдохни. Нужно попробовать сделать хоть что-то. Собраться. Пока тебе просто нужно двигаться вместе с толпой, не выделяться, чтобы не быть подозрительной. Пока будешь идти, успеешь обдумать хоть что-нибудь. Может, удастся наткнуться на справочное бюро и всё разузнать. Может, там до столицы ходят бесплатные автобусы. Выкрасть у кого-то билет, насосать на него в крайнем случае.
Я извинилась перед самой собой за эти ломкие неудачные шутки, которые, если быть до конца откровенной, и шутками-то не были.
И тут людской поток вынес меня на площадь. В нос ударил отвратительный запах, тяжёлый и сильный. Запах спекшейся крови вперемешку с чем-то палёным. Догадка дольше себя ждать не заставила. В Шеле тоже было такое место, и пусть мне случилось побывать там лишь однажды, хватило этого на всю жизнь. В «Шоколаде» была идеальная дисциплина, потому что хозяин всем подряд угрожал отправить туда прямиком и без разговоров. На деле же туда отправляли только за тяжёлые преступления и только рабов, но даже отдалённая перспектива заставляла кровь в жилах стыть, потому что эти публичные казни далеки были от гуманных. Это не просто голову отрубили, и она по тротуару покатилась – вот и всё развлечение. Судя по количеству людей, сейчас самый разгар политических «карательств» беглых невольников.
Какая-то часть меня вспыхнула саркастической усмешкой: прямо удивительно, что тебя к такому месту вынесло. Это то, что тебя ждёт. Может, даже сегодня.
Я собиралась было уйти, забиться куда-нибудь в тень, обдумать всё в тишине и одиночестве, но сзади уже подмяла наступающая толпа, и я оказалась против воли вытолкнута в первые ряды. Посреди ничем не огороженной, густо залитой кровью площадки стояли столбы, разные по размеру и высоте, к которым были привязаны люди в лохмотьях, оставшихся от одежды. От нагретых солнцем бурых от крови булыжников исходил душный тяжёлый смрад, от которого воздух сворачивался в горле.
Палач вздёрнул за волосы девчонку, которую уже отвязали от столба, и она некоторое время просто безжизненно лежала у его ног. Вздёрнул так, что в шее у неё что-то хрустнуло, и я поёжилась. Как бы не сломал.
– И такое, – у него был громкий голос, грубый и невероятно отчётливый, толпа разом стихла, будто звук приглушили пультом, – такое случится с каждым, кто посмел пренебречь милостью своего хозяина, самовольно покинуть его. В вашей жизни нет человека милосерднее и добрее, чем он. И вы это запомните.
Свою речь он завершил ударом невольнице в живот. И в абсолютной тишине послышался хруст рёбер, тихий надрывный кашель, секундой позже захлебнувшийся в гуле толпы. У неё был хриплый голос, видно, уже давно сорванный от бесконечных издевательств.
Я будто попала в самый страшный из своих снов. От ощущения, что эти слова, произнесённые так вкрадчиво и отчётливо, относились ко мне, что эта девочка в его руках была отражением меня, невозможно было отделаться. Я даже почувствовала эту слепящую острую боль от удара в живот, от которого трещат кости. Внутри всё всколыхнулось, захватывая меня одной огромной, неудержимой волной: желание уйти, сгинуть отсюда куда угодно, лишь бы не стоять здесь и секундой дольше. Но теперь это было уже невозможно. Толпа схлынет, только когда окончится казнь.
Судя по состоянию приговорённой, продлится она недолго.
– Открой пасть свою, – рявкнул палач, тряся её за плечи так сильно, что голова казалась чем-то отдельным от тела. Отдельным и совсем безжизненным.
Раз это такое ужасно увлекательное зрелище – смотреть, как мужик в рот имеет полумёртвую невольницу, то удивительно, что хозяин «Шоколада» до сих пор у себя платные просмотры не организовал. За день разжился бы до уровня какого-нибудь магната. Впрочем, я зря тут иронизирую, у меня не осталось сил улыбаться. Губы онемели, пальцев тоже почти не чувствую. Если я закончусь прямо здесь, будет ли это слишком? Кто-нибудь, заберите меня из этого ада, пожалуйста.
Тем временем палач брезгливо размазал сперму девчонке по лицу и, не дав передышки, облил её волосы чем-то прозрачным из большой, наполовину полной канистры. Едкий запах бензина докатился до публики только секундой позже, когда в руках у мужчины уже вспыхнула зажигалка.
Господи, да Ланкмиллер со своими ошейниками и цепями, даже со своим жутковатым Генрихом, уже казался мне самым безобидным чудаком с очаровательными странностями.
Надорванные крики стихли. Пламя под ботинками палача – тоже. Оно ещё не успело сильно разгореться и только опалило щёки.
Страх вскрывал изнутри, как тряпичную куклу, вместо головы, рук, ног оставляя только свалявшиеся комки ваты, пропахшей затхлостью и пылью. Все эти люди, которые ели клубничное мороженое там, в парке, слушали уличных музыкантов, которые были нормальными, блин, людьми. Как у них получается просто стоять и смотреть на это? Я старалась не поднимать глаза ни на кого из толпы, не слышать хруста заламываемых рук, даже не дышать, чтобы не чувствовать этот страшный запах палёного, который всё равно проникал в меня, застревал в носу, доводил мой ужас до исступления.
– Несите саблю, – отдал короткий приказ палач.
Только не говорите, что он это серьёзно. Остриё ослепительно сверкало на солнце в его руках. Я зажмурилась секундой позже, чем всё случилось. Лезвие вошло сразу по самую рукоять.
Покачиваясь, словно пьяная, с трудом подавляя приступы тошноты, я упала на бордюр в тени от деревьев, опоясывавших площадь. Между казнями перерыв каждые минут пятнадцать-двадцать. И хорошо, что мне этого хватило, чтобы убраться.
Я хочу домой. В тепло. Я хочу в чьи-нибудь объятия, чтобы меня прижали к груди и не выпускали весь оставшийся день. Это неподъёмно много для меня, об этом просят только избалованные девочки, девочки, которых любят. Я должна молить просто о том, чтобы выжить. Хотя бы ещё ближайшие часа два.
Над головой будничным строгим тоном послышалось:
– Проверка документов. Ваши, пожалуйста.
А не пойти бы тебе к чёрту? Как насчёт этого?
Я медленно подняла лицо, по ходу соображая, чего от меня хотят и каких масштабов эта трагедия. Всё ещё на деревянных ногах, я встала и сообщила мрачно:
– Нет у меня никаких документов.
Кто же знал, что всё кончится так внезапно и трагично. Да все знали. Ланкмиллер отдаст меня им. Он мне этого не простит. Я оглянулась исподволь, прикидывая, смогу ли ещё сбежать. Нет, полицейских на площади многовато.
– Совсем? Водительские права, банковская карточка? – усатый мужчина в форме сдвинул брови. – В ином случае я буду вынужден проводить вас в отделение и заняться поисками хозяина.
Пока он говорил, на ум пришла новая идея, наверное, ещё более обречённая, чем первая. Я судорожно огляделась и схватила из толпы за руку первого попавшегося парня.
– Зачем его искать? Вот он. – Стиснула его пальцы так, что самой от этого стало больно. – Господин, я уже заждалась.
Парень смотрел на меня такими несчастными, широко распахнутыми глазами, что сразу ясно стало: он прекрасно понял, куда его тут втягивают.
– Вот этот? – полицейский указал на избранного мной кандидата, и на лице его явственно отразилось недоверие.
– Да! – Я уцепилась за кандидатскую руку ещё сильнее, так, будто всю жизнь только и мечтала её сломать. Умоляю, подыграй мне. Пожалуйста.
– И вы это подтверждаете? – Это было обращено уже к «хозяину».
– Да? – В голосе моего новоиспечённого хозяина вопросов было куда больше, чем ответов. Он даже немного дрожал.
– А ваши документы?
Раздражённо вздохнув, парень полез в карман и свою тёмно-синюю корочку протянул усатому. Я даже на цыпочки привстала, заглядывая ему через плечо. Марко Бьянки – так звали моего неожиданного спасителя.
– А документы на… собственность?
Мне показалось, усатый запнулся перед этим словом, и больших усилий стоило скрыть едкую усмешку, которая была очень не к месту сейчас.
– В машине забыл. – Кажется, в знакомых у Марко была какая-то очень забористая стерва, потому что лицо, которое он состроил, было не передать словами. Хотя мне, как бывшему работнику общепита, было слишком хорошо знакомо и выражение это, и интонации. – Ещё вопросы есть?
– Ну ладно.
Видно было, что полицейский уже потерял запал, хотя всё ещё старался держать лицо, но интереса в нём больше не осталось, только желание поскорее скрыться куда-нибудь, как это обычно бывает в таких случаях.
– Сумасшедшая! Без головы! – сразу же накинулся на меня «хозяин», едва только усатый исчез подальше с глаз. – Ты б меня ещё родной мамкой обозвала – он и то бы легче поверил! Какого чёрта вообще?! Что мне делать с тобой теперь?!
– Простить и отпустить? – сбивчиво предположила я, бестолково переминаясь на месте, переживая, что он орёт.
Неожиданный спаситель, очень недовольный своим нынешним статусом, уже воздуха в грудь набрал, чтобы выдать очередную тираду гневную в ответ на эту наглость, но его заглушил мой урчащий живот.
– А ты замолкни вообще, тебя забыли спросить, – щёки мигом залило краской, и я хлопнула по платью, стараясь унять эти страшные звуки из преисподней.
– Понял, – трагически вздохнул Марко. – Пойдём, для начала накормлю тебя.
Я улыбнулась. Значит, всё-таки человек.
– Всё в толк не возьму, как они поняли?
Кафе было тихое и уютное, с плетёными стульчиками и видом на парк далеко внизу, в выемке меж холмами. Там ещё ходили люди, притворявшиеся людьми, ели мороженое, слушали музыкантов. И Ланкмиллер, уже наверняка спустивший с цепи своего Генриха, тоже, скорее всего, был там, далеко внизу. Я перенервничала, и в ответ на это, как и всегда, во мне проснулся просто нечеловеческий аппетит. Это казалось жутким, потому что нормальным людям в такой ситуации и крошка в горло бы не полезла.
Я же доедала шестой кусок пиццы с сыром и размышляла вслух.
– С чего этот усатый взялся подойти именно ко мне? На площади столько людей, целая толпа ещё…
– Шутишь, что ли? – Марко высоко поднял брови, будто я над ним сейчас издеваюсь. – У тебя вся шея в синяках и засосах, да и запястья не лучше, – смущаясь, сообщил он. – Абсурдом было бы к тебе не подойти и не спросить документы.
– Мх!.. – я с силой хлопнула себя по лбу.
Надо же было так просчитаться. «Если буду вести себя естественно, никто не заподозрит…» Дура! Вот же моя визитная карточка, прямо налицо. Эх, Кэри, как хорошо ты постарался со всем этим. Усложнил мне задачу до невозможного.
Я исподлобья глянула на Марко, тихонько пытаясь потянуться к седьмому куску. Невольники вообще разные бывают по роду деятельности, но относительно моего глупо было бы сомневаться, особенно после его осторожного замечания.
Так это странно: сижу в кафе, объедаюсь с человеком, о существовании которого я часа два назад даже не подозревала. А он исподволь изучает карту моих постельных утех, вплоть до каждого грубого поцелуя.
В голове было пусто, я до сих пор не верила в это своё немыслимое везение, сидела, как сломанная кукла, с пустым взглядом, щёлкая ногтем по стакану с соком.
– Ну вот что, – парень решительно поднялся, – если ты уже доела, прогуляемся! Проветрим голову, ты выговоришься, я выговорюсь. И придумаем, что с тобой делать. Идёт?
Я охотно кивнула.
Часа, наверное, два, а то и три мы просто бестолково бродили по улицам, что было само по себе и странно и восхитительно, потому что я нигде не видела улиц уютнее и красивей, чем в Виктории. Ласковый вечерний свет полз по ним медленным рыжим бархатом, опоясывая вытянутые тени. Фонтаны с цветными брызгами, кофейни на открытом воздухе. На углах улиц, во внутренних дворах за заборами расцветали кусты сирени. Казалось, что тот ужас сегодня на площади произошёл не здесь, а где-то далеко, вообще в другом мире.
Бьянки рассказывал, как так вышло, что Виктория пала под натиском работорговцев и вынуждена была открыть округ. На деле всё началось ещё давно.
В аппарате местного госуправления постепенно скопились люди вроде мучителя, которые целые гаремы тайно держали в вольном государстве. Ходили даже слухи, что в Виктории обосновался один из владельцев «Змеиного зуба», которому, конечно, запрет иметь невольников стоял поперёк горла. Если это действительно так, тогда в том, что Виктория закончила столь печально, нет ничего удивительного.
«Змеиный зуб» – всемирная организация по торговле людьми, чьё имя было слишком хорошо известно тем, кто оказался «по ту сторону». Все сделки с людьми проходили через неё, и если бы это была только торговля: в реальности на их счету часто оказывались и шантажи, и похищения, и мошенничество. Родившись в свободной семье, я до сих пор не могла вспомнить, как именно попала к ним. Но по сравнению с тем масштабом, который был им доступен, всё это было мелочью. Подёргать за нужные ниточки, надавить на кого следует, сделать вольный регион рабовладельческим – такая ерунда для того, кто почти безраздельно владеет миром. Виктория всё время стремилась быть независимой от Анжи, но это же сделало её слабее.
– Ладно, хватит о политике. Сделанного не воротишь, – увидев, что я приуныла, Марко хлопнул меня по плечу с размаху. – Твой-то хозяин как, жестокий?
– Сравнительно с сегодняшним палачом на площади – не очень…
– Ну, знаешь ли… Нет, она ещё и объективно судить пытается! Есть такие хозяева, которые со своих невольников пылинки сдувают, потому что понимают, как это тяжело – так жить.
– Если понимают, что ж тогда не отпустят? – мрачно фыркнула я, складывая руки на груди.
– Не все стремятся к такому исходу. – Взгляд у Бьянки был снисходительный, тон терпеливый, будто он разъяснял ребёнку очевидные вещи. – Если ты с рождения живёшь так, откуда ты знаешь, что такое свобода? Ты знаешь только, что такое хозяин и что такое приказ. Многим после вольной грамоты даже податься некуда, только если в петлю или в подворотни.
Я шла рядом с ним притихшая, немного даже оглушённая сказанным. Кажется, такой разговор у меня сегодня уже был, только вот с другим человеком. Вот, значит, что Ланкмиллер пытался сказать. Вот откуда берётся эта преданность к хозяину, бывшая до сих пор для меня загадкой. В их жизни просто нет больше ничего, кроме хозяина, поэтому некоторые так сильно бояться его терять.
Марко выждал паузу, давая мне поразмыслить, потом снова заговорил.
– А ты-то… как оказалась одна? Потерялась?
– Потерялась, – эхом неуверенно повторила я, потому что это вдруг показалось мне неплохой легендой. «Потерялась» – это хреново, конечно, но совсем не так ужасающе, как побег.
– Тогда хозяин, скорее, больше волнуется о тебе, чем бесится, – отстранённо заметил парень, пожимая плечами.
– Не очень-то похоже на Ланкмиллера, – это я уж совсем тихо и неразборчиво пробормотала себе под нос. – Он, скорее, голову мне свернёт, если встретит.
– Как ты сказала? – Марко даже остановился, словно какая-то неведомая сила развернула его ко мне одним движением. – Ланкмиллер? Тот, что судостроительной корпорацией управляет? Это он тебя… У-у-у…
Больше к этому своему печальному «у-у-у» Бьянки ничего не добавил, но в глазах читались до неприличия отчётливые соболезнования. Видимо, семейка была известна совсем не за ангельские повадки.
– Знаешь, это чудо, что тебя ещё не нашли и назад не вернули под конвоем… – заметил мой спутник даже как-то чрезмерно патетически.
– Чудо, – кивнула я без особого энтузиазма. – Слушай, а как можно отсюда до столицы добраться? На автобусе, например?
Ветер принёс к нам откуда-то запах терпкого табака, и я немного поморщилась, задержала дыхание на пару секунд, ощущая на себе этот косой внимательный взгляд. Мы не проговариваем это вслух, но я признаюсь ему, что хочу сбежать.
– Все междугородние автобусы сейчас шмонают, ситуация сама знаешь какая. Закончишь, как та сегодня на площади. Может, если на поезде… Там хоть будет где спрятаться во время проверки. – От его рассуждений энтузиазм во мне испарялся всё стремительней. Поезд – самая дрянная альтернатива из всех: вокзал, охранники, камеры… Но самая большая проблема была, конечно, не в охранниках. Но Марко оборвал сам себя, отвергая и эту альтернативу. – Да нет, ты без документов даже билет не купишь.
Чёрт! Я от досады чуть не взвыла. Попала в эту Викторию, как в западню.
– Ну… Наверное, я не совсем могу просить тебя о таком, но, может, ты позволишь хотя бы… переночевать у тебя? Хотя бы только сегодня? Может, удастся придумать что-то стоящее, но мне нужно чуть больше времени. Викторию совсем недавно закрыли, должны же оставаться хоть какие-то шансы отсюда исчезнуть.
– Слушай, – Марко глубоко и медленно вздохнул, – я, наверное, покажусь тебе последней сволочью, Роуз, но нет. У меня семья, и оставлять тебя дома без согласия хозяина – значит подставлять под удар близких. Ланкмиллер из тех людей, которые разбираться не будут. Лучшее, что я могу посоветовать, это вернуться к нему. Даже если он тебя и убьёт, то точно не так мучительно. Смотри, всё закрывается, город пустеет уже. Сейчас самое время, когда одни полицейские патрули останутся на улицах. Поэтому искать какое-то убежище в незнакомом городе попросту опасно. Да и здесь, в Виктории, его нет. За поимку беглых рабов платят, и платят неплохо. Так что десять раз подумай, прежде чем действовать. Прости, я больше тебе не помощник. Очень бы хотел, но… сам не знаю, чем.
– Да что ты… – я пожала плечами, чувствуя, как сзади по лопаткам ползёт вечерний холод, сковывает плечи, покрывая их ледяной коркой, как чешуёй. – Ты и так уже спас мне жизнь. И накормил. На большее никто и не рассчитывал, это и так небывалая для меня удача. Спасибо. Ну, я пойду, наверное… Я пойду.
Пришлось как следует прикусить себе язык, чтобы прервать этот бессвязный поток лепетаний.
– Вернись к нему, не дури! – крикнул Марко мне вслед, и голос его эхом разнёсся по совсем почти опустевшей улице. – Если не вернёшься, знаешь же, что до рассвета не доживёшь.
Я уже ничего не отвечала и не оборачивалась. Должно быть, все заведения работают здесь по режиму, схожему с шелевским. Ближе к вечеру всё закрывается на два-три часа, чтобы с наступлением темноты открыться вновь, до неузнаваемости преобразившись.
Ставни притворялись, двери захлопывались. Город медленно отходил ко сну, соскальзывая в мертвеющую вечернюю тишину. Солнечный свет сгущался, по цвету всё больше напоминая ржавчину, по углам его уже вытеснили зыбкие плотные тени. Они росли медленно и неотвратимо, обвиваясь прохладными длинными пальцами вокруг щиколоток. Остановишься – и они никогда тебя не отпустят. Смешно, что я веду себя так, будто они ещё ни разу меня не коснулись, хотя всё, что у меня осталось, – это отчаяние. Даже страха уже почти не было. Единственное, чего хотелось сейчас, это случайно не попасть на площадь, где, наверное, всё уже кончилось.
На площадь я не попала, ноги вынесли меня к совершенно другому месту. Я замедлила шаг, окидывая растерянным взглядом пустующую автостоянку. На ней и машин-то особо не было, но та, единственная, стояла на месте, ровно там, где её и оставили, заставляя ухмыльнуться уголком рта. Ну вот я и… дома.
Медленно поплелась к ланкмиллерской машине и, облокотившись на крышу, уронила голову на руки. С ума сойти, ещё не уехал. Сейчас он придёт, и мне конец. На самом деле, брошенная наедине с собой, я и его обществу была бы рада. Воспоминания о казни просто пожирали разум, я даже землю под ногами почти не чувствовала. Меня словно за шкирку возвращали в этот удушливый смрад, к хриплым истошным крикам, снова и снова, словно уже заперли в этой смерти, подписав приговор.
– И давно ты здесь?
Я вздрогнула от звука этого голоса. Забыла, какой он всепроникающий и глубокий.
– Минут пятнадцать как… – Отлепившись от машины, я встала напротив Кэри, не в силах поднять на него взгляд.
Да и по голосу, в общем, ясно было – всё даже хуже, чем я думала. Мы стояли друг напротив друга совершенно молча минуты, наверное, две, прежде чем он снова заговорил. Я думала, что же он со мной сделает, а Кэри как раз, видимо, тоже над этим размышлял.
– Нагулялась?
Я судорожно вздохнула, не зная, хочет ли он ответа на свой вопрос. Такие обычно задают, чтобы уколоть. Ну вот я сделала круг, прикованная цепью, на которую ты меня посадил. Вернулась к исходной точке. Что теперь ждёт меня: порка, подвал, та площадь? Точно, для начала пощёчина. Ланкмиллер уже занёс ладонь, я успела съёжиться и вдохнуть, но щёку так ничего и не обожгло. Он стоял какое-то время с рукой, занесённой для удара, потом просто опустил её.
– Что, я настолько жалко выгляжу, что даже побить не тянет?
Ничего, Генрих справится с этой работой куда лучше, мы оба знаем.
– Что-то произошло, пока меня не было рядом?
Я не сразу поняла, чем вызван этот странный вопрос, и лишь секундой позже дошло: у меня вздрагивают плечи, и я не в силах это унять, как бы крепко ни стискивала себя руками, как бы ни уговаривала.
– Да нет, что могло произойти со мной, – я подняла на него взгляд, это вышло по большей части случайно, просто хотела понять, что его так пугает во мне.
Ланкмиллер смотрел задумчиво и вымотано, с укоризной. И в его глазах не было того самого смертного приговора. Это очень… сбивало с толку.
– Горе ты… На секунду отвернулся, её уже нет. В следующий раз надену ошейник и буду таскать за собой на поводке, потому что, видимо, это наш единственный вариант.
Он принялся набирать чей-то номер, видимо, давать отмашку на отдых Генриху и подчинённым. Ведь если присмотреться, Ланкмиллер был не один. Его охрана держалась в стороне от нас, как всегда.
– Я сама не поняла, как это вышло… – Тихо шмыгнула носом, не зная, куда деть руки, взгляд и вообще себя. – Скажи, ты специально меня сюда привёз? Чтобы я… увидела?
Он даже телефон от уха убрал.
– Что ты видела?
– Ну…
Мне не хотелось даже произносить это вслух, облекать словами ужас, выжженый на подкорке мозга. Но Кэри и сам уже понял, понял ещё до того, как задал вопрос. Он молча привлёк меня к себе, позволив уткнуться носом куда-то ему в ключицу, прижал покрепче, и несколько секунд я стояла замерев, не смея пошевелиться и всё никак не могла поверить, что снова чувствую его тепло. Он обнимал до тех пор, пока дрожь окончательно не унялась. Только тогда отпустил, когда убедился, что я перестала медленно умирать в его руках. Стоя на обочине у парковки, я впервые ощутила себя в безопасности рядом с ним.
– Садись в машину, – велел наконец Ланкмиллер, со вздохом отступая назад, – дома поговорим.
Дверца со стороны водительского сиденья хлопнула.
Кэри гнал так, что мне отчего-то подумалось – машину разобьёт. Может, он злился, может, просто куда-то опаздывал. У меня не хватило смелости уточнять. Руки его крепко сжимали руль, и я невольно засмотрелась на них.
Кашлянула, чтобы вытолкнуть из грудной клетки застрявший там комок воздуха, и дёрнула вниз подол платья, просто так, чтобы успокоить нервы.
– Как там… Генрих?
Мучитель усмехнулся, оценив, видимо, насколько издалека я подошла к этому разговору.
– Вот даже не представляешь, как сильно тебе повезло, что он не нашёл тебя первым.
– Думаю, что вполне могла бы себе представить…
За окном уже почти стемнело, и, кроме гирлянды придорожных фонарей, было почти ничего не разобрать. Медными вспышками они освещали сосредоточенное лицо Ланкмиллера, на миг выхватывая его из мрака, а потом снова погружая в него. Когда мы добрались до Анжи, тьма уже окончательно погребла под собой город безмолвным ночным массивом. Время от времени луч прожектора с гор скользил по ней, почти совсем не рассеивая, только едва касаясь.
– Иди на кухню, ужин должен быть готов. Потом ложись спать. День сегодня был тяжёлый. Утром поговорим.
Это его «утром поговорим» звучало бы угрожающе даже для невиновного. О чём он вообще думает? Знает, что я пыталась сбежать от него? При его-то дьявольской проницательности. Или, может, всё же думает, что потерялась, потому что сам недосмотрел? Собирается придумывать мне наказание, отчитывать, бить? Я уже злилась на себя за то, что начала это всё, и теперь при каждом косом взгляде у меня трясутся колени. Пару пощёчин я точно заслужила хотя бы даже из-за своей исключительной тупости.
– А ты что собираешься делать? – осведомилась с фальшивой непринуждённостью, почти выпадая из машины по причине ужасной измотанности.
Я почти весь день провела на пределе, и сейчас силы меня оставили. Ланкмиллер тоже не выглядел очень бодрым.
– Мне сегодня предстоит ещё одна важная встреча.
У ворот нас встретил начальник охраны. Едва только услышав первые звуки его голоса, я вцепилась в Ланкмиллера намертво. Что-то он слишком спокойный был всю дорогу, может, лишь потому, что знал, что по приезду начальник охраны со мной разделается на свой вкус?
– Господин, у нас уже всё готово, – дежурным тоном отрапортовал Генрих. – Секретарю не удалось до вас дозвониться, но он просил передать, что девочку подобрали очень хорошую, с сильным экономическим образованием, отзывы только лучшие.
Озадаченная этим довольно странным отчётом, я, должно быть, ещё сильнее вцепилась в мучителя, потому что он устало и раздражённо выдохнул.
– Ну что ты? Отцепись, Кику, не будет он тебя трогать. По крайней мере, я таких приказаний не давал. – Кэри как-то вяло попытался высвободиться. – Иди в дом. Нам надо поговорить.
Обрадованная возможностью поскорее скрыться с глаз долой, я отлипла от Ланкмиллера и взбежала по ступенькам на крыльцо. Генрих всё же не упустил возможности зыркнуть так, как будто ему не только дали самый садистский приказ из всех, что только можно, но он ещё и кипел от нетерпения к его выполнению приступить.
Перекусив картофельными оладьями на кухне, я поднялась на второй этаж, в ту самую маленькую спальню, в которой мне так почти и не удалось побывать. Из мебели здесь примостилась только кровать с нереально мягким матрасом, покрытым какими-то васильками, сиротливо-пустая тумбочка с хлебными крошками в качестве единственного наполнения и книжная полка на стене. Из плюсов – широкий подоконник, на котором удобно было сидеть. К моему большому сожалению, изнутри комната никак не запиралась, поэтому уже минут через пять я обзавелась очаровательной компанией.
– Чем занята? – рядом со всей безумной неожиданностью момента опустился Генрих, заставив с огромным трудом душить в себе дикое желание забиться в самый дальний угол и беседу продолжить уже оттуда.
Подле меня появился стакан молока с прозрачными стенками, и как-то смешно стало от мысли, что это у начальника охраны было чем-то вроде подношения древнему божеству, чтобы с ним поболтать.
Я всё-таки отодвинулась подальше и ворчливо ответила:
– Сокрушаюсь о своей невольничьей судьбе. А что, имеются предложения поинтереснее?
Наверное, не стоит так выпендриваться перед тем, кто пугает тебя одним своим видом чуть ли не до смерти? Или он в тот раз отбил тебе все мозги? Был вообще хоть раз, когда твои встречи с ним заканчивались чем-то хорошим?
Начальник охраны придирчиво хмыкнул.
– Много сокрушаешься. Оно того не стоит.
– О-о-о, да, вам, вольнонаёмным, оно-то, конечно, лучше знать.
Это вырвалось у меня случайно и совсем тихо, но, судя по тому, в какой специфической позе Генрих замер, слух у него – просто позавидуешь.
– Боишься меня? – вдруг ни с того ни с сего осведомился он, будто бы между прочим.
– А с чего бы вас не бояться? Вы у нас человеколюбием не отличаетесь. Только и мечтаете о каких-нибудь карательных мероприятиях в моём отношении.
– Я действую по приказу, и господин не давал приказа, – по-солдафонски радикально отрезал Генрих. – Не бойся ты так. Прямо врага во мне видишь. Я на самом деле ничего личного против тебя не имею, просто взбесило меня то, что такая мелкая, только появилась в доме, а уже намеревается отнять жизнь у человека, которого ещё совсем не знает. Мол, он поперёк её планов пошёл.
«А что, если получше узнать человека, то можно отнимать жизнь?» – я не стала шутить так вслух, потому что всерьёз опасалась за целостность своей черепной коробки. Подтягивая колени к животу, исподволь уставилась на Генриха, надрезая его взглядом немножечко, силясь рассмотреть изнутри.
Будучи начальником охраны в гареме, сколько он провёл откровенных разговоров вроде этого? Сколько видел девичьих слёз и пресёк интриг?
– Я теперь знаю, что это была не ты. Не бойся. – Отеческие интонации говорили, что много. Но чтобы до конца им верить, нужно быть чуть менее сломанным человечком, чем я. Добрым и всепрощающим.
– А Кэри это с самого начала знал, – пробухтела я, разглядывая свои пальцы, изодранные в кровь от волнения. – Знал и не сказал.
– Что ты вообще чувствуешь к нему? – Нет, сегодня приз «внезапная внезапность вечера» забирает всё-таки Генрих. Этот разговор ещё более невероятен, чем тот факт, что меня всё-таки не ударили тогда на автостоянке.
– Безграничную светлую любовь и благодарность, – монотонно пробубнила я, чтоб он отстал, и умолкла, силясь припомнить то, за что хозяина будет уместнее благодарить. За кров и пищу или за то, что он пока не затрахал до смерти?
