Текст книги "Красная рябина"

Автор книги: Анна Аксёнова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

II

Из санатория, в который у матери была путевка и где после дороги отдохнули и переоделись, отправились искать жилье Генке. Прошли набережную с белоснежными зданиями санаториев, пересекли шумную улицу с очередями за газированной водой и свернули в какой-то переулок. И сразу все изменилось. Ни сверкающих витрин, ни громкого смеха, ни разноцветных зонтиков. Тихая, уютная улочка с тихими домами, притаившимися в зелени. Казалось, и солнце не палит здесь так нещадно. Редкие в этот час прохожие не поражали ни своими костюмами, ни загаром. Будто здесь шла совсем другая жизнь – трудовая, будничная.

Во дворе дома, куда они вошли, никого не было. Но на веревке висело только что развешанное мокрое белье. Значит, кто-то здесь был недавно, сейчас.

Постучали в одну из дверей. Никто не ответил. Толкнули дверь – она легко отворилась.

– Есть кто-нибудь?

Молчание.

Генка заглянул за пестрый полог и увидел… ноги.

– Можно? – спросила мать.

Ноги дрогнули, и из-под кровати вылез мальчик лет двенадцати-тринадцати. Оказывается, он мыл пол. Рядом стояло ведро с водой, а в руках тряпка.

– Я насчет комнаты. У вас не сдается?

– Нет, – ответил мальчик. С тряпки стекала вода, но он, видимо, нисколько не стеснялся, что его застали за таким «девчоночьим» занятием.

– Мне только сына. Я-то сама в санатории буду.

– У нас негде. Вы спросите в третьей квартире. Пойдемте, я покажу.

В чистой кухоньке резала лук городского вида кругленькая старушка.

– Ты, Сашок? – спросила она, протирая глаза.

– Я.

– Чего же ты рубаху на солнце повесил? Выгорит.

– Я, бабушка, жильцов к вам привел.

– А-а, – приветливо откликнулась старушка, – проходите, а ты, Сашок, покличь Тоню.

В комнате с нарядной мебелью было чисто. Висела на стене диковинная картина: не поймешь, что на ней – полоски и кубики; большая фотография с очень знакомым лицом и подписью чернилами: «Собратьям по искусству Петрушке и Юленьке от Ника».

Через минуту вошла девочка. Она поздоровалась и внимательно осмотрела Генку.

– Вот, Тонечка, постояльцы просятся.

– Я знаю, – ответила девочка. – Пусть. Наши не скоро приедут.

– Готовить ему или в едальню ходить будете? – спросила бабушка.

– В столовую? – не поняла мать.

– Ну да, по-вашему – столовая, по-нашему – едальня.

– Я была бы рада, если б вы смогли ему готовить.

– Только чтоб без заказу. Что нам, то и ему.

Мать посмотрела на румяную девочку, на приветливую, опрятную старушку.

– Я буду очень рада. Он в еде не капризный.

Потом договорились о цене, а Генка с тоской поглядывал во двор. Что он здесь будет делать? Мальчишка, как баба, стирает, пол моет, может, еще и обед варит, девчонка из себя взрослую корчит.

Но вечером, когда он снова вернулся сюда, все оказалось совсем по-другому. На качелях, привязанных к высокому развесистому дереву, взлетал к небу Саша. А на дереве сидела и ела какие-то ягоды вся перемазанная от них, как от черники, небольшая девчушка. Саша, заметив Генку, остановил качели, подбежал к нему:

– Пришел?

– Пришел.

– На море уже был?

– Был. Только мы еще не купались.

– Мы завтра за мидиями идем. Пойдешь с нами?

– Какими мидиями? – спросил Генка. Он в жизни ни о каких таких мидиях не слыхивал.

Слезла с дерева и девочка. Она была в одних трусиках, и все ее смуглое тело было в черных пятнах, особенно перемазаны были руки и лицо.

Генка поднял голову и увидел, что все дерево усыпано ягодами, похожими на крупную малину или, скорее, ежевику, потому что они были черными.

– Это как называется?

– Что? Дерево? – удивился Саша. – Шелковица.

– Никогда не слыхал.

– Да ты что! Его еще тутовым деревом называют, а листьями шелковичных червей кормят.

– A-а, так это оно и есть?

– Ну да. Так пойдем завтра?

– А кто еще пойдет?

– Я, Алла, – показал он на перемазанную девочку, – Тоня.

– И она пойдет?

– Тоня-то? Конечно, пойдет.

Генка вошел в комнату и замер. Перед зеркалом, завернутая в пеструю скатерть, стояла Тоня. Волосы ее, подколотые гребнем, черной тучей вздыбились над макушкой. Она пристально следила за своим отражением. Поклонилась, вытянула руку вперед:

– Привет вам, сеньоры, – и увидела Генку.

Никогда не видел Генка, чтоб люди так краснели. Казалось, еще немного, и кровь брызнет с Тониных щек.

– Ты что подглядываешь? – закричала она.

– Я не подглядываю, тебя Сашка зовет.

– Мог бы постучаться.

– А я откуда знал, мне бабушка сказала «иди в комнату», я и пошел.

– А чего Саше надо?

– Завтра за мидиями идем, договориться.

Раным-рано – солнце еще только подымалось над горизонтом – отправились к морю.

У дома с голубой черепичной крышей Алла остановилась и, открыв дверь, крикнула в подъезд:

– А-ууу!

Подъезд весело подхватил ее голос и гулко понес по этажам.

Город остался позади. Лишь изредка попадались маленькие деревянные дома, до половины скрытые розовыми мальвами.

Первой по кромке моря бежала Алла. Она то и дело наклонялась, подбирала умытую, чистую ракушку, обточенный морем осколок стекла, интересный камушек.

Последней степенно шагала Тоня. Она скинула сарафан, и голову держала высоко поднятой, чтоб лицо загорало ровно.

Саша вдруг поднял ржавое без донышка ведро и понес его.

– Зачем тебе?

– В утиль, зачем еще.

– Сейчас ведь каникулы.

– А я для себя.

«Наверное, бедно живут, – подумал Генка, – денег не хватает». Он тоже стал оглядываться вокруг, не увидит ли еще что-нибудь подходящее. Но, как нарочно, берег был пуст. Золотился под солнцем песок и тянулся ровной полоской до самого горизонта. Ничего не было, кроме песка, моря и неба, бездонно синего и заманчивого.

– Вот почему, скажи, когда долго смотришь на небо, так и тянет полететь? – сказал Генка.

Саша подумал немного.

– Наверное, потому, что человек когда-то летал. То есть не человек, конечно, а предки… вот те, от которых млекопитающие… Птеро… не помню, как называются, ну, в общем, птицы древние.

– Человек от обезьяны, – неуверенно возразил Генка.

– А обезьяны откуда? Сначала рыбы, земноводные, потом птицы, потом уже млекопитающие – обезьяны, люди, собаки…

Оба притихли и некоторое время шли молча.

– Откуда ты знаешь?

– Учили же, – с удивлением покосился Саша.

– А, ну да, конечно же, учили. Только… – Генке стало немножко стыдно, захотелось тоже сказать что-нибудь умное, чтоб Саша не думал…

Но может, оттого что он торопил свои мысли, они все разбежались, а в голове неизвестно почему осталось только «В лесу родилась елочка». «Я сейчас скажу, – лихорадочно думал Генка, – я вот сейчас тоже спрошу…» А на языке, хоть тресни, повисла проклятая елочка, и ни туда ни сюда…

Выручила Тоня. Она громко взвизгнула и помчалась вперед, оставляя за собой кружева брызг. За ней засверкала мокрыми ногами Алка. Как тут было удержаться! Генка и Саша побежали тоже.

В нескольких метрах от берега расположилась нефтебаза. Громадные цистерны высились над дощатым забором. На заборе метровыми белыми буквами надписи: «Не курить», «Не купаться».

От берега уходил в море и там неожиданно обрывался мост. Генка сам догадался, что это для кораблей. Ближе к нефтебазе они подойти не могут – мелко.

Мост держался на железных стояках. К стоякам гроздьями прилепились темные ракушки – мидии. Колеблющиеся от воды водоросли то прикрывали, то вновь открывали их.

Саша сложил руки и нырнул с моста в прозрачную воду. Лягушатами попрыгали за ним Тоня и Алла. Генка тоже присел, ахнул и… отступил.

А внизу визжали, барахтались…

– Генка-а, – закричала Тоня, – чего же ты?!

Генка закрыл глаза и прыгнул. Тысячи острых иголок пронзили его. Он вынырнул и замолотил руками. Наверное, у него был очень смешной вид, потому что все захохотали.

– Обжегся? – спросил Саша.

– Угу.

Он подплыл к железному стояку и стал отдирать ракушки. И скоро согрелся. А когда набрали полную сетку-авоську, то уже и не хотелось вылезать из воды.

Потом валялись на песке, ели хлеб с черешнями и снова купались.

– Вы как хотите, а я буду загорать, – сказала Тоня и легла, раскинув руки, точь-в-точь чайка на ее купальнике.

Генка с Сашей ловили крабов, для которых Алла рыла колодец в песке, чтоб не подохли от жары.

– Дождя бы не было, – вдруг заметил Саша.

В самом деле, со стороны города плыла огромная, в полнеба, туча.

– Какой там дождь, – лениво ответила Тоня.

Она приподнялась, увидела бредущих вдоль моря курортников и села, завернувшись в полотенце.

Курортники с интересом уставились на Тоню. А один – толстый дядька в панаме – так зазевался, что нечаянно, прямо в туфлях забрел в воду.

Ребята расхохотались.

– Пошли, что ли, – резко оборвала их смех Тоня. – Сейчас польет, наверное.

Брови ее хмурились, черные глаза недобро следили за уходящими курортниками.

И сразу стало невесело.

Только встали, как начался дождь, крупный и сильный. Расхватали вещи и кинулись бежать.

Суматошно метались взъерошенные пляжники, прикрываясь от дождя зонтами, как только что ими же они прикрывались от солнца.

Генке давно уже хотелось пить. Он на берегу открыл рот и стал ловить ускользающие капли. И сразу вспомнилось, как весело смеялась Сима, когда он вот так же точно ловил губами из банки ягоды.

Генка скачками догнал Сашу, отнял у него дырявое ведро, напялил на голову и подскочил к Тоне:

– А ну постой.

Та остановилась.

Генка, важно выпятив живот, косясь на нее, сделал круг.

Тоня пригнулась от смеха.

– Ты что?

Генка и сам не знал – что, зато все снова засмеялись, и Тоня тоже.

Вдруг, точно с неба, грянул оркестр. Сколько было людей на пляже – все повернулись в одну сторону.

На штабелях строительного ракушечника под проливным дождем, в одних трусиках разместились отчаянные музыканты и дули в свои серебряные и медные трубы.

Горохом покатилась к оркестру малышня. За ними – взрослые.

А через минуту уже шлепался волейбольный мяч, танцевали мокрые пары. Все радовались небывалому развлечению.

– Здорово!

Ища, с кем бы поделиться, Генка обернулся и увидел счастливые лица Тони и Аллы. Сашки не было. Он стал искать его и не мог найти. Потом увидел маленькую одинокую фигуру на берегу. Она удалялась прочь от них, и в руке у нее было ведро с оторванной дужкой.

Генка бросился догонять его.

– Сашка-а! – кричал он.

Сашка наконец остановился, ждал, когда подбежит запыхавшийся Генка.

– Ты что ушел?

Саша не смотрел на него.

– Не люблю я.

– Чего не любишь? Духовой оркестр? Вот чудак.

– У меня отца хоронили… с духовым.

Генка пытался представить, как его собственный отец… Нет, нет, о таком нельзя даже думать.

Они медленно пошли домой.

– Семь лет мне было, – говорил Саша, – не маленький, а вот почему, скажи, я его не помню совсем? Как хоронили, как музыка играла – помню, а больше ничего. И хоть бы одна фотография. Ничего нет.

– А почему он… Саш? – осторожно спросил Генка.

– Рак у него был.

Дождь кончился, но в городе на неровном асфальте поблескивали лужи. Саша неожиданно поскользнулся и выронил ведро. Оно загремело и покатилось по мостовой. Генка посмотрел, как Саша бежит за ним.

Наверное, трудно им без отца, одна мать работает. Вспомнил, что дома у него большая коллекция марок, которая валяется в шкафу никому не нужная.

– Саш, ведро-то зачем? То есть деньги… купить что-нибудь?

– На микроскоп я коплю.

– Что-о-о?

– Рот закрой, – засмеялся Саша. – Ну чего уставился? Микроскоп хочу купить.

– За-зачем?

– Так, – уклончиво ответил Саша, – проверить кое-что надо.

– Расскажи, а? Я никому, честное слово.

– Потом, может быть, расскажу.

На столе дымилась целая гора блинов. Мать уже была дома. Она отругала Генку, что он ушел без завтрака. Генка съел штук десять блинов с творогом и, подумав, взял еще. Он ждал, что мать похвалит, потому что обычно она всегда жаловалась, что он мало ест. Но, к своему удивлению, услышал другое:

– Вот что значит с утра голодный ходишь, никак не наешься.

Вскоре пришла Тоня. Она тащила целую сетку мидий.

– Сами убежали, а я вам носильщик, – несердито сказала она и прожорливо набросилась на еду.

Под вечер, когда во дворе подсохло, стали варить мидии. Собрались все: Федя – брат Аллы, ученик городского ремесленного училища, Тоня, Алла, Генка и Саша.

Сначала поставили боком два кирпича и развели между ними огонь. На кирпичи пристроили чугунок с водой, а когда она закипела, всыпала туда рис, вымытые мидии прямо в скорлупе и соль.

Все с нетерпением ждали, когда сварится рис. Но когда чугунок сняли, к удивлению Генки, Тоня и Федя от своей доли отказались. Саша положил себе на тарелку одного риса. Только Алла набрала мидий и стала их есть, причмокивая и пофыркивая.

– А ты чего не ешь?

Генка взял одну ракушку. Створки ее были раскрыты, и внутрь набился рис. Он осторожно сглотнул рис – вкусно. Под рисом что-то желтело. Генка поборол в себе брезгливость и, выковырнув, надкусил. Было что-то похожее на курицу, а в общем, кто его знает. Лягушка жареная, возможно, еще вкуснее. Он сплюнул.

– Не нравится? – разочарованно спросила Тоня. – Вкусно ведь.

– А сами чего не едите?

– Ну мы… мы раньше ели. Знаем.

Часто вечерами ребята ходили на набережную. Там они садились на парапет и смотрели, как от причала отходят прогулочные катера, переполненные нарядно одетыми, веселыми людьми. Один раз и они всей компанией – Тоня, Алла и Саша с Генкой – отправились на морскую прогулку.

Палуба под ногами слегка дрожала от двигателей, через борт долетали редкие брызги. Генка только засмотрелся на открывшуюся как в кино панораму города, как услышал позади себя громкие голоса. Он обернулся и увидел, что перед каким-то мальчишкой в коротких штанах и рубахе с диковинными птицами остановился матрос.

– Не хочешь билет брать – штраф будешь платить.

– Чего привязались, – нахально отбрехивался мальчишка, – проверяли у меня билет. Я на берегу покупал.

– Не было у тебя билета, – настаивал матрос. – Ты говорил, что с матерью. А где мать?

– Врете, не говорил я про мать. Сами отобрали билет, а теперь придираетесь.

Полная женщина с голой спиной и в бусах, похожих на грецкие орехи, вступилась за мальчишку.

– Выходит, если ребенок один, без матери, значит, каждый может оскорблять его? Раз он говорит, что был билет, значит, был.

– Да я ж его знаю, он в который раз мне так попадается, – заверял матрос.

«Ребенок» насмешливыми глазами поглядывал на женщину и матроса.

– Ну хорошо, – сказала женщина, – я за него заплачу. Сколько стоит детский?

Наконец мальчишку оставили в покое. Он сел на скамейку и, оглянувшись – не смотрят ли на него, – вытащил из кармана измятое, подтекающее молочными струйками эскимо.

И то, как он воровато вытащил его, окончательно убедило ребят, что он ехал «зайцем».

– Дает, – засмеялся Генка, – такой нигде не пропадет.

– Паразит он, – хмуро заметил Саша.

Генка удивился:

– Что особенного? Мы ведь, помните, из-за ограды кино смотрели, тоже вроде «зайцем» получается.

– Так если бы у него денег не было, а то… ловкач он, не видите, что ли. Сожрет свое мороженое – ситро пойдет пить. Спорим? Я таких знаю.

– Давайте, правда, проверим, что он будет делать? – загорелся Генка.

И все четверо, даже Алка, уставились на мальчишку.

Мальчишка ел свое мороженое, облизывался. Потом заметил, что на него смотрят и попытался сделать равнодушное лицо. Но не так-то просто это сделать. Мальчишка ерзал, мороженое текло у него по пальцам… Наконец он не выдержал, встал и ушел на другой конец палубы. Ребята – за ним. И хотя мальчишка стоял у борта спиной к ним, видно было, по тому, как он ежится, что он знает – его преследователи здесь.

Вот он не выдержал, оглянулся и пошел искать новое место. От жары, от сладкого мороженого мальчишке, видно, в самом деле захотелось пить. Стараясь не обращать внимания на ребят, он пошел к буфету.

– Что я говорил! – торжествующе сказал Саша.

Мальчишка сунул руку в карман, но ребята уже были рядом с ним. Сглотнув слюну, он все-таки не посмел купить воды: кто его знает, что задумали эти ребята. Тоскливо покосившись на бутылки, он пошел дальше.

До самого конца путешествия ребята не оставляли его в покое. Как охотники, стерегли каждый его шаг, не давали подойти к буфету.

Когда же катер прибыл в город, мальчишка первым сбежал по трапу и, втянув голову в плечи, юркнул в толпу.

– Ну вот, – меланхолично сказал Генка, – съездили, виды посмотрели.

– А я ничего не видела, – удивленно откликнулась Алка.

Ребята так и прыснули.

Дни катились за днями, как веселые Алкины камушки.

Как-то бабушка послала Генку за хлебом. У булочной была вырыта канава, и через нее перекинут почти новенький кусок рельса. Люди поругивались и осторожно ступали на рельс. Впрочем, канаву можно было и так перешагнуть, стоило сделать шаг пошире, но почему-то никто этого не делал. Генка машинально стал в маленькую очередь, образовавшуюся у рельса, потом, спохватившись, перепрыгнул канаву.

Когда он вышел из булочной, никто уже и не думал пользоваться неудобной переправой, и почти новехонький рельс сиротливо поблескивал на солнце.

Генка посмотрел на рельс и… помчался к Саше.

Мать Саши – тихая женщина, с большими ласковыми глазами – сидела за столом, склеивала листы потрепанной книги. Она работала в детской библиотеке и часто приносила домой то одну, то несколько таких вот замурзанных книжек.

– Нет уж, Сашок, давай на этот раз договоримся: тебе надо новую форму, – говорила женщина.

– А на кой она мне, – отвечал Саша, – что я, по очереди то одну, то другую носить буду?

– Старая-то уже мала тебе.

– Скажешь – мала. Хоть еще десять лет носить, все впору будет. Купи вон себе кофту или туфли.

Женщина засмеялась. Смеялась она так, что не поймешь, если не видеть ее лица, смеется она или плачет.

– Да что ж это такое, а? Мать я тебе или дочь?

Саша тоже засмеялся.

– Внучка. Ну я пойду, мам.

– Иди-иди. – Она ласково посмотрела на обоих.

Генка рассказал о рельсе. Саша так и загорелся:

– Большой? Килограммов двадцать будет?

– Может, и больше.

Саша живо притащил из сарая доску:

– Подойдет заменить?

– Подойдет, велика даже.

рельс, поволокли. В сарае у Саши в углу были свалены старые консервные банки, железные дужки от тележного колеса, знакомое ведро.

Саша подошел к клетке с двумя кроликами, бросил им капустных листьев. Кролики, поглядывая преданными глазами, принялись с хрустом разгрызать их. Генка заметил, что один кролик странно острижен и один бок у него черный.

– Чего это он? – спросил Генка.

– Сажей я его.

– Покрасил, что ли?

Саша посерьезнел:

– Говорят, трубочисты часто болеют раком. Проверить надо.

Опять этот рак! Генка начал догадываться, что именно здесь где-то скрывается Сашина тайна.

У малюсенького, чисто промытого окошка стоял стол, на нем стопка брошюр. Генка взял одну, другую… «Ранняя диагностика рака», «Пособие для учебного микроскопа».

– А сколько микроскоп стоит?

Саша помрачнел.

– Разные есть. Простой школьный… Тут надо электронный… Ну ничего, у меня глаза хорошие, я даже в темноте, как кошка, все вижу.

Генка опять вспомнил про коллекцию. Ведь и в самом деле она ему не нужна.

– Сашк, – предложил он, – у меня марки есть… коллекция старая. Если продать…

– Ну?

– Моя, собственная. Если хочешь, я пришлю.

Саша помолчал.

– Нет, – сказал он наконец, – я сам.

Но Генке уже понравилась эта мысль. А вдруг Сашка и правда найдет этого рака? Тогда вспомнит, что помог ему в трудную минуту не кто-нибудь, а он, Генка.

– Да чего ты! Ведь она никому не нужна, все равно валяется. А там знаешь какие марки!

– А мать что скажет?

– Вот еще – она же моя, я ее собирал. А теперь валяется – ни себе, ни людям.

Саша пристально посмотрел на него:

– Ты только не думай… я ведь для дела.

– Ну, конечно! – Генка положил ему руку на плечо. – Врачом тебе надо стать.

– Сам, что ли, не знаю. Кончу восьмой – в училище пойду в медицинское, потом в институт.

– Хорошо тебе, – позавидовал Генка, – а я вот ничего про себя не могу придумать.

– Придумаешь, – успокоил его Саша.

А на другой день случилась беда. Пришла мать и заметила, что у Генки насморк.

– Купаться сегодня не смей.

Генка попробовал было спорить, но мать пригрозила:

– Выкупаешься – неделю будешь дома сидеть!

Не слишком весело сидеть на берегу, когда палит рассвирепевшее от жары солнце. Тонька на пляж не пошла, видимо, опять задумала вертеться перед зеркалом, потому что слишком уж нетерпеливо выпроваживала Генку, а на столе у нее лежали Шекспир и ночная рубашка.

Алла взяла с собой автомобильную шину и сейчас заботливо опустила ее в воду, чтоб та не потрескалась на солнце.

– Ген, а у вас море есть?

– Есть. Белое.

– Совсем белое?

– Да нет, называется Белое. У вас Черное, а у нас Белое.

– Лучше, чем у нас?

Генка вспомнил свое море. Оно, пожалуй, светлее этого и мельче у берегов. Долго идешь, чтоб до колен стало. И дно ребристое от плотного песка, смятого водой. Идешь и чувствуешь ногами песчаные ребрышки.

Хорошо. И ничего, что вода холодная и много не накупаешься: там ведь жары такой нет.

– Летом у нас хорошо.

– А зимой?

– Зимой еще лучше. Снег сухой, морозный, как стекло толченое, под ногами хрустит. На лыжах с горы – вззз! – катишься, не остановишься.

– А у нас снегу нет, – вздохнула Алла.

– Совсем нет? – удивился Генка.

– Есть, – неохотно сказал Саша, – слякоть от него одна.

– Нет, у нас сугробы – во! – Генка поднял руки над головой. Ему вспомнилось, как барахтались однажды в таком сугробе Никитины братья, похожие на грибы подосиновики, а потом, заразившись их веселой возней, и он с ребятами. – Зима у нас что надо!

– Геночка, – уважительно сказала Алла, – ты посиди тут, мы недолго покупаемся.

Она бросилась в воду, и забрызгала, запенилась вода вокруг ее маленького, худенького тела.

Саша заходил в море иначе. Он подходил к воде, пригибался и с вытянутыми руками рывком кидался в нее.

Генка с завистью смотрел на них. Ну какой у него насморк? Разве это насморк? Один раз носом потянул, и готово – «купаться не смей».

Первым из воды вылез Саша. Он повалился на песок и долго лязгал зубами – никак не мог согреться. Генка накрыл его полотенцем, рубашкой.

– Грипп схватишь – узнаешь.

– И… и… ничего, п-первый озноб не страшен, в кннн-иге написано.

И тут с моря донесся истошный крик. Генка вскочил и увидел, что двое каких-то мальчишек тянут в глубь моря шину с накрепко вцепившейся в нее Аллой. Алла то высовывалась из воды, то совсем изчезала. Саша одним прыжком влетел в воду.

Он пытался отогнать мальчишек: то брызгал им в глаза водой, то молотил по рукам, но мальчишки только гоготали и тащили, тащили шину с замолчавшей уже Алкой. И вдруг она странно взмахнула руками и… пропала.

– Сашка! – заорал, замахал руками Генка. «Неужели Сашка не видит? Захлебнется ведь». – Сашка! – Генка изо всех сил вглядывался туда, где только что была Алла. «Ну же, ну оглянись!» – мысленно приказывал он Сашке. И облегченно вздохнул, когда Алла снова показалась из воды.

Саша подхватил ее и поплыл с ней к берегу.

Видно, ему трудно было после долгого купания и борьбы плыть с Аллой на спине.

Генка сочувственно смотрел на него. Если б не мать, которая всегда все узнает, он обязательно бы кинулся к ним.

Когда Саша подплыл, Генка бросился, чтоб помочь ему вынести на берег Аллу, но Саша неожиданно сурово отстранил его:

– Не трожь!

Совсем зеленая, Алла легла на песок, и сразу ее начало тошнить. Саша поддерживал ее за голову. А Генка стоял, переминаясь с ноги на ногу, и не знал, что делать.

– Ну как ты, Алк? – спросил он, когда девочка легла наконец на спину и утомленно закрыла глаза.

– Устала чего-то, должно, воды много наглоталась.

Мальчишки – те, что отнимали шину, – тоже вылезли из воды и остановились поодаль.

– Шину отдавайте! – крикнул им Генка.

Один из мальчишек поспешно подтолкнул шину, и она покатилась прямо к Генке. Он погрозил им кулаком. Они никак не отозвались на это, все стояли и смотрели на Аллу.

– Саша, – слабо попросила Алла, – ты только маме ничего не говори. Ей нельзя волноваться.

Она с трудом поднялась. Саша взял ее за руку и повесил шину через плечо.

– Давай понесу, – предложил Генка.

Но Саша даже не обернулся.

Ну чего он злится? Что Генка в воду не полез? Так знает же, что ему нельзя. И Алла жива, и шину отдали. Но, хотя Генка не мог найти своей вины, чувствовал он себя все равно почему-то виноватым и несчастным.

У подъезда дома с голубой крышей Алла, как всегда, остановилась и покричала:

– А-а-а-у-у!

Но голос подъезда сегодня был тихим.

На качелях в белом платье с книгой в руках сидела Тоня. Она снисходительно проводила глазами Сашу с Аллой, посмотрела на Генку:

– Поссорились? Эх вы… дети.

– Сама ничего не знаешь, а говоришь.

– Ах, пустяки. – Она уткнулась в Шекспира.

Генке не терпелось рассказать ей, услышать, что все правильно, что он иначе и не мог поступить.

– Пустяки? – И он стал рассказывать.

Тоня слушала с небрежной улыбкой, но постепенно улыбка сползла с ее лица.

– А ты что? – быстро перебила она, услыхав, что Алла исчезла под водой.

– А я что… сама слышала – нельзя купаться.

– «Купаться»! Да я бы… Да ты знаешь… У нас тут женщина тонула, так один безрукий кинулся спасать. Без-ру-кий! Он и плавать-то не мог, а кинулся за ней.

– Так тонула же.

– А ты откуда знал, что Алла не потонет?

– Там ведь Сашка был.

– Эх, ты… – Тоня отвернулась, словно ей противно было смотреть на такого человека.

– А ну вас всех, – сказал Генка, и ему, как маленькому, вдруг захотелось заплакать.

Вечером, как всегда перед сном, пришла мать. Она была уже совсем черная от загара, молодая, красивая.

– Лежишь уже? Молодец. А я тебе лекарство принесла.

– Какое лекарство?

– Вот это. Нюхай, и все пройдет.

– Да ничего у меня и нет.

– Есть или нет, а на всякий случай не помешает. Не купался сегодня?

– Нет. Мам… А сегодня Алка чуть не потонула.

– Господи, этого еще не хватало. Как же так?

И Генка опять стал рассказывать. Мать внимательно слушала.

– А ты что? – как и Тоня, спросила она.

– Ты же не велела купаться.

– Конечно. Тем более там Саша был. И кроме того, я тебе раз навсегда запретила лезть в драку.

– Я не лез, – угрюмо сказал Генка. – А если бы потонула?

– Но ведь не потонула же, о чем говорить?

Мать встала, легко прошла по комнате, заглянула в зеркало.

– Ну спи, я пойду.

Ушла и оставила в комнате только едва слышный запах духов.

Первый раз, сколько помнил себя Генка, он не смог удержать слез. А почему ему плакалось – он и сам не гнал.

Скучно стало во дворе. Алла шила в своем палисаднике платья куклам. Сашка где-то пропадал, наверное, собирал свой утиль. Генка ходил один купаться, пересматривал от скуки альбомы с фотографиями разных артистов.

Тоня разговаривала с ним скупо и неохотно. И вообще она эти дни была какая-то странная – все словно прислушивалась к чему-то, слышимому ей одной, а сама была бледная, с чужими глазами в синих полукружиях.

«До обалдения зачиталась своим Шекспиром, – недружелюбно думал Генка. – А до людей ей и дела нет».

Только одна Алла сочувственно поглядывала на него, когда он проходил мимо. Один раз позвала:

– Гена!

Он подошел, стал разглядывать лоскутки.

– Вы с Сашей поскандалили, да? – спросила она.

– Нет. Просто он взъелся, что я спасать тебя не стал.

– Меня? – удивилась Алла. – Чего меня спасать. Вот какая ерунда.

– Ну да, а он считает… Тонька тоже.

– Да чего меня спасать, – расстроилась Алла. – И все равно тебе нельзя было, у тебя насморк.

– Какой там насморк, – уныло сказал Генка. – Никакого насморка и нет.

– Так, значит, из-за меня поссорились?

– Из-за тебя.

Алка вскочила:

– Где Саша?

– Не знаю. Думаешь, он тебя послушает?

– Послушает – раз из-за меня. А не послушает, так я… так я… вот и буду сидеть в своем палисаднике и никуда не пойду.

Голос у нее задрожал, и Генке захотелось сказать ей что-нибудь очень-очень хорошее. Но что он мог сказать? Он только спросил:

– Красивое платьице сшила, неужели сама?

– Сама. Только это не платье – брючки.

Все-таки она подстерегла Сашку. Генка видел, как они разговаривали. После этого она, так и светясь вся, подбежала к Генкиному окошку:

– Пошли с нами цирк смотреть.

Какой цирк, Генка не спросил, он быстро выскочил из дома.

Оказывается, на пустыре выстраивался цирк шапито.

Скоро должны были приехать артисты из Таллина.

Генка ехал, шумно восхищался, как ловко пятеро рабочих сооружают каркас, какие громадные рулоны брезента привезли для покрытия этого каркаса.

Алла тоже ехала, заглядывала Саше в лицо и дергала за руку, чтобы он повернулся туда, куда показывает Генка. Вернулись домой, и тут их ждала новость.

– Алк! За тобой приходили! – крикнула Тоня.

– Кто? От бабушки?

– Ага.

Все знали, что Алла должна уехать на зиму в Харьков: ее мать ждала маленького, и дед с бабкой приглашали внучку к себе. Но весть свалилась неожиданно.

– Когда, Тонь, сегодня, да? – жалобно спросила Алла.

– По-моему, завтра едут.

И вдруг оказалось, что всем не хочется расставаться с этой маленькой тихой девочкой.

– Я тебя провожу, – сказал Саша.

– И я, – откликнулся Генка.

– С ночным уезжают, – заметила Тоня, поглядывая на Генку.

– Ну и что ж.

Провожали Аллу одни ребята. Полина Васильевна, мать Аллы, плохо себя чувствовала, и отец остался с ней дома.

Тусклые фонари неровно освещали платформу. Было многолюдно, и их все время толкали, задевали корзинами с фруктами, чемоданами.

– Саш, Ген, пишите мне, – просила Алла.

Она крепко держала их за руки, пока Тоня устраивала в вагоне ее вещички.

– Напишем. Ты тоже пиши, а мы обязательно напишем, – утешал ее Саша.

И Генка с благодарностью отметил это «напишем», объединяющее их.

Алла пожала всем руки и влезла в вагон. Она сразу же высунулась из окна. Ребята снизу смотрели на нее. Им видно было, как она изо всех сил удерживается, чтобы не заплакать.

– Скоро приедешь. Зима быстро пролетит, а там приедешь.

– Саш, – всхлипывая, спросила Алла, – а вы помирились с Генкой?

– Конечно, помирились. Завтра опять за мидиями пойдем. Пойдем ведь? – спросил он Генку.

– Пойдем, конечно, – заторопился Генка. – Знаешь, сколько наберем! А я камушки тебе буду собирать. Как попадется красивый, так и возьму. Матери твоей отдам.

– Камушки я с собой взяла, – печально отозвалась Алла. – Ты скажи маме, чтоб в синенькую коробочку складывала, а то потеряются.

Без сигналов поезд тронулся и медленно пошел вдоль платформы.

Алла наполовину высунулась из окна и двумя руками махала бегущим за поездом ребятам. Видно, ее кто-то тащил от окна, потому что она странно дергалась и все махала, махала…

Вот уже замелькал красный огонек последнего вагона.

– Пошли.

Они вышли из вокзала и по темным улицам молча зашагали домой. Когда поравнялись со знакомым подъездом, Генка отворил дверь и позвал:

– А-уу!

И подъезд невесело откликнулся: «У-у-у».

…Утром Генка с матерью пошли на рынок.

– Надо бы варенья абрикосового сварить.

Они подошли к грузовику, на котором сухая быстрая женщина продавала абрикосы.

– Мне килограммов восемь, – попросила мать.