Текст книги "Бах"

Автор книги: Анна Ветлугина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

Глава восемнадцатая.
ДВА КОРОЛЯ

Одна из самых известных мелодий Баха – «Шутка». Ее можно услышать не только в концертном зале, но и на рингтонах мобильных телефонов, что служит доказательством крайней популярности и актуальности.

Как ни странно, название принадлежит автору, только написано оно по-французски. Badinerie из оркестровой сюиты си-минор – так полностью звучит название этого шлягера.

История его создания вроде бы не несет в себе ничего особенного, хотя…

По мнению исследователей, большинство флейтовых произведених Бах писал в расчете на великолепного флейтиста, француза Пьера Габриэля Бюффардена. Его полюбили при саксонском дворе, курфюрст назначил ему жалованье, вдвое превышающее оклады всех остальных музыкантов. Он играл первую флейту в оркестре старого курфюрста, а затем – у его сына.

Бах познакомился с ним еще во время службы у Леопольда. И сюиту с «Шуткой» исследователи поначалу причисляли к кетенскому периоду, но постепенно пришли к другому выводу. Сейчас произведение считается написанным в 1738 году. Бюффарден еще жил и здравствовал. Ничто не мешало Баху создать для прославленного музыканта новый шедевр. Но именно в этот год на горизонте появился еще один, не менее значимый флейтист. Правда, значимость его простиралась не только в сфере искусства.

Его звали Карл-Фридрих из династии Гогенцоллернов. В истории он остался под именем Фридриха Великого, за двадцать лет создавшего из маленького германского княжества одно из сильнейших государств Европы. Этого короля почитают национальным героем Германии, наряду с Бисмарком. Почитание «старого Фрица» достигло своего апогея в гитлеровской Германии. Актеру, сыгравшему его роль в фильме «Фредерикус», «запретили играть другие роли, дабы не очернить уже созданный образ.

В музыке король ухитрился также достигнуть немалых высот. Он оставил после себя композиторское наследие, составляющее около 100 сонат и 4 симфонии, а его флейтовые сочинения входят в репертуар современных флейтистов.

Любопытно, что в юности отец едва не лишил наследства этого гениального правителя из-за не слишком мужественного характера, чрезмерной любви к музыке и всему изящному. Кронпринц предпочитал воинской муштре игру на флейте и чтение французской литературы, к которой его приучила гувернантка – мадемуазель де Рокуль. Старый король махнул рукой на никчемного старшего сына и решил отдать престол младшему, но Фридриха в покое не оставил.

Измученный постоянными конфликтами, кронпринц бежал в Англию со своим другом лейтенантом Гансом-Германом фон Катте. Разгневанный король вернул обоих и приказал казнить за измену. Катте обезглавили под окнами камеры Фридриха, но в отношении последнего отцу не удалось исполнить свое намерение. Суд и военный совет отказались поддержать короля, также началось давление со стороны других европейских дворов. В результате опальный кронпринц получил два года ссылки, после чего был прощен – назначен шефом пехотного полка.

Потрясения юности не озлобили Фридриха. Хотя биография его довольно неоднозначна, но первый поступок после прихода к власти – отмена пыток – говорит о нем с хорошей стороны. Он проявил уникальную для своего времени веротерпимость, заявив: «Все религии равны и хороши, если их приверженцы являются честными людьми. И если бы турки и язычники прибыли и захотели бы жить в нашей стране, мы бы и им построили мечети и молельни». Еще большим поступком стала постройка в Берлине католического собора после долгих лет религиозных войн. Также Фридрих написал совместно с Вольтером политический трактат «Антимакиавелли», в котором жестко раскритиковал цинизм макиавеллиевского «Государя».

Однако подобные воззрения не мешали ему вести постоянные войны и участвовать в разделе Польши, что в итоге вдвое увеличило территории Пруссии.

Вот для какого флейтиста могла быть написана «Шутка». Ведь именно в 1738 году сын Иоганна Себастьяна Баха Карл Филипп Эммануэль поступил на службу к Фридриху, тогда еще – кронпринцу.

Интересный момент. Самыми большими и искренними поклонниками творчества Баха среди его современников оказались не музыканты и даже не музыковеды, а короли, князья и дипломаты[38]38
  В советском баховедении этот факт, по понятным причинам, либо замалчивался, либо и вовсе извращался, поскольку монархов принято было изображать тупыми угнетателями.


[Закрыть].

Вероятно, профессионалы, погрязнув в изучении мелочей, не заметили главного: творчество великого аудиала не умещалось в звуковые рамки, музыка оказалась в нем не целью, но лишь языком – средством выражения Слова.

Логично, что первыми это поняли люди, привыкшие мыслить целыми странами и народами.

Об огромном уважении Фридриха Великого к Баху говорит непреложный факт: именно монарх, а не композитор очень долго добивался знакомства и встречи. Это же факт полностью опровергает версию о карьеризме и повышенном честолюбии нашего героя. Да, десять лет назад он осаждал курфюрста Саксонского прошениями о титуле, но лишь с целью получить уважение магистрата, без которого не видел возможности нормальной работы. Получив титул и защитившись с его помощью от Эрнести, Иоганн Себастьян полностью охладел к налаживанию «нужных» связей.

Фридрих Великий поначалу только намекнул своему придворному клавесинисту Филиппу Эммануэлю Баху: неплохо бы организовать приезд отца. Но к этому времени Бах– старший уже стал тяжел на подъем и все реже выходил из дому. Королю пришлось ждать очень долго. Он повторял свою просьбу, сын писал отцу, но тот все не находил возможности посетить монарха. И великий король, державший в страхе пол-Европы, смиренно ждал.

В конце концов, Иоганну Себастьяну, видимо, стало стыдно. Он собрался с силами и отправился в Потсдам к королю, взяв с собой любимого первенца Фридемана. Со слов последнего Форкель и записал эту историю.

«Король каждый вечер устраивал у себя камерные музыкальные собрания, на которых он большей частью сам играл на флейте различные концертные сочинения. В один из таких вечеров, когда он как раз приводил в порядок свою флейту и музыканты уже сидели на своих местах, ему было через офицера доставлено письменное сообщение о прибытии гостей. Держа флейту в руке, король пробежал глазами бумагу и тотчас, повернувшись к музыкантам, сказал с некоторым волнением в голосе: “Господа, старик Бах приехал!” Флейту он отложил в сторону, и Баху, остановившемуся на квартире сына, было велено тотчас же явиться во дворец».

В простом черном сюртуке, запыленном от долгой дороги, предстал старый кантор перед монархом. Это было страшным нарушением этикета, и Баху пришлось извиняться с витиеватостью, приличествующей случаю. На каждое извинение король отвечал комплиментами, выраженными еще более возвышенным слогом. По словам Вильгельма Фридемана, «обмен репликами между королем и извиняющимся Бахом звучал прямо-таки как образцовый диалог».

Фридрих отменил свой обязательный ежевечерний концерт и повел долгожданного гостя по дворцу, показывая свою коллекцию фортепиано работы мастера Зильбермана, которых у него имелось целых пятнадцать штук. Когда-то в начале 1740-х Бах участвовал в изобретении этого инструмента, сделав много ценных замечаний. Теперь композитор с довольным видом ходил из комнаты в комнату, пробуя звучание с помощью прекрасных импровизаций. Весь придворный оркестр во главе с королем в восхищении следовал за ним.

Обойдя таким образом все фортепиано и желая сделать приятное его величеству, Бах попросил дать мелодию для импровизации. Король сыграл на флейте, а Иоганн Себастьян тут же без подготовки сымпровизировал на эту тему превосходную трехголосную фугу.

Когда отзвучали аплодисменты и крики «браво», Фридрих поинтересовался: может ли композитор сымпровизировать не на три, а на шесть голосов?

Бах задумался и, сказав: «Не всякая тема пригодна для подобного полногласия», сымпровизировал шестиголосную фугу на другую мелодию, которую выбрал сам.

Эта импровизация вызвала изумление и восхищение всех присутствующих, поскольку в зале находились люди, понимающие в искусстве полифонии. Его величество тоже остался доволен и еще несколько дней держал в Потсдаме Иоганна Себастьяна, показывая ему церковные органы.

Но композитору не давала покоя несыгранная шестиголосная фуга на тему короля. А вдруг он не решился играть ее из страха, а на самом деле тема вполне пригодна?

Вернувшись в Лейпциг, Бах первым делом подошел к клавиру и сыграл эту беспокоящую его мелодию. Потом взял чистую бумагу и затворился в кабинете. Невзирая на боль в глазах и уговоры Анны Магдалены поберечь себя, он изучал возможности королевской темы.

Он увлекся головоломкой – крутил то так, то эдак. В мелодии, как выяснилось, скрывались разнообразные возможности.

Через два месяца появилось большое хитроумное сочинение из разных вариантов решения этой непростой, но увлекательной задачи. Сейчас его знают как «Музыкальное приношение». Автор обозначил его по-другому: «Regis Iussu Cantio Et Reliqua Canonica Arte Resoluta» («Данная повелением короля тема и прочее, исполненное в каноническом роде»). Замысловатое название представляет собой акростих. Его первые буквы образуют слово «ричеркар» (старинное название фуги).

В «Приношение» вошла и трехголосная фуга и шестиголосная, а также девять канонов с канонической фугой. Вся музыка написана для абстрактного инструмента, как и «Искусство фуги». Только одна пьеса цикла – четырехчастная трио-соната – рассчитана на участие королевской флейты.

Некоторые из канонов – загадочные, то есть место вступления имитирующего голоса исполнитель должен вывести из смысла той или иной латинской фразы. Например, канон, где мелодия проходит с увеличением (более медленными нотами), подписан «Notulis crescentibus crescat Fortuna Regis» («Пусть удача короля увеличится, как эти ноты»). Другой же, где мелодия повторяется выше, чем в начале, имеет такую надпись: «Ascendenteque Modulatione ascendat Gloria Regis» («И пусть слава короля растет по мере того как восходит модуляция»).

Неизвестно, играл ли король эту музыку, но больше эти два великих человека не встречались. Поездка в Потсдам стала последним путешествием Баха.

Так от шаловливой мимолетной «Шутки» до глубокомысленной конструкции «Приношения» протянулась история знакомства двух национальных героев Германии.

Глава девятнадцатая.
ПРЕД ТВОИМ ПРЕСТОЛОМ…

Дом Бахов постепенно пустел. Умер Иоганн Бернгардт. Уехали и обзавелись семьями старшие дети Марии Барбары. Закончил обучение и покинул гостеприимный кров старательный гувернер Элиас. Подросла Аизхен – героиня «Кофейной кантаты». Она сдружилась с Иоганном Кристофом Альтниколем, студентом-богословом. Он имел красивый бас, и Иоганн Себастьян устроил его хористом в Томаскирхе с жалованьем 12 талеров. Альтниколь охотно помогал своему покровителю в переписывании нот и обнаружил талант к сочинению музыки.

По-видимому, этот человек имел мягкий добросердечный нрав и при этом обнаруживал редкостное благородство и силу духа. Именно он впоследствии взял под свою опеку слабоумного Готфрида Баха. Мало кто решился бы на такое самопожертвование.

Свадьба Альтниколя с Элизабет Джулианой Фридерикой Бах 20 января 1749 года стала большой радостью для Иоганна Себастьяна. Он чувствовал особенную духовную близость и к этой дочери, и к ее избраннику.

Новоиспеченный зять помогал своему тестю приводить в порядок нотные архивы. Основатель Общества музыкальных наук Мицлер[39]39
  Лоренц Кристоф Мицлер (1711–1778) – немецкий и польский медик, издатель и музыковед.


[Закрыть] ждал от Баха блестящих примеров полифонической виртуозности. Нужно было спешить с завершением «Искусства фуги». Также композитор наконец завершил свою грандиозную Высокую Мессу, первые части которой послал когда-то правителю Саксонии в качестве «взятки» за титул.

За хлопотами Бах почти забыл о своем недуге. Только старался избегать яркого света, от которого болели глаза.

Удар, хвативший его в самом начале лета, все восприняли как гром среди ясного неба. Хотя состояние композитора довольно быстро улучшилось, добрые лейпцигские чиновники успели отреагировать на событие и устроили испытание на должность кантора Томасшуле. Тайный советник дрезденского двора решил «застолбить» местечко для своего музыканта. 8 июня 1749 года «капельмейстер его превосходительства тайного советника и премьер-министра графа фон Брюля Готтлоб Харрер с большим успехом играл на пробу с той целью, чтобы получить должность кантора в церкви Св. Фомы, если капельмейстер и кантор господин Себастьян Бах скончается»[40]40
  Цитируется по книге Я. Хаммершлага «Если бы Бах вел дневник».


[Закрыть].

Назло своим противникам Бах выздоровел и снова оказался в центре конфликта. На этот раз он защищал не себя лично, а все музыкальное искусство от нападок ректора Фрейбергского университета Бидермана. Этот ученый требовал свести к минимуму уроки музыки в университете, утверждая, что музыка портит характер. В качестве примера Бидерман приводил римских императоров Калигулу и Нерона. Бах попросил органиста и композитора Готлиба Шретера написать рецензию на выступление в печати фрейбергского ректора. Видимо, Бах воспринимал эту работу как свой собственный ответ, за который он, по каким-то причинам, не взялся лично[41]41
  Главной причиной, конечно, можно предположить слабое здоровье. Но в конце 1730-х, в полемике в Шейбе, Бах также не решился выступить в печати лично.


[Закрыть].

Заказанный ответ очень понравился Иоганну Себастьяну:

«…Рецензия Шретера хорошо написана и соответствует моему мнению; скоро она будет опубликована в печати… Если появится еще несколько таких опровержений, в чем я уверен, то, несомненно, мы основательно прочистим грязные уши автора (Бидермана), чтобы они научились лучше воспринимать музыку»[42]42
  Цитируется по книге Я. Хаммершлага «Если бы Бах вел дневник».


[Закрыть].

За эти-то «грязные уши» и зацепился недоброжелательный баховский критик Маттесон. Он нашел выражение «низкопробным» и «недостойным капельмейстера». В итоге статья Шретера вышла в свет сильно измененной. Автор, с трудом узнавший свою работу, обвинил в произошедшем Баха. Случайно возникший неприятный конфликт так и не привел к примирению.

Огорчение старого кантора смягчили дети. Лизхен родила внука и назвала его в честь деда Иоганном Себастьяном. А в январе 1750 года средний сын Анны Магдалены, старательный Иоганн Кристоф Фридрих, стал придворным музыкантом в Бюккебурге.

Но боли в глазах не переставали беспокоить. К тому же Баха крайне раздражала слепота. Она мешала ему творить – приводить в порядок ранние сочинения, создавать новые, готовить ноты к печати. Конечно, Альтниколь делал очень многое, но он не мог заменить собой Иоганна Себастьяна.

Именно эти мысли заставили Баха пойти на риск, решившись избавиться от слепоты с помощью операции. Оперировать кантора взялся английский врач-путешественник Джон Тейлор, который как раз в это время находился в Лейпциге. Судьба в последний раз провела параллель между нашим героем и его великим современником – Генделем. Несколькими годами позднее Тейлор лечил его от той же болезни, что и Баха, и также неудачно.

Был ли английский лекарь шарлатаном? Трудно ответить на этот вопрос с определенностью. Его знали в ученых кругах. Вот выдержка из лейпцигской газеты за апрель 1750 года:

«В прошедшую субботу и вчера вечером господин кавалер Тейлор читал в концертном зале в присутствии почтенного общества ученых и других влиятельных лиц публичные лекции. Поразителен приток [обращающихся] к нему людей, ищущих его [врачебной] помощи…»

Разумеется, после неудачной операции у такого известного в городе человека, как музикдиректор, многие коллеги начали подозревать лекаря в неквалифицированности. Врач, писатель и декан Лейпцигского университета Саму эль Теодор Квельмальц сообщает в частном письме, отправленном еще до смерти Баха: «…о бывших пациентах кавалера Тейлора; ибо всегда, когда я сталкивался с черной повязкой на глазах или с лицами, подвергнутыми им лечению, я непременно осведомлялся об обстоятельствах их [заболевания]. Но кое-какие [из этих обстоятельств] и поныне все еще остаются невыявленными. В частности г-ну Б[аху] он оперировал катаракту и спустя несколько дней хвалился в публичных газетах, что тот якобы совершенно прозрел, тогда как у него снова появилась катаракта, лишившая его зрения, после чего тот оперировал его еще раз, что привело к постоянным воспалениям и тому подобным вещам».

Гораздо более неоднозначное впечатление о себе как о специалисте Джон Тейлор создает сам в своей книге «История путешествий и приключений»:

«…Но – дабы продолжить – я повидал великое множество примечательных животных, таких, как дромадеров, верблюдов и др., особенно в Лейпциге, где я вернул зрение одному прославленному мастеру музыки, уже достигшему 88[-го] года [жизни]. Это тот самый человек, вместе с которым поначалу воспитывался знаменитый Гендель, с кем я когда-то рассчитывал достичь такого же успеха, так как тому, казалось бы, благоприятствовали все обстоятельства [в том числе] движение зрачков, [воздействие] свет[а] и пр., однако дальнейшее обследование показало, что глаз был поражен параличом».

Трудно представить, как Тейлору удалось приписать столь преклонный возраст шестидесятипятилетнему Баху, пребывавшему в тот момент в относительно бодром расположении духа. Зато по стилю письма можно легко дорисовать образ заезжего фокусника, работающего на публику и не особенно вдающегося в подробности, ведь завтра он будет уже далеко отсюда.

Англичанин сделал Иоганну Себастьяну две операции – одну в начале, другую – в конце марта 1750 года. Ни к чему хорошему это не привело. Цитируя некролог: «Он (Бах. – A.B.) не только потерял зрение, но вследствие операции и оказавших вредное действие лекарств, разрушился весь его до того совершенно здоровый организм, так что целые полгода он был почти постоянно болен».

Во второй половине июля композитору стало легче, и зрение вроде бы начало восстанавливаться. Однажды утром он обнаружил, что снова видит предметы и даже свет перестал приносить его глазам страдание. Мы не знаем, бросился ли Бах сразу к своим незавершенным произведениям. Но эти несколько часов «прозрения» он прожил в состоянии душевного подъема, полный желания доделать и подготовить к печати «Искусство фуги» и сборник хоральных обработок для органа.

Ведь именно сейчас, в последние годы, он наконец нашел возможность воплотить свою Endzweck во всем блеске совершества. Он больше не зависел ни от простуженных мальчиков, ни от испитых трубачей, ни от антимузыкально настроенных чиновников. Он постиг искусство показывать океан в капле. Этой каплей стал жанр фуги. Ускользающая красота Слова Божьего открылась честному старому ремеслу высокой полифонии. Выход оказался прост, как искусство столяра, и столь же вечен. Храм, построенный из звучащих линий, которые можно исполнить в одиночку на органе или даже – клавире.

Мы не знаем точно, когда Бах писал свой музыкальный автопортрет – фугу на тему BACH, которая осталась незаконченной. Может, он пытался дописать именно ее в минуты последнего прозрения. Во всяком случае, в документах имеются намеки на это.

Потом с ним случился апоплексический удар, после которого поднялась температура. Сбить ее не получалось никакими средствами.

Вызвали двух лучших врачей города. Они боролись за жизнь композитора всеми возможными средствами, но «несмотря на все старания… вернуть его к жизни, 28 июля 1750 года в четверть девятого на шестьдесят шестом году жизни он тихо отошел в другой мир».

По легенде, уже на смертном одре Бах диктовал верному ученику и зятю Альтниколю последнюю из хоральных обработок «Vor deinen Thron tret' ich hiermit» («Перед Твоим престолом предстаю»). Это – одна из строф хоральной молитвы об исцелении, в том числе и от слепоты, – «Wenn wir in höchsten nöten sein» («Когда мы испытываем величайшие бедствия»).

Впрочем, может быть, последние, пришедшие к нему музыкальные мысли он записал собственноручно. Остались рукописи, показывающие колоссальное напряжение тяжелобольного человека. По словам Швейцера, «чернила, разбавляемые водой, день ото дня становятся жиже; едва разбираешь ноты, записанные в полутьме при плотно занавешенных окнах».

Смерть, прерывающая написание шедевра, выглядит особенно трагично. Но стоит ли романтически оплакивать «недопетую песнь» великого композитора? Не была сама его смерть мистическим шедевром человеческого бытия? Он дописал фугу до момента вступления своей музыкальной монограммы – BACH и оборвал. В рукописи осталась пометка, сделанная рукой Филиппа Эммануэля, утверждавшего: «В момент, когда BACH появляется в противосложении, композитор умер».

Мотив BACH (си-бемоль, ля, до, си) входит в словарь музыкальной риторики эпохи барокко и является imaginatio crucis – символом Креста – бесспорным и однозначным. В этой крайней заключительной точке и воплотилась баховская Endzweck, давшая мощный взрыв энергии, до сих пор питающий музыкантов и музыку.