Текст книги "Бах"

Автор книги: Анна Ветлугина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

Глава седьмая.
БОРЬБА ЗА ВЛАСТЬ. РАЗОЧАРОВАНИЕ

Исторические документы похожи на зеркала эпохи, развешанные то тут, то там. Как много неожиданного и точного можно увидеть, заглянув в них. Но картинка строго ограничена рамой, а пути в зазеркалье нет. И любопытный исследователь, увидев в отражении лишь часть какого-либо предмета, вынужден домысливать остальное, пробуя найти недостающие фрагменты в других зеркалах.

Документы ничего не скажут о чувствах, если только это – не личные дневники, да и то не все пишущие смогут открыть бумаге душу. Бах относился к последним. В крайне небольшой личной переписке, дошедшей до нас, он старается быть по-деловому информативным. Если и дает волю эмоциям, то часто с прагматичной целью: лучше донести мысль до адресата и добиться желаемого. Но иногда зеркала все же позволяют нам угадывать выражение лица пишущего.

Неизвестно, когда именно Бах разочаровался в Лейпциге и в своей канторской службе, поняв, что таинственная Endzweck снова ускользает из рук. Но разочарование было глубоким. Вдвойне печальнее становилось от осознания безвыходности. Если уж «цветущий и укрепленный город с университетом мировой известности» при ближайшем рассмотрении оказался неподходящим для композитора, разве можно найти лучшее?

Но что же все-таки он искал в Лейпциге? Согласно уже упомянутому музыкантской табели о рангах – смена должности капельмейстера на кантора принесла ему понижение социального статуса. Помня об этом, Бах не упускает случая назвать себя ангальт-кетенским капельмейстером и долго «окучивает» герцога Саксен-Вейсенфельского для получения еще одного подобного титула.

Эти поступки очень не согласуются со «святостью», о которой говорят многие баховеды. Бах выглядит обычным честолюбцем, раз престиж имеет для него такое большое значение.

Во французском prestige – обаяние, очарование. Латинский первоисточник раскрывает несколько другой смысл. Praestigium – иллюзия, обман чувств. Современные словари русского языка трактуют «престиж» как известность кого-либо или чего-либо, основанная на высокой оценке и уважении в обществе.

Ключевое слово здесь – «уважение в обществе». Он не случайно претендовал на одну из самых значительных музыкальных должностей во всей Германии, несмотря на ожидающие неудобства и не бог весть какое жалованье. Обаяние «престижа» давало композитору надежду наконец-то воплотить свои грандиозные замыслы адекватно. Честолюбцы стремятся к регалиям ради них самих. Бах завоевывал их, чтобы получить власть над музыкальными пространствами Лейпцига – большими исполнительскими коллективами, критиками и слушателями.

Будучи прагматичным бюргером, он рассчитал все верно. С высоким титулом капельмейстера, пусть и полученным в довольно захудалом Кетене, он приезжает в крупный торговый город, намереваясь подчинить себе всю тамошнюю музыку и миссионерствовать через нее. Поначалу его глаза разбежались от обилия возможностей, даже за школьные уроки он взялся с гордостью, желая, вероятно, приложить руку к воспитанию целого поколения. А ответственность за музыку во всех протестантских церквях? Так и представляется его восторг: неужели все это мне? И это тоже?

Конфликты не смогли бы устрашить его – борца по природе, не боящегося говорить правду в лицо. Но со временем выяснилась очень неприятная вещь: Бах сильно ошибся с масштабом своей музыкальной вотчины.

Должность кантора могла бы оказаться очень недурной, если бы в Томасшуле сохранялся былой порядок. Однако к моменту появления Баха в Лейпциге это заведение медленно, но неуклонно начало приходить в упадок. Ректор Эрнести, занимавший свою должность уже более сорока лет, сильно одряхлел и с трудом справлялся с обязанностями. При слабом руководстве любое дело быстро разваливается. Дисциплина в Томасшуле, такая крепкая поначалу, хромала все больше. Надо заметить, сам Иоганн Себастьян не особенно стремился ее укрепить и даже лично участвовал в ее развале. Довольно быстро ему наскучило не только преподавание латыни, но и уроки пения. И если латынь он передал, может быть, нерадивому человеку, но все-таки профессионалу, то вокальные занятия спихнул, без зазрения совести, на старших учеников.

Среди обязанностей кантора существовало ночное дежурство в школьном интернате раз в четыре недели. Добропорядочный и чистоплотный Иоганн Себастьян не смог оставаться на ночь в этом чесоточном аду. После отбоя воспитанники из неблагополучных семей развлекались пьянством и прочими радостями, мало совместимыми с духовной музыкой. Маргинальность, все более доминирующая в стенах Томасшуле, отпугивала приличных бюргеров, и те отказывались отдавать туда детей. От этого в бюджете образовывались дыры. Ректору пришлось экономить. На чем же в первую очередь?

В школе Святого Фомы, считающейся музыкальным заведением, традиционно существовали особые «бюджетные» места для мальчиков с красивыми голосами. К тому же кантору полагался особый денежный фонд, из него назначались поощрительные стипендии, привлекающие в хор голосистых студентов. Ко времени баховской службы на посту кантора Томасшуле замечательный обычай канул в Лету. Произошло это еще при жизни баховского предшественника Кунау. Последний до самой своей смерти писал чиновникам магистрата докладные, возмущаясь равнодушием горожан, и просил выделить для хора средства из церковных пожертвований. Он считал спонсирование хора делом более богоугодным, чем раздача денег нищим, «которые не сумеют их достойно применить».

Отчаянные просьбы Кунау остались неуслышанными. Все стало только еще хуже. Канторовский денежный фонд полностью прекратил свое существование. Возмущенный Бах тоже начал писать в магистрат, причем его просьбы уже касались не положения музыки в городе и поощрения хористов, а вещей совсем прозаических. Например, он никак не мог получить доску с гвоздями для развешивания скрипок. Вроде бы мелочь, но без нее никак. И кому прикажете ее изготавливать? Кантор будет сам строгать и выпиливать? Или поручит, как всегда, старшим ученикам, а они промахнутся и засадят себе молотком по пальцам?

Неизвестно, удовлетворило ли начальство просьбу Иоганна Себастьяна, или тому пришлось заказывать доску за свои деньги. Вскоре, однако, композитору пришлось вновь тревожить магистрат. На этот раз понадобились ящики для тех же скрипок. Во время одного из больших праздников, когда между двумя церквями метались и хор и оркестр, зарядил проливной дождь. Защитить от влаги инструменты было нечем. С каким отчаянием, должно быть, молились оркестранты о временном прекращении небесного потопа! Скорее всего, Бог услышал их молитвы…

Бах просит ящики, «чтобы не слишком повредить инструменты при перевозке их из одной церкви в другую». Между строк послания – горечь, испытываемая музыкантом. Скрипки будут повреждены в любом случае, лишь бы уберечь их от окончательной гибели.

Представим, насколько утомляли композитора эти нескончаемые досадные мелочи. То гвозди, то охрипшие и чесоточные певцы. За певцами к тому же приходилось следить. Частенько, перебегая из церкви в церковь, они успевали налакаться вина в ближайшей лавочке.

И ожидаемый престиж музикдиректорской должности все время проседал то тут, то там. От Баха требовали качества музыки, но не желали идти навстречу. Даже отказались освободить солистов от вредного для певческого голоса уличного пения. А от них зависела огромная часть впечатления в кантатах и ораториях.

Между тем университетские богослужения, с гораздо более благозвучным студенческим Collegium Musicum, по-прежнему оставались неподвластны музикдиректору. Этот факт страшно раздражал его. Как мы помним, он даже написал жалобу курфюрсту, которая осталась без ответа. Но Бах не успокоился, продолжая требовать: «… чтобы была восстановлена полная плата за старое богослужение со всеми причитающимися мне акциденциями». На второе письмо композитора властителю последовала реакция. Из министерства дрезденского двора к университетскому начальству пришло предупредительное письмо. 31 декабря 1725 года, невзирая на предпраздничную дату, Бах пишет Фридриху Августу в Дрезден в третий раз. Через некоторое время в университете начинаются проверки. Всплывает много интересного.

Во-первых, предшественник Баха, оказывается, потратил много сил, чтобы сохранить свое влияние в университетской церкви, и в конце концов даже согласился проводить воскресные богослужения бесплатно. За рядовые службы отвечал Гернер. Но после смерти Кунау чиновники, посчитавшие Баха никчемным середнячком, под шумок отдали всю работу Тернеру, хоть это было совершенно незаконно.

Во-вторых, существовал обычай, подкрепленный старинными королевскими постановлениями. Согласно ему университет обязывался платить кантору Томасшуле эти несчастные 12 гульденов, о которых писал курфюрсту Бах. На оба этих пункта университету указали со всей строгостью.

Обращение к столь высокому начальству не добавило симпатий Иоганну Себастьяну, которого и так-то не слишком любили в Лейпциге, считая довольно средним музыкантом со скандальным характером. Но своего он добился хотя бы наполовину. Теперь кантор Томасшуле отвечал за праздничные богослужения в университете. За рядовые – все тот же ненавистный Гернер, упомянутый в донесении курфюрсту.

Время от времени в университете происходили академические торжества, для которых тоже требовалось музыкальное сопровождение. Бах имел право писать и подбирать музыку для этих мероприятий. Такое же право осталось и у Гернера. Но по личным причинам его предпочитали нашему герою. Счастливый соперник служил университетским музикдиректором и был, что называется, «своим человеком».

Осенью 1727 года умерла курфюрстина Христиана Эбергардина, и двор заказал Баху музыку для исполнения в университете. Композитор написал «Траурную оду», но руководство университета стало требовать у посланника курфюрста передать заказ Гернеру. Считая себя борцами за справедливость, они напомнили о том, что Бах как городской музикдиректор «не рекомендуется» к исполнению в университетской Паолиненкирхе, поскольку там имеется свой музыкальный руководитель.

Несомненно, они были правы. Поэтому посланник курфюрста возместил Гернеру убытки, заплатив 12 талеров. Инцидент казался улаженным, но в университете опасались, что Бах, стремящийся захватить всю музыку Лейпцига, возведет «поблажку», данную ему, в правило. Поэтому композитора попытались обязать никогда не брать заказы, не посоветовавшись с университетским начальством. Для этой цели составили весьма унизительный документ, и университетский регистратор понес его к Баху домой на подпись.

Неизвестно, как происходила их беседа. Скорее всего, не особенно любезно. В документах осталась только продолжительность разговора. Ровно в 11 утра регистратор был у Баха, а удалился восвояси с неподписанным документом, когда городские часы пробили полдень.

Через некоторое время Иоганн Себастьян все же стал одним из руководителей телемановского Collegium Musicum. Но неукротимый нрав заставлял его находить на свою голову все новые конфликты.

Глава восьмая.
ХЛЕБ НАСУЩНЫЙ

Перейдем на время от эмоций к цифрам. Насколько высокий доход имел вездесущий кантор и музикдиректор, выпрашивающий гвозди и доски у магистрата?

Однозначно его огромная семья не бедствовала. Бахи держали прислугу. Дети получили хорошее образование. В доме имелись редкие книги, а также обширная коллекция музыкальных инструментов. В описи наследства, оставленного композитором, одних только клавишных инструментов насчитывается девять штук. Шесть из них – клавесины, большей частью весьма дорогие. Два лютневых клавесина, лично сконструированные Иоганном Себастьяном, и один маленький спинет. Всего же музыкальных инструментов в списке заявлено около двух десятков.

Дом Бахов слыл гостеприимным. Помимо друзей, родственников и учеников, к композитору охотно захаживали соседи. Приезжали, как уже говорилось, музыканты из других городов. Анна Магдалена приветливо встречала и угощала всех. Видимо, Бах был расчетлив, но не прижимист, хотя тема денег постоянно фигурирует в его немногочисленной корреспонденции. Он хорошо знал им цену, ведь ему пришлось зарабатывать с раннего детства. Поэтому Иоганну Себастьяну не могло прийти в голову самому купить эти вышеупомянутые гвозди, вместо того чтобы беспокоить из-за мелочи магистрат.

Из постоянных скрупулезных подсчетов, дошедших до нас, можно воссоздать подробности быта нашего героя. В письме к своему школьному другу он называет определенную цифру – примерную общую сумму своего ежегодного дохода – 700 талеров. Выглядит внушительно, особенно если вспомнить с чего Бах начинал в свою бытность певчим – всего лишь 14 талеров. Но не следует забывать: это не оклад, а всего лишь совокупность разных доходов. Собственно, канторское жалованье едва превышало сотню. Немного доплачивали из церковных сборов, немного за школьное преподавание. Львиную долю учительского гонорара Иоганн Себастьян, как мы помним, отдавал латинисту Пецольду. Также некоторая доля полагалась кантору от заработков воспитанников. В основном речь шла о выступлениях детей в домах зажиточных бюргеров на Новый год и в день архангела Михаила, отмечаемый 29 сентября.

Почитание этого святого началось на заре христианства, став символом победы Добра над Злом. В Средние века авторитет его в некоторых странах (например в Ирландии) не уступал авторитету Богоматери. Архангел Михаил играл роль посредника между Богом и человеком, исцелял болящих, защищал народ Божий от опасностей. С его именем связывались чудесные явления. Одно из них произошло на рубеже V и VI веков, во время понтификата Григория Великого, признаваемого и католической и православной церквями. Тогда в Италии свирепствовала чума. Григорий, уверенный в том, что страшная болезнь послана Всевышним в качестве кары за людские грехи, организовал покаянную процессию через весь Рим, охваченный мором. Когда кающиеся проходили мимо гробницы императора Адриана близ Ватикана, над ее куполом показался архангел Михаил, который вложил свой пылающий меч в ножны.

К XVIII веку праздник святого Михаила утратил былую торжественность и важность с церковной точки зрения, но остался почитаем народом в странах Европы. Особенно его любили праздновать в Германии, поскольку архангел Михаил считался одним из покровителей этой земли.

В народном прочтении день святого Михаила обозначал окончание сельскохозяйственных работ, сбор плодов и подведение итогов. Повсюду открывались ярмарки, куда крестьяне привозили овощи, фрукты, мед, масло и множество других съедобных вещей.

В Лейпциге – столице ярмарок – празднование происходило с особым размахом, и многие горожане с радостью украшали его ангельским пением воспитанников Томасшуле, не беспокоясь дополнительными тратами на певчих и их руководителя.

Платили и деньгами, и «натурой», в частности молодым вином.

Но и эта статья дохода не являлась основной в бюджете кантора. Львиная доля заработка шла с похорон и бракосочетаний. Они оплачивались гораздо выше, правда, и труда требовали немало. Кантору приходилось сопровождать весь обряд от церкви до дома или кладбища и лично идти за процессиями. Дату свадьбы назначали заранее, и, как правило, она не попадала на самое холодное время года. А вот с похоронами, как нетрудно догадаться, дело обстояло иначе. Кантору с мальчишками неоднократно приходилось идти с пением в любую погоду, невзирая ни на проливной дождь, ни на пронизывающий ветер, ни на снег, бьющий в лицо.

Свадебные мессы имели разные разряды. Самый высший приносил кантору два талера. Касаемо похорон – в источниках приводится сумма в один талер 15 грошей.

Очевидно, более надежным источником дохода были все же похороны. Возможно, сделать свадьбу подешевле считалось менее предосудительным, чем экономить на последних почестях. Во всяком случае, в письме к другу Бах сетует на хороший воздух Лейпцига, из-за которого люди не хотят умирать. Самым плохим годом композитор называет 1727-й, принесший ему одни убытки. Иоганн Себастьян даже примерно оценил постигший его материальный ущерб в 100 талеров. А вот для истории музыки этот год оказался, напротив, крайне выгодным. Мир получил баховские «Страсти по Матфею».

Но даже те лейпцигцы, которым «хороший воздух» не помог продолжить свое земное существование, – и они порой находили способ оставить кантора с носом, завещая хоронить их без музыки. А брачующиеся могли в целях экономии уйти венчаться в какую-нибудь деревенскую церквушку. Порой это были весьма состоятельные и многообещающие клиенты.

Ну а как же, собственно, композиторская работа?

Разумеется, она оплачивалась, но по-разному: в зависимости от заказчика. Более всего в Лейпциге Бах написал музыки для церкви – кантаты, оратории, пассионы. Эти заказы не относились к высокооплачиваемым, хотя именно они, наряду с органными сочинениями, составили важнейшую часть баховского наследия.

Писал Иоганн Себастьян музыку и для городских событий, важнейшим среди них считались регулярные перевыборы магистрата. Но главный «навар» композитор получал от произведений «по случаю». Чаще всего «случаями» являлись семейные события влиятельных особ. Уже упоминавшаяся «Траурная ода» на смерть курфюрстины Христианы Эбергардины могла послужить как раз таким примером. Также известна Кантата № 249а, исполненная в день рождения герцога Христиана Саксен-Вейсенфельского.

Писалась музыка и для университетских торжеств, например профессора А.Ф. Мюллера поздравили с днем рождения баховской кантатой № 205. А когда король Фридрих Август II в 1727 году посетил Лейпциг, в его честь организовали исполнение Кантаты № 193а.

Не прекращалось музыкальное общение композитора со светлейшим другом – князем Леопольдом Ангальт-Кетенским. Его чахоточная жена, не переносившая музыки, скончалась как раз в год переезда семьи Бах. Спустя два года после смерти супруги Леопольд женился во второй раз на принцессе Шарлотте Фридерике Нассау-Зигенской. Подарком ей в день рождения от Баха стало исполнение Кантаты № 36. Когда же годом позднее у аристократической четы родился первенец, Иоганн Себастьян посвятил новорожденному партиту и отправил князю ее ноты, сопровожденные стихотворением собственного сочинения.

Время от времени у композитора случались гастроли. В1727 году, том самом, «убыточном», его позвали выступать в Гамбург, где о нем с момента импровизации перед Рейнкеном ходили легенды. Годом позже он поехал в Веймар. Суровый феодал, герцог Вильгельм Эрнст, когда-то сажавший композитора под арест, к этому времени уже умер. Его наследником стал нелюбимый племянник и хозяин Красного замка Эрнст Август, который знал и ценил Баха с детства. Думается, в герцогском доме Бах смог отдохнуть душой и ощутить хотя бы на некоторое время уважение и восхищение композиторским талантом, которого ему так не хватало в Лейпциге.

Но, конечно, с гораздо большим удовольствием Иоганн Себастьян посетил бы Кетен, где царственные особы относились к нему как к равному. Уже поутихла и отдалилась скорбь по Марии Барбаре, угнетавшая композитора в этом городе. Почти десять лет прошло с ее смерти. Анна Магдалена заполнила собою пустоту в сердце Иоганна Себастьяна. Кетен и княжеский замок она вспоминала часто. Ведь там произошли основные достижения ее певческой карьеры.

Супруги подумывали съездить вместе к Леопольду, у которого, кажется, наконец наладилась семейная жизнь. После наследника Эммануэля Людвига Ангальт-Кетенского Шарлотта Фридерика родила князю дочь, названную в честь отца Леопольдиной. Второе имя ей дали в честь матери – Шарлотта. Малышка должна была стать символом любви родителей. Любовь и взаимопонимание, скорее всего, действительно присутствовали в этом союзе. Леопольд возобновил музыкальные занятия, заглохшие при первой жене. Он снова самозабвенно музицировал, исполняя сочинения, когда-то написанные для него бывшим гофорганистом. Но страстное увлечение вновь прервалось женским капризом, и договориться с этой дамой не удавалось еще никому на земле. В последний раз светлейший князь взял в руки скрипку 17 ноября 1728 года, а через два дня его отпевали. Никто не ожидал такого печального события, ведь Леопольду исполнилось только тридцать четыре года. В тот же год умерли оба его ребенка от второй жены.

Иоганн Себастьян все-таки съездил в Кетен, который теперь навсегда стал для него городом печали. В марте 1729 года там прозвучала его траурная музыка памяти князя. В исполнении участвовали в качестве певцов Анна Магдалена и Вильгельм Фридеман Бах.

Несмотря на искреннюю дружескую приязнь Иоганна Себастьяна к покойному, эта поездка принесла всем троим дополнительный заработок, о чем в соответствующих документах имеются записи. В жизни композитора часто смешивались, казалось бы, несочетаемые вещи: расчет и эмоции, дружба и зарабатывание денег. Так же и в его творчестве тесно сплелось духовное и светское, причем иногда это происходило в рамках одного и того же сочинения.