Текст книги "Послушный до дрожи (СИ)"

Автор книги: Анна Кота

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Глава 8. Код Госпожи

Утро началось с правил.

Дверь открылась тихо – и вместе с ровным светом в комнату вошёл Эл.

Он остановился у зеркала, не оборачиваясь к Нейту.

– Госпожа Айвена велела обучить тебя её коду, – сказал он спокойно.

Кивнул на отражение:

– Начнём с основ.

Нейт подошёл, встал рядом. В зеркале – двое: Эл – прямой, собранный, и он сам, чуть настороженный.

Эл склонил голову вбок, оценивая.

– Когда входишь к госпоже, – произнёс он ровно, – останавливаешься у двери. Голова чуть склонена, но глаза – на неё. Не в пол, не на уровень груди. В глаза.

Пауза.

– Всё твоё внимание принадлежит ей. Даже если она не смотрит – ждёшь, пока взгляд вернётся. Держишь линию.

Нейт кивнул. Но внутри – лёгкое недоумение: будто сам взгляд уже был дерзостью.

Он понимал: это и есть её правило – внимание, открытость. Но внутри шло сопротивление.

Его учили ждать, опускать глаза, не нарушать дистанцию. А здесь нужно было искать взгляд, ловить, удерживать. Как будто то, чего раньше следовало избегать, стало обязанностью.

Эл шагнул ближе.

– Не отворачивайся, – тихо. – И помни: не ты смотришь на госпожу – вы смотрите друг на друга. Это её код.

Он выровнял плечи Нейта лёгким движением ладони, поправил подбородок.

– Вот так. Не выше, не ниже.

Нейт встретил взгляд – и удержал.

Эл едва заметно кивнул.

– Для госпожи важна не покорность, а присутствие, – произнёс он мягко.

В отражении они стояли почти зеркально – Эл спокойный, выровненный, и Нейт, пытающийся поймать ту же невидимую ось.

Эл продолжил – ровно, без нажима:

– Не обращаешься первым. Отвечаешь коротко.

– Теперь позы.

Нейт выпрямился.

– Коленопреклонённая – только по приказу. Колени разведены, руки вперёд, ладони вниз, пальцы раскрыты.

Нейт повторил. Пальцы привычно сомкнулись – Эл тут же коснулся запястий, раздвинул пальцы, раскрыл ладони.

– Только так.

В зеркале это выглядело, будто Нейт выложил себя на ладони. Ощущение открытости прожигало кожу.

Исчезнуть проще: опустить голову, сомкнуть пальцы, спрятаться в форме. Но здесь не позволено исчезать. Здесь нужно остаться. И это оказалось труднее.

Эл говорил спокойно, будто отмечая линии:

– Вертикальная. Стоишь ровно, колени мягкие, руки вдоль тела, подбородок выше, взгляд – на госпожу.

Он сделал шаг вперёд:

– Вызывная. Один шаг, руки за спиной, корпус немного к ней. Это когда ждёшь её слова.

Нейт сделал всё точно. Эл кивнул.

– Видно, учили. Тело знает. Теперь – научи его слушать.

Нейт с готовностью встретил его взгляд.

– Здесь внимание принадлежит не тебе.

Они вышли в коридор. Световые линии мягко вспыхивали под ногами.

Эл провёл пальцем по сенсорной панели.

– Твой браслет подключён к системе дома. Запомни цвета вызова.

Пауза.

– Зелёный – идёшь сразу.

– Синий – есть время собраться.

– Красный – не выходишь из комнаты.

Нейт смотрел на меняющийся цвет браслета, ощущая, как свет кольцом обхватил запястье.

В Лунном доме браслет подавал вибрацию, и сообщение от Мадам приходило на коммуникатор.

Здесь – только цвет.

Просто сигнал, что его хотят видеть, без слов, без пояснений.

Дом говорил напрямую.

Они шли по дому. Нейт слушал наставления – без вопросов, просто следуя рядом.

Эл заметил – внимание, спокойное, не требующее.

Инструкции кончились, но тишина между ними не распалась.

Он говорил всё утро ровно, отмеряя слова, и только теперь позволил себе замедлиться.

На стене в нише висело полотно. Эл остановился, будто впервые за долгое время увидел не правило, а просто цвет.

Он шагнул ближе, провёл пальцем по сенсорной панели, поправляя свет в нише.

Подсветка мягко вспыхнула, выхватив из полумрака картину.

Пауза.

– Это поздний период, – сказал Эл негромко, почти для себя. – Художник писал уже после болезни. Видишь мазки? Резкие, с надрывом.

Нейт подошёл ближе.

– Я не знал, – честно сказал он.

Эл чуть улыбнулся уголком губ. До этого он говорил как диктовку, но сейчас в голосе появилась жизнь.

– Здесь этого никто не замечает. Для гостей – просто интерьер. А он оставил на холсте свой страх.

Нейт слушал. Не ради вежливости – ему и правда было важно уловить то, что видит Эл. В его взгляде не было ни оценки, ни ожидания – только внимание. И Эл это почувствовал.

– Ты любишь говорить о картинах? – спросил Нейт осторожно.

Эл чуть смутился, но не отвёл взгляда.

– Когда слушают – да.

Пауза повисла короткая, почти тёплая.

Может быть, ему хотелось, чтобы хоть кто-то услышал то, что он помнит по-настоящему.

Эл снова посмотрел на картину:

– Взгляни на цвет. Это не просто тёмный фон. Он писал его в три слоя: первый – почти чёрный, второй – густо-синий, а сверху лёгкая лессировка. Если смотришь под углом, свет прорывается сквозь, и кажется, будто глубина без дна.

Нейт молчал. Он никогда не умел видеть так. Для него краски были просто цветами, а мазки – линиями. А Эл будто открывал скрытый пласт, который всегда был рядом, но спрятан.

– Он боялся смерти, – тихо добавил Эл. Голос его стал теплее, дыхание – ровнее. – В каждой линии есть дрожь. Но в этом есть и сила: даже страх можно превратить в красоту.

Нейт уловил этот переход и затаил дыхание, боясь спугнуть. После списка правил, это звучало как нечто живое, словно Эл забыл о роли и говорил просто потому, что его слушали. Редкая трещина в оболочке, через которую проклюнулось настоящее.

На миг воздух между ними стал мягче. Где-то в конце коридора мигнул сенсор, и свет вернулся к ровному белому.

Эл чуть моргнул, будто вспомнил, где они. Провёл рукой по панели, и свет в нише стал холоднее.

– Пойдём, – сказал он спокойно. Голос снова стал прежним. – Я покажу дальше.

В конце инструктажа Эл проводил Нейта до комнаты. Остановился у двери.

– И главное, – сказал он тихо. – Дом всё видит. Сенсоры фиксируют шаги, дыхание, пульс. Госпоже доступна трансляция в реальном времени и запись.

Нейт вдохнул глубже, проверяя, как даже вдох звучит под надзором. Тяжесть давила на грудь, но внутри рождалось чувство рамки.

Нейт вернулся к себе и стоял у зеркала, тренируя позу: подбородок чуть выше, ладони раскрыты, пальцы развернуты.

Айвена Миррель не любит, когда прячутся. Попробуй закрыться – и это уже ошибка.

Он вдохнул ровнее.

Там, где другие велели склонять голову, она велит поднимать.

Там, где у других колени становились позой по умолчанию, у неё – только по приказу.

Там, где у других разрешали прятать глаза в пол, здесь взгляд обязан оставаться на ней.

Форма, которую она требовала от подчиненных, была открытой до уязвимости. И именно в этой открытости она держала власть.

В этом доме нельзя спрятаться. Но иногда можно стать видимымпо-другому.

Глава 9. Щенок подал голос

Вечером дом звучал иначе.

Наверху, где Госпожа принимала гостей, музыка давно стихла – остались только редкие голоса, рассыпавшиеся эхом в свете.

Внизу было тише.

Тёплый свет стекал по стенам, отражаясь от металлических вставок. Панели мерцали, будто дышали в такт самому дому – медленно, ровно, уверенно.

Иногда где-то щёлкал замок, коротко, словно дом моргал.

Эл сказал, что спустится в служебную гостиную, и Нейт пошёл с ним – просто чтобы не оставаться одному.

Он не любил тишину. Когда никто не дышит рядом, стены будто начинают слушать слишком внимательно.

Здесь, рядом с Элoм, было спокойнее: всё правильно и предсказуемо.

Эл сидел на низком диване, ладони спокойно сложены на коленях.

– Красота – это не то, что нравится, – сказал Эл негромко, продолжая разговор, начатый днём. – Это то, что выдерживает взгляд. Даже если он холодный.

Нейт слушал. В его голосе было что-то, к чему хотелось тянуться – уверенность человека, который говорит о вещах, проверенных временем.

– А если не выдерживает? – спросил Нейт, чуть склонив голову.

– Тогда это украшение, – продолжил Эл, заметив его интерес. – Пустяк, который радует глаз сегодня и умирает завтра.

Он сделал короткую паузу и добавил, мягко, как бы подытоживая:

– Настоящее искусство не живёт сегодняшним днём. Шедевр остаётся ценным столетия, потому что мастера вкладывали душу и неустанно работали над формой.

Он замолчал. В этот момент дверь отворилась. Марлен – вернулся с работы, как всегда, уверенный и немного усталый.

Он вошёл так, будто комната и всё в ней принадлежало ему. Движения ленивые, уверенные, взгляд – скользящий, но острый.

Эл сразу склонил голову как перед хозяином. Нейт лишь кивнул.

Марлен сел в кресло чуть поодаль, небрежно закинув ногу на ногу.

– Воды, – произнёс он, щёлкнув пальцами. Без нажима, но так, будто иного варианта не существует.

Эл без промедления подал ему бокал. Всё – выверено до миллиметра. Ни одной фальшивой ноты.

Марлен сделал глоток и перевёл взгляд на Нейта, едва заметно усмехнувшись.

Пауза.

И вдруг салфетка соскользнула с его пальцев и упала на пол – слишком аккуратно, чтобы это было случайностью.

Он словно проверял, кто из них первым дрогнет.

Эл склонился, поднял салфетку молча, почти без задержки. Как будто не удивился. Для него это выглядело привычным – но именно эта привычность ударила по Нейту сильнее всего.

Казалось, будто воздух стал гуще.

Зубы сжались, но он промолчал.

Глупость. Мелочь. Сдержись.

– Придержи, – сказал Марлен, не глядя. – Я пока не решил, нужна она мне или нет.

Эл остался стоять рядом с салфеткой в руках.

Тишина.

– Сними, – бросил Марлен лениво протянув ногу.

Плечи Нейта невольно напряглись. Хотелось вмешаться, но он проглотил слова.

Эл опустился на колени. Руки двигались спокойно, без суеты, словно выполнял простую, давно отработанную процедуру. Он снял туфли, поставил рядом, движение – безукоризненно плавное. Только плечо едва заметно дрогнуло – и снова ровно.

Нейт знал, как это выглядит, когда колени касаются пола по приказу – красиво, в ритме дыхания Госпожи. Но сейчас в этом не было формы. Только власть без смысла.

Марлен смотрел на прислуживающего мужчину, словно на живую статую. Медленно провёл пальцем по линии подбородка Эла – почти ласково.

– Смотри, щенок, – сказал Марлен негромко, обращаясь к Нейту. – Вот так выглядит настоящая покорность. Не наигранная дрожь ресниц, а умение стоять прямо, когда тебя ломают.

Слова скользнули как иглы под кожу. Нейт поймал плечи, выровнял спину, но грудь всё равно поднималась чаще, чем надо.

– Удобный до тошноты. Даже унижение сидит на нём как костюм по мерке, – сказал Марлен, держа подбородок Эла так, чтобы свет падал на лицо.

Эл смотрел ему в глаза, взгляд ровный, без мольбы, с тенью усталости.

Потом лёгкий щелчок по щеке – не больно, но звонко.

– Видишь? – Усмехнулся Марлен. – Даже не моргнул. Вот это настоящая дрессировка.

Чужое унижение хлестнуло как плеть. Дыхание Нейта стало прерывистым.

Эл остался неподвижен. Только ресницы дрогнули – едва заметно, будто от пылинки, попавшей в глаз.

И почему-то именно это движение ударило сильнее, чем пощёчина.

Что-то в груди у Нейта оборвалось – воздух будто вспыхнул. Он не заметил, как вскочил. Резко, со звуком ткани, будто что-то рвётся.

– Хватит! – Голос вырвался низко и глухо, почти рыком.

Нейт не понимал, кого хочет остановить – Марлена или сам момент, который стал грязным без ритуала, без смысла.

Один шаг. Второй. На третьем шаге он остановился.

Воздух хлынул обратно, грудь сжала судорогой. И только потом – осознание: он стоит посреди комнаты, прямо напротив Марлена.

Ещё шаг – и он бы сорвался. Кажется, оба это поняли.

Нейт заставил себя сделать вдох.

Эл всё это время стоял на коленях, не шелохнувшись, будто ждал, когда буря пройдёт.

Марлен поднял взгляд – не злой, даже не удивлённый, а лениво-довольный, как будто этого и добивался:

– Что ты сказал?

– Щенок решил-таки подать голос? – В уголках его губ скользнула довольная усмешка.

– Вот он понимает, как держаться, – протянул он, кивнув на Эла. – А ты… ещё слишком зелёный.

Нейт выдержал его взгляд. Челюсть сжалась, но он не опустил глаза.

– Ты ему не хозяин, чтобы заставлять себе прислуживать.

Воздух будто стал вязким. Он услышал свой голос прежде, чем понял, что сказал это вслух.

Марлен поднял бровь, медленно, будто не сразу поверил, что это сказали ему.

В комнате стало тихо до звона.

– Здесь всё принадлежит госпоже, – твердо закончил Нейт.

– У меня есть право распоряжаться, – невозмутимо ответил Марлен.

– Распоряжаться не значит унижать, – не сдавался Нейт.

– Какая трогательная наивность, – хмыкнул Марлен. – Думаешь, смазливого личика и “да, госпожа” с придыханием достаточно, чтобы все вокруг таяли от умиления?

Он усмехнулся – медленно, холодно.

– Если ты ещё не понял: мир устроен иначе.

– Он не гладит, а щёлкает по носу, пока не научишься знать своё место.

Нейт сжал челюсти. Всё в нём призывало ответить “заткнись”, но он только крепче выровнял спину.

Марлен откинулся в кресле, взгляд насмешливый, почти ленивый:

– Я-то думал: приоткрытый рот, кокетливый взгляд из-под ресниц – это роль. А ты на самом деле такой чувствительный. Даже забавно.

Нейт ощутил, как вспыхнули щёки. Теперь ему стало ясно: вся эта сцена была не про Эла. Задеть хотели именно его.

Марлен бросил последний взгляд на Нейта – как на игрушку, которая потешила, – поднялся и вышел.

Эл так и не поднял взгляда.

Нейт смотрел на него, и внутри всё кипело:

– Зачем ты это терпишь? Он такой же служебный, как мы.

Эл поднялся с колен так же спокойно, как и опускался, смахнул с ладоней воображаемую пыль и поправил складку на одежде.

– Достаточно того, что он может сделать хуже, – взгляд – спокойный, прозрачный, как вода в бокале. – Значит, проще уступить.

В каждом движении – невозмутимость, будто ничего не случилось.

– Уступить – это одно. А это… – Нейт споткнулся. – Это было неправильно.

Эл чуть приподнял брови, будто удивился этому слову. Уголок губ дрогнул – не улыбка, а что-то вроде усталого смирения.

– Неправильно? – он повторил тихо, почти как эхо. – Тут нет “правильно”. Есть только то, что выдерживаешь.

Он говорил просто, без обиды, даже без усталости – так говорят о чём-то, что уже давно принято.

– Зря ты среагировал, дальше будет только хуже, – произнёс Эл ровно, как факт.

– Хуже? – Нейт почувствовал, как кулаки сжимаются. – Ты позволил ему обращаться с собой, как с вещью.

Эл посмотрел спокойно:

– Если вещь не спорит, её не ломают.

Нейта от этого спокойствия словно пронзило холодом.

Эл поставил бокал на поднос и направился к двери. Его движения оставались собранными – будто всё уже стерлось с поверхности.

Нейт почувствовал, как протест рвётся наружу, но слов не нашлось. Он стоял посреди комнаты раскрытый до дрожи, весь на эмоциях.

Эл остановился у двери.

– Не вмешивайся, – сказал он. Интонация была сдержанной, но в последней ноте скользнуло что-то резкое – не раздражение даже, а почти человеческий сбой, едва ощутимый, как сухой треск под полированной поверхностью.

– Мне привычно, – добавил он тише, уже возвращаясь в форму. – А тебе… не стоит.

В тоне слышалось не равнодушие, а что-то вроде предостережения.

Он поправил поднос, выровнял плечи – будто стер след излома – и вышел.

Нейт остался один.

Эл говорил, что красота – это то, что выдерживает взгляд. Но, кажется, он имел в виду не взгляд – а удар.

Злость не отпускала. На Марлена – за унижение. На Эла – за молчание. На себя – за то, что не смог сдержаться.

Грудь всё ещё сдавливало. Щёки горели. Нейт сжал кулаки и понял одно: долго он так не протянет. Если Марлен продолжит в том же духе – Нейт рано или поздно сорвётся.

Глава 10. Позволено спорить

Айвена сидела за столом у панорамного окна. Спина прямая, колени чуть разведены – поза не столько женственная, сколько властная. Свет скользил по тонкому хрусталю бокала в её руке, падал на шею, заставляя рубины колье вспыхивать алым.

В кабинете стояла та самая тишина, где любое слово звучит громче, чем надо.

Марлен вошёл без поклона. Приблизился плавно, без спешки – но с той хищной уверенностью, что всегда отличала его движения.

Наклонился, коснулся губами её запястья. Медленно. Задержался слишком долго – так, что это уже не выглядело как обычное подчинение.

Его взгляд скользнул по её ногам, по пальцам на подлокотнике кресла, по линии плеч. Улыбка была слишком самоуверенной.

– Опоздал, – сказала Айвена тихо. Голос мягкий, но в нём звенела сталь.

– Проверял, как дела внизу.

Он не опустил взгляд.

Айвена чуть наклонила голову. Её губы дрогнули – не улыбка, но что-то опасно близкое к ней.

– Снова ведёшь себя так, будто весь дом принадлежит тебе?

Он подался ближе, опёрся ладонью на подлокотник рядом с её рукой. Дышал почти в упор, и этот жест был слишком откровенным для роли подчинённого.

Она не отстранилась. Позволила ему нарушить дистанцию – чтобы посмотреть, как далеко он осмелится зайти.

– Разве не я приношу тебе половину его дохода?

Айвена медленно подняла глаза. Их взгляды встретились. Тишина тянулась, пока воздух в комнате не стал гуще.

– И поэтому решил, что можешь гонять моих мальчиков, как своих?

– Я думал, ты любишь уверенных мужчин, госпожа.

Айвена позволила паузе задержаться. Потом спокойно:

– Уверенность и самодовольство – разные вещи.

Марлен навис над ней, наклонившись так близко, что его тень легла на ее плечи. Тепло его тела заполнило воздух между ними.

– Тогда тебе со мной повезло. Я умею быть и тем, и другим.

Айвена улыбнулась чуть хищно, как кошка, почувствовавшая чужую самоуверенность.

– Мне донесли, наконец-то нашёлся тот, кто напомнил тебе, что ты не хозяин.

Марлен усмехнулся.

– Напомнил? Скорее попытался.

– Признай, – сказала она тихо, – мальчик тебя задел. Просто тем, что не прогнулся.

Марлен прищурился, усмешка стала жёстче.

– Пока не прогнулся, – бросил он. – Скоро я поставлю его на место.

– Этот дышит иначе, – её голос стал тише, но в этой тишине звенел металл. – Ломать нельзя.

Пауза.

– Нейта трогать не будешь. Он – для меня.

– К тому же, он верно сказал. Здесь всё принадлежит мне.

Марлен выдохнул коротко, почти смешком, но глаза блеснули темнее.

– Ты знаешь, что я всегда проверяю границы, госпожа.

Айвена отставила бокал на стол и чуть подалась вперёд в кресле. Её рука скользнула вверх, по линии его груди, и сомкнулась на горле. Хватка была твёрдой, но ещё не бесповоротной. Он не дёрнулся. Улыбка краем губ, сбитое дыхание – и взгляд всё так же прямой.

– Ты слишком дерзок, – произнесла она почти ласково, усиливая давление пальцев.

Он с хрипом втянул воздух и ухмыльнулся.

– Потому… и интересен, – выдохнул он, и голос сорвался.

Она придвинулась ближе, их губы почти соприкоснулись. И тут же отпустила.

Он вдохнул рывком, грудь дрогнула, и всё же он смотрел ей прямо в глаза – так, словно дыхание подчинялось ей, но не взгляд.

– Интересно наблюдать, сколько времени займёт, прежде чем твоя дерзость тебя погубит.

Он склонился ниже.

– Но ведь ты держишь меня именно ради неё?

Айвена держала паузу, словно давая ему время осознать, что слова – риск. Потом медленно провела кончиками пальцев по его подбородку, вниз – к шее.

– Если захочу – сломаю.

Он чуть склонил голову, позволив ей провести ногтями по коже. Вздохнул тихо, но не отстранился.

– А если захочешь – оставишь.

Она улыбнулась едва заметно. Потянула за воротник к себе – так, что он вынужден был наклониться ближе.

Её пальцы задержались на шее, словно проверяя пульс. Сила и ритм под её контролем.

– Ещё одно слово – и я напомню тебе, кто здесь хозяйка.

Марлен улыбнулся уголком губ.

– Напомни. Может, ради этого я и здесь.

Её толчок в грудь был резким, точным. Он удержался на ногах, но шаг назад всё равно сорвался – вынужденный, с глухим сдвигом подошвы по ковру. Воздух в комнате дернулся вместе с ним, как будто конец натянутой ткани, который отпустили.

Айвена выпрямилась в кресле, взглядом вернув себе пространство.

– На колени.

Марлен замер, уголок губ дёрнулся в усмешке. Во взгляде скользнуло что-то опасное. Но он всё же опустился.

Колени коснулись ковра так резко, что в движении была не покорность, а вызов. Он положил ладони ей на бёдра – без разрешения. И задержался.

– Ты забываешься, – её голос звучал мягко, но глаза сверкнули.

Айвена наклонилась, взяла его за подбородок и заставила поднять взгляд.

– А ты это любишь, – отозвался он, пальцы чуть сжали ткань её платья.

Взгляд снизу вверх – не смирение, а игра:дальше рискнёшь?

Между ними вспыхнуло напряжение, будто воздух уплотнился.

Она склонилась над ним, схватила его за подбородок и прижалась к его губам – жёстко, властно.

Он потянулся вверх, перехватил её за затылок и притянул к себе.

На миг ей вспомнилось, как другой дышал под её ладонью – неровно, живо. А этот – дерзко, но горячо. Каждый служил по-своему.

Вцепившись руками в талию, Марлен рывком поднял её и усадил на стол.

Поцелуй вышел не из разряда дозволенных – наглый, почти грубый. Она ответила, прикусив его губу, и в этом тоже была борьба.

Платье задралось по бёдрам. Она обхватила его шею, ногти вонзились в кожу. Он рванул ткань – не заботясь о цене – и поцелуй стал почти дракой: дыхание, зубы, столкновение языков.

– Думаешь, я позволю тебе вести? – выдохнула она.

– Думаю, ты хочешь проверить, смогу ли, – его пальцы прошлись по её бёдрам.

Она выгнулась, но тут же рванула его за волосы, заставила запрокинуть голову, прикусила шею, оставив яркий след.

– Запомни: в этом доме командую я.

Он отстранился на секунду, дыхание горячее:

– Когда ты дрожишь рядом со мной, власть тебе не нужна.

Её ладонь взметнулась и ударила его по лицу.

Удар звенел в воздухе хлестко, звонко, будто отбил такт.

Он на миг задержал дыхание – и этого было достаточно, чтобы она снова улыбнулась. Баланс восстановлен.

Марлен усмехнулся, будто этого и ждал. Повёл плечом, словно приглашая ещё.

Она притянула его обратно, уже сама решая, где кончается вызов и начинается игра, и в этом движении было больше власти, чем в ударе.

Её ногти оставляли на коже тонкие красные полосы, когда он вдавил её в столешницу. Дыхание сбивалось, но она не теряла контроля: ладонь сжала его горло – не давая целиком взять инициативу.

Он поймал её руку, прижал к столу. Их движения были резкими, почти драка в каждом рывке.

– Я сказала: я – командую, – её голос сорвался на полустон.

– Тогда прикажи, – хрипло ответил он, и это прозвучало так, будто он сам загонял её в эту игру.

Айвена усмехнулась, выгнулась навстречу, и его толчок сорвал с неё короткий вскрик – не слабость, а признание: он на её уровне.

Ткань платья рвалась под его руками, его рубашка сползала с плеча, мокрая от пота. Они оба держались до последнего: она кусала его губы, он впивался в её шею, оставляя метки.

В какой-то момент он сорвался на смех – низкий, рваный.

– Вот так ты любишь, госпожа? Когда я ломаю дыхание тебе, а не твоим мальчикам?

Она зашипела, пальцами снова вцепившись в его волосы, заставила его голову склониться, чтобы поцеловать – не поцеловать, укусить, оставить алый след на его губах.

– Замолчи, – выдохнула она.

Он вогнался в неё глубже. И в её стоне было то самое – признание силы. Но и он, глядя ей в глаза, понимал: не победил, а только добился того, что она сдаласьпо своей воле.

Когда он схватил её за талию, подняв с края стола, она обвила его ногами и сама с силой вогнала в себя – уже без слов.

Они оба знали: это игра. И именно поэтому обоим хотелось продолжения.

Она стянула его рубашку резким движением, ногти снова врезались в кожу на спине. Его грудь прижалась к её груди, и между ними не осталось ни воздуха, ни пауз.

Каждый толчок был вызовом: он держал её так, будто хотел подчинить, а она отвечала, выгибаясь навстречу, будто сама загоняла его глубже.

Её дыхание рвалось в ухо – горячее, прерывистое. Он поймал её лицо ладонью, заставил смотреть прямо, и вошёл жёстче, глубже. Её тело дернулось, но она не позволила себе крика – только низкий стон, в котором слышался вызов:ещё.

Их движения становились всё резче, до треска дерева под ними. Она царапала его плечи, оставляя красные следы, он сжимал её талию так, что кожа белела под пальцами.

Айвена резко перехватила инициативу: развернулась, толкнула его в кресло, сама оседлала сверху. Взгляд её горел – хищный, холодный, и в то же время весь в огне.

– Теперь слушайся.

Она взяла ритм себе, заставляя его следовать. Каждый её вдох был командой. Каждый его выдох – ответом на приказ.

Он вцепился в её бёдра, пытался ускорить, но она ударила его по рукам и сжала ногами сильнее.

– Терпи, – прошептала она, и сама выгнулась, двигаясь медленно, нарочно мучительно.

Он застонал, впервые потеряв контроль, и она рассмеялась коротко, низко.

– Вот так. Вот ты настоящий.

Когда она позволила ускорить темп, оба уже были на грани. Она впилась зубами в его плечо, он обхватил её бёдра и вогнался до предела. Их стоны переплелись, превратились в единый рваный ритм.

Финал накрыл их обоих резко – так, что Айвена выгнулась и вцепилась в его волосы, а Марлен стиснул зубы, сдерживая крик.

Некоторое время они оставались спаянными, оба дышали тяжело, горячо. Её ладонь скользнула по его груди, успокаивая биение сердца – не ласка, а словно отметка:моё.

Он поймал её руку, поцеловал пальцы – тоже не ласково, а как вызов.

– Скажи теперь, кто сильнее.

Айвена усмехнулась, спускаясь с его колен, поправила выбившуюся прядь волос.

– Я. Но тебе позволено спорить.

Он держал её запястье крепче, чем позволялось. Пальцы впились так, что на коже проступил след.

– Тебе всё слишком легко достается, госпожа, – сказал он негромко, почти касаясь её дыхания.

Айвена вырвалась будто срывала кандалы, и в этом резком движении было больше жара, чем злости. В глазах сверкнуло – тонкая искра, опасная, живая.

Она выпрямилась, поправляя испорченное платье.

– Играешь на грани, Марлен, – бросила она. – Но не забывай, чья рука эту грань рисует.

На краю стола тонко дрогнул бокал. Вино качнулось, оставив алый след на стекле – словно память о прикосновении.

Айвена подняла взгляд, усмехнулась краешком губ и направилась к двери. За спиной остался тихий звон – как дыхание, которое она всё-таки не успела поймать.

Когда дверь за ней закрылась, бокал медленно опрокинулся. Алое пятно растеклось по столу – как метка, как подпись. Марлен смотрел, как оно стекает вниз, и усмехнулся: в этом доме даже вино знало, кому принадлежит.

Он понимал: она позволяла ему дерзить не из слабости – из удовольствия.

Айвену заводило наблюдать, как он идёт по краю, зная, что сама рисует линию.

Но именно в этой игре рождалось то, ради чего стоило рисковать: пламя, жар которого был их общим. И ровно столько она оставляла ему воздуха, насколько хотела почувствовать вкус этой игры.

Потому Марлен снова и снова касался черты – не ради победы, а ради того, чтобы быть рядом там, где воздух дрожит от напряжения.