Текст книги "Люби меня нежно"
Автор книги: Анна Климова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)
– А почему я, собственно, по-твоему, сюда примчался, бросив двух классных девчонок в самый разгар веселья?
– Ладно, ценю твою жертву, – кивнула она. – Насколько я поняла, ты не слишком переживаешь из-за того, что Вадим попал в плохую историю?
– Он сам виноват, – беззаботно откликнулся Олег, поглощая торт, не дожидаясь чая. – И этот дурак еще попросил у меня тридцать тысяч. Вообще тронулся! Где я ему такие деньги возьму? Ну пару сотен – куда ни шло. У меня же предки не «Клондайком» заведуют в конце концов. А вот Свету жалко. Она же меня практически вместе с Вадимом и воспитала. Тамарка с отцом в Турции да на рынках целыми месяцами пропадала, а я у нее уроки зубрил, – Олег даже забыл про торт. По всей видимости, происшествие со Светланой Владимировной его действительно огорчило.
– Мы должны помочь ей и Вадиму, – сказала Юля решительно.
– Как? – изумился Олег.
– Для начала расскажи мне все, что тебе говорил по этому поводу Вадим. Каким образом он оказался должен такие деньги, и что это за люди?
Пока он рассказывал, она заваривала чай. Мысли ее работали четко, как шахматная компьютерная программа. Она просчитывала любой возможный вариант, который следовало использовать с максимальной пользой.
В кассе фирмы наберется до пяти тысяч баксов, лично у нее лежит без дела две тысячи. Итого – семь. Мало. Но это лучше, чем ничего.
– Нам надо помочь ему, – повторила она. – Сколько у тебя найдется?
– Что? Ты сдурела? Тридцать кусков!
– У меня есть семь. Можно еще машину продать…
– Ты точно сумасшедшая!
– Так сколько?
– Тысяча, – буркнул Олег. – Но ему я и паршивого бакса не дам!
– Он ведь твой друг, – укоризненно заметила Юля. – Или у твоей дружбы есть какие-то строгие границы, за которые ты уже не переступишь?
– Представь себе – да! – зло воскликнул он. – Всему есть границы. Всему ДОЛЖНЫ быть границы? И ты сама это прекрасно знаешь. Вадик с легкостью их переступает и думает, что так и надо. Его всегда поддержат, пожалеют, вызовутся помочь. И теперь, когда он со всего маху ступил в вонючую кучу дерьма, я буду последним, кто бросится к нему с чистым платочком, чтобы отскрести это дерьмо с его ботинок.
– Мне кажется, такое может случиться с каждым…
– Конечно! Тогда по городу носились бы толпы людей, рвя на себе волосы.
– Я не договорила… Я хотела сказать, что такое может случиться с каждым, и именно в этот момент можно узнать, кто чего стоит…
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Светлана Владимировна открыла глаза и снова увидела лицо мужчины. Но теперь у нее уже не было сомнений.
Она улыбнулась.
– Жека…
– Да, Светочка, – немедленно отозвался он.
– Это ты…
– Я.
– Вот уж не думала, что встретимся… так…
– Ничего страшного. Всякое бывает, – улыбнулся он в ответ. – Как ты себя чувствуешь?
– Уже лучше, спасибо. Господи… – тихо проговорила она, дотрагиваясь до его щеки, – сколько лет прошло, а я тебя все равно сразу узнала.
– Я тебя тоже.
– Врун ты врун, – покачала она головой. – В сорокалетней женщине не так-то легко узнать семнадцатилетнюю девушку.
– Можешь мне не верить, но это правда. Просто я тебя не сразу заметил, а потом, когда ты вышла на улицу, я хотел подойти к тебе, но ты… – он осекся, заметив что-то неуловимо горестное, промелькнувшее на ее лице.
– У тебя что-то… случилось? Тебе снова плохо? – озабоченно взял ее за руку Евгений Иванович.
– Женечка, выполни одну мою просьбу.
– Да, конечно, говори. Я все сделаю.
– Съезди к моему сыну. Найди его. Я волнуюсь за него.
– У тебя есть сын?
– Да. Сейчас ничего не спрашивай, просто найди его. У меня нехорошие предчувствия. Адрес я тебе скажу…
– Не беспокойся. Я его найду. А теперь поспи немного.
– Хорошо, кивнула она. – Хорошо…
Именно так она неожиданно себя и почувствовала – хорошо, спокойно и уверенно.
* * *
Ранним утром кто-то позвонил в дверь. Вадим подхватился в своей кровати и посмотрел на часы. Было уже около восьми часов.
Заглянув в комнату матери, он с удивлением обнаружил, что она даже не ночевала дома. Впрочем, вполне вероятно, она осталась на ночь в квартире своей подруги Тамарки, как уже часто делала.
Взглянув на свое неумело забинтованное левое запястье, он быстро натянул рубашку и пошел открывать.
На пороге стоял довольно крепкий мужчина. Вадим сразу пожалел, что не посмотрел в глазок, а по привычке открыл сразу.
– Вадим? – спросил с улыбкой мужик.
– Чего надо? – нахмурился Вадим на всякий случай.
– Я могу войти? Есть разговор.
«Где у него оружие? – с ужасом подумал Вадим. – Вероятно, под курткой. Они же никогда без оружия не ходят. Если откажу, может быть еще хуже. Черт, но у меня же есть еще один день!»
– Так я могу войти? – повторил незнакомец.
Мужик по-хозяйски прошел на кухню и сел на табурет.
– Садись, – кивнул он Вадиму на противоположный табурет.
– Я постою.
– Как знаешь. Ты в курсе, что твоя мать в больнице?
Вадим минуту ошеломленно молчал, а потом ринулся к мужику и прижал его к газовой плите.
– Вы, уроды, что вы с ней сделали?! Говори! При чем тут она, ублюдки? При чем, я спрашиваю?! Козлы, я вас всех перемочу, если с ней что-то случится! – орал он в лицо незнакомцу.
Тот молча, без заметного усилия освободился и легонько оттолкнул Вадима от себя.
Вадим вылетел к коридор и упал на спину. По пути он ударился запястьем о косяк двери и взвыл, прижав руку к груди. Сквозь рукав рубашки проступила кровь.
Незнакомец немедленно осмотрел его руку, покачал головой и быстро спросил:
– Где йод, вата и бинт?
– Иди ты знаешь куда… Козел! – гаркнул Вадим.
– Дурак, – просто ответил незнакомец и сам пошел в комнату, откуда сразу послышался звук открываемых шкафчиков.
Вскоре он появился с бутылочкой йода и запечатанным брикетиком бинта, силой заставил Вадима снова перейти на кухню, после чего сорвал с его запястья неуклюжую повязку.
– Ты, брат, где это так интересно поранился? – спросил незнакомец.
– Не твоего ума дело, – огрызнулся Вадим, морщась от боли.
– Не моего, говоришь? Может, и не моего. Только вот самые продвинутые режут запястье не поперек, а вдоль. В твоем случае лучше было бы чикнуть себя по горлышку, и дело с концом. Такому дураку, как ты, лучше не мучиться и не мучить тех, кто рядом с тобой. На второй руке тоже такая же картина?
– Нет, – ответил Вадим, который уже отказывался понять, что это за странный посетитель. Он не был похож на одного из бойцов криминального мира. «А откуда тебе знать, похож он или не похож?» – возникла в голове тревожная мысль.
– Ясно, – кивнул незнакомец, аккуратно перевязывая ему запястье. – Полагаю, остановила тебя вовсе не мысль о матери, а обычный страх. Ты заглянул в глаза пропасти и испугался. Если боишься, значит, мозги у тебя еще сохранились. Возможно, ты еще не потерянный для общества человек.
– Что вы говорили о матери? – спросил Вадим, невольно переходя на «вы». – И кто вы такой?
– Меня зовут Женя. Твоя мать дала мне телефон и адрес. Я звонил тебе еще вчера вечером, но телефон… – он оглянулся на остатки разбитого телефонного аппарата и усмехнулся, – телефон, как видно, сильно пострадал во время белой горячки.
– Что с матерью?
– Она потеряла на улице сознание. Теперь Света в больнице. Врачи говорят, что с ней все будет в порядке. Только ей нужен покой. Но мне кажется, что это мало осуществимо, если судить по выходкам ее сына. Я даже предполагаю, что ее нынешнее состояние вовсе не случайно. Я бы даже сказал, оно закономерно.
– Кто вы вообще такой, а? – зло прищурился Вадим. – Что вам надо?
– Я знакомый твоей матери.
– Среди знакомых моей матери нет таких…
– А ты хорошо знаешь всех знакомых матери? Позволь в этом усомниться. О своей матери ты ничего не знаешь и не думаешь. Иначе ты был бы рядом с ней, когда она упала на тротуар, и сидел бы у ее постели, а не играл в самоубийцу, рассчитывая на то, что тебя пожалеют.
– Чего тебе надо, а, мужик? Что ты хочешь?
– Я хочу, чтобы ты подумал о своей дальнейшей жизни… мальчик, – последнее слово Женя произнес отдельно, и это Вадим воспринял как оскорбление.
Незнакомец не ожидал резкого удара в живот, но успел сгруппироваться. Согнувшись, он выдохнул несколько раз, потом, покачав головой, произнес:
– Бить раненых не в моих правилах. Но я могу пренебречь правилами, если ты позволишь себе еще нечто подобное. Думаю, с любезностями мы покончили. А теперь хочу передать, что твоя мать ждет тебя.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Светлана Владимировна увидела, как кто-то решительно вошел в палату. Краем глаза она заметила высокого молодого мужчину в темном костюме, поверх которого был накинут белый, только что отглаженный халат.
Он окинул палату внимательным взглядом, подошел к спавшей старушке, потом к еще одной женщине, которая читала книгу.
Мужчина наклонился к ней и что-то прошептал.
– Чего? – возвысила голос женщина.
Мужчина передал ей что-то и кивнул на Светлану Владимировну.
– Так бы сразу и сказал. Не надо мне твоих денег, – зло отозвалась она, бросая книгу на тумбочку и выходя из палаты.
Мужчина подошел к двери и заглянул в коридор. Спустя некоторое время в палату вошел еще один человек. Он тоже был в накинутом халате. Лет сорока – пятидесяти, с небольшой аккуратной бородкой на полном лице.
Этот человек кивнул молодому и медленно приблизился к постели Светланы Владимировны. Молодой немедленно вышел, но его тень была видна на матовом стекле.
– Ну, здравствуй, Света, – просто сказал он, присаживаясь на стул и складывая руки на груди.
Возможно, именно по этому жесту она и узнала его. И еще по голосу.
В тот же миг все забытое, тщательно скрываемое, запертое в глубине души всколыхнулось в ней, подступило к горлу, застлало слезами досады глаза.
– Вижу, узнала, – усмехнулся в усы мужчина.
– Саша? – робко отозвалась она.
– Что, я так изменился?
Да, он изменился. Стал полнее, холенее. Она увидела на его пальце дорогую печатку с ярким камешком, заметила костюм из очень дорогой ткани. Но это был все тот же Саша. Все тот же злой, холодный блеск в глазах, все те же покровительственные интонации в голосе, все тот же снисходительный поворот головы, те же скрещенные на груди руки. Бывший муж хоть и постарел на двадцать лет, но черточки двадцатилетнего заводского парня остались.
– Как живешь, Света?
– Не жалуюсь, – произнесла она, ощущая нечто похожее на страх или беспокойство самого неясного свойства, какое бывает у животных перед землетрясением.
Бывший муж нес в себе непонятную, неосознаваемую угрозу. Возможно, в этом были виноваты воспоминания. Она и хотела бы все забыть, но проклятая память оставляла в себе исключительно неприятное. И с этим ничего нельзя было поделать.
– Не жалуешься? – пытливо заглянул он ей в глаза. – Что так? Сейчас все жалуются. А у тебя, как я вижу, есть основательный повод для жалоб.
– Возможно, но тебе я не стала бы жаловаться, – ответила она, не в силах подавить в себе ту сопротивляющуюся из всех сил девчонку, какой она была двадцать лет назад.
Мужчина снова усмехнулся.
– А ты все такая же. Как невоспитанная, дикая собака. Ее лупишь, а она все равно норовит укусить.
– Тебе виднее. У тебя, Сашенька, большой опыт по воспитанию диких собак. Но ты все же не прав. Я изменилась. Стала спокойнее. И умнее.
– Спокойнее? Умнее? Качества довольно спорные. Спокойным человек может быть только в гробу. Что касается ума… Сомневаюсь, что ты приобрела хоть чуть более того, что ты имела, когда меня бросила.
– Ты пришел, чтобы оскорблять меня?
– Нет, просто разговор у нас такой странный получается. С перчиком. Все забыть не можешь…
– Плохое трудно забывается, – ответила Светлана Владимировна. – Впрочем, я давно тебя простила. Кто старое помянет, тому глаз вон, правда?
– Ты меня простила, – констатировал он задумчиво. – Весь вопрос в том, простил ли я тебя.
Она напряглась, сжалась в душе, как будто почувствовала запах гари. Горькой свежей гари, доносящейся от невидимого огня.
Саша наклонился к ней и заговорил, понизив голос:
– Успокоилась, да? Умной себя считаешь? В этом твоя беда, Света. Посмотри на себя. Кто ты есть? Кто ты такая? Стареющая, блеклая баба, которая никому не нужна. Ты и член-то видела всего пару раз в жизни. Мой и того ублюдка, что тебе сынка твоего состругал. – Как и много лет назад, он схватил ее за подбородок сильными пальцами. – А теперь подумай, кем ты могла бы сейчас быть, если бы не твой поганый норов? Ты жила бы во дворце, построенном по последнему слову архитектуры, с прислугой и всеми причиндалами. Общалась бы с известными людьми, имела деньги, о которых ты сейчас только мечтаешь и которых у тебя уже никогда не будет! Ты сдохнешь в нищете, жуя хлеб и молоко на свою пенсию, дура! Посмотри! Посмотри на себя! Ты же ничто! Меньше чем ничто! Ноль без палочки! Идиотка!
Он, с силой и ненавистью дыша ей в лицо, отбросил ее на подушку.
Света усилием воли сдержала слезы, продолжая смотреть на него.
– Да, двадцать лет назад ты преподала мне урок. Урок, который я запомнил. Что бы ни случилось, как бы громко ты ни упал на землю, всегда можно подняться на ноги. Всегда можно вернуть то, что принадлежит тебе. Это уже мой вывод.
– Зачем ты нас нашел? – дрожащим голосом спросила она.
– Хороший вопрос. Ты ведь считаешь себя умной, верно? Догадайся. Что, не получается? Двадцать лет назад я потерял жену. Не прошло и года, как она родила мальчика. Здоровенького, красивенького мальчика 3.600… Что, опять не можешь понять? Тогда я тебе сам скажу. Ты – стерва и шлюха. Была бы мордой покрасивее, ложилась бы под каждого встречного поперечного. Вот я и подумал: неужели нет такого средства, чтобы показать тебе твое место? И я решил: есть! Есть это средство! Я тебя уничтожу. Сотру все, что ты любила, в порошок. И особенно сынка твоего дебильного. Нет. Вас никто пальцем не тронет. Мне криминал не нужен. Все получится само собой. Я заберу его у тебя. Вырву с корнем, искалечу и растопчу. А значит, растопчу тебя. Я заставлю его корчиться, вздрагивать от каждого шороха, доведу его до того, что он плюнет тебе в рожу и сдохнет, так и не узнав, что случилось. А ты, моя хорошая, отправишься вслед за ним, верно?
По ее щекам текли слезы. Она покачала головой и сказала:
– Сколько же в тебе злобы, Сашенька. Ты вырастил эту злобу, как ядовитый гриб. Мне жаль тебя. Сейчас, даже несмотря на все свои деньги, ты, вероятно, очень несчастлив…
– Господи, ты такая же безмозглая корова, какой и была! – воскликнул он с ненавистью и встал, отбросив стул. – Или ты думаешь, что я не сделаю то, о чем говорю? Так вот, уверяю тебя, сделаю. Меня многие обманывали, но так, как ты, еще никто. Поэтому ты получишь то, что заслужила.
Он решительно направился к двери.
– Саша! – окликнула она его. – Это ведь твой сын, Саша…
Он замер и оглянулся.
– Неудачный ход, моя дорогая. Ты не спасешь его таким образом.
– Это правда.
– Какая правда? Твоя? Впрочем, тебя можно понять. Ты скажешь все, что угодно, лишь бы спасти своего выродка. Все дело в том, что у меня не может быть детей. Не могло и не может, – засмеялся он недобрым смехом.
– Послушай меня, Сашенька. Это твой сын. Твой! Я уже была беременна, когда уходила от тебя.
– Ценное напоминание. Нисколько не сомневаюсь, что ты была беременна. Но только не от меня, – покачал головой мужчина. – У нас полтора года не было детей. И вдруг – бац! – у тебя появляется ребенок! Что, святым духом надуло, овца ты безмозглая?! Хоть из меня не делай дурака!
– Саша, если ты хоть чем-то навредишь Вадиму, я не знаю, что сделаю с тобой. Учти это. Я не оставлю тебя в покое. И если придет время уйти, я и тебя с собой заберу.
Но он не дослушал ее. Вышел в коридор, хлопнув дверью так, что проснулась старушка, прошамкавшая беззубым ртом:
– Ходють, ходють, ни днем ни ноччу няма спакою… Ох, Господи, Господи, мама моя родная, як тяжка на гэтым свете…
Как никогда, Светлана Владимировна была согласна с этим. Этот мир ставил на жизненном пути каждого человека нелепые, ужасающие, несправедливо сложные препятствия, которые с каждым годом все труднее и труднее было преодолевать. Будь то учеба, отношения на работе, соседи, толкучка в общественном транспорте, нищенская жизнь на зарплату или собственный организм, который предательски отступает перед старостью. Да, вот уже и морщины на лице, и утром тяжело вставать, и где-то внутри что-то безвозвратно отмирает, а душу охватывает паника: «Боже! Скоро мне будет пятьдесят!».
И вот теперь явилось новое препятствие – призрак, которого она боялась все последние двадцать лет, настиг ее, дохнул смертным ужасом в лицо, обжег ядом ненависти, да так и остался точить душу и отнимать силы.
Она больше не сомневалась в том, кто виноват в проблемах сына. Его собственный отец губил его, придумав какой-то изощренный план.
Ах, только бы она могла поскорее отсюда выйти, чтобы защитить его!
* * *
Яростно отбросив белый халат на пол, Александр Михайлович быстро шел по коридору к лифту. За ним едва поспевал телохранитель, придерживая под мышкой кобуру.
Лицо Александра Михайловича отражало не просто гнев. Это была темная, угнетавшая его самого ярость. Но эта ярость одновременно пьянила. Никогда за последние годы он не ощущал себя таким бодрым, таким активным, таким полным жаждой действий. Такое состояние было у него только в начале пути к богатству. Только тогда он испытывал такой яростный азарт.
После развала Союза Александр Михайлович Краев начал с посреднической деятельности по продаже цветного металла за рубеж. Темные деньги поплыли сначала тонкой струйкой, а потом, когда Александр Михайлович создал несколько своих посреднических нефтегазовых фирм и фирмочек, деньги хлынули рекой. Раньше такие деньги он бы назвал безумными, потому что представить себя их владельцем мог действительно только безумец.
Потом была приватизация, когда за сущие гроши можно было скупать в России все, включая депутатские голоса.
Бизнес рос. Хоть Александр Михайлович старался держаться в тени, но проклятые телевизионщики долгое время не оставляли его в покое. От них пришлось прятаться за границей. Но вскоре и туда добрались вставшие на ноги российские телекомпании. Олигархом его не называли, но робко и нечасто упоминали в одном с ними списке.
В политику он не лез. Какие бы ни стояли за тобой деньги, стоило только появиться в свете юпитеров, журналистские ищейки немедленно бросались в архивы, рыскали по забытым документам и являли миру очередные сенсации.
Это было опасно и неприятно. Конечно, ужасно неприятно затыкать своими собственными заработанными деньгами разверстые в разоблачительном крике рты.
К этому времени на заграничных счетах у него было столько средств, что дальнейший бизнес напоминал зарабатывание денег ради самих денег.
Продав свои фирмы, компании и кое-какую бросавшуюся в глаза недвижимость, Александр Михайлович стал баснословно богат. Это было неприличное богатство, довлевшее над ним состояние, хотя он даже сам себе в этом не хотел признаваться.
Заграница, как бы ни расписывали ее прелести, была до ужаса, до отвращения скучна своей размеренностью, своими законопослушными, как овцы, гражданами, своей чистотой, предусмотрительностью, глупыми магазинными улыбками, своими чистенькими политиками, словно их разводили в какой-то стерильной оранжерее.
Без особого труда Александр Михайлович купил в Подмосковье огромный участок с лесом и построил там дом. Пришлось, конечно, кое-кому позолотить ручку, но после этого его соседом стал представитель власти, которого охраняли доблестные милиционеры, что было очень удобно для Александра Михайловича – дополнительная защита никогда и никому еще не мешала. Он не боялся разборок и пули киллера, так как успел свернуть все дела, и теперь никого не стеснял на неспокойных рынках страны. Но чем черт не шутит? Мало ли кому он в прошлом дорожку перебежал?
Но вскоре все приелось Александру Михайловичу. И девочки, и жратва до утра, и царственные охоты со столичными чиновниками. За несколько лет он не потратил и сотой части того, что у него было.
Снова стало скучно.
Все они были членами одной команды, с веселым гигиканьем, стонами страсти, с бесшабашным свистом катившей в какую-то чудовищную яму на общей повозке. Эта команда карикатурно копировала старый деревенский свадебный проезд. Они сыпали деньгами, глотали шампанское, словно воду, и купались в разврате. Звенели бубенцы, грязные ленточки развевались на затхлом ветру.
Что за странная «свадьба»! Кто на ком женился в этой новой России? Черт на ведьме или упырь на жабе? Но все они здорово веселились по этому поводу, купаясь во лжи и безумной роскоши. Эти лоснящиеся от жира лица, эта неугасимая алчность во взгляде, эти загребущие пальцы, выдавливавшие деньги ото всюду, откуда их можно было выдавить.
Днем они стояли в только что отстроенном храме Христа Спасителя, истово молились, а ночью продолжалось разгульное безумство.
У них не было ни раскаяния, ни жалости, ни уважения к своей собственной стране. Народ, считавший копейки в своих тощих кошельках, они презирали. Народ на этой «свадьбе» выступал в роли бедного родственника, которому ради приличия сбрасывали со стола объедки.
Жуткая «свадьба»! Страшное веселье! Кошмарный брак!
И так продолжалось не один год.
Вначале Александр Михайлович с энтузиазмом гулял на этой «свадьбе», но потом погрузился в пучину мрачного созерцания. Ему было уже за сорок, он обзавелся животиком и лысиной. Жизнь проходила. Медленно, но верно годы уходили в небытие.
В какой-то момент ему даже стало страшно. Страшно настолько, что уже самому хотелось приблизить последний срок. У него не было детей, не было рядом человека, которому он был бы просто благодарен за то, что он рядом. В своем огромном трехэтажном доме он днями бродил голышом с бутылкой дорогого бренди в руке и был сам себе противен.
И тогда Александр Михайлович вспомнил про свою бывшую жену, с которой они так стремительно разошлись перед тем, как его посадили на год в колонию. За ее поиски он принялся со страстью утопающего, возлагавшего на соломинку свою последнюю надежду.
Оказалось, что дом в том городке уже был продан, и никто не знал, где именно проживала бывшая хозяйка. Соседи утверждали, что Света поселилась в столице. Но самое отвратительное, что у нее был ребенок.
Александр Михайлович начал искать еще интенсивнее. Вначале под своей фамилией, потом под ее девичьей, но всякий раз оказывалось, что это была не та женщина. И только тогда, когда нанятые им люди проверили девичью фамилию матери – Галич, – Света сразу нашлась. Она действительно жила с сыном. Дата рождения ребенка привела его сначала в замешательство, а потом в ярость. Эта сука и правда с кем-то переспала, будучи замужем за ним, Сашей Краевым! Ведь у него не могло быть детей!
Ядовитая ненависть наполнила его душу, как капля чернил стакан с водой. Она клокотала в нем и побуждала к действиям.
Как же он хотел самолично разбить ее тупую, лицемерную рожу! Как хотелось собственными руками вцепиться ей в волосы и хорошенько отодрать, как последнюю шалаву, как подзаборную тварь.
Ненависть придала ему новых сил. Мир вокруг заиграл новыми красками и оттенками. Он жаждал расправиться с ней и с ее выродком. Он не хотел думать, что будет потом, что после этого снова придет скука, тоска и одиночество. Сейчас всеми его мыслями управляло одно чувство – месть. Месть за то, что она лишила его последней надежды на спокойствие в душе, за то, что так подло его обманула и с легкостью избавилась, когда захотела. Он взлелеял свою ненависть, как какой-то уродливый цветок, испускавший тошнотворный запах гнилой крови. И этот запах был ему приятен.
Александр Михайлович наслаждался, когда ему докладывали о том, как в страхе мечется по городу ее сын, как он отталкивает от себя всех. Всегда потешно наблюдать за спятившим крысенышем, за его саморазрушительным злобствованием. Еще немного, и крысеныш что-нибудь с собой бы сделал. Страх – такой действенный инструмент!
Он не мог удержаться и явился к ней, свалившейся в болезненном припадке (жаль, что она не сдохла по дороге в больницу!).
И что же он увидел? Святое всепрощение! Эта дура посмела его пожалеть! Безмозглая, тупая корова! Да еще заявила, что этот выродок – его сын!
А когда Александр Михайлович нажал на нее, то увидел ту же самую девчонку, решительно сказавшую ему когда-то: «Я хочу, чтобы ты ушел. Совсем».
Это не могло не вывести его из себя. Будь это в другом месте, он непременно бы с ней что-нибудь сделал.
Проходя по коридору, он чуть не столкнулся с мужчиной, девушкой и парнем… В парне он узнал Вадима. Александр Михайлович остановился и смотрел им вслед, пока они не скрылись в палате.
После этого он спустился с телохранителем вниз, прошел полупустой вестибюль и вышел к стоянке, где его дожидался черный и блестящий, как только что растопленная смола, «мерседес».
Телохранитель подбежал первый к машине и открыл дверь. Александр Михайлович забрался в салон, прижав своим грузным телом молоденькую особу, самозабвенно дымившую сигаретку с травкой.
– Шура! – завопила она, визгливо смеясь. – Ты ж мэне чуть не раздавил, гадский папа!
– Когда я тебя захочу раздавить, Ксюха, я тебя заранее об этом предупрежу.
– Куда едем, Александр Михайлович? – почтительно повернулся к нему телохранитель, усевшись на водительское место.
– Секунду… – Александр Михайлович достал сотовый и набрал номер. – Юра, голубчик, проследи за этой троицей… Да, пацаненок и с ним двое. Не спускай глаз с него. Особенно с него… Когда он должен принести деньги? Сегодня вечером? Если денег не будет, я хочу, чтобы вы запугали его до смерти. Я хочу, чтобы он сам сдох. Сам! Понял? Ну и умница. Если будут трудности, звони. Все. – Потом он обратился к водителю: – Отвези меня в какой-нибудь ресторан, Дима. Если в этом городе есть что-нибудь приличное.
– Сделаем, Александр Михайлович.
– У-у, какой ты сегодня бяка! – тут же выдала девица. – Да, бяка, бяка! Я с тобой не дружу…
Александр Михайлович схватил девицу за шею и встряхнул.
– Заткни пасть, или я попрошу Дмитрия прибавить газу, а тебя выкину отсюда, поняла?!
Глаза девицы сделались круглыми от страха. Она мелко-мелко затрясла головой и сжалась в уголке машины.
Через минуту он притянул ее к себе и поцеловал.
– Просто мне надо подумать, Ксюха, понимаешь? Просто подумать. У твоего папочки есть кое-какие дела. Важные дела.
Александр Михайлович обнажил ее маленькую, почти девичью грудь и начал привычно слюняво ее целовать. Но он не думал о Ксюхе. Перед его внутренним взором стояло бледное, с заострившимися чертами лицо женщины, которую он любил когда-то и унижал своей любовью; той самой женщины, которая принадлежала ему, была всецело в его власти… Казалось, он знал ее всю, всю до самого донышка! Но он ошибался…
Какая же она все-таки тварь!
«Это твой сын, Саша…» – возник ее голос.
Александр Михайлович сжал зубы на темно-коричневом соске. Девица вскрикнула от боли.
Водитель равнодушно взглянул в зеркальце заднего вида, а потом уже не отрывался от дороги.
* * *
Спустя несколько минут после ухода бывшего мужа в палату вошли Вадим, Юля и Евгений Иванович.
– Сынок! – позвала она слабо и обняла его.
– Как ты, мама? – спросил Вадим, пристально вглядываясь в ее бледное лицо с опухшими глазами.
– Ничего, ничего, сынок…
Он почти никогда не видел ее слез, только угадывал, что она плакала, именно по этим покрасневшим глазам.
Сердце его сжалось от жалости. Она ведь всегда была рядом с ним. Всегда вникала в его проблемы. Он помнил, как в детстве, когда ее долго не было дома и не с кем было поиграть, ему было тоскливо и ужасно одиноко. Тогда он брал ее халат и принюхивался к маминому запаху, глубоко втягивал его носом, чтобы почувствовать – она здесь, рядом, скоро придет, принесет что-нибудь вкусненькое и поиграет с ним.
Сейчас он видел маленькие складочки у рта и глаз, которых раньше не замечал, видел печать усталости и беспокойства на ее лице.
– Юлечка, и ты пришла, – тихо воскликнула она. – Как я рада. Спасибо тебе.
– Не за что, Светлана Владимировна. Я вот тут вам кое-что принесла… – Юля положила на тумбочку пакет с соками и фруктами.
– Ой, не надо было. Я и так скоро отсюда выйду.
– Ничего, других угостите. Главное – вы сами поправляйтесь.
– Женя, – подозвала она стоявшего с букетом цветов художника, – добрый день. Ты уже познакомился с моим сыном?
– Да, имел такое удовольствие, – усмехнулся он и вручил ей букет. – Это тебе.
– Просто непозволительные с твоей стороны расходы… – начала она строго, но он прервал ее:
– Это мои расходы, Света. Поэтому не смей сопротивляться и прими их, как неизбежное.
– Спасибо тебе, Жека, – улыбнулась она с благодарностью. – Спасибо за все.
Вадим удивленно посмотрел сначала на мать, потом на этого наглого незнакомца, который так неожиданно вторгся в их жизнь. Судя по всему, они были знакомы раньше. Это странно беспокоило Вадима. Он был не в силах побороть недоверие к этому Жене.
Светлана Владимировна повернулась к сыну.
– Вадик, прошу тебя, ни о чем не беспокойся. Все будет хорошо, я уверена в этом.
Уверенность матери никак ему не передалась. Он отлично помнил, что завтра вечером ему надо будет отдать тридцать тысяч долларов. Таких денег у него не было.
Вадим посмотрел на Юлю, которая всю дорогу таинственно молчала.
– А ты, Юленька, прости меня за беспокойство, – обратилась Светлана Владимировна к девушке. – И забудь о том, о чем я тебя просила.
– Вы уверены? – нахмурилась Юля и посмотрела на Вадима.
– Да, да, детка. Все в порядке. А теперь можете идти. Идите, идите. У вас, наверное, дел полно. Умирать я не собираюсь, так что не надо меня караулить. Никуда я не денусь.
Они втроем повернулись, чтобы уйти, но Светлана Владимировна окликнула незнакомца:
– Женя… На два слова.
Незнакомец вернулся, а Вадим и Юля вышли в коридор.
Вадим некоторое время неловко молчал, потом спросил:
– Ты не знаешь случайно, откуда появился этот гусь?
– Женя пишет неплохие картины. Мы иногда докупаем его работы для офиса.
– Он художник?
– Нет, военный. Бывший папин сослуживец. Просто подрабатывает себе на хлеб. Про остальное можешь не спрашивать, я почти ничего о нем не знаю.
Тон Юли был холодным, как айсберг. Вадим сразу это почувствовал.
Он подошел к ней и попытался заглянуть ей в глаза.
– Юль…
Она смотрела на противоположную стену.
– Юля… Я хочу попросить у тебя прощения за то, что было в тот вечер…
И тут его пронзил взгляд ее пылающих зеленых глаз. Он даже опешил от того, сколько скрытого значения было в этом взгляде, сколько таинственного и бесконечно глубокого смысла.
– Ты знаешь, что ради тебя она хотела продать квартиру?
Вадим сглотнул.
– Квартиру? И мать пошла ради этого к тебе?
– Да, вчера утром.
– Что ты ей ответила?
