Текст книги "Люби меня нежно"

Автор книги: Анна Климова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

– Ничего. Продажа квартиры – не дело одного дня. А тебе ведь нужны деньги срочно, не так ли? Впрочем, как ты уже слышал, Светлана Владимировна все отменила только что.

– Что значит отменила?

– То и значит. Она не будет ничего продавать.

– Не понимаю… Мать и мне сказала не беспокоиться.

– У нее кто-то был. Когда я вошла, то почувствовала запах очень дорого одеколона. Такой одеколон простые врачи элементарно не могут себе позволить.

– Кто же, по-твоему, у нее мог быть?

– Не знаю, но человек, проходивший мимо нас в коридоре, когда мы шли сюда, издавал точно такой же запах.

– Полный такой, бородатый, в сопровождении квадратного громилы? Черт побери, кто же это был? Я спрошу у матери…

* * *

– Присядь, Женечка, – пригласила Светлана Владимировна, похлопав по краю постели. – Вот так вот… Я тебя не очень обременяю?

Он с улыбкой покачал головой.

– Расскажи, как живешь? У тебя, вероятно, все хорошо в жизни. Во всяком случае, мне так думается.

– Ну, не так чтобы все хорошо, – усмехнулся он. – Разве стал бы я ходить по офисам со своими картинами и унижаться перед такими, как Виктория Павловна, если бы все было так замечательно?

– А ты действительно художник?

– На самом деле я служу. Ты ничего не имеешь против военного?

– Нет-нет, – тихо засмеялась она. – Кстати, я и предполагала, что ты станешь военным или художником. Ты же за военруком по пятам ходил.

– Было дело. После школы поступил в училище. Потом гарнизоны, переезды… То север, то юг. Даже год в Сирии пробыл. Лет десять назад жена сказала: «Хватит», забрала дочку и уехала к родителям. Теперь вот кручусь, чтобы немного их поддержать. Дочка-то у меня красавица. Модница такая, что только держись!

В его глазах светились радость и гордость, так хорошо ей знакомые.

– Что же ты не на службе?

– Да вот, пришлось отпроситься. По семейным… Не бросать же тебя, такую больную.

– Что ты, я вполне хорошо себя чувствую! Хоть сейчас домой.

– Лежи и не выдумывай, – с нарочитой строгостью сказал он.

Она с благодарностью взглянула на него. Ей было очень приятно чувствовать на себе чью-то заботу. Столько лет Света заботилась только о сыне, забывая себя. Детские ласки сына все компенсировали: и одиночество, и несбыточные желания, и безумную тоску по сильным и нежным мужским рукам… Потом сын вырос, невольно перенеся свои интересы на друзей и знакомых, и она осталась один на один с пустотой, на которую нельзя было опереться. Света острее почувствовала, как ей не хватает родной спины, к которой можно прижаться щекой, вздохнуть и счастливо улыбнуться. Спины, за которой она бы чувствовала себя спокойнее, увереннее, свободнее от необходимости решать кучу мелких дел.

И вот перед ней сидел тот самый Жека, с которым они впервые целовались в десятом классе и ужасно веселились, с трудом входя в роль взрослых. Это было так забавно – прикасаться губами, как в кино, ощущая при этом тепло и священный трепет в груди.

Она помнила катания на карусели в парке, яркое августовское солнце, истомившееся от собственного усердия, шелест уставших за лето листьев, готовых по первому зову осени пожелтеть и упасть на землю. Помнила мороженое, которое свалилось ей на коленки, и суету Жеки по поводу этого несчастья. Он опускал свой платок в фонтан и долго вытирал потекшее мороженое с ее ног, при этом глядя на нее так, как не смотрел никто потом. Она помнила этот взгляд и искала его потом в глазах Саши. Но так и не нашла…

Не нашла и смирилась.

Да, их пути разошлись после смерти ее отца. Света тогда очень переживала. Было уже не до прогулок по парку, не до поцелуев, не до походов в кино. Все как-то так повернулось, что после того августа они больше не встречались. Жека уехал. Она осталась.

«Ты помнишь?» – читалось в его добрых глазах.

«Помню», – отвечали ее глаза.

– Я рад, что встретил тебя, – сказал он.

– Жаль, что при таких обстоятельствах…

– Нет, – покачал он головой, – при других обстоятельствах мы бы просто вежливо поинтересовались друг у друга: «Как жизнь?», выпили бы в кафе по чашке кофе и разошлись. Вот и все. А теперь ты волей-неволей будешь вынуждена видеть меня. Ты же такая слабенькая, – смешно наморщил он нос, – не сможешь сопротивляться.

– Да, от тебя всегда было трудно отделаться, – засмеялась она. – Я помню, как ты прикатил на мотоцикле, который у кого-то одолжил, к моему дому и начал газовать. Мама меня тогда сама на улицу выгнала, говорит: «Иди, успокой своего хахаля, иначе я сейчас дубиной по башке его дурной огрею и вдобавок тарахтелку его испорчу!».

– А я подумал, почему у тебя был такой испуганный вид!

– Конечно, стоило мне только представить маму с дубиной в руке!

Как никогда, Света чувствовала себя легко и спокойно. Это было удивительное состояние, которого не хотелось лишаться.

Его лицо… Да, Жека изменился. Стал мужественнее, наполнился силой и уверенностью в себе. От него исходила ровная теплота, искренность и доброжелательность.

– Так ты позволишь мне навестить тебя? – спросил он.

– Разве ты примешь мои возражения?

– А ты хотела бы возразить?

– Нет! – призналась она.

Они помолчали. Но в их молчании не было неловкости. Они жадно изучали друг друга. Он держал ее руку в своей руке, словно никогда не собирался отпускать.

Они знали друг о друге все, и одновременно не знали ничего. Они встретились, как старые знакомые, но и как новые люди, пожившие вдали друг от друга, однако подспудно помнившие друг о друге все это время.

Света не думала, что им принесет эта встреча. Не хотела думать, загадывать наперед. Не хотела обольщать себя надеждами… Но все же так хотелось обольщаться! Просто потому, что это было приятно, как приятны эти старые воспоминания молодости, отгремевшие грозами, отплакавшие дождями и заметенные сугробами где-то в глубине души.

– Ты мне не расскажешь, что происходит с вами? – спросил он тихо, а потом быстро-быстро продолжил, опережая ее ответ: – Знаю, знаю, возможно, это не мое дело. Но я спрашиваю не из праздного любопытства. Я чувствую, что у вас что-то не так. Ведь верно?

– Жека, я… Я правда не хочу тебя в это впутывать. Это будет с моей стороны черной неблагодарностью. Да и не стоит это того. Мой бывший муж решил немножко попугать нас. Видно, ему заняться больше нечем. Господи, мне страшно подумать, что с нами было бы, если бы я осталась с ним!

– Это тот здоровяк с бородкой, которого мы встретили в коридоре?

– Вы его видели?

– Прошли мимо. И Вадим его… сын? – осторожно поинтересовался Евгений Иванович.

– Да. Но он не верит. У нас действительно не было полтора года детей. Я вначале думала, что сама во всем виновата… Плакала, убивалась. Но перед самым разводом поняла, что беременна. Ему, конечно, ни слова не сказала. Взяла и уехала.

– Он тебя обижал?

– Оставим это. Все давно в прошлом, Жека. Все давно в прошлом…

– Ты скажешь сыну?

– О чем? Что его папаша – законченный садист и негодяй?

– Если все настолько серьезно, могу вмешаться. Ведь он что-то хотел от тебя?

– В ране моей старой покопаться он захотел. Уколоть побольнее. Вот и все. А так ничего он не сделает. Но все же присмотри за Вадиком. Ты единственный, к кому я могу обратиться.

– Хорошо, Светик. Не беспокойся. Сделаю, что будет в моих силах. Ну, пока. Поправляйся. Я пойду, да?

Он склонился к ней и поцеловал в губы.

Она закрыла глаза и вновь ощутила то самое, что было между ними много лет назад, – Жекины губы! Жаркие, манящие, упоительно родные! И она словно перенеслась в тот августовский парк, пронзенный солнечными лучами, ощутила ветер, запутавшийся в волосах, услышала те звуки и те запахи, которые силилась вспомнить, но никак не могла до этого самого момента…

Когда Света открыла глаза, то увидела наконец тот самый взгляд, который тщетно искала, которого так жаждала.

– Света, я хочу уйти, но… не могу, – сказал он, а она заметила, как повлажнели его глаза; он то улыбался, то вдруг лоб его морщился, как будто он думал о чем-то важном и серьезном. – Не могу… Я… я не думал, что встречу тебя когда-нибудь… Я совершал много ошибок в своей жизни, но, мне кажется, самой большой ошибкой было то, что я упустил тебя… отдалился, погнался за чем-то, что всегда было рядом… Все получилось так… нелепо, так чертовски глупо! Поэтому мне кажется, что если я сейчас уйду, то все повторится. Мы снова пойдем каждый своей дорогой, потому что так от нас потребуют обстоятельства… Я не хочу, Светик.

– Ты говорил «мой Светик», помнишь? – сквозь слезы улыбнулась она.

– Ты и сейчас мой Светик…

Он крепко прижал ее к себе, зарывшись носом в ее волосы.

* * *

Вадим, заглянувший в палату, замер на пороге.

Мать и незнакомец, застигнутые врасплох, поспешно отстранились.

– Так, интересное кино… – произнес он зловеще. – Очень мило. Мама, ты не скажешь мне, что все это значит?

Светлана Владимировна виновато улыбнулась.

– Это мой одноклассник. Мы столько лет не виделись…

– Что сразу бросились целоваться взасос!

– Света, мне кажется, ты не должна оправдываться, – сказал Евгений Иванович. – А тебя, парень, это не касается.

– Послушайте, – подступил к нему угрожающе Вадим, – я не знаю, откуда вы свалились, но было бы лучше, если бы вы свалили обратно.

– Не хочу спорить с тобой, мой юный друг, – со стальными нотками в голосе проговорил Евгений Иванович. – Но я буду делать то, что считаю нужным.

– Вадим! Женя! Вы что, хотите меня в гроб загнать? – воскликнула Светлана Владимировна дрожащим голосом.

Окончательно проснувшаяся старушка с живым интересом следила за этой сценой и уже с упоением представляла интерес слушателей в фойе отделения, где собирались посплетничать такие же досужие перечницы, как она сама.

– Простите его, Женя, – вмешалась Юля, оттесняя Вадима к двери. – Если сказать, что он плохо воспитан, то невольно можно оскорбить Светлану Владимировну… А ты, – она повернулась к Вадиму, – прекрати немедленно свои наскоки! Что за мальчишество!

– Я что, по-твоему, должен спокойно смотреть, как он лапает мою мать?

– Боже мой, Вадим, что ты говоришь? – ужаснулась Светлана Владимировна.

– Прости, Светочка, но молодого человека что-то сильно беспокоит.

– Конечно, беспокоит. Меня беспокоит то, что вы можете оказаться моим отцом! Она ведь мне о нем ничего не рассказывала. А теперь являетесь вы и…

Евгений Иванович рассмеялся.

– Нет уж, увольте! Покорно благодарю за такую честь! Нет, я не твой отец, можешь успокоиться.

– Тогда что вам надо от моей матери?

– Вопрос в лоб. И ответить на него не так просто. Если скажу, что ничего, совру. А если скажу, что что-то все же надо, это прозвучит двусмысленно. А я не хочу никаких двусмысленностей.

– И поэтому вы так недвусмысленно лапали мою мать?

– Я ее не лапал, а целовал. Лапают шлюху в подворотне.

– И когда же свадьба? Папочка.

– Вадим, перестань! – воскликнула Светлана Владимировна.

Евгений Иванович покачал головой.

– Дурак ты, парень. Ты думаешь о матери хуже, чем она есть.

– Да, конечно! Я во всем виноват! Ах, простите! Я помешал платонической сцене! Какой же я негодный! Это ничего, что меня сегодня или завтра прибьют на каком-нибудь пустыре!

– Вадим, хватит, пошли! – наседала на него Юля, выталкивая из палаты.

– Все нормально! Все просто замечательно! Продолжайте играть в любовь, – выкрикивал он. – Скоро вам уже ничего не будет мешать!

Когда за ними закрылась дверь, Светлана Владимировна расплакалась.

Женя молча обнял ее, успокаивающе поглаживая по волосам.

Старушка, трепеща от удовольствия, сунула ноги в тапочки и выскользнула за дверь.

* * *

В коридоре Вадим с силой ударил кулаком по стене.

Юля подошла к нему и обняла.

– Ну, успокойся, успокойся… Господи, как ребенок, честное слово. Может, платок дать, чтобы высморкаться? Какие же вы все мужики собственники. Глупые, ревнивые, самовлюбленные и эгоистичные. Ума не приложу, почему мы вас любим. Вероятно, потому, что вы всю жизнь эксплуатируете наши материнские инстинкты. Как подросшие воробышки, вы трепещете крылышками, и взрослые воробьи, не в силах побороть инстинкт, вкладывают вам к клювики вкусных червячков.

– Представляешь, они целовались!

– Возможно, ты будешь удивлен, Вадик, но люди, которые нравятся друг другу, имеют такую странную привычку обниматься и целоваться. Ужасно необычно, правда? – язвительно спросила Юля.

– Господи, ты что, не понимаешь? Является какой-то мужик, которого я впервые вижу, и начинает лапать мою мать!

– Она сопротивлялась?

– Что?

– Если она не сопротивлялась, то в чем проблема? – усмехнулась Юля. – Ах да! Ты просто ревнуешь. Тебе непривычна мать в роли женщины, которую любит еще кто-то, кроме тебя самого. Ты типичная жертва эдипова комплекса.

– Может, хватит уже издеваться?

– Тогда перестань строить из себя принца Гамлета, – строго сказала Юля. – Пошли, а то ты точно натворишь дел, о которых потом пожалеешь. Пошли-пошли, – потянула она его за рукав.

Через несколько минут они уже сидели в ее машине.

– В любом случае мне уже все равно, – пожал плечами Вадим, отрешенно глядя в окно. – Не знаю, в чем – больше трусости с моей стороны: в желании умереть, чтобы уйти от решения проблемы, или в том, что я не решился сделать с собой что-нибудь.

Юля пристально посмотрела на него.

– Ты хотел…

– Да, хотел! Хотел… Но не смог. Мне вдруг показалось, что им только этого и надо.

– Ты поедешь завтра вечером на встречу в то кафе?

– Зачем? Денег у меня все равно нет.

Он сжал голову руками.

– Вадим, они найдут тебя. Найдут и могут сделать все, что угодно.

– А тебе надо было мне еще раз об этом напомнить? Черт… Какой же я все-таки болван! Самонадеянный идиот! Но мне так хотелось… хотелось заработать хоть немного денег.

– Ты хотел не заработать, а выиграть. Это две разные вещи.

– Я не знаю, как все получилось. Я не мог остановиться. Сначала этот Костик… Чтоб ему пропасть! Черт, и вообще мне все это кажется безумием. Кому и зачем я понадобился? У меня же ничего нет. Неужели им так нужна эта старая квартира?

– Не знаю, – пожала она плечами. – Может, и нужна, а может, тут что-то другое. Я знаю только одно – нет ничего непоправимого. Кроме смерти. – Она помолчала, потом достала из сумочки какой-то сверток и положила ему на колени. – Держи, здесь пятнадцать тысяч. Возможно, они дадут отсрочку, а мы за это время что-нибудь придумаем.

Вадим повернулся к ней и с нежностью прикоснулся ладонью к ее щеке.

– Ты боишься за меня?

Юля кивнула.

Он потянулся и поцеловал ее в губы. Она ответила, в один миг все ему простив. Это было глупо, нерационально, но иначе она бы просто задохнулась от переполнявшего ее чувства обожания. Его лицо, глаза, брови, мужественный подбородок, руки – казалось, все было таким же, как и у остальных парней, но у нее внутри сидела какая-то батарейка, которая, как в гипотетической замкнутой электрической цепи, не давала затихнуть странным, волнующим колебаниям в душе именно из-за Вадима.

– Если бы я сама не обзывала тебя собственником, то каждый раз повторяла бы: «Мой! Мой! От кончиков волос до пальцев ног – мой! Каждая мышца, каждая впадинка, каждый сантиметр кожи – все это безраздельно мое! И никуда ты от этого не денешься. Пусть хоть весь мир рухнет, все равно! Потому что у меня есть другой мир – это ты!», – произнесла она, задыхаясь.

– А мне безразлично, как ты меня обзываешь. Скажи…

– Ты же знаешь.

– Нет, – улыбнулся он.

– Ты мой.

– Собственница.

– Все равно ты мой. Я знаю, мужчин пугают такие слова. Это все потому, что они не знают секрета.

– Какого?

– Многие живут, не зная его. Не желая ни знать, ни видеть. И оттого они всю жизнь несчастны, потому что не понимают друг друга, словно говорят на разных языках. Они удивляются, почему, когда все было так хорошо, все вдруг рушится. Они мучают, унижают друг друга, пытаясь разобраться, и расходятся, так и не найдя ответ. – Юля помолчала, а потом, видя его непонимание, продолжила: – Даже когда все вокруг очень-очень плохо, я, к примеру, скажу, что все будет хорошо, ты мне поверишь. Просто поверишь. Тогда это значит, что ты знаешь секрет. Наш с тобой секрет. Это когда ты видишь то, что вижу я, и чувствуешь то, что чувствую я; когда веришь всему и ни в чем не сомневаешься; когда вот здесь, – она прикоснулась к его груди, – тепло оттого, что твой секрет знает только один человек, и ты видишь этот секрет в его глазах. И ты готов ради этого человека на все.

– Тогда скажи мне что-нибудь. Пожалуйста, – попросил он.

– Нет. Ты скажи, – потребовала она.

После долгой паузы он тихо произнес:

– Все будет хорошо, Юля. Я люблю тебя.

Она жадно всмотрелась в его глаза, словно искала в их глубине истину и смысл жизни.

– Я тебе верю. И это наш с тобой секрет, верно? И прошу тебя, не обижай меня больше, – попросила Юля, прижимаясь к нему.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Александр Михайлович небрежно ковырял вилкой салат из морепродуктов и все больше налегал на водку. Пил он ее со смаком, одним глотком.

Ксюха, сидевшая за столиком напротив него, тоже, очевидно, не была голодна, потому что с отстраненным видом катала по тарелке горошек. Она терпеть не могла Александра Михайловича в такие моменты, когда он пьет, хмурится и не знаешь, чего от него ждать в следующую минуту: поцелует или наградит тяжелой оплеухой. Впрочем, и в другие моменты она ненавидела этого тяжелого, непредсказуемого борова. Ненавидела, но уйти боялась. Во-первых, потому, что он мог разозлиться и сделать с ней все, что угодно. Поговаривали, одну такую девочку он отдал своим охранникам и записывал на видео все, что они с ней делали и по очереди, и всем скопом. После этого девочка исчезла, словно ее никогда и не было.

Во-вторых, у Александра Михайловича были деньги, а у нее, простой девчонки, сбежавшей из Украины в Москву на заработки да так и застрявшей на самом столичном дне, не было ничего. И если она использует свой шанс до конца, то он, насладившись ее обществом, вполне может обеспечить ее до конца жизни. Маячивший вдалеке куш был привлекательной компенсацией за все издевательства, которые она от него терпела.

Да, «Ксюша, Ксюша – юбочка из плюша»… Где та юбочка, и где та девочка?

Раз и навсегда Ксюха решила для себя, что играет роль шлюхи при мешке с деньгами. Играет хорошо, старательно, но и только. Этот спектакль когда-нибудь должен кончиться, и тогда она получит причитающийся гонорар. Ксюха убедила себя в этом. Иначе жизнь стала бы просто невыносимой. Каждый раз, находясь рядом с Александром Михайловичем, она заставляла себя улыбаться, терпеть боль от его укусов, с отвращением отдаваться ему и говорить приятные глупости. И каждый раз Ксюха чувствовала себя так, словно бредет по минному полю.

Вот почему она всегда должна быть готовой к неожиданностям.

Как, например, сейчас. Александру Михайловичу почему-то пришла в голову фантазия уехать из Москвы в этот ужасающе провинциальный город. Они поселились в гостинице, размещавшейся на площади, напротив какого-то храма, похожего на древний замок. Сама гостиница изобиловала потертыми коврами времен расцвета застоя и длинными темными коридорами, как в каком-то государственном учреждении средней руки.

После приезда сюда Ксюха целыми днями проводила одна в поганом люксе, который можно было бы сравнить разве что с комнатой в общежитии, и умирала от скуки. Александр Михайлович был занят. Еще в Москве он нашел какого-то знаменитого подпольного картежника и долго о чем-то с ним беседовал за обеденным столом. Итогом этих переговоров и была эта поездка. Конечно же, Ксюха поехала вместе с ним. Вообще Александр Михайлович относился к своим пассиям, как к комнатным собачонкам. В буквальном смысле. Однажды он надел на нее ошейник и, прогуливаясь вечером по парку, приказал присесть и помочиться. Когда она попыталась возразить, то увидела такое бешенство в его глазах, что сочла за лучшее немедленно выполнить желание своего покровителя, несмотря на то, что совсем рядом прогуливались парочки с детьми.

Единственное, что удивляло Ксюху, так это странная перемена в поведении Александра Михайловича за последние несколько недель. Совсем недавно он представлял собой некое подобие скучающего римского императора, искавшего удовольствия в вещах, которые никак не могли доставить удовольствие нормальному человеку. Он бесцельно убивал время и тратил деньги. Теперь же у него появилась какая-то цель. И эта цель возбуждала его. Она занимала все его мысли.

Ксюха предпочитала не совать свой маленький курносый носик в дела Александра Михайловича и старалась не задумываться о его поступках, но на этот раз ею овладело любопытство. Она знала, что любопытство любого рода может иметь для нее катастрофические последствия, но как человек в душе азартный, ей хотелось поиграть с судьбой, потаскать ее за нос с тем, чтобы окончательно не потерять уважение к себе. В принципе, Ксюха и раньше прислушивалась к разговорам, которые вел при ней Александр Михайлович. Прислушивалась, запоминала, так как Бог памятью не обидел, исподволь рассматривала тех, с кем общался Александр Михайлович. Мало ли когда может пригодиться такая информация.

Из подслушанных телефонных разговоров Ксюха поняла, что его интересовала бывшая жена, с которой он разошелся много лет тому назад, и ее сын. Суть интриги она так и не разгадала, но размах и азарт, с которым действовал Александр Михайлович, наводили на мысль, что он замышляет какую-то потеху. Этот боров обожал придумывать для себя развлечения самого сомнительного свойства, и в глубине души Ксюха надеялась, что в конце концов эти развлечения привлекут к нему внимание правоохранительных органов. Но Фемида все это время стыдливо отводила глаза от непотребных шалостей Александра Михайловича. Возможно, еще и потому, что многие ее высокопоставленные служители тоже любили пошалить.

Однако Ксюха знала, что придет и час Александра Михайловича. Обязательно придет. И, возможно, она, Ксюха, приложит к этому свою маленькую ручку. И тогда «отольются кошке мышкины слезки» – любила она повторять про себя. Эту фразу она сделала своим тайным девизом, своим святым штандартом, который надеялась вытащить на свет божий, когда наступит подходящее время….

Сейчас Александр Михайлович был чем-то озабочен, даже грозен, что было отвратительным признаком. Настроение его испортилось сразу после посещения больницы. С кем он там встречался и о чем говорил, Ксюха понятия не имела, но очень хотела бы это выяснить.

Александр Михайлович кого-то ждал. Он вообще не любил ждать, и поэтому вынужденное ожидание бесило его еще больше.

Наконец к ним подошел метрдотель в сопровождении пожилого человека в отличном двубортном костюме от Версаче и галстуком того же Дома моды.

Александр Михайлович хмуро пожал руку пожилому и жестом предложил сесть.

– Итак, Петр Павлович, как наши дела? – спросил он пытливо и заглотил очередную рюмку.

Петр Павлович метнул взгляд на Ксюху, беззаботно попивавшую вермут, но увидев, что хозяин стола никак на это не отреагировал, сказал протяжно:

– Хреново, Сашенька. Хреново. Не думал, что будут такие сложности. Ты же знаешь, я не люблю светиться перед законом. У нас какой был уговор? Никакого явного криминала, никакой бузы, никаких разборок. Ничего. А что получается?

– И что же получается?

– Нехорошо получается. Я узнал, что парень этот тебе ничего не сделал, а ты его наказать хочешь. Нехорошо. Добро бы за дело ты ему яйца захотел прищемить, а то так – блажь барская да кровь дурная.

– Не лезь, Палыч, – покачал головой Александр Михайлович и вновь запрокинулся с рюмкой. – Не лезь. Это мои дела.

– Были твои, стали наши. Мне с мокрухой не след связываться. Ежели что, и за «бабками» своими не спрячешься. Нет-нет, я тебе не угрожаю. Так, приличия ради напоминаю. Ладно, бог с тобой, Сашенька. Я сегодня вечером в Первопрестольную лечу. Тут мне больше делать нечего. Но следить буду, учти. Мне свой интерес блюсти надо. Да, кстати, Костика своего отошли куда-нибудь подальше. Гнилой он человечек. Болтлив не в меру.

Пожилой с трудом встал и пошел к выходу.

«Костик… – отметила про себя Ксюха. – Конечно, без него тут не обошлось».

Костик с определенным успехом «гастролировал» из Москвы в Минск и обратно, вытрясая карманы лохов в поездах с помощью карт, был мальчиком на побегушках у многих влиятельных людей, всех знал в определенных кругах, и все знали его. Был безобиден, как устрица, и труслив, как заяц.

– Сука! – процедил Александр Михайлович с невероятным отвращением.

Ксюха с опаской немного отодвинулась от столика.

– Вот сука! Это все из-за нее и ее выродка! – продолжал Александр Михайлович, и Ксюха поняла, что сейчас наступит тот редкий момент, когда на него находит приступ откровения.

Очередная рюмка оказалась внутри борова.

– Я же ее любил, понимаешь, Ксюшенька?! – вопрошал он, смахивая неверной рукой набежавшую сентиментальную слезу. – Любил эту стерву! И сейчас люблю! Я же для нее все… все мог бы сделать! Она бы в золоте у меня купалась! Так нет же! Сашка Краев побоку! От Сашки Краева деток не дождалась, так под первого встречного легла, стерва! Обрюхатилась, как… как последняя шавка подзаборная! Убью эту тварь и сыночка ее, недоумка, удавлю! Елы-палы, он же и вправду мог быть моим сыном! – всхлипывал Александр Михайлович.

Ксюха никогда не видела борова плачущим, поэтому удивлению ее не было предела. Да, других он заставлял плакать, но чтобы сам…

– Нагреб под себя немерено, а куда все это после меня? У меня же, Ксюша, денег столько, что на десять жизней хватит… А проживу-то одну. Да и ту – хорошо, если до старости. Кому оставить? Не тебе ж, курве… Елы-палы, как же меня все это заколебало! А может, Светка правду сказала – мой он? А? Мало ли? Вдруг один раз получилось? Она же никогда не врала. Такая всегда правильная и принци… принципиальная была, мать ее так! Чё делать, Ксюха? Чё делать?..

Когда изрядное количество спиртного сделало свое дело, Ксюха вытащила свой сотовый и набрала номер.

– Дима, Александру Михайловичу надо помочь.

– Уже иду, – последовал ответ.

После этого она сразу набрала номер милиции и срывающимся голоском юной особы сообщила, что возле кафе «Блюз» какой-то пьяный бродяга пристает к прохожим, ругается матом и вообще ведет себя некрасиво.

Через минуту явился телохранитель Дима и, подхватив грозно и натужно сопевшего хозяина, с видимым трудом поволок его из ресторана. Ксюха гордо цокала каблучками позади них. Расплатившись с услужливым официантом, она села в «мерседес» рядом с уже похрапывавшим повелителем. Она много раз видела его в таком состоянии и каждый раз испытывала огромное желание съездить по его физиономии чем-нибудь тяжелым, чтоб до хруста, до крови. А потом сказать, что так и было. Но Ксюха знала, что это неосуществимо. Поэтому тихонько лелеяла свою месть и ждала своего часа.

Хотя, вполне возможно, что час вот-вот пробьет…

В этот момент где-то на теле борова засигналил сотовый. Ксюха пошарила в карманах, нашла телефон и, выйдя из машины, ответила:

– Да.

– Михалыч рядом?

– Это ты, Юрасик? – поинтересовалась она у вечно чем-то недовольного начальника охраны Александра Михайловича, зная, как его раздражает такое обращение.

– Да, я, кукла хренова! Где Михалыч?

– Александр Михайлович ответить не может. Он… занят. Просит передать мне все, что ты хотел сказать ему.

Ксюха услышала приглушенное матерное слово, потом ровный ответ:

– Мы возле кафе.

– Какого кафе?

– Кафе «Блюз», – еле сдерживая раздражение, произнес начальник охраны.

– И шо вы там делаете?

– Это ты спрашиваешь или шеф? – зло выпалил начальник охраны.

– Александр Михайлович, – ответила она кокетливо.

– Скажи ему, что пацан пришел. Но тут менты околачиваются. Что делать дальше?

Ксюха быстро соображала. Вряд ли боров будет помнить то, что сегодня случилось, а у нее есть шанс прояснить кое-что для себя…

Из окна высунулся Дима и вопросительно посмотрел на нее.

– Ну что, поедем?

– Ды зныкни, погана людына! – отмахнулась она от него раздраженно, вспомнив родной язык. – Поговорю, а потом поедем!

Было ясно, что парня «развели» для чего-то на картах. Не зря же Апостол, известный в своих кругах картежник, прилетал сюда. Да и из разговоров она кое-что поняла. Слава богу, не дура набитая. Парень проигрался в пух, задолжал и, конечно, не смог найти денег. Но борову вряд ли нужны те копейки, что проиграл парень. Определенно, у него была другая цель. Какая? Просто поиздеваться над своей бывшей женой? Чего ради? Неужели она когда-то так насолила Александру Михайловичу, что он сих пор не может успокоиться? Не зря же он искал ее столько времени, даже нанимал детективов в Москве.

И теперь боров обоим мстит. За что?

Он что-то говорил о сыне…

Подумав так, Ксюха ответила томным, словно изнывающим от страсти голосом:

– Александр Михайлович просил передать, чтобы вы ничего пока не делали. Может, это он ментов привел или еще что-нибудь придумал. Езжайте в гостиницу. Вы ему нужны.

Она отключила телефон, после чего заглянула в салон машины, вложила трубку обратно в карман похрапывающего Александра Михайловича и обратилась к Диме:

– Отправляйся в гостиницу.

– А ты куда?

– Прошвырнусь по городу. Может, подцеплю кого покрасивее.

– А со мной слабо?

– Я на работе, Димочка, и служебные романы не завожу. Ты меня прикроешь? Я ненадолго.

– Чей-то ты мудришь, Ксюха, – покачал он головой.

– Ноги расставлять – не велика мудрость, – усмехнулась она, захлопнув дверь машины.

Когда «мерседес» отъехал, она направилась к припаркованным невдалеке такси, по пути набирая новый номер.

Когда ей ответили, она воскликнула голосом, источавшим елей и мед:

– Костик, золотко, привет! Ты один, котик? Скучаешь? Ой, мой бедненький, мой маленький… Представь, я тоже скучаю. Все про меня забыли, противные. Из-за этого я даже думаю напиться до потери пульса. А потом вспомнила про тебя, мой сладкий. Слушай, маленький, я хочу к тебе приехать. Да, прямо сейчас. Ох ты мой хороший… Все, все, все, жди!

* * *

Костик жил в одиноко стоящей многоэтажке на Слободском проезде, который Ксюха с трудом нашла. Перед многоэтажкой, за дорогой, был вырыт какой-то огромный и жуткий котлован, покрытый снегом. Вероятно, все местные ребятишки обожали скатываться по его склонам. Но сейчас на улицах никого не было. Только фонари бросали неуютный рассеянный свет на припаркованные у дороги машины.

Зябко кутаясь в пальто, она проскочила в подъезд и нашла нужную квартиру (адрес она переписала из записной книжки борова).

– Здравствуй, мой зайчик, – надула губки для поцелуя Ксюха, когда дверь открылась. – Ты один?

– Елы-палы! – не показывая вида, что совершенно ее не узнал, завопил Костик, распахивая дверь пошире. – Заваливай!

– Ух ты мой хороший! – с энтузиазмом произнесла она, проходя вслед за ним в комнату, весьма скудно обставленную, что свидетельствовало о том, что Костик квартиру просто снимал.