Текст книги "Ангелы не плачут"

Автор книги: Анна Климова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

– Ой, какой ужас! – взвизгнула от смеха Зоя Даниловна и закрыла лицо платком.

Галя тоже так хохотала, что не заметила, как привалилась к плечу Степана.

Так они, смеясь и рассказывая друг другу истории, просидели за столом почти до самого вечера.

Единственный раз над столом повисла гнетущая тишина.

– А что, родители Гали не появятся сегодня? – спросил Степан.

Лицо Зои Даниловны окаменело, а в глазах Гали появился испуг.

– Нет, Степа, родители Гали давным-давно умерли, – сказала Зоя Даниловна.

– Простите, – смутился гость. – Я не знал.

– Нет-нет, ничего, все в порядке! – отмахнулась она и тут же перевела разговор на другую тему. – Ты был когда-нибудь в Москве?

– Я тут впервые.

– Ты не был в Москве? – изумилась бабушка таким тоном, словно человек, никогда не бывавший в столице, как минимум – уникальное явление природы. – Тогда тебе обязательно надо совершить экскурсию! Галя, надеюсь, ты поможешь молодому человеку? Здесь столько музеев, выставок…

– Бабуля, можно подумать, что ты везде побывала.

– Ну, не везде, но во многих местах. В Третьяковке была, в Большом театре, в различных музеях…

– В Мавзолее, – подсказала Галя.

– В Мавзолее… – повторила Зоя Даниловна. И когда Степан и Галя засмеялись, сама разозлилась со смехом, перестав напоминать чопорную даму:

– Тьфу на тебя! В Мавзолее я никогда не была. Что за удовольствие смотреть на покойника? Варварство какое-то!

– Неужели никогда не была? – допытывалась Галя. – В те времена все туда ходили.

– Вы ошибаетесь, если думаете, что все мы тогда молились на коммунизм. Мы кое-что поддерживали, а в остальном просто старались держать рот на замке. И еще мы много работали. Ох, что-то я увлеклась! Еще Булгаков устами своего профессора Преображенского предупреждал, чтобы за столом не было разговоров о работе и о политике.

– «Собачье сердце»! – воскликнул Степан.

– Точно! Галя, неси свой фирменный пирог! Была не была! Пусть мне потом всю неделю будет плохо, но в такой компании грех не предаться веселому чревоугодию! Но сначала выпьем! – Зоя Даниловна подняла свой бокал. – За тебя, Степан. Ты прекрасный мальчик. Я это поняла с первого взгляда.

Гале оставалось только дивиться этому вечеру. Никогда Зоя Даниловна не была за столом такой веселой и естественной. В ее вкусе были солидные посиделки с чинными, приличными разговорами, многозначительными взглядами и умеренностью в каждом жесте.

После чая с пирогом Галя проводила гостя к большому книжному шкафу. Степан выбрал «Жди дурного гостя» Брэдбери и «Левую руку тьмы» Урсулы Ле Гуин.

После этого он попрощался с Зоей Даниловной и вместе с Галей вышел из квартиры.

В душе Гали витала легкость и игривая веселость, так редко посещавшая ее в последнее время.

Они шли рука об руку, ничего не говоря, вспоминая подробности вечера.

– Прости еще раз за тот дурацкий вопрос о родителях, – сказал он наконец. Видимо, та минутная неловкость все еще беспокоила его.

– Да, для бабушки он был как острый нож, – кивнула Галя.

– Она до сих пор переживает?

– Не так, как ты думаешь. Дело в том, что я родилась у очень молодых родителей. Моему отцу было семнадцать, а матери, по словам бабушки, еще меньше. И они не были женаты. Я вообще не знала об этом до последнего времени. Только когда приперла бабушку к стенке, она мне все и рассказала. Или почти все. Устроила из всего этого страшную тайну зачем-то… Ужасно глупо. Хотя я чувствую: что-то тогда произошло! Что-то нехорошее. Отец разбился на мотоцикле сразу после моего рождения. Мать, как говорит бабушка, бросила меня в роддоме. И теперь я ничего о ней не знаю.

– А хотела бы знать? – спросил тихо Степан.

– Наверное, да. Да, хотела бы, – порывисто согласилась Галя. – Ей сейчас около сорока. И мне кажется, все тогда было гораздо сложнее, чем рассказала бабушка. Во всяком случае, в той истории было не все так гладко. И я не знаю, с чего начать. Где искать тех, кто знал мою мать. Тут недавно один тип предлагал помочь. Делал грязные намеки относительно того, как я должна буду «отблагодарить» его за услугу. Это все бабушка! Один из ее приглашенных «женихов»!

– Кто, кто? – улыбнулся Степан.

– У бабули бзик на почве моего замужества. Вот она и рекрутировала всех своих подруг и знакомых, чтобы мне найти «достойную пару». Обычные «женихи» все понимали уже после первого чаепития и больше не показывались, а этот пристал как банный лист. Все твердил, что он знаток женщин, что я какая-то ужасно особенная, и он не хочет меня терять. Бред ненормального… Ой, даже не знаю, почему я тебе это рассказываю! – спохватилась она. – Трещу как сорока, загружаю тебя своими семейными проблемами.

– Ничего. Чувствую себя не таким чужим, – ответил он.

– Как ты сказал? – остановилась Галя и заглянула в его глаза.

– Чувствую себя не таким чужим, – повторил он тише.

– Секунду назад мне казалось, что я знаю, что ты ответишь. Что-нибудь притворно-банальное. Например: «Продолжай, мне интересно все, о чем ты говоришь», или как один из моих бывших «женихов»: «Все в порядке. Ты мне не мешаешь». Но твой ответ – лучшее, что я услышала за весь вечер. Спасибо тебе, Степа.

Она встала на цыпочки и легко поцеловала его. Потом подумала, вернее, прислушалась к себе на мгновение, и уже не смогла противостоять соблазну ощутить вкус его губ снова.

Он сильно прижал ее к себе одной рукой.

Они стояли посреди тротуара на полпути от входа в метро и ничего вокруг не замечали. Некоторые прохожие улыбались, некоторые делали вид, что ничего не происходит, некоторые грозно хмурились и бормотали что-то про распущенные нравы молодежи.

Но двум целующимся людям было глубоко безразлично их мнение о себе.

Никогда в своей жизни Степан не ощущал такого всепоглощающего тепла в душе. Ему казалось, что та гитарка с красавицами на боку поселилась в нем, и присутствие Гали заставило вибрировать на ней струны. Сначала тихонько, а потом все громче и громче. Этот звук переполнял его, рождал легкость, заставлял забывать о том, что кругом чужой, незнакомый город, и о ноющей боли в культях.

Они шли по городу, словно невменяемые, смеясь, перебивая друг друга, одним своим видом бросая вызов всем недовольным, всем мрачным завистникам, провожавшим их осуждающими взглядами. Разве мало в городе разочаровавшихся, обиженных судьбой или считающих себя обиженными ею? Разве мало воинствующих ханжей, готовых, если бы была на то их воля, побивать камнями ради выдуманных ими самими приличий любого, кто не вписывался в их рамки? Сами безумцы, они приписывали безумие самым нормальным из людей – влюбленным.

Вот и Степан чувствовал себя самым нормальным. Возможно, даже более нормальным, чем до Чечни. Рядом был человек, который ни жестом, ни словом не напоминал Степану о его ущербности. Галя не говорила глупостей, не кокетничала и не притворялась веселой. Она не подчеркивала, что старше и лучше знает жизнь, и оттого не снисходила к нему. Он ощущал ее интерес к себе, ее радость и ее притяжение. Сладостное, не сковывающее по рукам и ногам притяжение.

Они ехали по вечерней Москве на автобусах, переходя с одного маршрута на другой, словно старались отдалить миг расставания.

Выйдя у храма Христа Спасителя, они медленно побрели по Пречистенке, любуясь потоком машин.

В какой-то момент обоими овладело то тихое истомленное удовлетворение, которое приходит вслед за первым порывом.

– Интересно, какая она? – задумчиво произнесла Галя, держа Степана под руку.

– Кто?

– Моя мама. Теперь я хочу увидеть ее еще больше, чем когда-либо. Мне бы хотелось расспросить ее о том, что тогда произошло и как она жила все эти годы.

– А разве никто из ваших соседей ничего не помнит? – спросил Степан. – Должен же кто-то что-то помнить, если история и скандал были громкими.

Галя остановилась и посмотрела на него с надеждой.

– Степа, ты гений! Только… Мы раньше жили не на Ивантеевской, а в каком-то старом районе. Квартирки там были маленькие.

– И ты не помнишь адреса?

– Нет, конечно. Мы переехали, когда мне было лет шесть. Я тогда еще в школу не ходила. Да, как же я могла забыть! У бабушки есть старые письма с конвертами! Она же везде собирала вокруг себя целые кучи приятельниц. Всем же надо было что-то подшить, обрезать, перешить, вот они и шли к ней толпами. Она без приятельниц, как атаман без войска. Сколько себя помню, у нас в доме вечно женские посиделки, шушуканья, примерки. Точно! Я найду их по обратным адресам. Кто-то действительно что-то должен помнить. Бабушка же хоть и смеется над сплетницами, сама часами может другим косточки перемывать.

Она снова его поцеловала и подняла воротник его куртки.

– Ты мой талисман, дядя Степа. Большой, добрый талисман. Я буду тебя беречь.

– Всегда? – лукаво улыбнулся он.

– По возможности. Во всяком случае, я постараюсь. А вон и наш родной госпиталь.

– Я сам дойду, – сказал Степан. – Ты езжай домой.

– Ладно, завтра увидимся, – вздохнула она. – Пока, дядя Степа. Спасибо за вечер.

– Не за что. Станет скучно, зовите.

Отойдя немного, она оглянулась ему вслед.

Сожалений не было. Как и не было грусти. Человек, уходивший от нее чуть покачивающейся походкой, оставался с ней. Оставался в ее сердце.

12. Призраки прошлого

– Оксана! Погоди!

Она обернулась и увидела Юру. По всей видимости, он уже давно ее караулил у дома.

– А, это ты, Юрочка, – улыбнулась она. – Меня ждешь?

– Да, я хотел поговорить с тобой.

– Поговорить? – Оксана вздохнула. – Если ты по поводу Гали, то все наши с тобой разговоры ничем тебе не помогут.

– Ксана, я прошу! – умоляюще воскликнул он.

– Господи, тебя и впрямь допекло. Ну пошли. Поговорим. Не посреди же улицы ты мне собираешься голову морочить.

Они вместе поднялись в ее квартиру. Квартирка Оксаны, доставшаяся ей от матери, уехавшей жить за границу, была по-женски уютна, но шипевший в туалете бачок явно указывал, что не было здесь мужской руки.

– Ты снова переставила мебель, – заметил он, входя в комнату.

– В жизни хоть что-то иногда полезно менять. Кофе, чай? Или что-нибудь покрепче?

– От кофе не откажусь.

Оксана устало пошла на кухню и включила кофеварку. Потом мимолетно проскользнула в ванную и привела себя в порядок. «Так, на всякий случай, – подумала она, разглядывая себя в зеркале. – Хотя этот случай, видно, не про меня. Сохнет, бедняга, по Галке. Господи, было бы по ком! И что он в ней нашел?»

Хищные мысли искривили уголки рта беззлобным женским презрением.

Оксана сама себя сейчас не понимала. Никогда серенькой подруге Галке не завидовала. И с Юркой ее познакомила только для того, чтобы потешиться ее отчаянным смущением. А вот поди ж ты. Юрика потянуло к ней, словно кота к валерьянке. И самое отвратительное, что Галка и слышать о нем ничего не хотела. Состроила из себя недотрогу, наговорила разных умных глупостей и отвернулась. А этот сразу завелся, как волчок. Вертится целыми днями у госпиталя, канючит что-то по телефону. Глаза, вон, как угольки. Потрепанный весь какой-то. Словно приворожила она его чем-то. Извелся мужик. Сам на себя не похож. Дошел до того, что даже замуж предлагал, как говорила Галя. Замуж! Это Юрик-то! Утонченный, думающий только о себе любимом и о своей свободе, черт бы его побрал!

Оксана прикатила из кухни тележку с кофейным прибором, успев при этом переодеться в свободный халат, как бы невзначай распахивавшийся при каждом ее шаге.

– Без сахара и молока, как ты любишь, – сказала она, наливая ему в чашку ароматный кофе.

– Спасибо. Приятно, что ты помнишь такие мелочи, – слабо улыбнулся он.

– Это для вас, мужчин, это мелочи. А женщина может помнить о них всю жизнь. Мы так устроены – помнить о больших и маленьких мужских слабостях. Так нам легче с вами управляться.

– Ты говоришь о нас, как о собаках, – усмехнулся Юра.

– А вы и есть собачки. Кто-то из женщин заводит себе дурно пахнущую дворнягу, кто-то комнатного песика, кто-то сторожевого цербера, а кто-то декоративного изнеженного кобеля, – ответила она со скрытой горечью, усаживаясь напротив него.

– Забавно. И к какому разряду ты причислила бы меня?

– Напрашиваешься на комплимент? – лукаво прищурилась Оксана.

– Нет. В принципе, мне безразлично, что ты обо мне думаешь.

– А что думает Галя, тебе тоже безразлично?

– Галя? – насторожился он.

– Да, Галя.

– Она что-то говорила обо мне?

– Говорить о тебе она считает для тебя слишком большой честью. Так, упоминала мельком. Глядя на вас обоих, я уже начинаю жалеть, что познакомила вас.

Чуть согнувшись, он запустил руки в свою шевелюру и горестно покачивался.

Через секунду Оксана поняла, что он плачет.

Она немедленно пересела к нему, взяла его лицо в свои ладони.

– Юра, хороший мой, ты что? Что ты?

– Я не могу без нее… – всхлипывал он. – Не могу! Ни есть, ни спать, ни думать не могу! Куда не иду, везде ее разглядеть пытаюсь! И так ноет все внутри… Ее лицо, руки, слова вспоминаю. Каждый жест в памяти выискиваю…

– Дурачок! Господи, какой дурачок. – Она страстно начала целовать его мокрое от слез лицо. – Было бы по ком с ума сходить! Пичужка невзрачная хвостиком перед тобой вильнула, а ты и растаял. Миленький ты мой… Ну, не надо. Жизнь-то на ней не кончится. Как придет, так и уйдет. Что толку мечтами жить, сказкой выдуманной? Нет этого ничего. Сами себя накручиваем, а потом обзываем это красивым словом «любовь». Ты же уже не мальчик шестнадцатилетний. Понимать сам должен. Глупенький! Не сошелся же на ней свет клином!

Ощущая жаркое нетерпение, подогреваемое вспыхнувшей жалостью и нежностью к плачущему мужчине, Оксана обняла его, прижала к себе, словно маленького, осторожно расстегнула рубашку. А он, казалось, ничего этого не замечал.

– Она не хочет со мной говорить, не хочет видеть… Почему? Что я такого сделал? Она же меня даже не знает! Неужели у меня вид такой, что обо мне сразу можно подумать плохо?

– Никто о тебе плохо не думает! – уверяла она его, целуя все настойчивей. – Ты лучше всех. Мой мальчик… Ну, что на тебя нашло? Галя не стоит ни твоих мыслей, ни переживаний. Зажатая собственными комплексами дурочка, которая ничего о жизни не знает. Просидела со своей бабкой в четырех стенах весь век. Такая зануда, что просто скулы сводит. А ты ведь живой, веселый…

Ее ласки становились все настойчивее.

– Что ты делаешь? – изумленно очнулся Юра.

– Ничего особенного… Все хорошо. Успокойся. Ляг…

– Не надо, Ксана.

– Что не надо, дорогой? – спросила она, срывая с него рубашку и обхватывая губами его сосок.

– Вот этого не надо.

– Почему?

– Я не хочу…

Она закрыла его губы своими губами.

– Ксана, я серьезно!

– Что такое, милый? Что?

– Ничего. Просто не хочу. Ты ее подруга…

Оксана отстранилась и выдохнула:

– Боже, какая же я дура! Конечно. Я соблазняю воздыхателя своей лучшей подруги. Очнись, Тристан! Твоя Изольда вытирает о тебя ноги. Она не желает тебя видеть! Что ты пресмыкаешься перед ней, тряпка? Что ты слезы льешь, как красна девица? Вот, блин, мужики пошли! Через одного сопли надо вытирать!

– Замолчи, – проговорил он зло.

– А что такое? Что, разве я не права? Хлюпики вы все хреновы!

– Замолчи, я сказал.

– Хлюпики и есть! – торжествующе повторила Оксана. – Кого ни возьми. Мнетесь, жметесь, слюни пускаете. Любовь они ищут… Понапридумали себе всяких красивых историй, а потом мечутся. Золотко, да мне смотреть на тебя противно! Ты же не мужик! Одни сопли!

Он неожиданно бросился к ней, привлек к себе и встряхнул.

– Что ты несешь, дура?! На себя посмотри! Таким, как ты, только бы загрести под себя побольше, нацепить что поярче и прожить как можно слаще! Все высматриваете глазками похотливыми, оцениваете, ищете, кого бы побогаче захомутать. Что такие, как вы, понимаете в любви?

– Может быть… Может быть, я ничего не понимаю, – с горячностью зашептала Оксана. – Но почему ты считаешь, что она другая? Что в ней особенного? Чем она лучше меня?

– Чем она лучше тебя? Чтобы чувствовать себя счастливой, ей не нужны такие, как я. Это не она в нас, а мы в ней нуждаемся. Потому что мы давно привыкли не любить, а перепихиваться. Мы не радуемся даже тому, что у нас есть. Мы не видим ничего и никого, кроме себя! И ты такая же, как я, как все мы! Что тебе было от меня надо? Перепихнуться? – Он сорвал с нее трусики. – Нет проблем, крошка! Бери то, что хочешь, пожалуйста… – Она сама призывно раздвинула ноги и застонала, когда он вошел в нее. – Бери! Бери! Бери! Мне не жалко. Этого добра у меня навалом. А тебе, как видно, ничего другого и не надо… Вам всем, кроме денег и секса, ничего не надо! Вот почему она лучше тебя!

Хлесткая пощечина прервала бормотание Юры.

– Это тебе за комплимент, ублюдок! И можешь поплакать у меня на груди. – Она с силой сцепила ноги на его бедрах. – Что же ты остановился? Продолжай. Ты ведь хочешь этого не меньше, чем я. У тебя ведь этого добра навалом. Давай! Ничего другого ты мне предложить и не сможешь. Ничего другого у тебя и нет… Умение складно говорить, любить оперные арии и знать, какими вилками-ложками есть за столом – это еще не душа, которую ты собрался преподнести нашей красотке Галочке. У вас, мужиков, вообще нет души. Душу, сердце и мозги вам заменяет ваша штука между ног! Всю свою жизнь о ней вы печетесь и думаете больше, чем спите и едите. Любовь! – кричите вы, а мне смеяться хочется! Ха-ха-ха! Штука в штанах проснулась – вот и вся любовь. Но вы же все комедианты! Вы не можете обойтись без громких слов, без лирических вздохов и прочих прибамбасов…

Пылая от гнева, почти не слыша ее, Юра толкал и толкал это ненавидимое сейчас им существо. Толкал с силой, желая причинить боль, заставить замолчать.

Голос ее прерывался, пока поток слов не иссяк совсем, сменившись сладострастным стоном.

Так, ненавидя друг друга, они сплетались в жаркий комок мускул, жаждавший наслаждения только для себя. В этой отдельности они походили друг на друга. И от знания подноготной друг друга исчезал страх, подспудная стеснительность и желание выглядеть в глазах другого лучше, чем на самом деле.

Они устало лежали на полу и курили, стряхивая пепел в пепельницу, стоявшую между ними.

– Я не хотел этого, – сказал он.

– Только избавь меня от этих глупых сожалений, – поморщилась она. – Детство какое-то, ей-богу.

– Ты не скажешь… ей?

– Слушай, – Оксана порывисто обернулась к нему, – ты действительно такой дурак или прикидываешься?

– Я просто не хочу, чтобы она знала, – упрямо повторил он.

– А что будет, если она узнает? Вены себе вскроет? Или отравится? Что? Так вот, милый мой, открою тебе страшную тайну. Ничего этого не будет. Ей твоя личная жизнь до лампочки. К тому же Галочка нашла себе милого молодого человека, с которым любит проводить все свое свободное время.

– Что? – приподнялся Юра на локте.

– Что слышал. Это ее пациентик. С одной ногой и с одной рукой. Страшненький, но молоденький. Солдатик из Чечни.

– Он инвалид?

– Инвалиднее некуда. Пожалела она его, наверное, дурочка. Только мы, русские бабы, так пожалеть можем. Жалость нам вашу любовь заменяет. И это единственное настоящее чувство, которое вам, мужикам, неведомо.

– Я не верю. Ты специально это говоришь.

– Не веришь, и не надо. Можешь сам в Химки съездить и проверить. Она туда и после работы бежит, и в выходные пропадает. Помешанная какая-то. Столько кругом здоровых мужиков, а она…

Юра глубоко затягивался сигаретой, глядя в потолок.

– Слушай, Юрик, – сказала она спустя какое-то время, – возьми меня замуж.

– А как же твой женатик? Что, разводиться с женой не хочет? – спросил он иронично.

– У его жены оказалось полно доброжелателей, вот они и сообщили ей обо мне. Его благоверная приперлась в госпиталь и устроила мне скандал, – засмеялась Оксана. – Господи, как же она визжала! Наверное, придется теперь увольняться. Очень мне интересно у себя за спиной шушуканья слышать. Так как, возьмешь?

– Нет, – покачал Юра головой.

– Почему? – притворно удивилась она, поворачиваясь к нему.

– Не хочу.

– Ну, аппетит, знаешь ли, приходит во время еды. Или ты действительно настолько запал на Галочку, что уже ничего вокруг себя не видишь? Мы же, что называется, два сапога пара, Юрик. Нам не надо притворяться. Ты знаешь все обо мне, я знаю о тебе.

– Ты ничего обо мне не знаешь.

– Знаю, мой хороший, знаю. Как ты порно снимал, знаю. Как кололся, знаю. Как тебя из университета поперли, знаю. Как от армии за границу сбежал, пока папаша твой кому надо в лапу не сунул…

Он схватил ее за подбородок и заглянул в глаза. Оксане показалось, что в его зрачках пылали два уголька.

– Откуда? – прошипел Юра.

– Слухи, Юрочка. Ты не представляешь, сколько всего можно услышать в женском туалете от этих богатеньких стервочек, с которыми ты якшаешься. И именно потому, что для большинства людей ты такой правильный, такой положительный, а на самом деле обычный похотливый самец, я тебя обожаю. Я стану женой, от которой ничего не надо скрывать. Я вся твоя. Как личный дневник. Как друг, которому можно доверить все свои тайны…

Он порывисто встал и начал одеваться.

– Мне пора.

– Мы увидимся? – сладко проворковала она.

– Не знаю… Не думаю.

– А я думаю, что увидимся. Тебе ведь надо кому-то показывать свое истинное лицо. Нам всем это надо. А что тебе даст такая, как Галя? Она зажата, манерна, предосудительна. Тебе что, всю жизнь хочется выслушивать истерические вопросы о том, куда ты ходишь и что делаешь?

– Ксана, заткнись, прошу тебя.

– Твое раздражение означает лишь одно – я права. Но можешь не беспокоиться на мой счет. Бегать за тобой я не собираюсь.

Она подошла к нему, соблазнительно нагая, с откровенно бесстыдной улыбкой, прижалась к его спине, забралась рукой в ширинку брюк, которые он уже успел надеть.

– Может быть, ты сейчас уйдешь, но все равно вернешься.

– И не надейся, – поговорил он, освобождаясь от ее рук и заправляя порванную рубашку.

– Ну и катись! Катись, давай! – с неожиданной злостью воскликнула она, швыряя ему пиджак. – Можешь мотать на все четыре стороны, придурок! Нужен ты мне больно.

В глубине квартиры хлопнула дверь.

Минуту посидев в тишине, Оксана встала, сладко потянулась и подошла к окну.

Москва плавала в сизой, слякотной, простудной дымке, от которой можно было спастись разве что под горячим душем.

Мысль о душе понравилась Оксане. Но перед тем как пойти туда, она сняла телефонную трубку и набрала номер.

– Алло, а Сергей Адамович дома? Кто спрашивает? Его любовница. Скажите ему, Верочка, пусть заберет свои вонючие носки и бритву. Мне чужого не надо… Что? Куда мне пойти? Благодарю, я там уже была. И вам советую.

Она положила со смехом трубку и пошла в ванную.

* * *

«Я знаю, где она. Знаю, что с ней. Я знаю о ней все», – звучали в голове Гали слова Николая. И это было несправедливо. Чужой человек знал о ее матери, а она нет.

Сознание этого заставило Галю войти в комнату бабушки. Зоя Даниловна уехала на посиделки к своей подруге на другой конец города и должна была вернуться только вечером, так что неожиданного возвращения опасаться было нечего.

Галя подошла к старому, потемневшему от времени комоду, укрытому кружевной салфеткой и уставленному фарфоровыми безделушками. В детстве Галя что только ни делала, чтобы бабушка дала поиграть с этими крохотными пастушками, лошадками и соблазнительно улыбавшимися кавалерами, обнимавшими барышень-хохотушек. Но бабушка была непреклонна – яркие фарфоровые существа оставались недосягаемыми.

Теперь Гале они были не нужны. Но их вид будил воспоминания детства, что-то далекое и забытое, вызывавшее всякий раз трепет.

Галя осмотрела комод. Все ящики были закрыты, но найти ключ не составило труда. Он лежал в большой шкатулке с нитками. Отперев нижний ящик, она увидела ровные пачки писем и открыток. Бабушка никогда и ничего не выбрасывала. Даже проездные талоны и чеки из магазинов она складывала в какие-то коробки и не позволяла выбрасывать. Каждая бумажная мелочь была для нее как священная реликвия. Возможно, она просто хотела остановить время, сохранить его в каждой мелочи, в каждой незначительной детали.

Благодаря именно этой бабушкиной причуде Галя имела возможность найти старый адрес, по которому они жили.

Пачки конвертов были сложены в известном только бабушке порядке. Тут были письма из Ростова, из Ленинграда, из Ярославля, из Воронежа. Подруг у Зои Даниловны всегда было много. К тому же она до сих пор переписывалась со своими одноклассницами и однокурсницами. Галя даже позавидовала такой верности. Лично она помнила одноклассников, но переписываться ни с кем не переписывалась. Да и на встречи не ходила, после того как года четыре назад побывала на одной такой встрече и обнаружила, что это уже незнакомые ей люди, хваставшие в основном своими достижениями в бизнесе.

Галя просматривала пачку за пачкой, но ей встречался все тот же знакомый адрес. Тогда она открыла следующий ящик. В нем тоже были письма. Спустя полчаса тщательного осмотра нужный адрес был найден. Письмо было отправлено из Кунцево. Улица Молодогвардейская, дом номер 41. Бабушка сама упоминала мимоходом: «А вот когда мы жили в Кунцево…», так что сомнений не оставалось.

В этот момент зазвонил телефон, и Галя вздрогнула.

– Тьфу! Чтоб тебя! – тихонько ругнувшись, она взяла трубку. – Да, слушаю.

– Галя, это вы?

– Да, я, Николай, – ответила она устало. – Что вам надо?

– Вы отлично знаете.

– Вы мне надоели. На-до-е-ли. Понятно вам?

– А вы мне нет, – отозвался он со смехом. – Так как насчет моего предложения?

– Никак. Ваше предложение похоже на шантаж, а с шантажистами обычно разбирается милиция.

– Галя, Галя, побойтесь Бога! Какой шантаж?

– С целью склонить к замужеству.

– Ребята из милиции будут хохотать до слез.

– Возможно. Поэтому я не хочу, чтобы дошло до этого. Оставьте меня в покое.

– Не могу.

– Какой же вы после этого мужчина, если не можете совладать сами с собой? – усмехнулась Галя.

– Просто потому, что я не могу и не хочу.

– Мне вас жаль, Николай. Вы, вероятно, очень одиноки. И очень самонадеянны. Такая смесь ведет к печальным последствиям.

– К каким именно?

– К потере иллюзий. Может оказаться так, что вы вообще никому не будете нужны. И с шантажом, и без шантажа.

– Но вам-то я нужен.

– Ошибаетесь. О матери я все равно узнаю. И без вашей дурно пахнущей помощи. Для этого есть масса способов.

Ее уверенный тон, вероятно, сбил его с толку, так как в трубке надолго воцарилось молчание. Но потом он сказал:

– Не уверен, что вы сможете обойтись без меня. У вас нет никаких ниточек, никаких зацепок.

– И все-таки я постараюсь не утруждать вас. Всего хорошего, Николай.

– Погодите! Галя, я нужен вам. Вы просто этого сейчас не понимаете. Вам необходим мужчина, который вас понимает, с которым вы бы чувствовали себя настоящей женщиной. Я могу вам дать все – любовь, понимание, снисхождение к маленьким слабостям. Я буду вас беречь и лелеять…

– Еще скажите, носить на руках, – перебила она его нетерпеливо.

– Если вы захотите, буду носить и на руках.

– Ладно, я поняла. Хочу только сказать, что вы опоздали.

– Ха! Неужели это вы о том парне с палочкой, с которым вы так часто гуляете по городу? Ну, это же несерьезно!

– Откуда вы знаете? – разозлилась Галя. – Вы что, следите за мной?

– Мы живем в одном городе, Галя. Вы не допускаете мысли, что я мог встретить вас случайно?

– Зная ваши повадки и то, с какой настойчивостью вы в меня вцепились, трудно поверить в случайность.

– Можете не верить, но дело обстоит именно так. Кто он? Ваш пациент? Какой-нибудь паренек из Чечни. Таких, как он, сотни. Матушка-Россия всегда была богата пушечным мясом. Ему, наверное, льстит внимание москвички. Откуда он? Из Тулы, из Воронежа или из Пензы? Вам приятно, что он слушает вас, открыв рот? Надо полагать, вы расстанетесь добрыми друзьями и будете целый год писать друг другу письма, пока не найдете себе новое увлечение.

Галя хотела бросить трубку, но только природная вежливость не давала ей этого сделать.

– Может, вы прекратите нести чушь?

– Разве я не прав?

– Послушайте, что вы ко мне прицепились? – воскликнула с еле скрываемым отчаянием Галя. – Найдите себе такую, которая с радостью согласится выскочить за вас и без этих сложностей. Лично я тысячу раз дала вам понять, что не хочу вас ни видеть, ни слышать. Что вам еще сказать такого, чтобы вы отстали? Послать вас по-матушке?

– Хотелось бы это послушать, – засмеялся он.

– Если вы еще раз позвоните, я обращусь в милицию!

Она все же бросила трубку.

После этого звонка Николай стал ей еще более отвратителен. Этот человек возомнил себя роковой личностью и теперь играет словами, как жонглер своими кольцами. Впрочем, мелкие люди всегда обожали манипулировать страхом других. Этим самым они возмещают свою ущербную малозначительность. Кто этот Николай на самом деле? Кто он такой, чтобы позволять себе говорить в таком тоне?

Галя этого пока не знала, но пообещала себе выяснить.

* * *

– Привет, подруга.

– Привет, – улыбнулась Галя, встретив у входа в госпиталь Оксану.

– Что-то ты в последнее время совсем про меня забыла.

– Дел полно, – пожала плечами Галя.

– Понятно. А я увольняться надумала.

– Как? – ужаснулась она.

– Обыкновенно. Ты что, не слышала, что женушка Беленького мне тут устроила?

– Слышала, конечно… Так ты из-за этого?

– А из-за чего же еще? Я хоть женщина без комплексов, но все эти разговорчики у меня за спиной ужасно выводят из себя. Сам Беленький и глаз уже поднять на меня не смеет. А вообще смешно все получилось.

– Странная ты, Ксанка, – вздохнула Галя. – И что ты будешь делать дальше?

– Устроюсь как-нибудь. Не пропаду. Работу найти не проблема.

– А как с Беленьким?

– Кончено. Окончательно и бесповоротно. Да и он сам будет этому рад.

– Быстро же у тебя все – вчера любила, сегодня разлюбила.

– Да и ты, подруга, тоже времени даром не теряла.

– О чем ты? – обернулась к ней Галя, удивленная ее язвительным тоном.

– Тут про тебя тоже кое-что говорят…

– Что говорят? – насторожилась она.

– Глупости, как всегда. Нашим кумушкам только дай повод, они такое наплетут, что не расхлебаешь потом.

– Да что наплетут-то?

– Ладно, это я так. Вырвалось. Успокойся.

– Ничего не успокоюсь, – покачала головой Галя. – Давай выкладывай.

– Да ничего особенного!

– Я от тебя не отстану, – пригрозила Галя. – Что про меня говорят и по поводу чего?

Подруга некоторое время помолчала.

– У вас… – Оксана запнулась, – с солдатиком этим взаимная симпатия или что?

На какое-то мгновение в душе Гали вспыхнул возмущенный протест. А потом пришло странное задорное удовлетворение.

– Или что, – ответила она. – Степан, по крайней мере, не зациклен на самом себе, как остальные. И с ним интересно.

– А, ну, понятно, – кивнула подруга. – Я так и подумала. Только вот что я тебе скажу, подруга. Не надо их жалеть. Нам эта жалость только боком выходит. Посмотри на этих мальчишечек. У них же у всех по тонне ненависти в сердце. Они войной этой исковерканы до самых печенок. У каждого второго с нервами не в порядке. А у каждого третьего к тому же и с головой беда.