Текст книги "Ангелы не плачут"

Автор книги: Анна Климова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Утром Галя проснулась с опухшими глазами. Стараясь не разбудить бабушку, она быстренько позавтракала, оделась и выбежала из квартиры.

В госпитале ее встретила Оксана. Глаза подруги пытливо сверкали.

– Ну что? Рассказывай! – прошептала она, уволакивая Галю после пятиминутки и обхода в уголок.

– Что рассказывать?

– Почти все видели, как вы танцевали, а потом вместе ушли.

– Поздравь тех, кто это видел, с хорошим зрением.

– Что-то случилось? – сразу насторожилась подруга.

– Ничего, – пожала плечами Галя.

– Совсем ничего?

– Смотря что ты имеешь в виду.

– Ты поехала к нему домой?

– Нет, конечно же.

– Тогда куда ты исчезла? – озадаченно спросила Оксана.

– Просто ушла. И вообще, Оксана, я больше не пойду на такие сборища.

– Тебя послушать, так можно подумать, что я привела тебя в притон, а не приличный клуб.

– Вот и не надо меня никуда водить.

– Да что случилось-то? О чем вы с Юркой говорили?

– О жизни.

– Он тебя обидел, да?

– Нет, Юра был настолько любезен, что подвез меня почти до дома.

– Ничего не понимаю… Он что, просто тебя подвез? И ничего не…

– Я же сказала, ничего не было.

– Так ты из-за этого расстроилась? – хихикнула Оксана. – Ну, это на Юрку похоже. Я же тебе говорила. Он сначала о высоких материях любит поговорить, Пастернака почитать, в Большую Медведицу пальцем ткнуть, а уж потом все остальное…

– С чего ты решила, что я расстроена? Или расстроена именно из-за этого?

– А из-за чего же еще? – искренно удивилась Оксана. – Такой мужик увозит тебя с собственного праздника на машине, и вместо того, чтобы заняться… делом, несет галиматью о Платоне, Вергилии и Сократе. Впрочем, я думала, что именно такой тебе и понравится. Ты же не сторонница ранних половых связей.

– Опять ты несешь ерунду! – рассердилась Галя. – Все, я пошла. У меня работы полно.

– Ну чего ты? Я пошутила. Просто я не пойму, отчего ты взбрыкнула вдруг? Ты же не девочка несовершеннолетняя, и он не мальчик-одуванчик. Взрослые ведь люди. Он книжки любит, на тренажерах занимается – не мужик, а конфетка. Не зря же я тебе его на блюдечке с голубой каемочкой преподнесла. К тому же он сам на тебя запал. Это сразу было видно. Что тебе еще надо, Галка?

– Любви.

– Опять двадцать пять! Где ты хочешь найти любовь эту? И что ты вообще ищешь? Что ты мечешься, как полоумная кошка? И то тебе не так, и это тебе не этак!

– Ты с ним спала?

– Нет, не спала, если это тебя беспокоит, – зло отозвалась Оксана. – Хотя возможность была. Но у него и без меня хватало баб до этого. Мужики, знаешь ли, редко женятся девственниками. А такие, как Юрка, и подавно. И вообще он был для меня запасным вариантом.

– Вот и забери свой «вариант» обратно. Мне он и даром не нужен, – сказала Галя, отправляясь по пустому, длинному, застекленному коридору-переходу в другой корпус.

– Дура ты, Галка, вот что я тебе скажу. Сама не знаешь, чего хочешь. И всю жизнь так!

– Если ты такая умная, то почему сама замуж не вышла? – остановившись, Галя обернулась к подруге. – Походя любовничаешь, сильную и принципиальную из себя строишь. А забыла, как восемь лет назад с ума сходила по Геночке? Забыла, как плакала по ночам, подушку зубами рвала? Как бегала за ним по всему городу? Забыла? И что ты теперь мне внушить пытаешься?

– Ну спасибо… спасибо, подруженька, – с дрожью в голосе проговорила Оксана, и на глазах у нее выступили слезы. – Спасибо за напоминание. Самое время мне нож в спину…

Непробиваемая и никогда не обижавшаяся Оксана, на этот раз готова была расплакаться. Галя подошла к ней и взяла ее, стоящую у окна, за руку.

– Прости, Ксаночка. Сама не знаю, что говорю. У меня вообще что-то странное сейчас в голове творится. Ничего с собой поделать не могу.

После некоторого молчания Оксана произнесла:

– Ладно. Все. Забыли. Я сама виновата. Не надо было лезть к тебе в душу со своими глупостями. В любом случае, ни один мужик не стоит дружбы верных подруг, правда? О-о! Уж и потекла вся. Глаза, наверное, красные, как у кролика.

– Дать платок?

– Давай. Свой в плаще забыла.

И снова Галя почувствовала себя неловко. После тех студенческих событий никто и никогда не видел Оксану плачущей.

– Пойду в отделение, а то Маргарита мне потом житья не даст, – судорожно вздохнув, сказала Оксана.

– Ты точно на меня зла не держишь? – с тревогой заглянула Галя в глаза подруги.

– И не держала. Просто… накатило все так изнутри. Мне и правда в своей жизни разобраться надо, а не лезть в чужую. Наука мне на будущее.

Что-то действительно шло в их жизни не так. Галя чувствовала, что не хватает чего-то важного, нужного, необходимого, но оно было рядом. Так близко, что всего лишь стоило протянуть руку.

Ближе к обеду произошло одно знаменательное событие. У корпуса остановились два микроавтобуса, и какие-то люди стали выгружать множество коробок, которые перекочевали в холл отделения.

Вскоре из ординаторской вышли улыбающийся Белоусов и… Юра. Галя сразу узнала его. Юра был в костюме прекрасного покроя и плаще. Высокий, холеный, он весь являл собой образец респектабельности и преуспевания.

В холле же в это время собрались почти все свободные врачи, медсестры и больные, которые могли передвигаться.

– Прошу внимания, у меня есть небольшое объявление, – громко сказал Белоусов. – Юрий Маркович Локтев, предприниматель, сделал большой подарок нашему отделению…

– Нет, нет, не надо ничего говорить, – запротестовал вчерашний Галин знакомый. – Тут просто фрукты и соки. Ничего особенного. Хочу только, чтобы те, кто должен поправляться, поправлялись, а те, кто лечит, лечили еще лучше. Всего хорошего вам, ребята.

По холлу пронесся одобрительный гул.

Она не подошла к нему и даже постаралась не показаться на глаза. Но он сам нашел ее взглядом в довольной толпе обитателей отделения и с улыбкой кивнул. После чего спешно ретировался.

– Ну кто бы мог подумать? – услышала она тихий голос Оксанки, наблюдавшей за тем, как у коробок больше всех суетится Королев. – Я бы отдала все, что угодно, только бы знать, что ты ему вчера сказала. Юрик никогда не занимался благотворительностью. Это не его стиль. Не его образ жизни.

– Я назвала его набитой красивыми перьями птичкой, только и всего, – пожала плечами Галя.

– Ты шутишь! – засмеялась Оксана.

– А еще я обещала его стукнуть.

– За что?

– А за то, что он такой расфуфыренный пижон.

– И после всего этого он завалил все отделение экзотическими фруктами, – констатировала с хитрой улыбкой подруга. – Тебе не кажется, что за этим что-то есть?

– Есть, – согласилась Галя. – Но не то, что ты думаешь.

В это время к ним подошел Королев.

– Девчонки, а вы почему не налетаете? Тут бананами и апельсинами ужраться можно, и все даром. Внизу еще коробки остались.

– Если я захочу получить милостыню, то пойду и сяду на паперти, – отозвалась Оксанка. – А ты кушай, кушай, Петенька. Можешь и мою долю слопать, мне не жалко.

– Ой, ой, ой, а мы не гордые. И слопаем, и не подавимся. Не знаю как у кого, а у нас что зарплата, что милостыня – все едино.

И Королев поволок в сестринскую целый пакет, набитый апельсинами.

– Видала? И этот мне Беленьким глаза колет! Надо сказать ему пару ласковых наедине. Совсем страх потерял, – вздохнула Оксана и отправилась вслед за ним.

Вечером, выходя из госпиталя, Галя совершенно неожиданно для себя увидела Юру. Он стоял с букетом цветов и махал ей рукой.

– Привет! Вы меня еще помните, Галя?

– Хотела забыть, но бананы стоят у меня перед глазами, как живые.

Он засмеялся.

– У тебя отменное чувство юмора!

– У тебя тоже, если ты, несмотря на все то, что я тебе наговорила вчера, снова захотел меня видеть, – ответила она, тоже переходя на «ты».

– Да, по поводу вчерашнего… – Он потер переносицу. – Чем больше я думал о твоих словах, тем больше убеждался в твоей правоте, Галя.

– Вот как? – усмехнулась она.

– Да. И именно об этом я хотел с тобой поговорить. Ах да! – спохватился он и подал ей букет. – Это тебе. Поедем со мной куда-нибудь. Поужинаем.

– За цветы спасибо, а вот с ужином как-нибудь в другой раз.

– Если женщина говорит: «Как-нибудь в другой раз», это почти наверняка означает «никогда».

– Ну, вот, ты сам все отлично понял, – вздохнула Галя.

– Мне необходимо поговорить с тобой, – сказал он с какой-то еле уловимой жалобностью в голосе.

– Не вижу никакой необходимости в этом. Всего хорошего, Юра, – она повернулась и пошла к автобусной остановке.

– Галя, подожди! Я прошу тебя! – Он повернул ее к себе. – Многое из того, что ты говорила, правда. Правда и то, что все мы живем, не задумываясь, не анализируя и не критикуя себя. Мы все очень себя любим. Но иногда от этого устаешь… Мне тридцать лет, Галя. И мне действительно всегда казалось, что в этом мире нет ничего настоящего. Я считал, что каждый играет свою роль, расписанную вплоть до гробовой доски. У одного роль сантехника, у второго – заводского рабочего, у третьего – политика, у четвертого – учителя, и так далее. Но ты… Я не ожидал ничего подобного от простой медсестры, которая должна была бы быть счастлива оттого, что с ней познакомился такой человек, как я. Так требовала ее роль. Но ты повела себя совсем иначе. Ты вела себя так естественно, так непринужденно… Послушай, возможно, я еще никогда и ни с кем не говорил так серьезно. Кроме случаев, касающихся бизнеса, разумеется. Так вот… Я хочу, чтобы ты… стала моей женой. Погоди, не говори ничего! Я не планировал жениться еще несколько лет. Но ты мне ужасно нравишься. Я мог бы сказать, что люблю тебя, но я говорил эти слова стольким женщинам, что они для меня ничего не значат. Они – как пустой звук. А я не хочу дарить тебе пустые звуки. Просто выходи за меня, и ты не пожалеешь. Клянусь, не пожалеешь ни об одной минуте, проведенной рядом со мной.

– И что значит твой сегодняшний жест? Попытка завоевать мое расположение?

– Надеюсь, попытка была удачной? – усмехнулся Юра.

– А я думала, ты действительно захотел порадовать этих ребят в госпитале… – Галя приподняла его руку и сунула под мышку букет. – Все, господин предприниматель, я вас выслушала. Если вы закончили, то позвольте мне покинуть вас и отправиться домой. Едет мой автобус. А цветы подарите той дурочке, которая согласится выйти за вас замуж и без апельсинов.

Галя успела подбежать к автобусу, вскочить на заднюю площадку. Невольно она взглянула в окно и сквозь грязевые разводы увидела стоящего в растерянности Юрия.

Вот он, принц на белом коне. Прискакал прямо за ней, сверкая золотом и драгоценными каменьями. Но он не вызвал в ее душе ровным счетом ничего, никаких чувств, кроме жалости и досады.

Маленькая прагматичная негодяйка, сидевшая внутри нее, немедленно завопила: «Какая же ты дура! Что ты наделала?! В кои-то веки на горизонте появился богатенький Буратино, а она, видите ли, слишком гордая, чтобы сыграть роль Мальвины! Идиотка! Давай, езжай домой, заберись с ногами в кресло и сиди там с книгой, пока не заплесневеешь от старости!».

«И буду сидеть! – упрямо оборвала свою прагматичную половину Галя, отворачиваясь от окна. – А за апельсины меня никто не купит».

9. Живые

«Привет из Чечни! Здараствуй Степа!

Вот палучил от тебя письмо с фоткой и в этот же день наш замполит привез наши фотки и я решил одну тибе отправить, правда она плохо палучилась. Мы все на ней как свиньи грязные. Только из рейда. Самое веселое что я потерял твой конверт, а там у тибя написан новый адрес. Но я все равно написал. Подумал что в Москве не дундуки сидят разберутся.

Дела у меня идут нормально, служба идет постарому. Вот завтра едем в одно местечко на зачистку. Они там падлы двоих наших ребят положили. Короче дадим им просраться.

Ты помнишь того мудилу артилириста? Лехой звали. Вчера получил от него письмо, что ранен в руку и лежит в полевом госпитале Моздока. Читали всей ротой и усирались от смеха. Одни маты перематы всякая фигня про то как он дрочит одной рукой на медсестер. Полный атас.

Напиши как паправляешься. Все наши пацаны тибе шлют привет. Спрашивают сделали тибе протезы или нет. Держись старик. Все будет нормально. За тебя и за других пацанов этим гадам жизни тут не будет.

Если сможешь пиши.

Твой друган Олег (Петюня).

Что с девчонкай своей растались не бери да головы».

«Здорово, Петюня!

Я очень рад, что у вас все хорошо. Я тоже потихоньку поправляюсь. Как я уже писал, меня перевели из Бурденко в Химки (адрес на конверте). Тут много ребят из Чечни и других мест. Много играем, говорим. Особенно по вечерам.

Знаешь, вечерами тут какое-то особое настроение. Или, может быть, мне просто кажется. Трудно объяснить, что это за настроение. И не тоска вроде, а какое-то странное ощущение потери. Но эта потеря не пугает. Меня сейчас вообще почему-то ничего не пугает. Сегодня за ужином я вдруг подумал, как намного я теперь отличаюсь от того Степана, которого привезли в учебку, лысого, дрожащего, готового ко всему и ни от чего не защищенного. Помнишь, с каким ужасом мы смотрели на те покореженные алюминиевые тарелки, куда нам вывалили «пайку» – холодную картошку и вареную рыбу. Кругом любопытные глаза столовского наряда. Нам всем тогда было страшно и неуютно. И мы тогда не знали, что нас ждет.

Кажется, это было сто лет назад.

А теперь я другой. Нет, я тот же, но все равно другой. Мне не страшно. Наверное, я уже отбоялся свое. Отбоялся до самой смерти. Я намерен жить, Петюня. Долго жить. Я так хочу. Я так решил. Потому что я тут увидел кое-что. Вернее, одного пацана, который выпил какую-то гадость из-за того, что потерял ТАМ обе ноги. То, что мы пережили, не стоит того, чтобы уходить ТАК. Да и я ведь не дурак, ты знаешь.

А в Бурденко я познакомился с одной девушкой. Она классная. Веселая и заводная. Жалко, что у нее есть парень. В день моего отъезда из Бурденко он там учудил – привез несколько ящиков с бананами, апельсинами и другой такой фигней на все отделение. Какой-то крутой с «бабками» немеряными. А сейчас я занимаюсь на тренажерах. Тут отличные тренажеры. Осваиваю свои протезы. Никогда бы не подумал, что одна только «нога» семь потов сгонит.

Ну все, буду заканчивать.

Передавай привет Кирюхе из третьей роты, Женьке, Валерке Лысому, Мишке Лопуху. Кого увидишь.

Берегите себя, ребята. Крепко берегите. Мы еще нужны.

До свидания.

Пиши почаще, не ленись. А то от тебя письмо три года ждешь.

Твой друг Степан Рогожин».

«Привет из Чечни!

Здраствуй мой дружище Степа!

Ты ведь знаешь какой я лентяй. Но всетаки я решил написать тибе письмо как только выдалась минутка.

У миня все нормально. Служба идет своим чередом. Но скоро дембель который неизбежен.

Мы сейчас охраняем связистов. Машин ихних с антенами тут море и всегда можно «чайком» разжится. Чаек у них такой, что до самых костей пробирает. Градусов навернае 90. Они им вроде как апаратуру должны протирать. Завалились мы как-то в одну из их «бабочек» это машина такая штабная, раскладывается. Так вот завалили туда и заквасили почерному. Ребят помянули. Ничего посидели. Кирюху даже рвало. Ты же знаешь что он без привычки. А остальное все как везде в нашей армии. Начальство на жопе волосы рвет, мечется туда сюда. Короче я даже не знаю о чем еще писать. Насчет каких нибудь высоких мыслях я писать не могу да они здесь и в голову не лезут.

А по поводу того мужика с апельсинами так мы можем прикатить к нему и разобраться что к чему. Только скажи. Все после дембеля приедем и надаем ему по шарам, пофиг его бабки. Ты главное не теряйся. Главное чтобы хрен был. А он у тебя остался я сам видел (ха-ха-ха!).

Вот и все на этом мой запас мыслей кончился. Я сейчас только и думаю как бы завтра еще день продержаться.

Привет тибе от всех наших.

Как там вообще Москва? Ты пиши. Письма получать клево. Пока Степа. Твой друган Петюня».

«Привет, Петюня!

Спасибо за письмо. Я рад, что вы все там держитесь молодцом. Так и надо. Но главное, чтобы вы все живы остались. Это важно. Я только сейчас понял, насколько это важно. И не столько для меня, сколько для родных и близких.

Однажды я проснулся и подумал: «Как хорошо, что я жив. Как хорошо, что живы другие. Мы все ЖИВЫЕ!» Я радуюсь тому, что могу говорить, могу есть, могу двигаться, могу думать о будущем.

И все вспоминаю тот день, когда мы напоролись на засаду. Ты меня спас, Петюня. Нашел и спас. Сколько бы я там лежал, если бы не ты. Моя мать тебя видеть хочет. Говорит, что ты ее второй сын. Приезжай к нам. Обязательно приезжай.

Москву я почти не видел, но вокруг грязь и слякоть. Идет то снег, то дождь. А у вас там, наверное, уже тепло. «Зеленка» проклятая поперла вовсю.

Хотел тебе сказать, чтобы ты пока не писал мне по этому адресу. Меня опять переводят в Бурденко. Врачи говорят, поднялась температура. Че-то крутят, сам не знаю. Может, ничего серьезного.

Передавай всем нашим привет.

До свидания.

Твой друг Степан».

10. Сны

Он врал. Знал, что с ним происходит что-то не то. Что-то такое, против чего он был бессилен бороться. С хандрой, с протестующими после нагрузки на тренажерах мышцами, с кучей ерундовых мыслей можно было совладать. Но как совладать с горячечной лихорадкой, поселившейся в каждой клеточке тела?

Степану было плохо. Врачи подозревали гепатит. С каждым часом ему делалось все хуже и хуже. Но обратно в Бурденко он ехал даже с каким-то облегчением. Несмотря на то, что предстояли капельницы, уколы, таблетки, процедуры. Странно, но это резкое ухудшение не слишком беспокоило его. Степан верил, что все будет в порядке. И мать с сестрой убеждал в этом. Убеждал, как только мог, потому что видел их страх, скорбь и боль. На все его уговоры мать только отвечала: «Ты ж дитя мое родное, как мне не волноваться? Вы у меня одни. Кровиночки родные. Где у вас болит, там и у матери. Где у вас слеза, там и у меня».

А потом Степан остался один на один с коварным врагом, поселившимся в организме. Врачи лишь помогали в борьбе с ним, но бой вел Степан. Ему снились в это время странные сны. Он видел фантастический город, скованный морозами и засыпанный снегом. Все дома были заперты, и никто не открывал на стук. Если он обращался к одинокому прохожему, тот убегал, втянув голову в плечи. Промерзшие улицы освещало низкое солнце, но от его холодного света делалось еще тоскливее. Степан брел по этим улицам, пока не вышел на городскую площадь. Она была безлюдна. Посреди площади он заметил большую статую крылатого ангела. Почти такую же, какая стояла в парке его родного города, и к которой любили приходить влюбленные, уверенные в том, что прикосновение к ангелу подарит им вечную любовь. Но этот ангел был больше. Гораздо больше. Иней сделал складки бронзовых одежд ангела почти белыми. Он весь сверкал в лучах холодного солнца. Скорбь читалась на его бронзовом лице. Казалось, что ангел хочет согреть руки, сложенные в молитвенном жесте, своим дыханием. Но даже дыхание было ледяным. Ничто не могло согреть ангела и воздух вокруг него…

Степан просыпался, но воспоминание о холоде оставалось. О холоде, продиравшем до самых костей, и о чувстве одиночества в том заснеженном городе из сна. И как приятно было осознавать, что в реальности ничего этого не было. Все вокруг очень его поддерживали. Именно поддерживали, а не жалели, так как он делал все, чтобы не вызвать жалость у окружающих. И главное, не позволять самому жалеть себя. В жалости к самому себе скрывалась слабость. Внутренняя слабость, подтачивавшая душу, была страшнее любой болезни.

* * *

Галя и сама не заметила, как стала больше проводить времени со Степаном. Прибегала на работу и обязательно спрашивала у дежуривших ночью медсестер, мол, как там наш шутник поживает? Хоть в процедурной дел по горло было, а все же находила минутку, чтобы зайти к нему в палату.

Сам Степан тоже был рад ее видеть. И тогда они выходили вместе из палаты и говорили. Говорили о разных разностях, что в голову придет.

А однажды Галя в окно увидела, как Степан, рассекавший на своей коляске больничные аллеи, перевернулся на повороте. Всколыхнулось тревожно сердце, помчалась Галя из отделения прямиком в парк. Но пока добежала, Степан сам поставил кресло и, хоть заработал множество ссадин, забрался в него. И она, запыхавшаяся и растрепанная, начала его не очень строго отчитывать за неосторожность. Степан только улыбался и обещал исправиться.

Иногда Галя ловила на себе любопытные взгляды подруги. Оксанка все же, вопреки обыкновению, ничего не говорила. Как бы ни старалась Галя этого не замечать, но в отношениях с Оксаной наступила какая-то прохладца. Вероятно, это явилось не результатом обиды, а обещания подруги «не лезть» в Галину душу. Гале от этого легче не стало.

Но вот когда они остались в сестринской одни, Оксанка сказала:

– Юрик меня уже заколебал. Просит поговорить с тобой.

– По поводу? – притворилась непонимающей Галя.

– А ты сама не догадываешься? Мужик по ней сохнет, а она удивленно глазками хлопает.

– Кто сохнет? Юрик? – засмеялась Галя. – Такие не сохнут, Ксаночка. Это по ним сохнут. А если по ним не сохнут, то их больненько кусает самолюбие. И тогда они не могут успокоиться.

– Ну, поговори хоть с ним!

– Мы уже говорили. И расставили все точки над «i», – добавила Галя иронично.

– Ну и вредная же ты!

– Да, да, да, я вот такая, – поморщилась Галя, и подруги рассмеялись. – Я решила быть вредной. Всегда мечтала, как та девчонка в том старом фильме, отомстить всем мужикам. Чтоб они передо мной сами штабелями укладывались.

– Ох господи, мстительница выискалась. Замуж тебе надо, вот что.

– Опять?! – нахмурилась Галя.

– Не опять, а снова, – кивнула Оксана.

В этот момент в сестринскую вошли Маргарита Ивановна и ее вечная собеседница из глазного отделения, толстущая Ирина Викторовна. Судя по всему, они настроились пить кофе и обсудить кое-какие насущные проблемы. В кабинете старшей медсестры делали ремонт, поэтому она стала частой гостьей в общей сестринской.

Галя и Оксана вышли в коридор.

– Так ты с ним поговоришь? – настойчиво спросила Оксана.

– Нет. Ты бы его послушала! Он столько раз повторил Я, что я со счета сбилась. Если бы это было прилично, он на себя каждую минуту в зеркало бы смотрел и любовался, какой он красивый, милый и хороший.

– Господи, да все ж мужики такие! Ты что, не замечала? Это надо воспринимать с долей ироничного понимания.

– А я вообще никак не хочу этого воспринимать.

– Ну, тогда сделай так, чтобы он меня не доставал! – воскликнула Оксана. – А то пристал как банный лист.

– Сама виновата, – злорадно усмехнулась Галя. – Нечего было обо мне трепаться.

– Я ж хотела как лучше.

– Ты же знаешь, что бывает, когда хотят как лучше.

– Убедилась в очередной раз, – буркнула Оксана.

– Вот и умница. Пошла я работать.

– Так что мне ему сказать?

– Что я заразилась чумой и умерла в муках, – весело ответила Галя, скрываясь в процедурной.

А вечером дома ее ждал сюрприз. И не самый приятный.

Только войдя в прихожую, Галя увидела знакомые «не сезонные» туфли.

Открыв дверь ярко освещенного зала, она обнаружила чаевничающих бабушку и Николая.

– А вот и наша Галочка! – воскликнула бабушка тем приторно-сладким голосом, который у нее обнаруживался с приходом гостей. – Николай был так любезен, что заскочил к нам на огонек. Угощает нас конфетами с ромом, – шепнула бабушка, захихикала и погрозила гостю пальцем. – Я уже совсем пьяная от ваших конфет, Николай.

– Так, – произнесла с угрозой в голосе Галя. – Очень мило. Николай, кажется, вы в прошлый раз говорили, что у вас постоянные проблемы со временем. Надо думать, вы и сейчас куда-то очень спешите. Если так, то не смеем больше вас задерживать.

– Галочка, что ты! Николай, можно сказать, только что пришел. И он сказал, что никуда не спешит, – запротестовала Зоя Даниловна. – Правда, Николай?

– Нет, бабуля, он очень спешит, – Галя демонстративно распахнула двойную дверь зала пошире.

– Деточка, что с тобой? Нельзя же так… с гостем.

– Можно, бабуля, можно. С этим гостем можно. Всего наилучшего, Николай.

– Да, Зоя Даниловна, мне надо идти, – смущенно улыбаясь, поднялся гость. – Приятно было с вами поболтать. Вы прекрасная женщина.

С этими словами он поцеловал ей руку.

– Как жаль, что вы так мало посидели. У Галочки, вероятно, был тяжелый день, так что вы ее извините…

– Ну что вы, Зоя Даниловна, не надо извиняться. Я все отлично понимаю!

– Заходите к нам в другой раз…

– Другого раза не будет! – объявила Галя. – Да, погодите, вы кое-что забыли.

Она вошла в зал и вернулась с распечатанной коробкой конфет.

– Вот, заберите. Бабушка свою порцию съела, а я предпочитаю воздерживаться от сладкого.

– Галочка! – возмущенно воскликнула Зоя Даниловна. – Что с тобой такое? Это невежливо! Это ужасно невежливо!

– Я знаю, бабушка. Но этот человек заслуживает именно таких теплых проводов. Поверь мне.

– Ах, Николай, еще раз извините ее.

– Ничего, ничего. Все в порядке. Просто у нас с Галиной, видимо, оказались разные взгляды на жизнь…

– Это не просто видимо, это очевидно, – раздраженно ответила Галя. – Давайте, топайте к своей машине, пока я не спустилась сама и чего-нибудь с ней не сделала на этот раз. У вас же «ауди» белого цвета, если не ошибаюсь?

– Прекрати немедленно! – шикнула на нее Зоя Даниловна.

– Что ж, спасибо за прекрасный вечер, Зоя Даниловна. До свидания.

– Нет уж, прощайте, Николай. – Галя вышла вслед за ним на лестничную площадку. – И передавайте привет своей замечательной мамочке, вырастившей такого замечательного сыночка!

– А вы передавайте своей, хотя она вас и не растила, – донеслось до нее между пролетами.

– Что? – тихо произнесла Галя. – Что вы сказали? Стойте!

Она ринулась вслед за ним, догнала и повернула к себе.

– Что вы сказали… о моей… маме?

Он взглянул на нее и ехидно улыбнулся. Она так его ненавидела в этот момент, что готова была вцепиться ему в лицо.

– А что такое?

– Вы ведь что-то сказали? – настаивала Галя.

– Разве?

– Хватит вам играть в кошки-мышки! Вы забросили крючок, и будем считать, что я его заглотила. Вы ведь не просто так сегодня приперлись?

– Ух, какие выражения. Ваша бабушка, наверняка, с вами их не разучивала.

– Вы знаете что-то о моей матери? Что вы о ней знаете? Что?

– Спросите у своей бабушки.

– Она не хочет говорить.

– Ну, это уже ваши семейные проблемы, – он погладил ее щеку холодной рукой. – Это вообще не мое дело. Я посторонний человек. Но если бы все было немножко иначе, я бы поделился с вами, Галина, кое-чем, чего не знает даже ваша бабушка, которая, судя по всему, хочет забыть, что когда-то существовала ваша мать.

– Что вы можете знать? – отстранилась она с отвращением.

– О, разве вы забыли? Мое служебное положение таково, что я могу кое-что узнавать о людях. Вот я и воспользовался этим положением, чтобы сделать вам приятное. Я так старался, пришлось перерыть столько бумаг и сделать столько телефонных звонков. И что же я увидел? Враждебность! Я обижен, Галя. Я расстроен и обижен.

Галя была так растеряна, что не заметила, как Николай снова подошел ближе и прижал ее к стене.

– Я понимаю вашу бабушку, – мерзко улыбаясь, продолжал Николай. – В каждой семье есть свой скелет в шкафу. И иногда этот скелет, а также история, с ним связанная, так неприглядны, что хочется этот шкаф закрыть, а ключ потерять. Как и поступила ваша благоразумная бабушка. Она действительно мужественная женщина, если решилась воспитывать вас. Кстати, Галя, вам не приходило в голову, почему Зоя Даниловна стала бабушкой в столь молодом (относительно молодом, скажем так) возрасте?

– Уберите руки, – процедила Галя. – Почему вы считаете, что информация о моей матери может меня заинтересовать? Я никогда ее не видела.

– Потому что я знаю, что вы пытались ее искать, но у вас ничего не получилось. Да и Зоя Даниловна не очень-то горела желанием помочь вам в этих поисках. Помните про выброшенный ключ?

– И вы считаете, что я обращусь к вам за помощью?

– А разве нет?

– Всего хорошего, Николай.

Галя вырвалась из его нескромных рук и пошла вверх по лестнице.

– Я знаю, где она. Знаю, что с ней. Я знаю о ней все. Слышите?

Галя остановилась и обернулась. Слезы сами собой навернулись на глаза.

– Зачем вам все это, Николай? Что вы от меня хотите?

Он помедлил, потом поднялся к ней.

В душе Гали пылало негодование, видя его торжествующее мужское эго, заключавшееся в этих чуть искривленных издевательской усмешкой полных губах, в иссиня выбритых щеках, в безжалостных серых глазах, в его проклятой лысине, чуть прикрытой черными волосками, во всем его облике.

– Вы, Галя, из тех женщин, которые умеют вдохновлять мужчин, – начал он тихо, почти интимно. – Возможно, вы ничего специально для этого не делаете. Тут, вероятно, замешаны какие-то неуловимые природные признаки. То ли черты лица, на которых не лежит печать вырождения, то ли какие-то бессознательные жесты, полные простоты и грации, то ли запах, то ли манера произносить слова, то ли умение видеть то, что другие не замечают, – не знаю. Но знаю то, что такие женщины не выставляют себя напоказ, они трепетно ждут своего мужчину и остаются глубоко ему преданными. С такой женщиной даже самые тяжелые времена переносятся легче. Все женщины, кроме них, – мусор. Сучки, стервы, стяжательницы, думающие только о своем благополучии, только о своих все возрастающих потребностях, которые разоряют нас, мужчин. Они ничего не стоят, хотя им удалось убедить мужчин в обратном. Они, как фальшивые бриллианты – сверкают всеми цветами радуги, но стоит только заглянуть в их суть, окажется, что это ломкое, острое стекло, о которое, того и смотри, поранишься. А вы, Галя, не такая. Я это понял сразу. В вас есть твердость. В вас есть сила. Но не ломающая сила, не старающаяся покорить всех, кто находится вокруг. Ваша сила созидающая. Она ровная, плавная, как течение реки. Мне это нравится. Меня это привлекает. Вот почему я снова здесь. И я не отступлю, потому что найти такую женщину, как вы, Галя, большая редкость и удача. Как золотой самородок. А какой дурак пройдет мимо самородка?

– Не знаю, что мне более всего отвратительно – ваша лесть или ваша самоуверенность. Скорее всего, и то и другое. Вы же меня не знаете. Как вы можете обо мне судить?

– Хотите верьте, хотите нет, но я классифицирую женщин, как вид, еще со студенческих времен. Я изучаю вас, как бабочек. Распределяю характеры, различаю внешности, препарирую души. Вот пролетела невзрачная капустница. Ее дело наплодить кучу прожорливых личинок. А вот чудесное экзотическое создание, жизнь которого промчится за считанные дни в порхании с цветка на цветок…

– Вы сумасшедший!

– Отнюдь. Я мужчина, который к своим 39 годам понял, что он хочет от женщины. Вы, Галя, из весьма редкого вида. Даже не спрашивайте, почему я это знаю. Просто знаю, и все. Мне очень жаль, что я обращался так с вами в первый раз. Но это была моя маленькая проверка. Если хотите, тест. И вы его достойно выдержали.