Текст книги "Ангелы не плачут"

Автор книги: Анна Климова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

7. Золотые мальчики

– Я не пойду! – решительно сказала Галя.

– Пойдешь! – настаивала Оксанка.

– Да вы что, взбесились все, что ли?!

– Что на тебя нашло в самом деле? – недоумевала подруга.

Они шли через госпитальный парк в хирургический корпус, набросив на плечи теплые солдатские халаты, так как апрель был холодным.

– Ничего на меня не нашло. Просто мне хватило последних бабушкиных «смотрин» месяц назад. По горло и выше.

– Господи, ну поцеловал он тебя разок, от тебя что – убудет? Как дикая кошка, ей-богу! – негодовала Оксана. – После этого что, надо всех мужиков возненавидеть?

– Причем тут это? Мне просто противно, когда все так…

– Как? Ну, как?

– Как в клубе по разведению собак. Откровенное сводничество. И все ждут, получится или не получится.

– А как ты хочешь?

– Не знаю! Но не так.

– Ага, – кивнула Оксана. – «Любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь».

– Что в этом плохого? – пробормотала Галя.

– Только то, что нечаянную любовь ждут одни дуры. С таким же успехом можно ожидать падения кирпича на голову. И то надо приложить усилия, чтобы пойти на стройку.

– Ксана, что ты от меня хочешь? – с усталой обреченностью спросила Галя.

– Чтобы ты дружила со своей головой.

– Я дружу.

– Нет, ты дружишь с собственными комплексами и дурным характером. Скажи мне на милость, кто тебе мешает просто жить?

– Я и живу…

– Да, ты живешь. Как устрица в своей раковине. Чуть что – хлоп створки! – и нет тебя.

– Как вы мне все надоели…

– Вот! Вот твой единственный ответ. Все тебе надоели. А ты сама себе не надоела? Последний раз спрашиваю – поедешь? Хоть раз в жизни развейся! Пофлиртуй! Поучись мужиками крутить. Они сами это любят.

– Не хочу я никем крутить!

– Не хочешь крутить, просто оттянись. Потанцуй, попей шампанского. Посмотри на других и себя покажи. Это же тебя ни к чему не обяжет. Если уж на то пошло, я тебя и с Юрой этим знакомить не буду. Там столько народу набьется, что он нас и не заметит.

– Ксана, я не знаю… – жалобно простонала Галя.

– Зато я знаю. Поедем, и все. Ты же не бросишь подругу на произвол судьбы?

– Но что мне ему подарить?

– Господи, купи ему какую-нибудь глиняную штучку в галерее, – легкомысленно махнула рукой Оксана. – Он такие обожает. Вазочку там или свистульку. Богатые, знаешь ли, имеют обыкновение писать от счастья, когда им дарят простые и незамысловатые вещи. Они склонны сами искать в них глубокий художественный смысл.

В это время они услышали сзади шорох шин. Обернувшись, увидели Степана на коляске. Он ловко крутил колесо одной рукой.

– Здрасьте, Галина Антоновна! Здрасьте, Оксана Романовна!

– Здравствуй, Рогожин. А ты чего один? – нахмурилась Оксана. – Кто тебя вывозил сегодня? Дроздов? Где он?

– Он в курилке, Оксана Романовна. Ничего, я сам его попросил дать мне самому поездить.

– Точно?

– Так точно!

– Ладно, смотри у меня. Галочка, я побегу в дерматологию. Потом встретимся и поговорим.

Галя повернулась к Степану.

– Ну что, давай подкачу тебя немного.

– Я сам.

– Отдохни. Я же вижу, что устал. И как ты только нас догнал?

– Потихоньку, – улыбнулся Степан.

– Как же, потихоньку. Лоб, вон, весь мокрый. Простудишься, опять под капельницы положат.

Она достала марлевую салфетку и стерла пот с его лба. Он не стал возражать, а как-то странно посмотрел на нее.

– Вот так. Уже лучше. Ну, поехали?

– Как скажете, – пожал плечом Степан.

Галя встала позади коляски и осторожно покатила ее по дорожке. Потом спросила:

– Как твоя мама, Степан?

– Уже лучше. Вчера приезжала с дядей Витей. Всех врачей заугощала своими пирожками. Те не знали, куда от нее спрятаться.

– Могу себе представить, – засмеялась Галя. – У нас тут чего только не бывает. Иногда сало и колбасы целыми сумками везут. А помню однажды родственники больного привезли два мешка подсолнечных семечек. Ну, семечки – не сало. Не устояли. Разобрали, кто сколько хотел. А это ж такая зараза! Начнешь семечки эти грызть и остановиться не можешь. Представляешь, весь госпиталь месяц плевался этими семечками, пока начальник госпиталя не издал приказ: как увидит кого с семечками – выговор!

– А у нас однажды было дело! У нашего соседа повадился кто-то из его «жигуленка» бензин по ночам сливать. Сколько б в баке ни было, все до капли сливали. «Ну, все, – говорит, – достали!» Уехал куда-то, а вечером приезжает и ставит «жигуленка», как обычно, у дома. Под утро просыпаемся от диких криков. Короче, живет у нас такой Пашка-Трубач, алкаш, каких поискать. Его и Трубачом прозвали, потому что он пил «чернила» буквально не отходя от кассы в позе пионера-трубача. И вот он перед этим «жигуленком» ползает на карачках, и его вовсю тошнит, чуть ли не выворачивает наизнанку. Оказывается, это он бензин сливал, а потом продавал.

– А что с ним случилось-то? – смеясь, спросила Галя.

– Короче, сосед наш съездил к родителям в деревню и привез оттуда этого… ну, дерьма жидкого из нужника. Потом приспособил в баке длинную такую перчатку, что ветеринары в колхозе используют, и налил туда этой гадости. Пашка ночью сунул в бак шланг и начал отсасывать…

Галя уже не могла спокойно везти коляску. Она остановилась и хохотала так, как никогда еще до этого. Степану даже пришлось поддержать ее.

– Ну, Степа, уморил, – отсмеявшись, сказала Галя. – Отвезу-ка я тебя в отделение, пока ты меня совсем не доконал.

Шины мягко шуршали по дорожке.

Галя поправила завернувшийся на его шее воротник теплого солдатского халата.

– Меня завтра в Химки перевозят, – сказал Степан так тихо, что она еле услышала.

– Жаль уезжать?

– Жаль, – просто признался он. – Ребята тут хорошие. Хотя многие злятся.

– На кого?

– В основном, на самих себя. Некоторые думают: «Если бы я был поосторожнее, со мной бы такого не случилось».

– А ты на себя не злишься?

– Зачем? – пожал он плечами.

Да, зачем ему злиться на себя? К тому же Степан не такой человек, чтобы кого-то в чем-то винить. Она это знала, чувствовала, видела. Добрый он, этот Степан. Добрый и веселый.

Неожиданно она что-то услышала и остановила коляску.

– Ты ничего не слышишь?

Они молча прислушались.

– Да, кажется, вон за теми кустами, – согласился Степан.

Галя покатила коляску быстрее к тому месту, где росли густые кусты, за которыми слышались странные звуки и угадывалось движение.

Она оставила коляску на дорожке и, обойдя голые ветки, с ужасом увидела, как больной из ее отделения дубасит смуглого парня. В смуглом парне она узнала чеченского гантамировца, лечившегося в ожоговом.

– Пушкарев! Прекратите! Немедленно прекратите! Сейчас же! Вы что, с ума сошли?!

Она бросилась к Пушкареву. Хоть у бывшего спецназовца ГРУ отняли руку, но он был силен даже с одной рукой. Вот на этой руке и повисла Галя.

– Суки! Суки! Все вы падаль! Падаль! – орал он чеченцу.

– Ти, ишак! Што я тэбэ сдэлал, а? – отплевывая кровавую слюну, порывался встать перебинтованный чеченец.

– Вас всех мочить надо! Всех до одного!

– Пушкарев! Прекратите!

Оттолкнув Галю, Виктор снова бросился к чеченцу. Но не смог сделать и шага, так как что-то врезалось ему в ноги и опрокинуло на землю. Это был Степан. Не долго думая, Степан вытолкнул свое тело из коляски и прижал собой безрукого спецназовца.

– Витек, не надо. Не трогай его. Так нельзя. Нельзя!

– Пусти, бля! Я его собственными руками…

Галя в это время помогла встать чеченцу.

– Задавлю, падаль! – орал под Степаном спецназовец. – Я вас всех передавлю…

– Ты что?! – заорал ему в лицо Степан. – Что ты делаешь? Когда ты такой, чем ты лучше бандитов в горах? Чем ты их лучше? Давай будем всех мочить! Детей, стариков, больных, раненых! Всех, кто на русского не похож! Так, да? Тогда кто ты такой? Кто?!

Спецназовец Виктор затих и заплакал. Он плакал, уткнувшись в сырую землю, укрытую прошлогодней листвой. Запах земли забивал ему легкие, душил его, отзывался безумной тоской в сердце.

– Я чиго ему сдэлал, а? Набросылса, бит стал, – обиженно причитал чеченец.

– Вы ходить можете? – спросила у него Галя.

– Могу, могу я ходыт! Вот двыну раз этому ишаку и пойду, – с угрозой сделал он шаг, но Галя удержала его.

Она оглянулась, но, как на зло, в парке никого не было.

– Уведите его, Галя, – сказал Степан.

– А как же ты?

– Мы справимся. Справимся… – грустно улыбнулся он и обнял единственной рукой рыдающего спецназовца.

Через несколько минут, после того как Галя добралась до ближайшего корпуса, обоих, и Виктора, и Степана, доставили в хирургическое отделение.

Галя сама обрабатывала ссадину на руке Степана.

– Господи, что с ним такое? – изумлялась она. – Вроде тихий был. Вежливый. Я как увидела его в таком состоянии, прямо испугалась.

– Я бы не сказал, что вы испугались, – усмехнулся Степан.

– Что ты, испугалась! Еще как. Только я еще больше испугалась за того парня, которого он бил. Если бы не мы… Ой, что, больно, да? Я аккуратненько… Если бы не мы, просто не знаю, что бы Виктор с ним сделал. Ну, вот и все. Через пару дней заживет…

И вновь она поймала этот взгляд. Взгляд ей совершенно до этого незнакомый.

– Ты молодчина, Степа. В самом деле молодчина.

– А что будет с Виктором? Он ведь не виноват. Просто в его голове все помутилось. Он не знает, что делать дальше… И вообще ему сейчас тяжело.

«А тебе?» – хотелось ей спросить. И все только для того, чтобы увидеть его глаза, в которых светилась доброта и спокойствие. Но не то спокойствие, которое каждый из нас достигает самовнушением, тщательно выстраивая логические цепочки в сознании, цель которых заключалась бы в неестественной формуле – я должен быть спокоен. Спокойствие этого парня было на уровне бессознательного, как дыхание или сердечный ритм. Вот это в нем и привлекало Галю. Он напоминал ей маленький светлый дом, вокруг которого бушует ледяная метель. Но стоило посмотреть на этот дом, и становилось понятно, что там, внутри, тепло и уютно.

В это время в процедурную заглянула Маргарита Ивановна.

– Вы закончили, Галя?

– Да, закончила.

– Тогда проводите больного Лемешева к стоматологу. У него за ночь щеку разнесло. А с вами, Рогожин, хочет поговорить начальник отделения.

– Хорошо, – кивнул Степан и посмотрел на Галю. – Ну что, я поехал?

– Погоди, позову кого-нибудь, чтобы тебя отвез.

– Нет-нет, я сам. Сам.

Придерживая дверь, Галя смотрела, как своей сильной рукой он ловко крутил колесо коляски, удаляясь по коридору все дальше и дальше. При этом она испытывала странное, ей самой непонятное сожаление.

Сколько таких мальчиков она видела за последние две войны. Сколько горя, сколько отчаяния, сколько изломанных судеб ей пришлось наблюдать. И каждая такая судьба, каждая такая жизнь – на вес золота. Золотые мальчики… Да, именно золотые, ибо жизнь досталась им дорогой ценой.

И, как показалось Гале, Степан ценил эту жизнь больше остальных.

8. Острота чувств

Что бы там Оксанка ни говорила, как бы ни расписывала прелести «активного» отдыха, Гале ехать на эту вечеринку категорически не хотелось. Что-то подсказывало ей, что подруга все же найдет возможность столкнуть ее с именинником, устраивавшим праздник в одном из ночных клубов.

Зоя Даниловна, обиженная на внучку за то, что она так легкомысленно отнеслась к последним «смотринам», даже ничего не спросила, когда Галя одевалась. За что сама Галя ей была благодарна, так как не выдержала бы расспросов. То, что бабуля дулась, нисколько ее не беспокоило. Бойкот бабули всегда напоминал куклу Барби. Хотя у куклы имелись все анатомические особенности, но ведь все равно она была не настоящей.

Вечером Оксанка заехала за ней на своем аккуратненьком белом ВАЗе, подаренном ей отцом. Отец Оксанки лелеял машину все эти годы в гараже, но потом купил «игрушку» подороже и решил сплавить дочери это чудо советского автомобилестроения, пожиравшее бензин в неприличных для российского капитализма количествах.

Пока Галя одевалась, бабуля успела пошептаться с Оксаной, после чего немного оттаяла.

– Вот и правильно, – сказала она. – Вот и хорошо. Нечего все время дома сидеть. Молодец, Оксаночка. Давно пора ее в свет вывести.

– Бабуля, только не начинай снова, а то я передумаю и никуда не поеду.

– Попробуй только. Тогда мы с Зоей Даниловной тебя свяжем и отнесем в машину, – пригрозила Оксана.

– Да, да, – заулыбалась бабушка. – Так мы и поступим.

Гале ничего не оставалось делать, как сесть в машину самой.

– А почему ты не поехала со своим Беленьким? – спросила она, когда Оксана вырулила на проспект.

– Беленький в людных местах предпочитает появляться с женой. Он до сих пор уверен, что о наших отношениях никто не догадывается.

– Ты видела его жену?

– Конечно. Серенькая, невзрачная, с очками в пол-лица. Работает в каком-то институте и всем довольна в этой жизни.

– Откуда ты знаешь?

– Беленький говорил. Он ее жалеет. Они живут, как два друга. Живут вместе только ради детей.

– Думаешь, он ее бросит?

– Я думаю, что в качестве жены господина Белоусова мне ловить нечего. Жалость, знаешь ли, бывает иногда сильнее любви. А жену он жалеет.

В голосе Оксаны слышалось горькое раздражение.

– Знаешь, как он меня назвал недавно? «Запасной аэродром в пустыне людского равнодушия». Ну, разве не стервец? Такое иногда ляпнет, что не знаешь, обижаться или целовать. Хотя во всем остальном он… – Оксана поморщилась, – так себе. У меня были и получше. Со временем, думаю, присмотрю себе настоящего спутника жизни. Чтоб под рубашкой мускулы играли, а не живот торчал.

– Ну и неугомонная же ты, Ксанка! – засмеялась Галя.

– А что, разве я не права? Каждой бабе хочется, чтобы мужик мог за себя и за семью постоять. А любовь – это уже дело второе. Кому нужны эти трусливые хлюпики, рахитичные философы и самовлюбленные нарциссы? Мужик должен быть сильным. Как и положено мужикам. Сильным и здоровым.

– Гора мускул тоже вполне может оказаться в душе и трусливым хлюпиком, и рахитичным философом, и самовлюбленным нарциссом, – заметила Галя.

– А это уж как в лотерее – повезет или не повезет, – пожала плечами подруга. – Поэтому я и говорю, что любовь – дело второе. Головой надо думать. У нас же, баб, на почве любви с головой бывают большие проблемы. Вот и выходят многие замуж за красивую обертку, не подозревая, что внутри-то и нет ничего или там прячется столько дерьма, что и за всю жизнь не отмыться.

С какой-то странной стыдливостью Галя подумала в этот момент о Степане. Такие, как Степан, вообще не вписывались в жизненные теории подруги. Таких людей просто не существовало для нее. И, несмотря на всю кажущуюся правильность ее рассуждений, этот маленький нюанс казался самой большой несправедливостью. Понимание этой несправедливости смущало Галю, внутренне заставляло отвергать все, с ней связанное.

– Ну, вот мы и на месте, – радостно сообщила Оксана, заруливая на стоянку перед клубом «Высота».

Оксанкин ВАЗ выглядел более чем скромно среди иссиня-черных джипов, надменных «фордов», шикарных «мерседесов» и «японок», похожих на застывшие в полете капли воды.

– Одно утешение, что среди них мою чудо-машину захочет украсть только последний дебил, – сказала со вздохом Оксана, поворачивая ключ в замке.

Где-то на крыше клуба прожектора разбрасывали в ночное небо остроконечные лучи. Яркая неоновая вывеска несколько раздражала глаза неестественными ультрафиолетовыми цветами.

Подруги прихватили свои подарки и направились к входу.

– Юра арендовал тут отдельный зал, – сказала Оксана.

– Как? Целый зал? – изумилась Галя.

– А что ты думаешь. Такие, как он, не скупятся, когда речь идет о развлечениях. К тому же, я слышала, владелец клуба Юркин друг. Он, кажется, бывший спортсмен, но я толком не знаю.

– Ума не приложу, как я себя дала уговорить, – пробормотала Галя, когда они подходили к охране у входной двери.

– Не дрейфь, подруга. Хотя бы посмотрим, как люди могут жить и развлекаться.

Они подошли к охраннику.

– Вы куда, дамы? Сегодня мест нет.

– Мы по приглашению, дружок.

Оксана протянула открытку.

– Виноват. Проходите, пожалуйста. Гардероб на первом этаже. Ваш зал по лестнице вверх. Там покажут.

Оксана спрятала открытку в сумочку и, подхватив Галю, продефилировала к двери.

– Сервис, моя милая, – большая и удобная штука, – шепнула она Гале с таинственным видом.

В большом зале было уже полно народа. В основном молодежь. Играла музыка, под потолком крутились разноцветные фонари. Кто-то танцевал, кто-то сидел за столиками.

Оксану и Галю усадили за столик, номер которого стоял в приглашении. На выбор подали закуски, вино, фрукты.

– Как тебе тут? – поинтересовалась Оксана, горящим взором оглядывая толпу.

– Непривычно, – сдержанно ответила Галя.

– А кто тебя заставляет привыкать? У нас зарплаты не те. Но один раз в год отдохнуть же можем? Как ты считаешь? Ох, и натанцуюсь я сегодня! С Беленьким никуда не выберешься. А если и выберешься, то танцевать его ни за что не заставить. Как я выгляжу?

– Сногсшибательно! – улыбнулась Галя.

– А то! Не зря же сегодня весь вечер в салоне провела.

– И как тебя Беленький одну отпустил?

– Я ему не жена. Имею полное право проводить время так, как мне хочется. Смотри, сколько тут приятных молодых людей. И все с сотовыми телефонами. Конечно, это еще не показатель тугого кошелька, но в Юркином окружении тугие кошельки скорее правило, чем исключение.

– Ксана, какие «кошельки»? – возмутилась Галя.

– Желательно из крокодиловой кожи. Обожаю мужчин с кошельками из крокодиловой кожи, набитыми кредитными карточками. Только не говори мне, что тебе нравятся нищие романтики. «С милым и рай в шалаше» – это придумали они, чтобы замаскировать патологическое отсутствие денежных знаков.

– Ты несешь полную ерунду, – пожала плечами Галя.

– Я тебя жизни учу.

– По-твоему, это жизнь? – кивнула Галя на зал.

– По-моему, это отдых от жизни. Тем более такой, как наша…

– Дамы, скучаете? – услышали они рядом мужской голос.

– Ой, Юрик! – воскликнула Оксана и расцеловалась с мужчиной. – Привет, зайчик! С днем рождения тебя, хороший мой! Познакомься, это моя подруга Галя. Я тебе о ней говорила.

Галя в этот момент ущипнула подругу.

– Очень рад познакомиться, Галя, – он церемонно поцеловал ей руку.

Мужчине было около тридцати. По мнению Гали – типичный донжуан. Манерный соблазнитель. Одного взгляда ей было достаточно, чтобы понять его. Юра представлял собой образец новой породы молодых людей, никогда не знавших проблем с деньгами. К ним не прилипало ни пятнышка грязи. Они, как люди с рекламных разворотов – почти нереальные в своей безукоризненности.

– Поздравляю вас, – сказала она, постаравшись хотя бы ради приличия не быть равнодушной. – Это вам.

И подала ему маленькую коробочку в яркой обертке.

– Чудно. Если не возражаете, я потом посмотрю.

Галя не возражала. Она бы не вынесла, если бы он начал восхищаться ее подарком – расписным глиняным горшочком, напоминавшим первые опыты хомо сапиенс в гончарном мастерстве.

Музыка оборвалась, и на небольшой эстраде появился человек в смокинге и с микрофоном в руке.

– Друзья, друзья! Внимание! Надеюсь, никто не забыл, зачем мы здесь собрались? Этот удивительно теплый вечер организован в честь дня рождения одного нашего очень хорошего друга. Что я о нем могу сказать? Он шалопай. Он баловень судьбы. Он сын своих родителей, давших ему в этой жизни все, о чем только может мечтать молодой человек. И еще он образ. Образ человека, который скоро будет управлять этой страной. Образ человека дела, человека капитала! Юра! Юра! Юра!

Этот клич, хлопая в ладоши, подхватила толпа.

Откуда-то сверху ударил луч света, пошарил по залу и остановился на их столике, почти ослепив всю троицу.

– За тебя, Юрик! Долгих лет тебе жизни… Активной мужской жизни (зал засмеялся). И самое главное, найди свою половинку, свой надежный тыл. Счастья тебе!

Из дальней двери появился на тележке огромный торт.

– С днем рожденья те-е-бя, с днем рожденья те-е-бя, с днем рожденья тебя Юра, с днем рожденья те-е-бя!!! – заорал весь зал на американский манер, после чего взорвался свистом, криками и хлопаньем.

Галя растерялась. В один миг вокруг них образовался водоворот из разгоряченных людских тел. Этот водоворот оглушил ее, ослепил, подхватил и увлек за собой в центр зала, где светился от зажженных свечей торт. Под свист и одобрительные крики Юра задул свечи, а потом неожиданно мягко подтолкнул Галю вперед и вручил ей лопатку для разрезания.

– Я вам помогу, – шепнул он ей на ухо.

Теперь она чувствовала, что все взоры обращены к ней, словно все они задавали один вопрос: «Интересно, что это за девица, удостоенная такой чести? Откуда она явилась? И что такой человек, как Юра, в ней нашел?».

Это настороженное внимание разозлило Галю. Назло всем этим разряженным людям она вмиг обрела смелость и кураж, особенно ласково улыбнулась виновнику торжества и сделала первый надрез.

Зал снова взорвался криками и аплодисментами.

Когда волнение улеглось и заиграла спокойная мелодия, ее новый знакомый вновь оказался рядом.

– Разрешите?

Они вышли на танцплощадку перед эстрадой.

В нем не было неловкости. Он не сомневался ни в чем. Он походил на ладно построенный механизм, движения которого были выверенными, отточенными, доведенными почти до совершенства. От него тонко пахло мужским лосьоном и флером того самого благополучия, которое нельзя сымитировать посредством одежды, речи… короче, внешнего антуража.

– Я вас, вероятно, смутил? – спросил он. – Если так, то сразу прошу прощения. Просто вы мне показались такой естественной и такой… грустной.

– Я действительно чувствую себя не в своей тарелке, – призналась она.

– Почему?

– Кажется, сегодня я прыгнула не на тот шесток.

– Что за глупости! – хохотнул он. – Это попахивает бразильскими сериалами, где мнящие себя аристократами герои дружно презирают людей «не своего круга». Вы смотрите сериалы?

– Чтобы произвести на вас впечатление, я могла бы сказать «нет», но я скажу – да, смотрю.

– Значит ли это, что вы слишком правдивы или что вы не хотите произвести на меня впечатление? – усмехнулся он.

– И то, и другое. А вы привыкли к другому?

Он в изумлении уставился на нее.

– Что? Что такое? – улыбнулась она.

– Вы бесподобны, Галя.

– В каком смысле?

– В моем кругу не так много людей, которые…

– Ага! «В моем кругу»! Что я вам говорила!

– Ладно, ладно! Сдаюсь! У нас есть богатые и бедные. Признаю. Но это не имеет для меня никакого значения.

– Разве? Вам все равно – быть бедным или богатым?

– Я тот, кто я есть. Просто мне безразличны все эти условности, линии, границы…

– То, что вы сейчас со мной танцуете, еще не значит, что вы переступили какие-то границы. Мы незнакомы, и после этого вечера вряд ли увидимся еще раз.

– Вы так уверены в этом?

– А разве нет?

– Ну, того, что рассказала о вас Оксана, хватило, чтобы заинтересовать меня…

Галя неожиданно отстранилась.

– Что вам наговорила моя подруга? Несчастная, одинокая, незамужняя девушка жаждет познакомиться с преуспевающим молодым человеком, вроде вас? Так вот, я вполне счастлива, так как у меня есть любимая работа и друзья, и знакомств «из-за границы» мне не надо. Я вполне довольна теми, что у меня уже есть.

Она хотела уйти, но он мягко удержал ее.

– Галя, чем я заслужил в собственный день рождения такую отповедь?

– Простите… Я, наверное, пойду. Плохо себя чувствую, и вообще…

– Я провожу вас.

– Сама ходить умею. Научилась в юном возрасте. Простите еще раз, Юра. И с днем рождения.

Ощущая себя совершенной негодяйкой из-за своих грубостей по отношению к человеку, с которым была знакома всего полчаса, она пробралась из зала на лестницу, спустилась в гардероб, получила свой плащ и вышла на улицу.

В воздухе стояла неприятная сырая взвесь, которая делала вечера в Москве особенно неуютными.

Голова от выпитого вина немного кружилась и гудела.

На душе было мерзко и как-то неприкаянно.

Чтобы немножко разогнать это чувство, Галя решила пройтись до станции метро пешком.

Ей было ужасно стыдно за то, что она наговорила. Возможно, это произошло только потому, что все в ней самой перепуталось. Все, что касалось глубоко личных отношений, странно пугало ее, словно не Оксанка, а она сама была когда-то обманута близким человеком. Что же вдруг случилось? И почему вдруг?

Были и у Гали поклонники («кавалеры», как говорила бабушка), но ни один из них «не зацепил» ее душу, не тронул сердце. С внутренней снисходительной улыбкой подмечала и недостатки «кавалеров», и их немудреные приемы обольщения. И понимала, что так нельзя, что и она не из эфира небесного сделана, но ведь сердцу-то не прикажешь.

Все вокруг очертя голову влюблялись, сходились и расходились, а она только отмахивалась рукой, мол, придет время, тогда уж…

– Галя! Подождите, Галя!

К ней подъехала сверкавшая в водяных каплях машина. За рулем сидел Юра.

– Садитесь, я вас подвезу, – предложил он.

– Не стоит. Идите к своим друзьям. Они вас ждут.

– Сомневаюсь, что они вообще заметят мое отсутствие.

– Тогда зачем вы их приглашали?

– Не знаю. Так принято…

– В вашем кругу? – добавила Галя с усмешкой.

– Садитесь. Мне неудобно вести машину и разговаривать с вами. Ей-богу, если я во что-нибудь врежусь, в этом будете виноваты вы.

– Не имею привычки садиться в машину, управляемую пьяным человеком.

– Я не пил. Так, пару коктейлей. Садитесь же!

Она остановилась на мгновение, словно оценивая его способность к вождению, потом все же села на переднее сиденье.

В машине было тепло и уютно. Из динамиков тихонько лилась музыка.

– Куда прикажете, барышня? – довольно улыбнулся он.

– На Ивантеевскую.

– На Ивантеевскую так на Ивантеевскую. Вы живете с родителями?

– А что, разве Оксана вам не выдала всю подноготную обо мне?

– Вот, опять вы когти на мне точите!

– Хорошо, я еще раз извиняюсь, – произнесла Галя холодно.

– Не извиняйтесь. Тем более, что я уже начинаю привыкать.

– Не надо.

– Что не надо? – удивленно взглянул Юра на нее.

– Привыкать не надо. Отвыкать от чего-то всегда тяжело.

– Вы всегда такая?

– Какая?

– Ну, колючая.

– Зачем же вы меня везете, если я колючая?

– Ежики тоже бывают колючие, но под колючками у них нежный меховой животик и забавный черный нос.

– Я вас сейчас стукну, – пообещала Галя.

– Помилуйте, за что же? – рассмеялся он.

– За животик и нос. Ваши намеки меня нервируют. Они мне кажутся оскорбительными. А за оскорбления девушки моего круга обычно дают парням по башке, – пояснила она, с ужасом понимая, что ее устами говорит вино, которого она не пила уже лет сто.

– Я же не имел в виду ничего дурного! К тому же у меня сегодня день рождения, и я веду машину. Не станете же вы бить именинника прямо за рулем?

– Нет, не стану. Но когда мы приедем, я вас обязательно стукну. Я могу. Последний раз я чуть не разбила машину одному типу.

– А он в чем провинился?

– Не ваше дело.

– Ладно, вопросов больше нет. Если вам станет легче от того, что вы меня стукнете…

– Сомневаюсь, что мне станет легче. Марать руки о такого напыщенного типа, вроде вас, не слишком большое удовольствие.

– Бац! Еще один удар, и от меня останется мокрое место. Вам и мараться не придется. Могу я перед своей моральной смертью задать вам вопрос? Так сказать, последняя воля смертника. Что вам во мне не нравится? Я этого не понимаю. Я вроде не урод. Прикид у меня от лучших Домов моды. Изо рта, кажется, не пахнет. Тачка – десять штук на всю Москву. Что такое? Что я делаю не так?

– Удивляетесь, что я не стелюсь под вас белой скатертью?

– Ну, это слишком грубо…

– А я, как человек не вашего круга, предпочитаю называть вещи своими именами. Вы хотите знать, и я вам скажу, Юра. Простите, но меня воротит от таких, как вы. Можете считать это пролетарской ненавистью. Вы утыкали себя красивыми перьями, выучили нехитрые песенки, расселись на веточки и самозабвенно чирикаете на все лады, воображая себя райскими птицами. Вы просто непробиваемо уверены в своей неотразимости, в правильности своего мира. Вы обольщаете друг друга лживыми песнями, стонете от проблем, не стоящих и выеденного яйца. Что вы делаете не так? Даже если бы я сказала, что вы делаете не так, вы бы все равно меня не поняли, Юра. Что вы видели в этой жизни, кроме злачной Москвы и канарских отелей? Что вы знаете об этой жизни? Даже уложив в свою постель десяток девиц, вы не стали знать жизнь лучше. И следующий десяток вам в этом не поможет. Вы знать не знаете о настоящих страданиях, о настоящей душевной муке. И не только душевной. Остроты чувств ищете, бедненькие. Платите за нее большие деньги. А многие эту остроту получают бесплатно. Помню один старый фильм, в одном из эпизодов которого монголо-татары пируют на огромном помосте, который держат грязные, усталые, больные рабы. Вот вам бы не помешало заглянуть в глаза тех, кто держит этот помост сейчас.

– А, до меня начинает доходить! Вы же с Оксаной работаете в госпитале. Там, кажется, лечатся солдаты из Чечни. И что же я, по-вашему, виноват в том, что их там калечат? Но люди умирают и калечатся и в Африке. Мне что, чувствовать вину и за африканцев?

– Мы с вами говорим на разных языках, Юра. Остановите машину и возвращайтесь к своим гостям. Они, вероятно, уже вспомнили о вас.

– Черт возьми, да что же это такое! Впервые в мой день рождения меня облили с ног до головы грязью, но… но почему-то я чувствую себя виноватым!

– Остановите машину, – снова попросила Галя.

– Нет, погодите! В любом случае, почему вы считаете себя вправе осуждать меня?

– Я вас не осуждала. Я только поставила перед вами зеркало. Всего лишь. И не моя вина, что отражение вам не понравилось. Хотя, возможно, это действительно неудачный день для подобных откровений. Простите. Я не хотела испортить вам праздник.

– Но испортили, – хмуро отозвался Юра. – Вот уж действительно – «Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи».

– Остановите машину…

– Мы уже почти приехали. За поворотом ваша Ивантеевская.

– Я выйду тут, – упрямо повторила Галя.

Она вышла из машины и еще раз сказала в открытое окно:

– Не обижайтесь, Юра. Не обижайтесь… И прощайте.

Чем дальше она уходила, тем острее колола ее совесть.

«Господи! Наговорить такое почти совершенно незнакомому человеку! – думала она. – Несла полный бред! Стыд-то какой! Он пригласил тебя на день рождения, подвез до дома, а ты: «Я вас стукну». Вот ненормальная!»

Галя буквально спиной чувствовала, как он смотрит и смотрит ей вслед, и от этого становилось только хуже. Она прижала сумочку к груди и побежала, только бы избавиться от этого взгляда.

Бабушка, к счастью, давно спала, поэтому Галя была избавлена от утомительных расспросов.

Быстро переодевшись, она юркнула в постель.

Хаотичные мысли стучали в ее голове в такт биению сердца. Ни сосредоточиться, ни забыться. Печаль заволокла сердце. Печаль самого неясного свойства, самого неуловимого происхождения, как и все женские печали, испытываемые помимо всех прочих печалей и горестей. И тогда тайный сумрак застилает глаза. Уж и слезы сами собой текут. И нет, казалось, такой силы, которая бы остановила их. Они сами собой накатывали изнутри, подобно морской волне, омывали соленой горечью душу и изливались в никуда.