Текст книги "Перстень без камня"
Автор книги: Анна Китаева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
– Дальше вы без меня, – буркнул Орвель.
Звериная глотка издавала хриплые низкие звуки, однако спасибо и на том. И чистое счастье, что он мог ходить на задних… хм… конечностях. А передними мог вполне сносно хватать и держать предметы. Так что нет причин считать их лапами. Ноги и руки, пусть и неловкие. Зато сильные! Хм…
Орвель обхватил церемониймейстера за плечи, аккуратно поднял и переставил на шаг в сторону. Томто Бон временно потерял дар речи, но быстро пришел в себя, потому что нужно было объявлять следующих участников парада. К этому моменту король уже спускался с подмостков.
Толпа зрителей расступилась и приняла его, сделала частью себя. Первые шаги он еще делал узнанным, провожаемым шепотком «Смотри, король!», но стоило протолкаться подальше от подмостков – и Орвель затерялся среди ряженых и изменивших облик заклятиями, среди островитян и приезжих, среди зевак в карнавальных костюмах и праздничной одежде.
Пересечь площадь поперек было невозможно – посредине показывали себя участники карнавального шествия. Гремела музыка. Публика свистела, рукоплескала, улюлюкала, отпускала замечания, приплясывала и толкалась. Орвель дор Тарсинг с трудом обошел площадь по кругу. Толпа здесь была особенно плотной, и даже огромный рост и звериная сила не всегда выручали.
Двери гостиницы «Корона» отсекли шум и суматоху. Орвель почувствовал себя гораздо лучше. Но сразу пришлось проститься с нечасто выпадающей ему роскошью быть неузнанным. Хозяин гостиницы поклонился посетителю:
– Ваше величество.
– Здравствуйте, Эмгро, – кивнул король. – Где моя гостья?
– Пятнадцатый номер, – снова поклонился хозяин. – Мальчик вас проводит.
Поднимаясь по лестнице, Орвель подавил желание пригладить шерсть, чтобы выглядеть получше. Как ни прихорашивайся, он останется зверем. Либо Трина разглядит его истинный облик внутри животной оболочки, либо… Нет, никаких «либо»! Она – разглядит, Орвель был в этом уверен… Почти. Вот только улыбаться ему в любом случае не стоит. Оскаленная пасть, полная желтых клыков, это не то, что он хотел бы продемонстрировать девушке, которая… которую…
Гостиничный мальчишка без спроса распахнул перед ним дверь.
Король, собиравшийся деликатно постучать, от неожиданности гулко ударил по притолоке кулачищем.
– Разрешите? – запоздало спросил он. – То есть извините. Я…
Трина стояла в проеме балконной двери. Стройный силуэт девушки, темный на светлом фоне, был как картинка в волшебном фонаре. У короля захватило дух.
– Я боялся, что вы ушли, – от растерянности ляпнул он.
Акулий клык!
Чтобы войти, Тарсингу пришлось пригнуться. Он захлопнул за собой дверь, сгорая от стыда. Что ж, по крайней мере, под шерстью не видно, что он залился краской.
– Я вас ждала. Отсюда и вправду прекрасно видно. Спасибо вам, Орвель.
Трина с улыбкой шагнула ему навстречу, протянула руку и коснулась его покрытого мехом запястья. Король почувствовал себя совершенно счастливым. В эту минуту он позабыл обо всем, даже о том, что на мизинце у него подделка, а не подлинный королевский перстень. И собственное проклятие сейчас не казалось королю таким уж важным. Он смотрел на Трину и не мог наглядеться.
* * *
Кати Зайн нежно поглядела на спящего младенца, потянулась было к нему, но передумала.
– Пора, – со вздохом сказала она. – Вы чувствуете? Как будто пальцы покалывает. Нет?
Брайзен-Фаулены дружно покачали головами.
– А я чувствую, – призналась Кати. – Это магия на меня так действует. Хоть я и не маг. Ну, разве что самую малость.
– Не волнуйтесь, мы позаботимся о малыше, – сказал Вальерд.
Молодая женщина кивнула.
– Я вам верю, – прошептала она. – Вы славные люди. Я постараюсь вернуться быстро. Если…
– Летите, – строго сказала Тильдинна. – Мы обо всем уже поговорили. Не беспокойтесь.
– Да, – вздохнула Кати.
Все трое выбрались из тесной, вонючей норы на свежий морской воздух. Дул Ноорзвей. Солнце с непривычки слепило глаза.
Кати отошла на несколько шагов, остановилась на ровной площадке. Женщина постояла, словно к чему-то прислушиваясь, и стала медленно поворачиваться вокруг себя. Она странновато, по-птичьи склонила голову набок и хлопала руками по бокам. Воздух вокруг нее помутнел и задрожал, контуры тела расплылись в мареве. Брайзен-Фаулены одновременно моргнули, словно смаргивая из глаз песчинку, и в следующий миг на месте женщины обнаружилась чайка. Большая серая птица перелетела на высокий камень и сверху глянула на людей черным неласковым глазом.
– Мы позаботимся о малыше, – повторил Вальерд. – Возвращайтесь поскорее.
С отчаянным хриплым криком чайка сорвалась с места. Вальерд и Тильдинна провожали ее взглядами, пока могли разглядеть.
…Расстояние между Тюремным и Золотым островом чайка способна преодолеть куда быстрее, чем люди на лодке. Особенно если птица машет крыльями изо всех сил и не присаживается отдохнуть на воду.
Матушка Зайн испекла пирог с капустой, сварила кизиловый компот – праздник, как-никак. Странно было у нее на душе, тревожно. За минувшие месяцы она уже привыкла к мысли, что дочь не вернется. Оттого ей было плохо и горько, но спокойно. Теперь же появившаяся надежда заставляла волноваться. Матушка Зайн в рассеянности выставила на стол три тарелки и три кружки. Охнула, убрала лишнее. Протерла глаза краем передника, подумала и выставила третью кружку и тарелку снова.
Папаша Зайн к обеду задерживался. Матушка поминутно выглядывала за порог. Разумом говорила себе, что ждет мужа, но сердцем знала, что это не так.
И все-таки хлопанье крыльев на крыльце застало ее врасплох. С замирающим сердцем она рванулась открыть дверь – и увидела Кати, без сил оседающую к ее ногам. Матушка Зайн подхватила дочку, втащила в комнату и заплакала от радости. Кати открыла глаза.
Вернувшийся домой папаша Зайн обнаружил жену и дочь заплаканными, а пирог наполовину съеденным.
– Счастье-то какое, отец, – всхлипнула матушка Зайн. – Мы с тобой теперь дед и бабка. Кати внука нам родила.
– Ага, – Зайн растерянно обнял дочку. – Ох, Кати, мы уже думали, больше тебя не увидим… Внук, говоришь? И где он?
– На Тюремном острове, отец. Мы должны привезти его домой сегодня же, – тихо, но твердо сказала Кати. – Твоя лодка на воде?
– Эээ, с лодкой тут такое дело…
Папаша Зайн почесал в затылке и отхлебнул компота. События происходили чуть быстрее, чем он успевал их понимать.
– Как бы тебе объяснить, дочка…
– Тогда я улетаю! – взвилась Кати. – Немедленно! Ты теперь знаешь, где мы. Приедешь за нами позже.
Внезапно она побледнела и опустилась на стул.
– Отец, воды! – вскрикнула матушка Зайн.
Перепуганный супруг как держал в руке кружку, так и вылил компот дочери на голову. Матушка Зайн метнулась в кухню, приложила Кати ко лбу мокрое полотенце, смахнула с волос ягоды кизила.
– Сдурел ты, старый? – напустилась она на мужа. – На себя б лучше вылил!
На лицо Кати постепенно возвращались краски, дыхание выровнялось.
– Я просто устала, – прошептала она. – Но мне надо лететь.
– Полежи сначала немного, – решительно распорядилась матушка Зайн. – Эй, отец, так что там с лодкой, я не поняла?
Папаша Зайн уже был на пороге.
– Сейчас посмотрю, мать, – пообещал он. – Ты не бойся, дочка. Все уладится.
* * *
Мабен выступал вслед за старым фокусником. Старик не был магом, Маб видел это еще на предварительном выступлении, когда решалось, кому позволят показать свое искусство с подмостков. Старик был просто очень хорошим фокусником, хотя от старости у него дрожали руки. Он поймал внимательный взгляд Маба и подмигнул мальчишке:
– Одно маленькое заклятие, и мои руки станут ловкими и сильными, как в молодости. Всего на пару часов, но мне хватит. Я получу свою долю аплодисментов, вот увидишь!
Сейчас старик оправдывал свои слова. Зрители хлопали и кричали от восторга. Фокусника не хотели отпускать, но, в последний раз раскланявшись, он спустился со сцены. Мабен увидел, что старик задыхается, жадно ловит воздух разинутым ртом и на его шее страшно набухли вены.
– Что с вами? – бросился к нему Маб. – Вам плохо? Я помогу!
– Нет, – старик отстранил его.
Он постепенно приходил в себя и дышал уже почти нормально. Только руки его снова сильно тряслись.
– Это после заклятия, – пояснил он. – Я плохо переношу магию, потому и перебрался на острова. Неважно, малыш, беги скорей наверх – твой выход!
Мабен взлетел по ступенькам, как по облаку, не чувствуя ног. Странно думать, что кому-то может быть плохо от магии. Он упивался ею, он купался в ощущении силы. Мальчишка показал публике деревянный брусок и едва вытерпел, пока зрители его хорошенько рассмотрят. Магическая формула вспыхнула в его уме и сама сорвалась с языка. Брусок в его руках обратился в яблоко. «Ты молодец! – вспомнил Маб. – У тебя все получится». Он превратил яблоко в хрустальный шар, не удержался и позволил шару всплыть над ладонями. Зрители бурно захлопали.
Старый фокусник переждал очередной приступ. Ему было очень больно. Старик подумал, что сегодня последний раз выходил на сцену. Без заклятия он не сможет выступать, потому что дрожат руки. А после заклятия ему так плохо, что следующий раз может его убить. Магия – обоюдоострое оружие.
Прежде чем уйти с площади, старик задержался посмотреть на мальчишку.
Мабен что-то шепнул, и хрустальный шар стал радужной рыбой-шаром, ощетинился колючками, захлопал глазами, шевельнул хвостом…
– Удачи тебе, малыш, – прошептал старый фокусник.
Маб гордо улыбнулся публике.
* * *
Начальник тюрьмы переводил немигающий взгляд с одного заключенного на другого. Тот, на ком останавливался начальственный взор, чувствовал себя так, словно ему по лицу возят пучком крапивы. Не смертельно, но очень уж неприятно. Главный тюремщик был слабеньким магом, куда слабее, чем любой из тех, кто стоял сейчас перед ним, но этот единственный прием он освоил в совершенстве. Ссыльные старались не ежиться слишком явно, а в мыслях проклинали начальника тюрьмы.
Если бы их проклятия имели силу, сударь Кааренбейм явил бы собой занимательное зрелище, хоть и недолго. Ему пришлось бы одновременно загореться, задохнуться, замерзнуть насмерть, утонуть, повеситься, стать собакой и совершить еще несколько крайне неприятных, местами неприличных и полностью несовместимых с жизнью превращений. В общем, если бы ножные и ручные кандалы, блокирующие магические способности заключенных, вдруг перестали работать, на месте начальника тюрьмы посреди тюремного двора возник бы локальный катаклизм немалой силы.
Но кандалы действовали. Никто из выстроенных в шеренгу магов не мог совершить ничего. И это была истинная пытка, по сравнению с которой издевательские штучки сударя тюремщика переставали иметь значение.
Полугодовое отсутствие магии воспринималось как удушье, как жажда, как дикий голод. Теперь же ссыльные маги находились в положении голодного, которого дразнят едой – вот она, магия, повсюду, но им недоступна. Близость и недоступность магической стихии опасно раскачивали рассудок. Во время каждого праздника смены сезонов на Тюремном острове обычно один-два заключенных сходили с ума. А на дни после праздника в тюрьме приходился пик самоубийств. Но праздник еще нужно было пережить. Несмотря на кандалы, ссыльные были опасны, как опасен любой доведенный до крайности человек.
Начальник тюрьмы был человеком душевно неприятным, но вовсе не извергом. Сударь Кааренбейм не издевался над заключенными попусту и сейчас обжигал и хлестал их взглядом не для собственного удовольствия, а для служебной пользы. Ему нужно было выбить из магов безумные надежды и вбить страх и отчаяние, чтобы сутки проклятого карнавала прошли на Тюремном острове без неприятностей. Всего сутки магии. Но по накалу страстей два дня праздника обычно равнялись всему предшествующему полугодию.
Чутье с самого утра нашептывало Кааренбейму, что в этот раз все будет еще хуже. Оттого начальник тюрьмы был злющий, как бритая лиса на муравейнике.
– Судари маги, – презрительно процедил главный тюремщик.
Слово «маги» в его исполнении звучало насмешкой. Впрочем, слово «судари» – тоже.
– Магия вам недоступна. Вы должны это знать. Именно знать и понимать всеми потрохами, а не просто помнить. Есть среди вас кто-то, кто мне не верит? Кто хочет лично в этом убедиться?
Заключенные угрюмо молчали.
– Попробуйте добраться до меня. Хоть так, хоть магией. Ну, кто? Ты?
Начальник тюрьмы остановил взгляд на бледнокожем северянине, всего месяц как на островах. В точке, куда он смотрел, кожа ссыльного мага стала краснеть, еще чуть-чуть – и будет ожог. Северянин упорно смотрел перед собой. Кааренбейм презрительно усмехнулся.
– Может, ты?
Он хлестнул взглядом соседнего заключенного в шеренге, затем следующего. Краем глаза он заметил движение на левом крае. Высокий, жилистый южанин на днях лишился напарника и волочил свою гирю в одиночку. Видимо, он решил, что это дает ему шанс. Отлично. Сейчас, сейчас глупец бросится…
Южанин рванулся к тюремщику со спины. На середине броска он выкрикнул заклятие. Замысел был неплох – превратить собственные руки в живые плети колючей проволоки, захлестнуть ненавистного врага за шею, обвить и дернуть. Но в тот самый миг, когда южанин исторг магический импульс, сработала защита. Заклинание распалось на бессмысленные звуки, а вся его суммарная сила обратилась на произнесшего мага. Ножные кандалы и наручники притянулись друг к другу, и заключенный рухнул на утоптанную землю тюремного двора воющим от боли клубком.
Начальник тюрьмы даже не повернул головы.
– Кто-нибудь еще хочет убедиться? – брезгливо спросил он. – Нет?
Южанин стонал и дергался. Сударь Кааренбейм подошел и остановился в шаге от скрюченного тела, сложившегося пополам – лицом в колени.
– Не шевелитесь, сударь, – посоветовал он. – Через некоторое время заряд ослабнет, и вы сможете отнять руки от ног. И если не повторите попыток практиковать магию, не повторится и экзекуция. Все поняли?
По шеренге ссыльных пронесся тяжелый вздох.
– Я хочу получить ответ, – нахмурился главный тюремщик. – Итак…
– Сударь начальник! Сударь начальник! Срочно! Важно! Немедленно!
Кто-то бежал от главного здания тюрьмы, вопя во всю глотку. Кааренбейм недовольно прищурился.
– Закончите процедуру, – бросил он помощнику и направился к зданию.
Младший надзиратель с выпученными глазами и разинутым ртом чуть не налетел на него:
– Сударь начальник! Там… Там такое!
– У тебя отменно глупый вид, – заметил начальник тюрьмы. – Что случилось? Либо ты способен доложить толково и кратко, либо тебе здесь не место. Ну?
Младший надзиратель икнул и стал навытяжку.
– Старый змей вернулся, – выдохнул он. – Там он, в камере. Он…
Не дослушав, Кааренбейм быстрым шагом, почти бегом бросился в корпус.
О да, на это стоило посмотреть. Опальный колдун, великий маг лежал на койке в углу своей камеры, завязанный узлом.
Только что во дворе один из ссыльных продемонстрировал, что бывает, если в заклятые кандалы пустить импульс средней силы. Теперь начальник тюрьмы наблюдал, что происходит с магом, закоротившим кандалы очень, очень сильным импульсом. Он видел это впервые и даже пожалел, что не может показать Бенгу всем заключенным. Вряд ли после такого зрелища кто-то из них и через десять лет решится применить магию, будучи закованным.
Ножные и ручные кандалы Бенги слиплись, но тело при этом не сложило лицом к ногам, а выгнуло дугой в обратную сторону. Руки старика были заведены за голову, ноги задраны назад, запястья прижаты к щиколоткам. Его мышцы попеременно вздрагивали от судорог, тело сотрясала дрожь. Воздух вокруг помутнел, как бывает от сильной магии, и в мареве проскакивали фиолетовые искры. Лицо старика было искажено гримасой боли, глаза закрыты, из перекошенного рта вырывались короткие хриплые стоны. Кааренбейм снял фуражку и погладил вспотевшую лысину.
– Может, его лучше расковать? Не то старик загнется.
Помощник начальника тюрьмы, отправив заключенных по камерам, присоединился к начальству в камере Бенги. Сударь Кааренбейм обернулся, посмотрел на подчиненного неодобрительно, качнул головой:
– Ни в коем случае. Очень может быть, что ради этого все и затеяно.
– А! – потрясенно выдохнул помощник.
– Вы же видите, он продолжает заклинать, – сказал Кааренбейм. – Иначе бы уже отпустило. Если старик умрет, нашей вины нет. Если же он сбежит…
– Я вас понял, – торопливо сказал помощник.
– Этот человек знает устройство кандалов лучше нас с вами, – задумчиво сказал начальник тюрьмы. – Вы знаете, что он участвовал в последнем их усовершенствовании?
– Нет, – пробормотал помощник, косясь на фигуру, скрюченную в нелепой и страшной позе.
– Чего же он добивается?.. – пробормотал Кааренбейм. – И почему он вообще здесь?! И как это он…
Тюремщик шагнул к койке. На полдороге он встретил сопротивление. Невидимая стена мягко прогибалась, пружинила, но не пускала вперед. Фиолетовых искр в туманном облаке вокруг Бенги прибавилось.
– Так, – резко сказал начальник тюрьмы, развернулся и вышел из камеры. – Усилить охрану, – распорядился он. – Двое пусть дежурят под дверью, в камеру не входить, об изменениях докладывать. Это отделение освободить от заключенных. Переведите их на третий этаж, где стены с грибком. Переживут. Здесь на входе в отделение поставьте щит, и пусть дежурят еще шестеро. Выполнять!
* * *
Руде Хунд взглянул на кандалы, грудой железных обломков лежащие на полу. По ним пробегали мелкие ядовитые огоньки. Успел! Все-таки успел. Он подул на волдыри, вздувшиеся на ладонях, и усмехнулся. Прищелкнул пальцами, прохладный ветерок овеял его измученные руки и исчез, оставив после себя аромат мяты. Волдыри пропали.
Молодой маг выпрямился во весь рост и потянулся, едва не стукнувшись макушкой о низкий потолок. Собственно, в подвале ему больше делать нечего. Да и на острове тоже, пожалуй. Надо переговорить со старым змеем… Кстати, куда он вообще делся? Только что был здесь. Старик закончил пилить свои кандалы ненамного раньше Хунда, а поскольку времени оставалось мало, северянин сосредоточился на работе и упустил из виду старика. Что ж, неплохо бы его разыскать и…
Свистнула в воздухе веревка. За ней другая, третья. В мгновение ока Хунд оказался спеленутым. Подсечка – и вот он трепыхается на полу. Несколько темных фигур выступили из углов. Молодой маг ощерился. Монахи решили с ним поиграть? Сейчас они поймут, кто сильней… Он выдохнул короткое убийственное заклятие.
– Нет, – спокойно сказал низкорослый монах.
Заклятие не подействовало.
…Тюляки вчера все-таки поужинали, ночью отдохнули, сегодня позавтракали, и то, что лодкой снова управляет посторонний, их не испугало. К тому же этот человек был не самый бестолковый. Он шлепнул вожака по шее, задавая направление, и тот чуть было не затявкал от радости. Домой, домой!
Бенга, нахохлившись, сидел на скамеечке и против обыкновения напоминал не змея и не деревянную статую, а чучело птицы – дряхлое, облезлое, побитое молью. Старый маг чувствовал себя прескверно. У него ломило все кости, ныли мышцы, чесалась кожа.
Морские собаки бодро тянули лодку на Золотой остров, вмешательства не требовалось, и Бенга погрузился в свои думы. Он даже прикрыл воспаленные глаза, чтобы их не слепили солнечные блики от волн. Возможно, стоило взять щенка-северянина с собой, но Бенга предпочел не рисковать. Пользы от молодого мага – на медный грош, а навредить он мог бы. Не лично Бенге, нет, они ведь связаны клятвой боевых побратимов. При мысли о мальчишке южанин ощутил, как отложенное заклятие набирает силу. Но в нынешних запутанных раскладах старый змей предпочитал иметь под рукой надежных людей, а случайный напарник пусть побудет у монахов. Если кого-то вообще можно считать надежным…
Южанин вздохнул и поерзал на скамеечке – у него затекла поясница. Пожалуй, было нечестно расплатиться с монахами за гостеприимство своим спутником. Но щенку давно пора усвоить, что доверять можно лишь себе. Пусть нежданный побратим скажет спасибо за очередной урок.
* * *
Среди придворных и знати на подмостках, которые раньше времени покинул король, главного королевского почтальона Йемителми не было вообще. Обычно на праздниках он держался поближе к монарху, но кража перстня изменила порядок. Охранять Орвеля остались рядовые почтальоны. Йемителми был занят перстнем и только перстнем.
Южанин осмотрел место происшествия трижды. Первый раз бегло, сразу после пропажи. Второй раз подробно и тщательно, когда король и военачальники Юга и Севера покинули кабинет после разговора. И наконец, третий осмотр королевский почтальон совершил уже после того, как острова накрыло магическое поле, и на этот раз он работал не один, а вместе с двумя магами.
Йемителми не рассчитывал на то, что магическое исследование даст четкий след, но хоть какой-то намек, косвенное указание, зацепка должны были нарисоваться. Так и вышло.
Маги-ищейки, или в просторечии нюхачи, и впрямь обладали огромными носами. У одного из них, северянина, нос был с горбинкой и нависал над тонкими губами и невзрачным подбородком, как мощный птичий клюв. У второго, южанина, плоский и широкий нос с вывернутыми ноздрями разъехался на половину лица, придавая облику владельца что-то жабье.
– Чую, – затрепетал ноздрями горбоносый. – Здесь.
Он уверенно подошел к окну, принюхался посильнее и ткнул пальцем в форточку.
– Поверху влезли, – утвердительно клюнул воздух он.
Плосконосый закрыл глаза, замер посреди кабинета.
– Это проклятие, – пробормотал он. – Так пахнут проклятые. Если вы отойдете в сторонку, сударь… уж вы простите, но от вас тоже разит.
Йемителми молча отодвинулся к двери.
– Да, так оно и есть, – довольно улыбнулся нюхач. – Сильное проклятие. В окно влез проклятый.
Королевский почтальон мысленно вычеркнул из списка подозреваемых треть населения архипелага и почти всех приезжих. Что ж, это сократило список практически вдвое. Конечно, он оставался слишком длинным, но расследование пока в самом начале.
Увы, кроме этих двух зацепок, ничего больше не нашлось. Неизвестно, сколько человек действовали, – возможно, всего один. Самым неясным было, как воры вычислили момент. У Йемителми было две противоположных версии – постоянное наблюдение или неимоверная везучесть, – и обе ему одинаково не нравились.
Разумеется, нюхачам не сказали, что именно пропало. «Ценный артефакт», никаких подробностей. Никому не могло прийти в голову, что речь идет о королевском перстне, ведь король вставил камень в оправу на глазах у всего Бедельти и толпы гостей архипелага. Ищейки вынюхали тайник, проследили остаточную эманацию артефакта от стола к окну, сквозь форточку – а на открытом воздухе след прервался. Без особой надежды Йемителми спросил, не смогут ли нюхачи найти артефакт по его магическому запаху. Южанин твердо сказал, что нет. Северянин с сомнением предположил, что если бы он оказался не далее чем в двух шагах от предмета, то, возможно… Вероятность этого события была слишком мала, чтобы всерьез на него рассчитывать. К тому же Йемителми сообразил, что в собранном виде артефакт может иметь иную ауру и другой магический запах, чем в разобранном. Он взял с ищеек стандартную клятву молчания, выразил им благодарность золотом и отпустил.
Для порядка Йемителми еще раз выслушал краткий рассказ королевского секретаря о том, что за пару минут отсутствия Орвеля никто в дверь его кабинета не входил. Показания Эсселя с медальоном истины на шее ничуть не отличались от его же слов без оного.
Затем главный почтальон собрал своих подчиненных. Здесь разговор был сразу начат с клятвы молчания, причем третьей степени, что означало смерть при попытке разглашения. Дюжине почтальонов была доверена государственная тайна похищения перстня. Йемителми сотрудников подбирал лично, глупых или ненадежных среди них не было, и в том, что они безупречно выполнят свою задачу, южанин не сомневался. Задача, правда, была расплывчатой – раствориться в толпе, смотреть и слушать, искать намеки на все необычное. Йемителми не забывал о двух заговорах, северном и южном. Почтальоны обвешались амулетами из богатого арсенала и отбыли выполнять приказ.
Главный королевский почтальон взглянул в окно, а затем, не поверив своим глазам, на хронометр. Ему казалось, что с утра прошла длинная утомительная вечность, а на самом деле день едва начинал клониться к вечеру. Это хорошо. Потому что нужно еще многое успеть. А на сегодняшний вечер у него было намечено очень важное дело. Настолько важное, что даже исчезновение перстня не могло его отменить.
* * *
Хедвига дор Зеельмайн чувствовала себя странно. Привыкшая все анализировать, докапываться до мелочей, держать в полном порядке тончайшие движения собственной души, она не могла подобрать своему нынешнему состоянию ни определений, ни хотя бы аналогий. «Странно, – повторяла она себе. – Все это очень странно». Мысли были смятенными, слова не значили ничего, события несли ее в потоке, как лодку без весел.
С того момента, как она, позабыв обо всем, ворвалась в апартаменты Мбо Ун Бхе, что-то переменилось. Не во внешнем мире, нет – внутри нее. Можно создать убедительную ложь, можно вернуться в прежний порядок жизни, но она сама стала другой, и этого нельзя отменить. Ситуация с перстнем была опасной и непредсказуемой, следовало искать и как можно быстрее найти заговорщиков, нужно было мыслить государственными категориями и принимать верные решения. А блистательная дор Зеельмайн чувствовала себя не призванным в строй магом, а… женщиной.
Окружающий Хедвигу хаос карнавала как нельзя лучше отражал тот сумбур, что творился у нее внутри.
Когда Тарсинг вставил поддельный камень в поддельный перстень и неизвестный вор проделал то же самое с подлинником, Хедвига дор Зеельмайн не сдержала вздоха облегчения. Магическое поле накрыло острова, и значит, ей, по крайней мере, не придется драться с врагом безоружной. Без магии она казалась себе не просто безоружной, а слепой, глухой, полумертвой. Теперь к ней вернулись силы.
Первым делом она попыталась нащупать перстень в магическом пространстве, но артефакт был неразличим. Что ж, странно было бы, если б похитители не озаботились защитой, однако попробовать стоило. Дор Зеельмайн не сомневалась, что Ун Бхе тоже предпринял попытку, и, надо полагать, преуспел не больше ее.
Гетцельшойзе! Дела обстоят прескверно, честно сказала себе Хедвига. И что теперь? Броситься в бой, конечно же. Победить или погибнуть. Но перед этим позволить себе маленькую передышку.
Она ушла с подмостков практически вслед за королем. Взмахом руки пресекла попытки свиты увязаться за ней. Два шага в сторону, в толпу, и вот уже к ближайшей улочке протискивается не надменная северянка, светловолосая и белокожая, а знойная южанка – черные волосы разметались по смуглым плечам, алые губы распустились хищным цветком, чуть раскосые глаза темны и огромны. Путь красавицы был отмечен восторженными восклицаниями и нескромными комплиментами. За каких-нибудь три десятка шагов она получила две клятвы в вечной любви, пять предложений провести вместе ночь, два – выпить пива, одно – протанцевать до утра. К последнему прилагалась красная роза. На предложения южная красотка ответила ослепительной улыбкой и отрицательным жестом, розу воткнула в волосы и скрылась в переулке.
В квартале от площади Мбо догнал ее. Тигр Юга остался тигром, но превратился почти в альбиноса. Снежные волосы, прозрачные глаза, северная бледность – и смертоносная грация крупного хищника, от которой у Хедвиги забилось сердце. Карнавальный сын Севера схватил за руку карнавальную дочь Юга, развернул к себе, и любовники слились в поцелуе. Прямо посреди улицы. Сегодня – можно. Кто-то из зевак захлопал. Краткий миг вседозволенности, ради которого жители обоих континентов стремятся на острова. Карнавал отпускает грехи… на время карнавала. Веселитесь, маски, каждый миг праздника на счету!
Задыхаясь и смеясь, Хеди отстранилась.
– Пойдем, – попросила она. – Погуляем по городу, как обычные люди. Выпьем дешевого вина в кабачке. Потанцуем под флейту и тамбурин. Ты купишь мне простенькую коралловую подвеску на память.
– Если хочешь, любовь моя, – серьезно сказал Мбо.
И они сделали все это и еще многое. Для начала они выбрали в лавке две полумаски, красную атласную и синюю бархатную. Скрыть под масками из ткани магические личины – это была отличная шутка, понятная им обоим и больше никому. Затем они выпили кислого красного вина, которое наливали из бочки прямо на улице. Тут же и танцевали. Музыканты были пьяны – виола фальшивила, губная гармоника давала петуха, барабан пытался упасть. Мбо закружил Хедвигу в танце, подхватил на руки и продолжал танцевать с ней на руках. Публика им хлопала, они сбежали. Спустились вниз, в гавань, выпили в провонявшем рыбой кабачке слишком крепкого пива и заели отличной копченой салакой. В другом кабачке, поприличнее, видели капитана Кранджа с компанией, а как-то на улице столкнулись нос к носу с королем Тарсингом в зверином обличье. Король не сводил глаз со своей спутницы, а девушка улыбалась ему милой, мягкой улыбкой. Мбо и Хеди переглянулись и поняли друг друга без слов.
Не только они в этот день затерялись вдвоем.
* * *
Папаша Зайн спускался по крутой тропке и разговаривал сам с собой.
– Вишь ты, не обманула гостья-то, – говорил он и растерянно улыбался. – Вернулась дочка. И внучонка нам обещала. То есть уже родила. Хозяйка-то моя как обрадовалась. А я что? И я обрадовался, само собой. Это же дочка наша, наша Кати. Вернулась. То есть еще не совсем вернулась. За малышом надо съездить. Ах я, дурак, не вовремя лодку отдал.
Зайн замолчал, потому что спуск стал еще круче. Папаша сосредоточенно сопел и глядел под ноги. Из-под башмаков его катились камешки. Тропинка перешла в ступени, грубо вырезанные в земле. Кряхтя, папаша Зайн развернулся и стал спускаться спиной вперед, держась за поручень. Наконец он оказался в бухточке, где обычно держал лодку.
– Не вовремя я, дурак… – повторил он и повернулся лицом к морю.
Тюляки приветствовали хозяина веселым тявканьем.
– Так вот же она, лодка! – воскликнул Зайн.
Обратно наверх он поспешал как только мог, с оглядкой на колотье в боку и одышку. Несколько мыслей грели папашу Зайна. Во-первых, жена не станет его ругать, что отдал лодку, потому что лодка на месте. Во-вторых, сейчас они с Кати съездят за внучонком, к ночи будут дома. И в-третьих, завтра северяне, с которыми был уговор, заплатят ему остаток денег.
Если бы Зайн мог спросить у морских собак из упряжки, где они побывали, он бы не рассчитывал на деньги северян. Но тюляки были звери глупые и бессловесные. И хорошо. Хозяину лучше было не знать об их приключениях.
* * *
Весь этот невозможно длинный день настроение Орвеля дор Тарсинга, словно на качелях, то взлетало под самое небо, то падало в глубокую пропасть. Исчезновение королевской реликвии, самого важного артефакта островов, ввергало его в мрачное отчаяние, однако стоило королю переключить внимание на Трину, и он забывал обо всем, кроме ее внимательных карих глаз, шелка ее волос и ямочек на щеках, возникающих, когда ее губы цвета спелой малины расцветали в улыбке.
