Текст книги "Перстень без камня"
Автор книги: Анна Китаева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Начальник порта стоял у трапа рядом с капитаном и делал пометки в своей знаменитой тетради. Пухлая тетрадь в черном кожаном переплете содержала, по слухам, сведения обо всех судах, которые заходили в гавань Золотого острова на протяжении тех двадцати лет, что Гайс Геберт провел на своем посту. Замечательно было то, что все эти сведения сударь Геберт помнил наизусть, но тетрадь все равно носил с собой. Кроме рабочих пометок, туда же он записывал пословицы и поговорки, которые коллекционировал – было у начальника порта такое увлечение.
Капитан Крандж, неслышно посмеиваясь в густую бороду, принимал благодарности пассажиров и восторги пассажирок за благополучную доставку. Особенно восторгались проходом через Игольное ушко судари и сударыни, прибывшие на архипелаг в первый раз. «Ах, капитан!» и «Ох, капитан!» сыпались на здоровяка со всех сторон. В перерыве между двумя молодыми супружескими парами, желавшими выразить и засвидетельствовать, Геберт вполголоса спросил:
– Что ваша добродетельная женушка, капитан? Опять беременна?
– Да, – вздохнул Крандж. – А что ваша почтеннейшая матушка? По-прежнему хворает?
Начальник порта сокрушенно кивнул. Они с Кранджем были знакомы так давно, что порой понимали друг друга без слов.
Последней из пассажиров сошла с корабля молодая девушка в не по сезону легком платье. Она с улыбкой кивнула капитану: «Спасибо, сударь!» – и скользнула мимо. Двое мужчин, как по команде, обернулись ей вслед. Они решительно не могли понять, что именно в пассажирке цепляет взгляд, пока наконец Геберт не промолвил с некоторым недоумением:
– Руки у нее пустые, вот что. Ни сумочки, ни перчаток, никаких женских мелочей. И платье летнее.
– Да, – рассеянно сказал Крандж. Необычно загорелый для северянина лоб капитана пошел крупными складками, отображая глубокую задумчивость. – Что-то не припоминаю я…
– Чего не припоминаете, капитан?
– Как она на борт взошла, не припоминаю, – сумрачно сказал капитан. – Словно гиком по макушке врезало, все забыл.
– Кто – она? – удивился начальник порта и сделал несколько пометок в тетради.
– А о ком мы говорили? – выходя из задумчивости, встречно удивился капитан.
Мужчины снова повернулись посмотреть вдоль пирса, но группа пассажиров была уже далеко, и ничто не наводило ни на какие мысли.
– Сдается мне, сударь Геберт, кто-то очень умело отвел нам глаза, – пробурчал капитан. – Не знал я, что такое можно проделать даже здесь, без магии.
– Правда ваша, – хмуро согласился начальник порта. – Надо бы рассказать сударю главному королевскому почтальону.
– Что именно? – прищурился Крандж.
– Хм… – задумался Геберт. – А не знаю. Вы о чем?
Капитан и начальник порта недоуменно переглянулись, пожали плечами и обернулись к трапу, с которого конвойные как раз сводили новоприбывших ссыльных.
Магов, надолго и не по своей воле избравших для проживания архипелаг Трех ветров, в этом рейсе было трое. Двое имели ничем не примечательную внешность, зато третий выглядел как образцовый, чистокровный сын Севера – с кожей, бледной до прозрачности, с белесыми ресницами и светлыми волосами, с глазами цвета льда. Сейчас во взгляде молодого мага клубилась туманная муть – ему было явственно плохо от потери магической силы. Он шел, спотыкаясь, почти повиснув на конвойном. На каждом из ссыльных были ножные и ручные кандалы, вдобавок тяжелая цепь сковывала всех троих между собой.
– Туда, туда давай, – махнул начальник порта старшему из конвойных. – Вон ваша лодка. В сторонку пока отойдите, туда.
Парусный баркас, который должен был доставить ссыльных на Остров магов, уже шел от берега вдоль пирса. Десяток гребцов сноровисто взмахивали веслами, и лодка как ножом резала лиловую водную гладь. За баркасом расходилась кильватерная струя.
Один из магов вдруг застонал и рванулся, вряд ли соображая, что делает. Солдат коротко рубанул его ребром ладони по шее сзади, и заключенный мешком осел набок. Взгляд молодого мага-северянина на мгновение стал осмысленным, сверкнул ненавидящей лютью и снова затянулся туманом боли.
– За этим следи в три глаза, – старший конвоир пихнул локтем помощника.
Тот набычился и кивнул.
Баркас пришвартовался, и конвойные принялись сгружать неповоротливых, отягощенных кандалами и цепями ссыльных в лодку.
Гайс Геберт снова сделал несколько пометок в тетради.
Баркас отчалил. Капитан махнул рукой топтавшимся в отдалении грузчикам, чтобы они начинали разгружать трюм.
– Это все пассажиры, капитан? – осведомился начальник порта.
– Хм, да, – подтвердил Крандж.
– Сорок семь, – подвел итог Геберт.
– Сорок шесть, – не согласился Крандж.
– А вот этого вы считали? – кивком указал начальник порта. – Похоже, он не платил за проезд.
Мальчишка, сноровисто спускавшийся по переброшенному через борт корабля канату, явно пытался покинуть судно незамеченным. Наверное, он выжидал, пока все уйдут, но не дождался и решил воспользоваться появлением грузчиков. Парнишка был тощий и шустрый, явно не робкого десятка, но неопытный – скорее всего, впервые на корабле.
Капитан демонстративно повернулся спиной к последнему из пассажиров, покидающему барк не самым удобным способом.
– Он не платил, – кивнул Крандж. – За него заплатила гильдия, но он об этом не знает. Там были какие-то сложные разборки, я не вникал. Мальчишка получил пожизненное проклятие. Останься он на континенте, он бы и недели не протянул.
– Воровская гильдия? – уточнил Геберт, делая пометку.
– Она самая, – поморщился Крандж.
– Значит, сорок шесть вместе с ним? – переспросил начальник порта.
Капитан кивнул.
– А на берег сошло сорок семь человек, – констатировал Геберт. – Откуда-то взялся еще один.
– Не может быть, – убежденно сказал капитан. – Вы ошиблись, сударь Геберт.
– Ну уж нет! – возмутился начальник порта. – Это вы ошиблись, капитан.
– М-да, история… – капитан Крандж почесал в затылке. – Послушайте, Гайс, да какая разница, добавился кто-то или не добавился? Главное, что никто не пропал. А если что не так, сударь королевский почтальон разберется. У нас с вами других дел хватает.
– Хм… – с сомнением протянул Геберт. – Насчет других дел вы, пожалуй, правы.
Капитану «Гордости Севера» и начальнику порта еще предстояло дождаться, пока закончится разгрузка, и только потом можно будет отправиться в портовый кабачок «Надежный якорь» и пропустить по стопочке-другой виноградной водки.
* * *
Орвель дор Тарсинг крутил королевский перстень без камня на безымянном пальце правой руки. Проворот влево – остановка – проворот вправо – остановка – проворот влево… На лице его застыла протокольная улыбка номер три, нейтрально-благожелательная. Прошло всего сорок минут с начала встречи, а у него уже сводило скулы от улыбки, будь она неладна.
– Блистательная сударыня военный советник, великолепный сударь военный советник, прошу каждого из вас вернуться на шаг назад, ибо мне представляется, что в настоящий момент переговоры зайти в тупик, – сказал Орвель нейтрально-благожелательным тоном.
Писцы прилежно заскрипели перьями, записывая его фразу.
Зевающая жаба, толстенькая, с лоснящейся спинкой, неподвижно сидящая на столе перед королем, в очередной раз зевнула. Орвелю показалось, что жаба зевнула особенно смачно, с оттяжечкой, и он позавидовал безмозглой твари. Он бы сейчас тоже зевнул, но приходилось сдерживаться. Жаба, понимаешь, на дипломатической встрече высоких договаривающихся сторон зевать может, а король – нет.
Еще бы! Зевающая жаба – эндемик архипелага Трех ветров, а он, Орвель дор Тарсинг, обычный себе отпрыск золотой фамилии… хотя, если вдуматься, он тоже в некотором роде эндемик. Останься Тарсинги на континенте – вымерли бы напрочь. Как жабы… Тьфу ты! Дались ему эти жабы! Экая чушь от скуки в голову лезет, прости Небо.
– Я согласна, – ледяным тоном произнесла блистательная Хедвига дор Зеельмайн.
– Не возражаю, – прорычал великолепный Мбо Ун Бхе.
Жаба перед королем зевнула снова. Одновременно с ней зевнули все жабы в зале переговоров, а также все жабы во дворце, все жабы на острове, все жабы на архипелаге…
Акулий клык! Орвель встряхнулся. Не хватало еще заснуть на переговорах! Так бы и спал с нейтрально-благожелательной миной. Через десяток жабьих зевков еще и захрапел бы… тоже нейтрально-благожелательно. Король дор Тарсинг выпрямил спину, постаравшись сделать это незаметно, и протокольно откашлялся.
– Таким образом, мы остановились на следующей позиции. Юг утверждает, что двухмачтовое судно южной приписки, направляясь в родные территориальные воды, случайно оказалось близ северного берега. Все без исключения, что было обнаружено на шхуне, составляет собственность Юга и должно быть немедленно возвращено. Север же утверждает, что капитан шхуны намеренно направил ее к северному берегу, и, таким образом, после кончины шкипера имущество его отошло Ледяной Короне. Однако Север согласился передать родственникам останки покойного, а также позволить им осмотреть обломки судна…
Писцы монотонно скрипели перьями. Военные советники Севера и Юга, разделенные столом, вперились один в другого яростными, ненавидящими взглядами, один взгляд обжигал, другой замораживал, кипела лава, струился леденящий холод…
Зевали жабы.
– Прошу вас высказаться, великолепный Мбо Ун Бхе, – предложил Орвель.
Военный советник Юга издал сдержанное горловое рычание, точно по протоколу.
Все в целом напоминало какую-то бесконечно нудную игру – с записями ходов, переигровками и предсказуемым результатом в виде позиционной ничьей.
Орвель дор Тарсинг перестал крутить королевский перстень на пальце и принялся вместо этого полировать указательным пальцем левой руки лунку на месте отсутствующего камня. Как бы ни было ему сейчас скучно, он выполняет благое и важное дело. Самая, пожалуй, важная функция архипелага Трех ветров как нейтральной территории, где не действует магия, – именно здесь проходят встречи военных и дипломатов двух противоборствующих империй. А король Тарсинг – свидетель и арбитр.
Ненависть между Севером и Югом древняя и неугасимая. И лучше бескровная схватка взглядов и формулировок, чем настоящая война, способная бросить в топку высшей магии население обоих континентов. Как огонь под пеплом, война тлеет, вспыхивая искрами то там, то сям. Из каждой такой искры может разгореться пожар, поэтому лучше уж тушить очаги вовремя.
Прекрасно, что есть такое место, где военачальники Юга и Севера могут встретиться и не уничтожить один другого в мгновение ока. Потому что нечем. Здесь, на архипелаге, убийственно ледяной взгляд блистательной Зеельмайн нагоняет тоску, но не превращает живых людей в ледяные статуи буквально, на самом деле – как это происходит на континенте. Равным образом боевой рык великолепного Ун Бхе способен лишить собеседника душевного равновесия, но не вскипятить ему мозг.
С начала встречи прошло восемьдесят минут. Именно столько раз зевнули пунктуальные жабы.
Север милостиво согласился, что Юг имеет право ознакомиться со всем имуществом покойного капитана. Юг благосклонно решил не настаивать на праве наследования.
Орвель перевел дух. Это было почти согласие. Странно, почему именно этот повод избрали великие державы, чтобы в очередной раз предъявить взаимные претензии? Вряд ли бедолага, которого угораздило скончаться между Севером и Югом, вез что-то настолько уж интересное. Какую-нибудь обычную контрабанду. Но было бы желание, а повод сгодится любой. Империи потянули за веревочку – каждая со своего конца, – убедились, что соперник держит крепко, и успокоились.
Орвель дор Тарсинг согласно протоколу сменил улыбку номер три на улыбку номер пять – благожелательно-удовлетворенную. Эту держать на лице было чуток полегче, хотя у короля все равно ломило скулы.
В общей сложности встреча продолжалась двести зевков, то есть минут. С двадцатиминутным перерывом на напитки и естественные надобности.
Самый сложный момент ожидал короля Трех ветров в конце дипломатического мероприятия. Представители высоких договорившихся сторон в знак состоявшейся договоренности должны были прикоснуться друг к другу. Допустимо было прикосновение кончиками пальцев, но никак не менее того. И вот здесь-то звериная ненависть к извечному врагу могла прорваться сквозь протокольный лоск. А военные советники империй, даже напрочь лишенные магических умений, вполне могли уничтожить голыми руками по десятку элитных бойцов – как противной стороны, так и своей собственной. Задачей Орвеля было не допустить драки.
– Как свидетельство того, что временные недоразумения были выяснены, договоренность достигнута, соглашения подписаны и мир между двумя великими империями остается незыблемым и нерушимым, предлагаю вам совершить прикосновение, – сказал Орвель и напрягся.
Писцы, продолжая записывать, напряглись тоже. В королевские писцы хлипких телом и робких духом не брали, а учения на случай нештатной дипломатической ситуации они проходили отнюдь не с гвардейцами, но вместе с королевскими почтальонами – и все равно парням было не по себе.
Великолепный Ун Бхе поднялся из кресла. В его движении сквозила ленивая грация царя джунглей. Верхняя губа приподнялась сама собой, обнажив подточенные клыки, из горла рвалось низкое рычание, но военный советник сдерживал его могучим усилием воли. Косматая грива его встала дыбом, и даже ожерелье из фаланг пальцев лично убитых им врагов словно бы наэлектризовалось и потрескивало.
Блистательная дор Зеельмайн сделала шаг вперед. Лицо ее побелело от бешенства, контролируемого величайшим напряжением разума. Бледно-голубые глаза сударыни военного советника метали ледяные молнии – к счастью, не в буквальном смысле.
Мбо Ун Бхе протянул к ней руку, пальцы его подрагивали от желания скрючиться в боевую звериную лапу.
Хедвига дор Зеельмайн, едва заметно прикусив губу, вытянула вперед руку, которую сводило судорогой от стремления сжаться в кулак.
Подушечки пальцев двоих людей соприкоснулись и отпрянули.
– Касание зафиксировано! – быстро крикнул Орвель и вклинился между южанином и северянкой, с ужасом глядя, как наливаются кровью глаза Мбо, как туман боевого бешенства стирает разум во взгляде Хедвиги…
– Сударь, сударыня, великолепный, блистательная, прошу вас, все уже хорошо, встреча прошла успешно, – говорил король мягким, успокаивающим тоном. Теперь неважно было, какие слова говорить, писцы поставили финальные точки в протоколах встречи, сейчас был важен его тон – нормальный, тихий, ласковый, убеждающий.
– Да! – хрипло рявкнул военный советник Юга, падая в кресло и вытирая пятерней вспотевший смуглый лоб. – Спасибо, Орви, я в порядке. Вина дайте кто-нибудь.
– Благодарю, блистательный кузен, – пробормотала дор Зеельмайн, опираясь о спинку своего кресла. – Я, пожалуй, удалюсь в отведенные мне покои.
Король посмотрел на жабу и непроизвольно зевнул.
Писцы неуверенно заулыбались. Им за сегодняшнее полагался трехдневный отпуск и недельное жалованье.
* * *
Ночь наползала на острова тихо-тихо. Постепенно накрывала черным шелковым платком архипелаг, словно фокусник – клетку с птицами. Смотрите, дети, внимательно – никто не знает, что окажется в клетке, когда мастер иллюзий сдернет платок.
В бухте Золотого острова, обращенной на восток, было уже совсем темно. Кабачки и увеселительные заведения припортовых улиц гостеприимно зажгли фонари – пришло время ловить клиентов, подманивать на свет, как глубоководных рыб, и осторожно доставать из нежных и чувствительных, словно рыбье брюхо, кошельков курортников золотую и серебряную икру. Медной мелочью тут, впрочем, тоже не брезговали, однако сегодня, ввиду только что прибывшего корабля северян, ожидали хороший улов золота и серебра.
Разумеется, кое-кто из приезжих сударей на припортовые кварталы только покосился брезгливо из окна кареты, поднимаясь туда, где на полпути между портом и королевским дворцом расположился верхний Бедельти, столица острова и архипелага. Но обитатели нижней части не обижались и не расстраивались, верхним тоже надо жить и питаться, пусть и они получат свою долю курортников. Ничего, когда грянет карнавал смены сезонов, пестрая толпа волной взметнется снизу вверх, а навстречу ей такая же пестрая волна хлынет сверху вниз, и все смешается и закружится, и на какой-то краткий миг карнавала все будут равны – приезжие и островитяне, мужчины и женщины, богачи и бедняки, южане и северяне. Ну, разве что проклятых не обрадует всеобщее веселье, но чего уж там, придется им потерпеть.
Праздник есть праздник.
* * *
Дольше всего заходящее солнце освещало западный крутой берег Острова магов.
Руде Хунд окончательно пришел в себя именно на закате. Все события последнего месяца слились для него в один дурной сон – обвинение, тюрьма, суд, приговор, ссылка. Происшествия же этого дня, с тех пор как корабль, везущий в трюме заключенных, пересек невидимую черту – и стало нечем дышать, потому что вокруг не стало магии, – воспринимались как кошмар безумца, как бред помраченного сознания.
Кое-кто из сосланных магов так навсегда и остался по другую сторону рассудка. Но Хунд вернулся.
Он осознал себя сразу, рывком. Он сидел прямо на голой земле и смотрел на закат, из глаз его текли слезы, а изо рта – слюни. Хунд закрыл глаза, вытер лицо рукавом. Руки были свободны. Он попытался встать. Ноги оказались скованы. Северянин повернул голову, чтобы не смотреть на солнце, хотя светило уже не было ярким, он слишком долго пялился на него, пока ум его пребывал в помрачении, и перед глазами до сих пор качались и рушились огненные стены, – и встретился взглядом с другим человеком.
Далее Хунду выпали еще три неприятных открытия. Как будто Семирукой мало было того, что ему уже досталось!
Во-первых, человек этот оказался ненавистным южанином. Во-вторых, они с Хундом были скованы короткой и очень прочной цепью, пристегнутой к их ножным кандалам – к браслету на правой ноге Хунда и к браслету на левой ноге проклятого дикаря, – и на цепи этой болталось тяжеленное ядро. В-третьих, несмотря на то что ссыльный южанин выглядел втрое старше Хунда, старик и дрался втрое лучше. И знал чересчур много подлых приемчиков.
* * *
– Не беспокоить, – приказала блистательная дор Зеельмайн ледяным тоном. – Ни! За! Что!
Адъютант вздрогнул и склонился в поклоне. «Старается, паршивец», – довольно подумала Хедвига и с грохотом захлопнула двери. Затем бесшумно заложила на них засов, после чего опять-таки бесшумно поднесла к дверям довольно тяжелую козетку и подперла их изнутри.
Сударыня военный советник Севера подошла к балкону, отворила дверь и бросила беглый взгляд вниз, на крошечный ухоженный внутренний садик. Спрятаться там было практически негде, но сопляки постарались. Один замаскировался под розовый куст. Другой, с не лишенной остроумия выдумкой, изображал садовника, который этот куст подстригает. Ну-ну. Фигурная стрижка кустов среди ночи…
«А вдруг они и в самом деле сумеют Ему помешать? – предположила Хедвига, усмехнулась, отметила, что сердце забилось учащенно, тут же непоследовательно подумала: – Не дай вам Небо, детишки, встретиться с Ним в настоящем бою», – а затем ахнула:
– Да что же я время теряю?
И бросилась в ванную, на ходу срывая с себя кольчугу.
Когда она вернулась в спальню, закутанная в легкий шелк, пахнущая водяной лилией и безупречно свежая, как эта самая лилия, все чувства дали ей знать, что в комнате что-то неуловимо изменилось.
Тень запаха, острого и пряного. Тень шороха одежды или дыхания. Тень жара от разгоряченного чужого тела. Ничего определенного, и вместе с тем…
Хедвига застыла на месте. Перестала дышать. Обратилась в слух, в нюх, в единое восприятие, усиленное настолько, насколько это вообще возможно без магии. Медленно, медленно она поворачивала голову, обводя комнату взглядом, от которого не укроется ничто живое. Вот шевельнулась занавесь…
Он прыгнул на нее с потолка. Рухнул сверху, как ягуар с ветки дерева.
Она успела отскочить, но поздно – хоть он не припечатал ее к полу всем телом, а упал на паркет, его тело тотчас взвилось в новом прыжке, и он схватил ее за плечи, больно стиснул пальцами стальные мышцы и улыбнулся ей в лицо.
Жар его тела мог растопить ледники. Пламя его взгляда сжигало ей душу и заставляло возрождаться вновь.
– Мбо-о, – наполовину простонала, наполовину прошептала Хедвига, прижимаясь к мужчине своих снов.
– Хеди… любовь моя… – срывающимся шепотом прорычал южанин, поднимая женщину на руки и делая шаг к ложу.
Ночь спрятала любовников.
* * *
В кабачке «Надежный якорь», что располагался на границе между территорией порта и кварталами нижнего Бедельти, было шумно, чадно и тесно. Всякий, кто забрел сюда случайно, дальше порога обычно не заглядывал – уходил искать место поприветливее, благо, с наступлением темноты призывно зажглось множество сдвоенных фонарей, обозначая питейные заведения. Жаждущим было из чего выбрать. Завсегдатаев же привычная обстановка устраивала, а хозяина «Надежного якоря» вполне устраивали завсегдатаи.
Невысокий южанин с уверенными повадками не был ни случайным посетителем, ни рядовым выпивохой. Он прошел сквозь общий зал, не поморщившись; бросил охраннику у неприметной двери: «Меня ждут» – и оказался на другой половине.
Там было тихо, чисто и немноголюдно. Окна выходили во внутренний дворик. Южанин направился к дальнему столу, за которым уже сидели начальник порта Гайс Геберт и Крандж, капитан прибывшего сегодня трехмачтовика.
– А! – степенно сказал Крандж. – Вот и старина Бван Атен. Наше почтение, шкипер!
Южанин обменялся рукопожатием с обоими и сел.
– Что вы пьете, я вижу, – заметил он, кивнув на прозрачный графин с виноградной водкой. – А что вы едите?
– Не знаю, – ухмыльнулся Крандж. – Сударь наш Гайс пришел первым и заказал на всех. Рыбу, надо полагать.
– Рыбу?! – воскликнул Бван Атен. – Я полгода ел рыбу! У меня от нее желудочная колика! Хуже рыбы разве что мясо, сохраненное магическим способом. На вкус и запах оно ничуть не приятнее половой тряпки! Его я тоже ел полгода. Поэтому…
– Поэтому нам принесут нежнейшего ягненка, – перебил его Геберт. – Приготовленного на вертеле, с лимоном, чабрецом и черным перцем. Он родился, прожил свою жизнь и умер во славу чревоугодия при полном отсутствии магии. А насчет рыбы капитан Крандж… эээ… пошутил.
– Спасибо, Гайс, – прочувствованно сказал капитан Атен.
– Да, только на Трех ветрах и можно пожрать как следует, – проворчал Крандж. – Единственное место в мире, где тебе не подсунут вместо кролика магически обработанную кошку.
– Ну, когда-нибудь судари маги придумают амулет, позволяющий обнаружить кулинарную подделку, – предположил начальник порта. – Только вот когда?
– Когда, когда, – проворчал Крандж. – Когда краб наизнанку вывернется!
– О! – оживился Геберт. – То есть никогда! Как изящно. У меня, судари, для подобных выражений есть отдельный раздел. «Неисполнимые условия». Вот, извольте.
Он открыл тетрадь и принялся зачитывать:
– Когда змей развернет свои кольца. Какой змей? Неизвестно. Когда медуза квакнет… а, это ваше, морское присловье… Когда спящие проснутся…
– Почему морское? – перебил его недовольный Крандж. – Это чушь какая-то, вы уж меня простите, Гайс. Кто это вам в море квакать будет? Нет такого выражения! Кто-то над вами подшутил, а вы и поверили.
– Ну да? – огорчился Геберт. – А позвольте, я сейчас посмотрю, за кем же я это записывал…
Он зашелестел страницами.
– Кхм, – вмешался Бван Атен. – Давайте лучше выпьем, судари. И закусим.
Что-то в блеске его глаз наводило на мысль, что он знает, откуда в книжке Геберта взялась эта запись, и Крандж понимающе кивнул южанину. Сударь начальник порта иногда бывал невыносим со своим увлечением.
Беседа была прервана появлением вожделенного ягненка на блюде. После этого некоторое время за столом слышалось лишь чавканье и довольное урчание. Никакие условности не сковывали троих мужчин. Они были знакомы давно, очень давно. Лет двадцать, пожалуй. В те времена молодой Гайс Геберт едва лишь заступил на должность начальника порта, а юный Крандж еще не был капитаном. Геберт и Крандж сильно изменились с тех пор – один ссутулился, другой отрастил солидный живот.
А вот Бван Атен, проклятый капитан корабля-скитальца, не изменился ничуть. Что ему два десятка лет при его сотнях? Атен любил повторять, что саму императрицу Юга помнит еще девочкой с косичками. Наверное, врал.
Хотя бы про косички.
* * *
От центральной площади верхнего Бедельти расходились чистые мощеные улицы, застроенные красивыми опрятными домами. Но если идти по любой из этих улиц достаточно долго, мостовая под ногами постепенно сменялась простой утоптанной дорожкой, а затем и вовсе превращалась в заросшую бурьяном тропу.
Папаша Зайн и матушка Зайн жили в ветхом и скособоченном сарайчике, к которому вела одна из множества тропок, и считались обитателями верхнего Бедельти. Но, само собой, никто приезжий у них никогда не останавливался. Так что они очень удивились, когда кто-то постучал в дверь, выходившую прямо на улицу, – если это, конечно, можно было назвать улицей, потому что ограда вокруг сарая, которая прежде обозначала двор, недавно рухнула, а папаша Зайн ее так и не починил.
– Не открывай, – проворчал он. – Постучат и уйдут.
Но матушка Зайн с кряхтением поднялась, взяла со стола лампу-коптилку и подошла к двери.
– Здравствуйте, – сказала девушка. – Я погощу немного у вас, можно?
В темноте только и видно было, что она молода, но ни черт лица, ни одежды девушки разглядеть было нельзя.
– Хорошо, – растерянно ответила матушка Зайн и впустила гостью. – Только у нас и гостить-то негде. Это же сарай, а не дом. Вы, видать, ошиблись, сударыня. Вы только не пугайтесь, мы люди бедные, но честные и ничего плохого вам не сделаем. Вот муж мой сейчас встанет с лежанки и проводит вас куда надо.
– Не волнуйтесь, – улыбнулась девушка. – Я у вас только переночую сегодня. Этого будет достаточно. Вы дальше сами справитесь, я знаю.
Матушка Зайн растерялась окончательно. Во-первых, она совершенно не понимала, о чем толкует гостья. Во-вторых… во-вторых, она вдруг поняла, что ей вовсе не хочется, чтобы девушка уходила.
– Хорошо, – сказала она снова. – У нас есть еще одна лежанка. На ней спала наша дочь Кати. Да вот только потерялась она год назад, как раз на весенний карнавал. Мы сперва надеялись, что она осенью объявится, а теперь уж совсем надежду потеряли. Так что вы ночуйте, нам урона не будет. Ой, простите, что это я бормочу? Не слушайте меня, дуру старую!
Матушка Зайн чуть не расплакалась, но девушка улыбнулась ей, протянула руку и легонько погладила старую женщину по голове.
– Все будет хорошо, матушка Зайн, – убежденно сказала она. – И дочка ваша вернется.
Обернулась и повторила те же слова:
– Все будет хорошо, папаша Зайн.
И тот вдруг почувствовал что-то необычное. Что-то, чего не чувствовал очень давно, так что даже забыл, как это называется. От смущения он откашлялся и спросил неловко:
– А вас… а вас как зовут, сударыня?
– Я в семье третья, – улыбнулась гостья. – Зовите меня Трина.
