Текст книги "Перстень без камня"
Автор книги: Анна Китаева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
«Я влюблен», – неожиданно здраво сказал себе Орвель, когда они с Триной ели мороженое под полосатой маркизой уличного кафе.
Еще сегодня утром, пожалуй, король извел бы себя мыслью о том, как глупо должен выглядеть двухметрового роста зверь, кушающий мороженое ложечкой из вазочки. Собственно, он и не стал бы делать ничего подобного. Но сейчас ему было наплевать, как он выглядит в глазах кого угодно – за исключением Трины. А в ее взгляде читались интерес, симпатия, радость, но никак не насмешка.
«Я ее люблю», – сформулировал король еще точнее, когда они, держась за руки, стояли в толпе и смотрели выступление уличных магов, танцоров и фокусников, работающих с огнем.
Девушка хлопала особо удачным трюкам и ахала от восторга.
– Мне никогда еще не было так весело! – призналась она.
И Орвель искренне откликнулся:
– Мне тоже.
Они наняли удобную одноконную повозку и отправились кататься по всему Золотому острову, куда только ведут дороги. Вдалеке от шумных праздничных толп Трина стала вдруг задумчивой и серьезной, и у короля защемило сердце:
«Любит ли она меня?»
Тарсинг покрепче сжал ладонь девушки, но она не собиралась отнимать руку. Гнедая лошадка вела себя спокойно, пока Орвель сидел в двуколке, но стоило пассажирам выйти, чтобы полюбоваться видом и размять ноги, как она начала вздрагивать и пугливо коситься на лохматого двуногого зверя. Надо полагать, в зверином обличье у короля менялся запах. Его собственные лошади привыкли, а бедняжка гнедая столкнулась с таким впервые.
– Вас не удручает мой… моя внешность? – стеснительно спросил король.
– Я вижу ваш истинный облик, – улыбнулась Трина.
Орвель невольно улыбнулся ей в ответ. Похоже, за сегодня он улыбался больше, чем за предыдущие восемь лет – с тех пор, как стал королем. Однако ответ девушки его слегка озадачил. Что она подразумевала? Были ее слова лишь фигурой речи, вежливой формулировкой – или она способна к магии и в буквальном смысле прозревает в нем человека под звериной шкурой? Деликатность не позволила Тарсингу задать прямой вопрос. И вообще он по-прежнему мало знал о девушке, которую… которая…
«Я хочу на ней жениться!» – понял Орвель и даже вздрогнул от пронзительной ясности этой мысли.
Наконец-то на двадцать седьмом году жизни король дор Тарсинг встретил ту, кого был бы счастлив назвать своей королевой.
– Вас что-то укусило? – Трина по-своему истолковала его резкое движение.
– Нет, озарило, – засмеялся Орвель. – Извините мою неловкость. Я хотел бы пригласить вас…
Но девушка перебила его:
– Мы довольно развлекались сегодня, сударь. Я должна кое-что сделать. Могу я попросить вас проводить меня?
– О, конечно, – пробормотал король.
Его снова одолели сомнения. Трина добра; не принимает ли он ее сочувствие и жалость к нему за интерес и симпатию? Что ж если он решил сделать ей предложение, не обязательно говорить об этом немедленно. Можно подождать… хотя бы до завтра.
Они отпустили двуколку на окраине Бедельти. Дальше вела узкая дорожка, которая быстро превратилась в тропинку. Здесь жили бедняки. Король терялся в догадках, куда и зачем его ведет Трина, пока они не оказались перед неказистым домишкой, дальше которого жилых строений уже не было. Орвель однажды бывал в этом доме и помнил, кто здесь живет. Знает ли Трина, куда они пришли? Девушка выглядела уверенной, выбирая дорогу, но ведь она не островитянка, могла и ошибиться.
На пороге хижины король задержал девушку:
– Трина… Сударыня, вам лучше этого не видеть. Слишком тяжелое зрелище.
Глаза Трины сердито сверкнули:
– Я знаю, куда иду, Орвель. Я нужна здесь. Если хотите помочь, пойдемте вместе.
Король молча переступил порог.
Бесполезно повторять, что проклятия бывают разными, пока не увидишь сам, воочию. Когда Орвель дор Тарсинг стал регентом при дважды проклятом короле Инвойде, ему пришлось посмотреть на весь спектр несчастных, спасающихся на архипелаге Трех ветров от злой магии. Тогда он и побывал в этой хижине, хозяйку которой звали, кажется… да, точно, бедняжку звали Агнельдой.
В магическом поле Агнельда умирала от удушья. Умирала, но не могла умереть.
Женщина задыхалась, хрипела, глаза ее вылезали из орбит, она бессмысленно хваталась пальцами за горло, испускала последний вздох… и все начиналось сначала. Каждый миг действия магии был для нее пыткой. Праздник смены сезонов – сутки истязаний. И через полгода – снова. Но полгода она жила нормальной жизнью, тогда как на континенте Агнельда, вероятно, уже сошла бы с ума или покончила с собой. Быть может, великие маги могли бы создать амулеты, облегчающие ее страдания… за очень большие деньги, которых у женщины не было. И то маловероятно. Ее проклятие было сильным. Жизнь на архипелаге стала для Агнельды спасением, как и для многих проклятых.
Трина подошла к кровати, на которой хрипела несчастная, и взяла ее руку.
– Потерпите, – сказала она с искренним сочувствием. – Это чудовищно больно, но боль пройдет. Она пройдет.
Орвель засомневался было, подходить ли ему ближе. Не напугает ли бедную Агнельду огромный зверь? Затем Тарсинг подумал, что нет, не напугает. Она поймет, что пришел собрат по несчастью. Ссутулившись, чтобы не задевать потолок, король пересек комнату и склонился над постелью умирающей.
– Держитесь, Агнельда, – сказал он, по возможности смягчив свой грубый звериный голос.
К его изумлению, женщина улыбнулась. Гримаса выглядела жутко, но это, несомненно, была улыбка. Агнельда даже сумела выкашлять что-то вроде «да».
Трина выпрямилась.
– Можем идти, – шепнула она.
После визита к Агнельде они, не сговариваясь, повернули вниз, к гавани, и некоторое время шли молча. Незаданные вопросы и все те слова, которые Орвель хотел сказать Трине, клубились у него в голове бестолковым облаком, и непонятно было, что же из этого произнести вслух.
– Трина, – наконец решился он, – не покидайте меня, пожалуйста. Никогда не покидайте меня!
– Хорошо, – улыбнулась девушка.
Набережная была заполнена народом. Хотя гуляющих было много, король с неудовольствием обнаружил, что его узнают. Здесь в ожидании вечернего представления на воде собрались зеваки, падкие на зрелища. Раз уж его хрупкое инкогнито рассыпалось, Орвель воспользовался королевской привилегией и занял самое удобное место – на обзорной площадке с балюстрадой, где лишь позавчера он беседовал с Гайсом Гебертом в ожидании прибытия «Гордости Севера».
Сегодня было гораздо теплее, чем тогда. Не по-летнему жарко, а просто тепло. Не дул пронизывающий Ноорзвей, и лиловая вода в заливе казалась отлитой из стекла. Шхуны застыли, словно вплавившись в нее навсегда. Солнце давно ушло за спину Золотого острова и теперь где-то там, далеко на западе, закатывалось за горизонт. Скалы Рысь и Волк превратились в темные силуэты, лишь далеко вверху зубцы Короны еще горели золотом, но постепенно погасли и они. Чернильные сумерки потекли с востока, и в этот миг ожил корабль, неподвижной громадой стоявший у дальнего причала.
Не нарушая безупречной глади вод, огромный трехмачтовый фрегат призраком скользнул на середину залива и замер. На самой верхушке его грот-мачты появился слабенький огонек. Он вспыхивал и гас, разгораясь все сильнее, и в миг очередной вспышки взорвался, рассыпался искрами. Такие же огоньки замерцали на клотиках фока и бизани, перепорхнули на такелаж и рангоут, обозначили контур судна. Когда мачты засияли голубоватым пламенем, стало заметно, как истрепаны паруса. Призрачный корабль плавно двинулся к берегу, и толпа дружно ахнула, однако на полпути фрегат выполнил изящный разворот. Дырявые паруса наполнились ветром при полном штиле – они ловили не ветер, а магию.
– Иногда мне хочется уплыть с капитаном Атеном, – пробормотал Орвель, скорее себе самому, но Трина услышала.
– Я знаю, – просто сказала она.
* * *
Йемителми не стал маскироваться. Он попросту накинул капюшон плаща. Взятые им из служебного арсенала амулеты добавляли неприметности. Всякий, кому королевский почтальон нынче попался бы на глаза, скользнул бы по нему равнодушным взглядом и тотчас позабыл. Однако Йемителми выбрал такую дорогу, что никто ему и не встретился. Да и время способствовало. Поздний вечер превратился в раннюю ночь. На восточной стороне острова шумел, манил огнями, праздновал хмельной и веселый Бедельти. Здесь, на западной, было темно и безлюдно.
Спустившись без фонаря по рискованно крутой тропинке, Йеми оказался над обрывом. Он быстро разделся. Снял и все амулеты – кроме того, который хранил его от холода. Прислушался. И, сильно оттолкнувшись, прыгнул со скалы в море.
Здесь было глубоко. Королевский почтальон вынырнул, выровнял дыхание и поплыл вдоль каменной стенки, касаясь ее левой рукой. Вскоре рука встретила пустоту. Грот. Если бы не амулет, здесь свело бы ноги – из глубины камня вытекал ледяной ручей. Йемителми заплыл в грот. Дно постепенно поднималось. Он уже задевал коленями каменное ложе, но продолжал плыть – здесь все равно не хватало места подняться в полный рост. Было совершенно темно. Слабые шлепки ладоней по воде отдавались гулким эхом.
Йеми доплыл туда, где его ждала лодка. Нашел ее на ощупь, ухватился за борт и потянул на себя, собираясь отвязать.
Лодка оказалась неожиданно тяжелой. Он не успел даже удивиться, не то что атаковать.
– Не беспокойся, мальчик, – прошелестел старческий голос, невесомый, как сухая змеиная чешуя. – Тебе не нужно плыть за мной на Тюремный остров. Я уже здесь.
Глава 6
МОНАСТЫРЬ
Руде Хунд, обессиленный, валялся на каменной лежанке, и когда дверь в келью открылась, он даже не повернул головы. Последние двадцать часов выбили из него все предыдущие представления о жизни. Он твердо знал, что магии можно противостоять только магией, но его знание сломалось о невозмутимость монахов и рассыпалось в пыль. Спокойные улыбчивые твари в человеческом обличье наглядно показали ему, что магия против них бессильна. В схватках с монахами его умения, его талант раз за разом оборачивались ничем. А они не творили заклинаний, не применяли известных ему магических приемов. Но столько раз, сколько Хунд лез в драку, монахи брали верх над ним. Северянин больше не знал, что ему делать.
Трое вошли в келью и остановились над ним.
– Вставай.
Хунду было все равно. Он чувствовал такое равнодушие, какого прежде не мог и представить. Ему было наплевать на мир, а главное – на себя. Он встал.
– Хорошо, – сказал старший из троих. – Я вижу, наконец ты готов. Пойдем.
Готов к чему? Неважно. Если его хотят принести в жертву – пусть. Руде Хунд больше не видел причин сопротивляться. Он поплелся следом за позвавшим его монахом, как смертельно уставший пес.
Коридор разветвлялся. Предыдущие разы, когда его выводили из кельи, они сворачивали налево – к лестнице, ведущей в подземелья, или направо – во внутренний дворик. На этот раз монахи двинулись прямо. Хунд отметил это обстоятельство как нечто незначащее. В этом новом мире не было ничего значащего. Лишь пустые оболочки вещей и деяний, которые прежде казались наполненными смыслом. Но смысл исчез. А может, его и не было никогда.
Длинный сводчатый ход привел их к высокой дубовой двери. Двое монахов с усилием отворили ее.
– Ступай, – велел старший.
Хунд перешагнул порог.
Видимо, это была главная зала монастыря. Во всяком случае, помещение было огромным. Стены терялись в полумраке. Ряды скамеек наклонно уходили вверх. Здесь, пожалуй, могли бы разместиться и две тысячи человек, а не две сотни, как сейчас. Заняты были лишь нижние ряды.
Полукруглая площадка, служившая чем-то вроде сцены, была ярко освещена керосиновыми светильниками. Провожатые вытолкнули Хунда на свет. – Проморгавшись от слез, он обнаружил, что вместе с ним на площадке стоят трое монахов, но вовсе не те, которые его привели.
Обычной одеждой в обители, как Хунд успел заметить, были простые холщовые штаны и такая же рубаха, крашенные в бурый цвет. На этих была такая же одежда, но некрашеная, светлая. Да и держались они властно – начальство, значит. Как это у них называется? Настоятель и… священники, надо полагать. Иеромонахи.
– Радость у нас, братья и сестры, – спокойно и негромко сказал немолодой настоятель. – Новый брат нынче готов присоединиться к нам.
Сестры? Хунд завертел головой, пытаясь определить, кто из одетых в бурые робы братьев на самом деле сестры, но свет слепил глаза, а сидящих в зале было не различить. И тут до него с запозданием дошло, что «новый брат» – это о нем. Стать монахом? Да с чего б это вдруг?! Однако каких-нибудь десять минут назад ему было все равно. Он думал, что идет на смерть, и не волновался. Тогда почему его взволновала мысль оказаться монахом?
Именно потому, что смерть вроде бы отменили. Покойнику все равно, а живому… а живому лишь бы дали время, там уж он разберется. Оживший Хунд стал слушать внимательнее. Как раз вовремя, потому что настоятель обратился к нему.
– Повторяй за мной, человече. Верую…
– Верую, – согласился Хунд.
Он говорил негромко, но монах не сделал замечания.
– …в Бога Нет, и вера моя крепка.
Голос Хунда утонул в коллективном бормотании – все собравшиеся в зале присоединились к нему. Бога Нет? Северянин впервые слышал про такого. Впрочем, он вообще мало знал о богах.
– Незачем придумывать идолищ! – строго возгласил настоятель. – Свято место пусто! Всегда пусто. Воистину пусто.
– Пусто, – подтвердил Хунд.
– Истинно так и да будет так, – завершил настоятель и удовлетворенно выслушал то же самое от Хунда и от зала.
Северянин ждал продолжения, но церемония закончилась.
– Иди, брат, – буднично сказал ему настоятель. – Эй, Наарен, объясни ему, как и что.
– А если я не пойду? – неожиданно для самого себя спросил Хунд.
Немолодой монах усмехнулся.
– Ты теперь пустовер, человече. Тебе отсюда другой дороги нет.
* * *
Мусорщики нижнего Бедельти традиционно не любили мусорщиков верхнего Бедельти, считая их лентяями и задаваками, не заслужившими своего счастья. Ну что там убирать наверху, скажите на милость? Ни битых бутылок, ни селедочных голов, ни дохлых кошек. А всю их верхнюю пыль вниз несет! Мусорщики верхнего Бедельти столь же традиционно недолюбливали нижних коллег, полагая их разгильдяями, которые больше шумят, чем работают. Да разве нужна внизу такая тщательность, с которой наверху вычищают щеточкой плитки тротуаров? Шварк-шварк метлой по земле, разгрести грязь по углам, вот и весь труд.
И только дважды в год мусорщики нижнего и верхнего Бедельти оказывались единодушны. Им некогда было придираться друг к другу, они обоснованно костерили приезжих, местных, власти, праздник вообще, а в особенности карнавал и все, что к нему относится. Кому приходилось хоть раз выковыривать конфетти из щелей между плитками, тот их поймет.
Впрочем, ворчать мусорщики ворчали, но работали. Поэтому центральная площадь верхнего Бедельти утром второго дня смены сезонов сверкала чистотой. Посредине ее расстелили большой толстый ковер без рисунка.
– Зачем это? – шепотом спросила Тильдинна Брайзен-Фаулен у супруга.
– Не знаю, Тиль, – честно ответил он. – Скоро увидим, я так думаю.
Еще позавчера, услышав подобный ответ, сударыня Брайзен-Фаулен капризно надула бы губки, а мужу пришлось бы срочно изыскивать способ смягчить недовольство супруги. Но события последних суток все чудесно переменили. Тильдинна ласково кивнула Вальерду, приняв его ответ как должное.
Перемена произошла в ужасной пещере на Тюремном острове, где провела много месяцев бедняжка Кати. И окончательно Вальерд уверился в том, что жена теперь ведет себя иначе, когда вчера вечером Кати с отцом прибыли на лодке забрать младенца и Брайзен-Фауленов. Молодая женщина прижала к себе сынишку, новоиспеченный дедушка смотрел на дочь и внука с радостным изумлением… а Брайзен-Фаулены обалдело уставились на лодку. На отлично знакомую им лодку, запряженную четверкой тюляк с лукавыми мордами. Тильдинна открыла было рот, чтобы высказаться по этому поводу, затем минутку подумала, закрыла рот и молчала всю дорогу до Золотого острова.
Вальерд дал старику денег, Кати стала протестовать, а Тильдинна очень серьезно сказала ей, что это для малыша и что они очень, очень благодарны, просто невозможно выразить как.
А после, когда супруги наконец добрались до снятой ими комнаты, и за дополнительную плату вымылись в хозяйской чугунной ванне, и переоделись в чистое, и поужинали, и из последних сил вышли прогуляться по ночному праздничному городу, Тиль шепнула мужу на ухо одно-единственное слово: «Извини». По молчаливому согласию они не стали обсуждать свои приключения. И если прежде сударь Брайзен-Фаулен был готов нести свою супругу на руках до самого края земли, то теперь он согласился бы донести ее до края земли и обратно. Вальерд подумал, что это и впрямь очень мудрый обычай – отправлять молодоженов на острова. Но вслух лишь признался жене в любви и взамен получил ответное признание.
Брайзен-Фаулены заснули счастливыми, проснулись счастливыми и теперь счастливыми стояли на площади в ожидании событий второго карнавального дня. Собравшиеся зеваки чего-то ждали, то и дело посматривая вверх. Судя по всему, они знали, что здесь должно произойти. Возможно, об этом было объявлено вчера, когда Брайзен-Фаулены еще томились на Острове магов. Наконец по толпе прошел шепоток: «Смотрите, смотрите, начинается!» Вальерд и Тильдинна по примеру соседей задрали головы к небесам.
Сначала они не увидели ничего, но в следующий миг ахнули. На их глазах рождалось облако. Легкие, почти невидимые пряди тумана густели, становились плотными белыми хлопьями ваты, и кто-то сгребал их в кучку, лепил из них облако, как снежок. Кто? В небе проступили контуры огромных ладоней, затем проявились руки, плечи, и наконец фигура обрисовалась целиком. Призрачный великан парил в небе, его полупрозрачное тело было текучим, воздушным. По сравнению с ним облако казалось вещественным и прочным. Под ладонями исполина оно росло и уже напоминало снежную гору. Великан принялся громоздить рядом следующую. Облака заслонили солнце, стало зябко, потянуло холодком…
– Ноорзвей! – воскликнул кто-то в толпе.
Северный ветер мельком глянул вниз и сумрачно ухмыльнулся. Он создал уже целую облачную гряду, туманный бастион. Ноорзвей набрал полную грудь воздуха и выдохнул. Тучи разбежались и затянули небо. Сделалось совсем пасмурно. В толпе спешно кутались в плащи. Из туч стал накрапывать слабый дождик.
Наверху кто-то насмешливо свистнул. По другую сторону облачной баррикады проявилась еще одна исполинская фигура. Южный ветер Харракун примерился и подул на тучи. В серой стене появилась дыра. Она быстро расширялась, и снова проглянуло синее небо. Вышло солнце, веселыми лучами расцветило все вокруг, и небо заиграло летними красками. Харракун взмахнул руками, и облака разлетелись в клочья. Клочья мгновенно таяли. Стало жарко, зрители потянули плащи с плеч.
Ноорзвей угрожающе взвыл и бросился на соперника. Ветры схватились между собой. В небесах над архипелагом творилось страшное. Два призрачных великана с телами текучих очертаний наносили друг другу удары, катались клубком и бешено носились по всему небесному простору. Снова собрались облака, и дерущиеся ветры расшвыряли их во все стороны. Делалось попеременно то жарко, то холодно. Ветры трепали одежду зевак, с кого-то мимоходом сорвали шляпу. Ноорзвей и Харракун завывали и буйствовали. Казалось, еще немного, и небо не выдержит их ярости.
И вдруг воздушные исполины рухнули вниз. У зрителей заложило уши от свирепого воя. Вихрем взметнуло пыль и запорошило глаза, а когда публика снова смогла видеть, на ковре посреди площади боролись двое рослых мужчин, южанин и северянин. Могучие мышцы рельефно проступали на телах борцов, одетых лишь в набедренные повязки. А в небе над архипелагом было безветренно и пусто. Ноорзвей и Харракун приняли человеческий облик и спустились на землю.
По толпе пробежал шепоток облегчения. Схватка ветров была символической, она знаменовала смену сезонов, и сейчас Ноорзвей должен был уступить Харракуну. Однако ветры подходили к делу серьезно, и пока духи стихии бушевали и сражались наверху, внизу могли произойти неприятности. Однажды в горячке боя исполины снесли десяток крыш в городке, в другой раз переломали мачты шхунам в гавани… Теперь обошлось. В человеческом облике ветры уже не могли натворить таких дел, хотя продолжали драться азартно.
Ноорзвей саданул противника головой в живот. Харракун упал, кувыркнулся и в движении подсек Ноорзвея ногами под коленки. Северянин завалился набок, тотчас вскочил, захохотал, обхватил южанина поперек туловища и поднял. Харракун извернулся в объятиях соперника вниз головой, зацепил его ногой за шею, и оба грохнулись на ковер. В следующий миг Ноорзвей уже лежал носом в ковер, а победитель Харракун прижимал его руками и коленями, не позволяя встать.
– Свершилось!
Пока зрители были увлечены схваткой, на возвышении появился мастер церемоний Томто Бон. Его звучный, густой голос был слышен всем на площади.
– На архипелаге настало лето! Уррааа!!! Мы празднуем лето! Танцуйте, пойте, веселитесь!
Толпа ответила радостными криками. На борцовском ковре Харракун встал и протянул руку побежденному. Ноорзвей принял его руку, одним прыжком вскочил на ноги, и ветры обнялись. Зрители зааплодировали. Великанам принесли одежду, и те со смехом набросили легкие рубашки, влезли в штаны. Стало жарко – лето есть лето.
– А не выпить ли нам пива? – громовым голосом вопросил Харракун, и Ноорзвей басом откликнулся:
– Непременно!
Толпа восхищенно завопила и заулюлюкала. Народ стал расходиться. Многие последовали за ветрами, которые удалились в сторону ближайшего кабачка. По указанию Томто Бона служители быстро свертывали ковер.
– Я только вот чего не пойму, – задумчиво сказала Тильдинна Брайзен-Фаулен. Она раскраснелась от жары и волнения, из прически выбились прядки. Вальерд залюбовался супругой. – Почему архипелаг носит название Трех ветров? А мы увидели только двоих? Где же третий?
– Да, действительно, – растерянно сказал Вальерд Брайзен-Фаулен. – Ты права, дорогая. А мне этот вопрос как-то в голову не приходил… Хм.
Сбоку раздалось деликатное покашливание. Супруги обернулись.
– Простите, что вмешиваюсь в разговор, – поклонился им старик в потрепанной, но шелковой блузе. У него заметно дрожали пальцы, однако в целом он производил несомненно приятное впечатление. – Я могу ответить на ваш вопрос, милая сударыня. Если позволите.
– Да, пожалуйста! – зарделась Тиль.
Вальерд вежливо поклонился старику.
– На островах больше таинственного и странного, чем кажется на первый взгляд, – заметил их собеседник.
Брайзен-Фаулены понимающе кивнули. О да! Они в этом убедились на собственном опыте.
– О третьем ветре мало что известно, – продолжал старик. – Он пролетает высоко над островами, не касаясь земли. Он кружит вокруг архипелага, снаружи Охранного кольца. Говорят, что он всегда попутный. Встретить его – доброе предзнаменование.
– Спасибо, сударь! – горячо воскликнула Тильдинна. – Ах, как это интересно!
– Рад был служить вам, милое дитя. О, что это у вас?
Старик протянул руку и вынул из-под воротника Тильдинны маленькую чайную розу с нежным запахом. Кремовые лепестки цветка были упругими и свежими.
– Смотрите не уколитесь о шипы, – предупредил старик молодую женщину, отдавая ей розу.
– Спа… спасибо, – пролепетала Тиль. – Вы маг, сударь?
– Нет, – улыбнулся старый фокусник и спрятал руки в карманы, чтобы унять дрожь.
* * *
Главный почтальон Йемителми мрачно разглядывал эмблему королевской почты. На эмблеме хищный почтовый голубь клевал беззащитную змею. Змея корчилась в судорогах, голубь был неумолим. Оба не вызывали у Йемителми никакой симпатии.
Старый змей Бенга вчера не удосужился ничего объяснить. Кто бы сомневался! Персоны такого ранга, наверное, и не умеют объяснять. Привыкли к тому, что подчиненные ловят их мысль еще до того, как она успела оформиться. Императрица тоже не объясняла. Явилась Йеми во сне собственной персоной, убедила в истинности происходящего, дала инструкции, соизволила уточнить, что дело абсолютно секретное, но не государственное, а личное… Личное! Йемителми не знал доподлинно, как там у северян, хотя подозревал, что так же, но уж на Юге императрица – это все равно что империя, а Южная империя – это половина мира. Личные пожелания половины мира следует выполнять.
Побег южного царедворца с Тюремного острова при таких обстоятельствах никак не вредил королевству Трех ветров, а все равно Йемителми чувствовал себя двурушником. Что ж, такая у него служба, не для щепетильных. Йеми не строил иллюзий – незачем, да и некогда. Нужно было разгребать текущие неприятности, и самой большой из них было исчезновение вовсе не Бенги из тюрьмы, а перстня – из королевского дворца.
Про перстень он старому змею сообщил – в основном ради того, чтобы выяснить, не стоит ли за похищением кто-то из людей Бенги. Увы, если это и так, сам Бенга ничего не знал. Йемителми был склонен ему верить. Змеемаг обещал сказать, когда что-нибудь узнает, однако в это Йеми верил уже меньше. И все-таки становилось чуточку спокойнее от того, что если Бенга в этом раскладе и не действует на их стороне, то хотя бы не играет против. Во всяком случае, пока.
Йемителми со вздохом перевернул папку для бумаг эмблемой вниз, чтобы не мозолила глаза. В дверь постучали.
– Заходите! – рявкнул он.
Больше часа он принимал почтальонов с докладами. Первым делом сыскари отработали известных норов, мошенников и перекупщиков. Воров на Золотом острове было трое. Сорадж по прозвищу Одноухий в былые времена имел немалую известность на Севере, одно время даже возглавлял гильдию, но уже лет двадцать как удалился от дел. Одноухий выбрал себе архипелаг Трех ветров местом для тихой старости и использовал прежние связи и навыки, чтобы на островах было как можно спокойнее. Южанин Ннэн Ба был изощренно проклят в разборках кланов, на островах чувствовал себя запертым и время от времени норовил содеять что-нибудь непотребное, чтобы ощутить полноту бытия. Последняя выходка едва не стоила ему жизни – Ннэн вздумал обокрасть Сораджа, залез к нему на виллу, угодил в капкан и был чуть не до смерти бит хозяином. Магическое поле превращало Ннэн Ба в облезлую шавку, и после смены сезонов он еще месяц скулил, что не может вывести блох.
Третий из воров, полукровка по имени Сат, родился на островах, побывал на обоих континентах, поцапался и с гильдией, и с кланами, недавно вернулся на родину и пока что вел себя тихо. Почтальоны побеседовали с Сораджем уважительно, с Сатом пристрастно. Ннэн в проклятом виде их возмущенно облаял, но не мог воспрепятствовать тщательному осмотру своего жилища. Общий итог оказался неутешителен – ни явных, ни косвенных следов беседы и обыск не добавили. Сорадж клялся своей репутацией, что местные к похищению «некоей драгоценности» непричастны и нужно искать среди приезжих. К его словам стоило прислушаться.
Йемителми выслушал отчеты о разговорах с портовыми жуликами и уличными торговцами «настоящим жемчугом» и «золотыми кораллами», с хозяевами кабачков и кафе, гостиниц и пансионов. Разумеется, здесь речь не шла о пропаже драгоценности – почтальоны сортировали слухи о происшествиях в попытках выявить хоть что-то необычное, странное, запоминающееся. Но похитители либо не оставили следов, чего не бывает, либо эти следы находились не там, куда был обращен пристальный взор королевской почты, – а вот это, увы, вполне вероятно. Между тем время неумолимо шло к полудню, когда король Тарсинг должен будет на глазах у публики вынуть камень из перстня. Поддельный камень из фальшивого перстня… Жрать траву!
Йеми закончил работу недовольный. Голова гудела от сплетен, событий, фактов, имен и взаимоотношений. И никакой зацепки по поводу пропажи.
Значит, некто приезжий. И, как выяснили еще вчера нюхачи, проклятый. Допустим.
– Найдите сударя начальника порта и пригласите ко мне, – распорядился Йемителми. – А также капитанов, чьи суда прибыли на архипелаг перед праздником, – Кранджа и Мборо в первую очередь.
Почтальоны отправились выполнять задания и продолжать поиски. Йемителми остался сидеть у себя в кабинете, обхватив голову руками. У него было отвратительное чувство, что он упускает что-то совсем очевидное. Беда в том, что он не мог понять, какой линии размышлений это касается – поисков перстня, побега старого змея или поведения Трины. Девушка, в которую влюблен король, ведет себя более чем странно. Видит Небо, Орвель заслужил личное счастье, да и для блага королевства ему давно пора жениться, и Йемителми чудовищно не хотелось мешать королю. Но если окажется, что странности Трины небезобидны, придется нарушить идиллию влюбленных.
Йеми взял чистый лист бумаги, нарисовал на нем три кружочка на отдалении друг от друга и глубоко задумался.
* * *
Лето явилось на архипелаг в одночасье. Для того и предназначены дни смены сезонов: была зима, стало лето. Полгода северной погоды, полгода южной – простая арифметика. И дважды два дня в году на то, чтобы сменить погоду, образ жизни, одежду и настроение.
Раскаленное солнце пылало на обесцвеченном жарой небе. Ни дуновения ветерка, ни случайного шевеления – воздух напоминал горячий суп. Проходя по городу, Бенга видел, как под полосатым тентом Харракун пьет пиво с Ноорзвеем: у ветров сегодня выходной.
Змеемаг не боялся, что его узнают. Во-первых, его никто не предполагает встретить на Золотом острове – все знают, что он заперт на Тюремном. Людьми правят ожидания, они видят лишь то, что готовы увидеть. Во-вторых, разумеется, Бенга разгуливал по праздничному Бедельти не в своем собственном обличье. Время магии на островах – выбирай любой облик! Он выбрал личину северянина средних лет, выглядящего нелепо в спешно купленной летней шляпе и чрезмерно яркой рубашке. Пересекая площадь, Бенга встретил пятерых примерно таких же олухов. В-третьих, даже если бы его искали, нити поиска неизбежно оказались бы в руках Йемителми, умного мальчика, бывшего подданного императрицы, неожиданного и влиятельного союзника. Мальчик старательно умалчивал, по чьему повелению он помогает Бенге, но ответ напрашивался, и это бросало новый свет на события. Однако для полноты анализа не хватало фактов. Время обдумывать придет позже, сейчас время действовать. Очень некстати!
Потому что – и это в-четвертых. – Бенга едва переставлял ноги. Пот лился с него градом, дополняя маскарад, – с него, южанина и змеемага! Пересохшая кожа чесалась – пот ничуть не увлажнял ее, только раздражал. Ныли мышцы, скрипели суставы. Глаза безостановочно слезились, так что временами маг почти ничего не видел. Он совершенно потерял нюх и наполовину оглох. А еще ему напрочь отшибло магическое чутье, что было самым досадным. И все эти симптомы были ему хорошо знакомы, хотя последний раз Бенга испытывал подобное два века назад.
