Текст книги "Запретное влечение (СИ)"

Автор книги: Анна Карельская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Это снова они.

Лисси, Кэми, Челси и Кевин. Эти номера стали самыми популярными за последнее время. Я могла только по первым цифрам догадаться, что это они. Я не выходила с ними на связь, с тех пор как уехал Уилл. Просто не могла. Мы случайно пересекались с Кевом в баре и сталкивались с Кэмерон в кофейне, но я, быстро сориентировавшись, всё время ускользала от них.

У меня не было слов, чтобы объяснять им мотивы, которые я преследовала. Не было чёткого представления о том, как вообще общаться с ними сейчас, и, что самое главное, я избегала вопроса, который непременно услышала бы от них: «Что у вас произошло?»

А ещё я чувствовала, что Уилл поддерживал с ними связь. Быть может, просил Кевина присматривать за мной или же Лисси. И поэтому, как бы глупо всё это ни звучало, я считала их предателями. Заочно.

Меня будто бы кинули в воду, а я совсем не умею плавать. Да мне никогда и не было нужды плавать в одиночку. Ведь моим спасательным кругом всегда был Уилл.

А теперь я тону.

Медленно спускаюсь на кухню и начинаю варить себе кофе. В доме тихо, и кажется, родители в отъезде. С ними всё по-прежнему плохо. Между собой мама с отцом практически не общаются, а если такое и происходит, то снизу слышны их ссоры, звуки разбитой посуды и тихий плач матери. Это не менее странно, ведь скандалы всегда случались в нашем доме только с моим непосредственным участием. Теперь я испытываю горький осадок вины, за то что в крепости нашей семьи случилась трещина. Быть может, этой трещиной являлась я, но, так или иначе, всё сводилось к Уиллу.

Меня же родители и вовсе перестали замечать. Я стала этакой безликой сожительницей, у которой изредка интересовались, где она пропадала и почему от неё пахнет сигаретами. Также мне доставались мамины завтраки и хмурый, задумчивый взгляд отца. На этом всё.

Но мне не было больно. Нет. Если вам постоянно твердят о том, что любят детей одинаково, ни за что не верьте. Такого просто не бывает. Как кажется мне, каждый человек уникален. Нам с самого нашего рождения даётся некий лимит любви. И мы распределяем его по своим ощущениям, симпатиям, глубоким чувствам. Как бы вам ни хотелось любить кого-то так же, этого не случится. Обязательно найдётся маленькая деталь, которая перевесит на чаше весов не в пользу ваших ожиданий. Мы не роботы. Не запрограммированные личности. Мы – обычные люди, которые не властны над предпочтениями своего сердца.

И мои родители – такие же простые люди. Здесь нет ничего горького и болезненного. Просто Уилл был особенным. Да и как я могу держать на родных обиду, когда люблю брата больше, чем саму себя? Я вся словно соткана из него. И теперь от меня словно оторвали больший кусок.

Все тоскуют по нему. Ведь он всегда был связующей ниточкой в наших тёплых отношениях. Он умел сглаживать углы и приводить меня в чувства. Умел слушать, смешить и быть всем для своей младшей сестры.

Мой кофе в доброй традиции сбегает, расползаясь по плите грязной кляксой. И из меня тут же вырывается тихий, но истеричный смех, который приходит вместе с осознанием. Как я докатилась до такого? Размышлять о нём так, будто Уилла… будто его совсем нет в нашей жизни. Маленьким и злобным зверьком во мне бьётся подступающая агрессия. Как же так? Я позволила себе сдаться. Погаснуть. Допустила, чтобы мои слабости взяли надо мной вверх. Ведь он жив! Он всё ещё со мной. Связан неразрывными узами. И, чёрт возьми, я не позволю родителям, обстоятельствам и всему миру отобрать его у меня.

Глубоко выдохнув, я заметаю следы своего кухонного преступления и направляюсь к двери с кружкой свежесваренного кофе, желая прочистить мозги на свежем воздухе. Мне нужно набраться сил и терпения, чтобы достигнуть своей цели. И чем изощрённее будут мои методы, тем скорее я окажусь в любимых руках. Но как только я, достигнув порога, отворяю дверь, мой взгляд упирается в знакомое дерзкое личико.

Да нет же, проклятье! Мне ведь не может «везти» настолько?

– Здравствуй, Мел! – расплывается в улыбке Розали и машет мне изящными пальцами.

Приторно улыбаюсь ей в ответ и с размаху захлопываю дверь перед её носом.

– Эй, открой дверь, – шипит девушка снаружи и начинает назойливо стучать по входной двери.

Мне хочется заорать от несправедливости. Но вместо этого я отпиваю свой кофе и начинаю подниматься к себе. Стук начинает разноситься по всему дому, отчего из гостиной неожиданно вылетает мама.

– Амелия, что происходит?! – испуганно бормочет она снизу.

– Это не ко мне, мам. Разберись с ней, пожалуйста, со всей своей вежливой учтивостью, – пожимая плечами, я достигаю самой верхней ступеньки и скрываюсь из виду.

Мне не хочется никого видеть. А особенно сейчас и особенно её – бывшую игрушку Уилла. Вернувшись в комнату, я закрываю за собой дверь и залезаю с ногами в своё мягкое кресло. Отпивая маленькими глотками из своей кружки, я стараюсь взять себя в руки и придумать новый план. Но стук каблуков по коридору уже давит мне на виски.

Я люблю тебя, мама.

Прикрываю веки и тяжело выдыхаю, когда дверь распахивается и звон каблучков достигает середины моей комнаты.

– Хватит прятаться, чёртова трусиха!

– С такой стервой, как ты, это удаётся с трудом, – фыркаю в ответ и устремляю свой взгляд в окно.

– Вот и славно, потому что я пришла к тебе с добрыми намерениями.

– Меня сейчас стошнит.

– Послушай, я от тебя тоже не в восторге, даже несмотря на твой сучий потенциал, – мягко отзывается Розали и грациозно запрыгивает на подоконник рядом со мной.

Я не сразу замечаю, что улыбаюсь. Искренне и без притворства. Вовремя одумавшись, поджимаю губы и бегло окидываю её тощую фигурку взглядом, оценивая внешний вид. Рыжие локоны сегодня выпрямлены и собраны в высокий хвост. Одета в белое короткое платье, отчего стройные бёдра слегка оголяются, когда она закидывает ногу на ногу и сбрасывает свои босоножки на пол.

Вообще-то, она хороша собой. Здесь ничего не скажешь. Но даже несмотря на это, я всё ещё хочу остаться наедине со своим остывшим кофе и блуждающими мыслями. Но… увы.

– Кажется, ты совсем распустилась, девочка, – тянет рыжая и морщит свой маленький нос, отодвигая от себя пачку моих сигарет. – И чего ты добиваешься своей неумелой забастовкой?

– А чего добиваешься ты? Тебе что, больше всех надо?

– Считай это благотворительным актом.

Одна моя бровь насмешливо изгибается, когда я замечаю её серьёзный настрой. Это что, розыгрыш такой?

– Иди-ка ты отсюда, Рози, пока мой кофе не достиг твоего белоснежного платья.

– Да брось, Мел, я вполне могу обойтись без него, – расплывается она в игривой улыбке. – Господи, Колин был прав. Ты – тяжёлый случай. Упрямая, словно ослица. И почему ты не можешь быть такой же душкой, как Уилл? Впрочем, генетические осечки случаются.

Я закатываю глаза и поднимаюсь с кресла, скидывая с себя халат. Когда же я натягиваю на себя широкую футболку брата, ко мне медленно приходит понимание услышанного.

– Колин? При чём здесь он?

Рози мечтательно улыбается и пялится на свои ногти, безупречно покрытые красным цветом. Я тихо ругаюсь себе под нос и снова возвращаюсь в кресло, тяжело выдыхая.

– Отношения с ним – это животный секс и ошеломляющая романтика, – сладко шепчет Рози, чуть ближе нагнувшись ко мне. – Знаешь ли ты, на что способны его руки? Мне кажется, что большее девушкам и не нужно. Только эти руки в положенном месте и понимание тебя. Я не знаю, где были твои глаза, чтобы отказаться от такого, маленькая тупица.

– Ты настоящая испорченная девка, Рози, знаешь это?

Девушка качает головой, отчего её конский хвост гуляет из стороны в сторону. А затем её полные губы трогает задорная широкая улыбка. Я не знаю, как это объяснить, но почему-то тоже улыбаюсь в ответ, снова ощущая в себе странную радость. Мне так не хочется верить в это, но эта беззаботность и вправду исходит от неё. Это странно, но теперь я замечаю всю её красоту. Она не старается быть «миленькой и хорошенькой», как в тот вечер, и не выпячивает свою сексуальность. Она раскрепощённая, да, но сейчас, когда мы наедине, Рози предстаёт передо мной без всех своих показных масок.

Это… сбивает меня с толку.

– Прости, цветочек, я тебя, наверное, смутила. Забудь, впрочем, это женские штучки, – протягивает она ехидным тоном.

Я вновь подавляю улыбку. Почему я не злюсь? Не бросаюсь на неё? На это сложно дать ясный ответ, потому как мои инстинкты молчат. Быть может, я просто знаю, что она не права. Ведь было время, когда моя голова полностью отключалась от той почти животной похоти, которая овладевала мной и Уиллом. Я знаю, о чём она толкует, знаю, каково это. Поэтому просто продолжаю тихо улыбаться одними уголками губ и слушать все её ухищрения.

– И всё же, ты меня бесишь, Мел. Знаешь почему? Потому что мне противно то, что ты сдалась. Бьёшься в каких-то жалких попытках, хотя всё, что от тебя требуется – предстать перед ним в таком виде, чтобы у него коленки задрожали от твоей красоты.

– О чём ты тут вообще толкуешь? Уилл – мой брат, – нахмурившись, говорю я.

– И? Дальше что? Я аморальная, так что мне плевать, – отмахивается рыжая.

– Рози, ты, конечно, скрашиваешь мои будни, пытаясь быть милой, но мне кажется, ты обратилась не по адресу, – ответ мой выходит хриплым, оттого как на меня внезапно обрушиваются все мои страхи.

– Послушай меня, ладно? Эй, взгляни на меня, – вкрадчиво шепчет девушка, и я подвергаюсь ещё большему шоку, когда замечаю её серьёзный и вдумчивый взгляд. Когда замечаю её… искренность. – Ты не догадываешься, зачем я здесь? Это может показаться тебе странным, даже слишком, но… друзья не смогут раскрыть тебе глаза. Ты их боишься. А враги – враги могут. Дать тебе грубый пинок под зад и заставить задуматься, – она усмехается, и уголки её губ трогает озорная улыбка. – Каждый человек походит на кусочек паззла. Мы с Колином сошлись, и знаешь, получилась весьма занимательная картинка. А у вас не вышло потому, что вы из разных панно. Чтобы сотворить достойную картину твоей жизни, тебе нужен твой личный, подходящий по всем уголкам кусочек. И Уилл – это он и есть.

Я с трудом сглатываю, ощущая, как вся моя грудная клетка воспламеняется. Каждый вдох мне даётся с трудом, но, пересиливая себя, я втягиваю воздух маленькими урывками, хватая его губами. Внутри меня тоскливо воет дикий зверек, который требует того, кто однажды его приручил.

Враги. Да разве враги говорят такое? Разве они спасают твою больную голову? Я не знаю, кто для меня Розали. Но вес её слов так значителен, что я испытываю дикое желание её обнять и разрыдаться на её тощем плече.

Она вытягивает из моей пачки сигарету и закуривает, плавно выдыхая серые струйки в распахнутое окно.

– Ты, Мел – настоящая заноза в заднице, но я разглядела в вас то, во что давно перестала верить. Это так нужно в жизни – во что-то верить.

Я вижу, что она не играет. Розали, как мне стало понятно, является стоящей актрисой, как и Колин, впрочем, но сейчас… сейчас она была собой. Всё произошло так спонтанно. Ещё несколько секунд назад её голос сочился сарказмом и свойственным ей превосходством, а теперь она потрясла меня своими словами и растворилась в своей думе, докуривая маленькую дозу моего никотина. Я растеряна и так благодарна ей, но вежливые слова застревают в глотке, оседают на языке. Поэтому я просто молчу и наблюдаю, как Рози приводит себя в чувства и возвращается в своё амплуа, дабы не раскрыться передо мной окончательно.

– Так что ты скажешь на то, чтобы преобразиться из чудовища в красавицу? – вопросительно вскинув свои тонкие брови, язвит она.

– Изумительно, – смеюсь я, закусывая губу. – Только никак не пойму, почему тогда Уилл не купился на твою сексуально закинутую удочку.

– Потому что я – не ты, Мел. И слава богу, – тут же добавляет она, спрыгивая с подоконника и поправляя платье. – Потому что твои прикиды могут любого нормального мужика превратить в гея.

– Повёрнутая сучка, – веселюсь я, швыряя в нее подушку. – Тебе не зачем становиться проклятой крёстной феей, потому что он пропал. Меня все держат в неведении, а сам Уилл не выходит на связь, – говорю я, и улыбка моя медленно блекнет.

Откровенно говоря, моё мнение о Розали кардинально поменялось. Но это совсем не означало, что я стала бы открывать ей семейные тайны. Поэтому я благоразумно смолчала, не став делиться с ней причинами его исчезновения.

Однако я чувствую себя комфортно. Я по-прежнему испытываю эту дикую необходимость в нём, но мне… спокойно? Словно эта девушка неожиданным образом усыпила всех моих демонов.

– Ты чертовски права, фея! Поэтому, – она открывает свою сумочку и, многозначительно улыбаясь, машет перед моим носом билетами.

– Что это? – растерянно бормочу я, в ту же секунду испытывая приятную тянущую боль внизу живота. Кажется, это называется предвкушение.

– Это твоя персональная путёвка в рай, лапа, – подмигивает Рози и поясняет, что это билеты на выставку.

Тот проект, над которым трудился все эти месяцы Уилл, наконец состоится. Молодые таланты нашего университета предстанут перед широкой публикой. Я помнила это. А также помнила и то, как он вкладывался в свой проект, отдавая себя целиком. Уилл говорил, что фотография для него – это чуть меньше, чем я. И одна мысль об этом делала меня счастливой. Ведь я точно знала, какая любовная зависимость у него была от съёмки.

– Но… ты не знаешь главной новости, – медленно шепчет она и наклоняется к моему лицу, упираясь по бокам от меня в ручки кресла. – Твой дорогой братец сам передал их мне. Приезжал в университет по делам проекта, и мы пересеклись.

Я ощущаю лёгкий озноб, который усиливается от её тихого шепота мне на ухо. Мелкая стерва специально доводит меня, чтобы разогреть интерес.

– Ты знаешь, где он? – хрипло спрашиваю её с твердой решимостью.

– Знаю. Но тебе не скажу, – довольно отвечает рыжая. – Прояви своё терпение, ну же. Кем бы он тебе ни приходился, Уилл – прежде всего мужчина, Мел. Так что не стоит бежать к нему по первому зову. Выставка только через две недели.

– Я сойду с ума, зная, где он!

– Кто тебе сказал, что я его сдам? Мы с ним поддерживаем солидарность, ясно? Не желаю её рушить, – фыркает Рози. – И… если тебя это успокоит, то ему тоже хреново. Уж поверь мне.

– Я думала, ты желаешь помочь, – нервно бросаю я.

– Эй, остынь. Я сама изъявила желание передать эти билеты тебе. Просто доверься своему обаятельному врагу, ладно? Вам нужно время. Ещё совсем немного. Всё должно быть по плану, дурёха. Так или иначе.

Тяжело сглотнув, я приказываю своему сердцу перестать так отчаянно биться. Может, она права? Может, мне стоит взять себя в руки? Пусть я постепенно схожу с ума от этой дикой тяги к нему, но Уилл не оставил меня. Он хочет меня видеть.

– Так, хорошо, все формальности улажены, поэтому поднимайся, нам уже пора, – закатывает глаза Розали и тянет меня с кресла за руку. Я кидаю в неё злобный взгляд. – Сколько вы там не виделись? Я не знаю, сколько нужно времени, чтобы переквалифицироваться в гея, но мы должны срочно сделать что-то с твоим серым обликом.

– Я не думаю, что это хорошая идея. Мы с Уиллом ещё давно пробовали, и, знаешь, ничего не вышло. И Ди, кстати, тоже бралась за меня, – ворчу я, не желая подниматься.

– Домохозяйка и парень-подросток? Что же, отличная команда, Мел. А теперь живо поднимай свой зад.

– Разве ты не можешь провести время с Колином, раз уж вы так сошлись характерами? – бормочу я, сдавшись, и поднимаюсь с кресла. – Почему именно я становлюсь жертвой твоих заботливых нападений?

– Ты мне на самом деле нравишься, – отвечает она, отворяя мой захламлённый мужской одеждой шкаф.

– Я думала, мы – враги.

– Так и есть, – доносится до меня. Когда Рози оборачивается, вытащив одно-единственное платье, что ей удалось найти, она широко улыбается, добавляя: – Мы с тобой враги с привилегиями, так пойдёт?

Смотрю на неё и не понимаю, возможно ли, чтобы за какие-то полчаса жизнь приняла такой крутой поворот? Но это случилось. Узел внутри меня ослаб. Боль притупилась, сменив сосущее чувство пустоты на неистовое ожидание, от которого меня до сих пор бьёт сладкая дрожь. Я с трудом представляю, как вынесу эти долгие две недели, но есть то, ради чего стоит мучиться.

Поэтому я лишь киваю Розали и, внезапно для себя самой, окликаю её. Девушка разворачивается и выжидающе постукивает ноготками по своему блестящему клатчу, пока я тяну с ответом.

– Спасибо тебе.

Всего два слова, но в них вложено столько смысла и благодарности, что глаза начинает немного пощипывать. Стыдно, но помощь пришла оттуда, откуда её совсем не ждали. И это… лучшие полчаса за все последние дни.

Мы обмениваемся с ней тёплыми взглядами и слегка улыбаемся друг другу, забавляясь ситуацией.

Ты никогда не узнаешь, какой оборот может принять твой хмурый день и кто поспособствует этому, заранее. Но сегодня я вновь превратилась в маленькую девчушку и поверила в чудо.

Глава 20.

POV Уилл

Семья. Пять букв, а такое тёплое, родное и дерущее душу слово. Семья способна принять нас. Принять такими, какими мы являемся без всяких прикрас. Настоящими. Со всеми нашими страхами, комплексами и дурным характером. Не всякий родитель, конечно же, готов всецело принимать, да и чего только не бывает в жизни? Но мне повезло с этим больше. Я жил, твёрдо полагаясь на то, что эти люди всегда будут для меня некой неприступной крепостью, за которой я всегда смогу спрятаться. Знал, но не использовал это. Это ведь не по-мужски, верно? Однако само это знание, ощущение за спиной этих крыльев – оно всегда помогало мне. Мама и папа. Сколько им пришлось вынести, вытерпеть, прожить каждую секунду нашего с Мией детства и не слететь с катушек? Серьёзно, я не знаю.

Всё наше упрямство, эти вечные проказы и затеянные революции в порывах юношеского максимализма… Я не могу полностью осознать, каково оно – быть родителями. Но наверняка это адский труд, выдержка и абсолютное отречение от своего сердца. Стать родителем – значит подарить ребенку своё сердце, которое отныне будет разгуливать вместе с ним.

Я был более сговорчив, чем… чем Миа, но послушным меня всё же сложно охарактеризовать. Тем не менее, мама и отец считали иначе. Франси говорила, что я был более ласковым ребенком и всё время любил обниматься. Миа – маленьким орущим чертёнком. Но, так или иначе, её порывы любви были в разы сильнее, чем мои. Если она была недовольна, то на ушах стоял весь белый свет, а если всё было по её плану, то была готова обнять целый мир, одарив всех своих близких безграничным теплом со всей своей страстью.

Вспоминать о своём детстве, о детстве, проведённом с моей девочкой – высшее счастье. Это вызывает во мне такие светлые чувства, что хочется непрестанно улыбаться. Всё вышло так, как должно было. И если меня спросят, жалею ли я о нашем псевдородстве, я, не задумываясь, отвечу нет. Это наш путь. Наша с ней дорога. С такими вот крутыми поворотами, неровной тропинкой и сложными препятствиями, что появляются на земле из пустого места. Ведь мы такая старая и сплочённая команда. Неужели это может быть нам не по зубам? Я просто отказываюсь в это верить. И она не поверит.

Что же касается родителей, то здесь всё сложнее. Мне плохо. Как и нам всем, впрочем. И впервые за наш с ней взрослый «проказ» мне действительно становится больно. Оттого что нанесли именно им прямой и чёткий удар. Но не стыдно. Нет, только не стыд. Каждый свой шаг, что я делал вместе с Мими, – взвешенный и ровный. И я лучше отрекусь от самого себя, чем постыжусь того, что нас с ней объединяло и объединяет по сей день. Это выше обстоятельств. Выше того ущерба, который мы нанесли своим самым близким, как бы прискорбно это ни звучало.

И вот, я сижу за столиком уютного кафе неподалеку от общежития и нервно тарабаню пальцами по деревянному столу. Этот стук по дереву достигает перепонок. Давит. Заставляет пульсировать мои виски. Готов ли я к этому разговору вообще? А… она?

Судорожно выдыхаю и заказываю себе крепкий кофе. Сжимаю и разжимаю пальцы. Отчаянно хочется побить грушу, пробежать несколько километров, чтобы хоть немного снять это напряжение, которое забралось под самую кожу. Чтобы задыхаться со жжением в груди от набранной скорости.

Нужно собраться. После всех событий, раскрывшихся и произошедших в одночасье, я всё ещё люблю своих родителей. Да. Я буду называть их так. Потому что плевать я хотел на то, что они не мои кровные близкие. Эти люди вырастили меня, никогда меня не ущемляли и, возможно, стали даже больше, чем просто любящими родителями. В конце концов, они подарили мне Её… Как бы странно это ни звучало.

Дождь, не переставая, заливал весь Вашингтон последние трое суток, а сегодня наконец прекратился. Солнце едва проглядывается сквозь скопления тёмных облаков, но ливня пока не ожидается. Я вдыхаю полной грудью эту свежесть, желая подольше задержать её в себе. Я нуждаюсь в встряске. Нуждаюсь в том, чтобы меня кидало то в удушающее пекло, то в леденящий холод. Я так давно не испытывал ничего подобного. Только пустоту и оглушающую тоску. Я не романтик. Чёрта с два. Просто из меня словно выкачали все радости жизни, оставив лишь воспоминания. Только за них и цепляюсь. Они возвращают меня к Ней, хоть ненадолго. Хоть так призрачно и едва ощутимо.

Миа любила выходить на долгие прогулки после дождя и тянуть за собой меня. Мы возвращались абсолютно грязными и продрогшими, но абсолютно счастливыми. Это была наша зона комфорта – быть вместе и веселиться в самых неподходящих местах. Наша стихия. Наш ежедневный адреналин.

Передо мной встаёт улыбчивая официантка, и тут же приземляется дымящаяся кружка с кофе, окончательно возвращая меня в реальность. Я благодарю девушку и уже тянусь к бодрящему напитку, как вдалеке замечаю женственный и такой знакомый силуэт. Кружка снова опускается на гладкую поверхность стола, а взгляд устремляется к ней. Даже отсюда замечаю, как волнительно бегают глаза матери в поисках меня. Она нервничает. Сжимает в своих тонких ручках сумку и заправляет прядь за ухом. Я машу ей рукой, отчего она устремляется ко мне со всех ног. Сердце сжимается, когда Франси почти достигает меня. Резко встаю из-за стола и ловлю её в свои объятия, крепко прижимая к себе.

Твержу себе, что я мужчина. Но невидимые цепкие пальцы сжимают моё трепещущее сердце так сильно, что боль дурманит мой рассудок. Хочется что-то сказать, вымолить прощение за боль, причинённую ей и отцу, но слова, будто крошечные иголки, царапают мне глотку. Только обнимаю её и ощущаю, как её тело сотрясают тихие рыдания.

– Ох, Уильям! Ты ведь не собираешься нас покидать, верно? Ты наш сын. Любимый, желанный, – бормочет мама мне в плечо. Чувствую, что ещё немного – и я превращусь в проклятую тряпку. Проглатываю этот болезненный комок и осторожно разнимаю объятия, усаживая её за стол.

Беру её холодные руки и целую их, поднеся к губам.

– Хватит лить слёзы, мама. Ты слишком сильно влияешь на меня, – тепло усмехаюсь я. Она улыбается сквозь слезы.

– Ты прав. Я стала такой невыносимой плаксой в последнее время, даже жутко.

– Ну, у нас имеются весомые основания, верно? – улыбаюсь в ответ, но выходит как-то криво.

Замечаю, как тяжело она сглатывает и чуть отводит взгляд, приводя своё дыхание в норму. Франческа, как и всегда, – истинный эталон женственности и обаяния. Строгая юбка, летний пиджак и эти её жемчужные маленькие сережки. Сколько себя помню, никогда не снимает их. Её пряди, цветом как и мои, убраны наверх, а влажные глаза теперь больше походят на всепоглощающую синеву океана.

Я заказываю для неё её любимый зелёный чай с мятой и осторожно наблюдаю за матерью со стороны. Она всё ещё нервничает. Замечаю под её глазами тёмные круги и несколько новых морщинок рядом. Мне становится вдруг невыносимо душно.

– Мам, ты должна перестать так изводить себя, – чуть погодя, нарушаю я повисшее молчание. – Всё уже случилось. И я рад, я так безмерно рад, что мне довелось побыть для вас сыном.

Я запинаюсь на полуслове. Наверняка я подвёл их. Они приняли меня в свою семью, а я не оправдал всего этого. Смотрю на её призрачную улыбку, и становится дурно, оттого что покрасневшие глаза матери – наших рук дело.

– Ты и сейчас наш сын, – говорит Франси. – И будешь им каждую последующую минуту нашей с Невилом жизни. Ты… может, ты хочешь знать о…?

Я молча мотаю головой, понимая, о чём идет речь. Я думал об этом. Размышлял о них – тех, кто отказался от своей родной крови так просто. Но знание того, что меня бросили ещё в младенчестве, не разбивает мне сердце. Я никогда не чувствовал себя уязвлённым или слабым; только отсутствие одного человека в моей жизни делает меня таким.

– Знаешь, а ведь твоя настоящая мать приходила. Тебе было пять, и вы с Мией гостили у Дилайлы. Она твердила, что излечилась, что искренне сожалеет, что всё вышло так. Но больше она не имела никакого права вторгаться в твою жизнь. Мы об этом позаботились, Уилл.

– Вы всё сделали правильно, мам, – тихо отвечаю я. «Настоящая мать». Меня слегка передёргивает от этого. Моя настоящая мать сидит напротив меня и всё ещё продолжает любить меня, после того что произошло. В это я верю больше.

– У нас имеется её адрес на случай, если ты…

– Эй, – прерываю её я, взяв тонкие пальцы мамы в свои тёплые ладони. – Не будет этого случая. Она потеряла меня в тот момент, когда допустила подобное. Это всё ни к чему.

Мне даже не хочется знать, от чего она излечилась: от наркоты или алкоголя. Не хочется знать, где мой так называемый отец. Вообще. О них. Не. Хочется. Знать.

– Знаю, мы много дел наворотили. Но… как там Миа? – осторожно касаюсь я более болезненной темы.

– Требует тебя. Всё, как и всегда, – тепло усмехается мама, но глаза её блекнут ещё больше.

– Нам время нужно, мам. Нам всем. Но я не могу отказаться от неё навечно. Это всё выше наших сил, понимаешь? Я и она.

Я чертовски растерян. Можно ли вообще говорить с ней так?

– Уилл… я… что ты хочешь услышать от меня? Я с трудом перевариваю случившееся, – тяжело вздыхает она и комкает в руках бумажную салфетку. – Не уверена, что смогу ответить то, что ты хочешь услышать.

– Я и не жду, – мягко отзываюсь я. – Знаю, как тяжело вам приходится, но обещаю, что мы не станем показываться вам на глаза. Можем приезжать к вам с папой по отдельности, если он поймёт. Если захочет… Я просто не смогу лгать, понимаешь? Я презираю ложь. И ты должна не понаслышке знать, как тяжело приходится уживаться с ней. Только вот я больше не смогу. Не выдержу. Это враньё сожрёт меня заживо, мама. Лучше уж такая правда – болезненная и уродливая. Но она будет настоящей.

Её хрупкие пальцы начинают мелко подрагивать, комкая ещё больше эту несчастную салфетку. Я ощущаю, как груда камней спадает с моего сердца, я целиком и полностью ощущаю, как виноваты мы перед ними. Но я чист. Если это можно так назвать. Ведь разве было бы лучше, если бы мы все притворились, будто ничего и не было вовсе? Спустя какое-то время снова собрались бы всей семьей, пили вино и ужинали, изображая изо всех сил непринуждённые улыбки и лёгкость семейного вечера. Это низко – обманывать их. Мы ведь не чёртовы актеры, которые участвуют в театральной постановке, мы – люди! Да и не вышло бы из этой затеи ничего, однозначно. Только не с нами. Не с Мией…

Я больше не могу оставаться здесь. Видеть её печальные глаза, почти физически ощущать, как причиняю ей боль своим решением. Мне нужно уйти. Оставить её наедине со своими мыслями. Дать время, в котором мы все так чертовски сильно нуждаемся. Для реабилитации, для принятия собственного решения, для усвоения правды, пусть и такой горькой и невозможной на вкус.

– Прости нас, мам. Если сможешь когда-нибудь, – тихо обращаюсь я к матери и поднимаюсь со своего места. Глаза её опущены. Наклоняюсь к ней и долго целую в висок, добавляя ещё тише: – Дай мне знать, когда вы будете готовы.

Я ухожу. Глаза мои щиплет от подступающей влаги. Во рту снова появляется ком, словно горло до отказа набили битым стеклом. Чувствую себя настоящим ублюдком, но теперь я хотя бы не лжец. Честный ублюдок! Хочется смеяться от этой паршивой иронии. И почему правда так болезненна? Почему она всегда создаёт дисбаланс? Я потираю своё лицо и ускоряю шаг.

***

В ночь перед выставкой я был почти на грани. В мой некрепкий сон врывался детский голосок, который оглушал мои перепонки. Он принадлежал девочке. Я метался по кровати, полностью погружённый в этот полусон. Такой болезненный и тревожный.

В нём в глаза слепило солнце, и я ни черта не видел. Только размытый силуэт её лица и отблеск её темных волос. Она тормошила меня и, надрывая связки, кричала моё имя. Затем поднялась на ноги и устремилась со всех ног в лес. Моя голова шла кругом. Я хотел проснуться, зная, что это моё очередное безумное забытье, но не мог.

Только видел сквозь мутную пелену сна её нескладную спортивную фигурку. Девочка была одета в джинсовый комбинезон, а волосы её непослушными локонами обрамляли детское личико в форме сердечка. Я догнал её у самой кромки леса и постарался помочь. Но она лишь нахмурилась, толкнула меня в грудь и убежала дальше.

Помню, что всё было так мутно и размыто… Отчётливо – лишь обилие зелёного цвета. С ней его всегда было в избытке. И мне это нравилось. Зелёный цвет – он словно сама жизнь. А весна – главный его союзник, который превращает все пожухшие от холодов листья в цветущий и благоухающий изумруд. Такой же, как и её счастливые большие глаза. В них и заключена вся моя жизнь. Моя главная цель. Смысл моего существования.

В этом сне, на грани реальности и полузабытья, я вдруг очутился в маленьком лесничем домике. Я знал его. Девочка стояла посреди тёмной комнаты, обнимая себя за плечи. Образ всё такой же размытый, но взгляд… его я узнал бы всегда. Это была моя сестра. Крепкая и абсолютно несносная малютка. Сквозь щели деревянной коморки проникал солнечный свет, а в этих лучах, пробивавшихся в дом, витали маленькие пылинки.

– Зачем ты оставил меня, Уилл?

В этот самый момент мои глаза широко распахнулись. Я был совсем не удивлен, что реальность вновь настигла меня. Испытываешь почти то же самое, как резкое погружение в ледяную воду. Но и это было уже не так неожиданно.

Внутри меня тут же закопошились мысли, в которых Миа просто не приходит. Возможно, она просто устала от всего. Трудно поверить в это, но когда ты не видишь человека длительное время, то постепенно начинаешь сомневаться. Во всём, чёрт возьми. В каждом своем и чужом шаге.

Мои пальцы действовали быстрее, чем мой мозг, когда я уже набирал ей сообщение и прикреплял к нему один единственный снимок.

Да, у меня было несколько тысяч снимков. И, если откровенно, то в большинстве своём они были связаны только с этой девочкой. Но этот был так мною любим…