Текст книги "Царское гадание"
Автор книги: Анна Соколова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)
X
Таинственная загадка
Маскарад графини Воронцовой-Дашковой удался как нельзя лучше. На него съехался чуть не весь Петербург, и все великосветские дамы друг перед другом старались не быть узнанными. Графиня усердно помогала этому, лично вместе с мужем проверяя входные билеты и не открывая положительно ничьей тайны.
Мужчины, нарасхват добивавшиеся чести заполучить пригласительный билет, были в полном сборе. Среди мужского общества тут были положительно весь Петербург и весь цвет гвардии.
Государь приехал в самый разгар маскарада вместе с наследником, редко посещавшим этого рода собрания, так что его появление было особым почетом для графа и графини. Вслед за государем приехал и великий князь Михаил Павлович, который, напротив, очень любил маскарады и охотно откликался на остроумную маскарадную интригу.
Все дамы сохраняли самое строгое инкогнито, старались говорить измененными голосами; никто не приподнимал даже широкого кружева маски, совершенно скрывавшей лицо. Без маски, с лицом, блиставшим оживлением из-под широкого кружева, обрамлявшего капюшон, наброшенный на голову, но тотчас же откинутый, царствовала только сама пленительная хозяйка дома, которая уверяла, что она и без маски сумеет заинтриговать всякого, кого захочет.
По залу ходило и несколько мужских домино, разрешенных графиней, но их было мало.
Мужчины предпочитали сами быть объектами интриги и никого собою не интриговать.
Государь стоял у одной из колонн, весело перебрасываясь отрывочными фразами с проходившими мимо него масками. Вдруг перед ним остановилась миниатюрная маска в щегольском домино, с массивным золотым браслетом в виде цепи на маленькой руке, обтянутой черной перчаткой. Государь мельком взглянул на нее, и его брови грозно сдвинулись.
С минуту он тревожно смотрел на маску, а затем, видя, что она не отходит от него, спросил:
– Ты, может быть, хочешь что-нибудь сказать мне, прекрасная маска?
– Нет, ничего особенного, – пропищала она деланным маскарадным голосом. – Мне только жаль, что здесь нет цыган. Ты знаешь, как я люблю цыган!
Государь был поражен. Эта крошечная, миниатюрная фигурка, эти осторожные, как будто кошачьи, жесты и ухватки, этот робкий взгляд больших глаз, сверкавших из-за длинных разрезов черного бархата, весь этот общий рисунок подкупающей, почти молящей грации – все это было хорошо знакомо и памятно государю, все это он недавно хорошо видел совсем близко.
– Как ты здесь очутилась? – спросил император тоном, в котором нежность и сожаление боролись с гневом.
– А что? – пропищала маска. – Почему же мне было сюда не приехать? Ведь ты здесь, а ты сам сказал мне, что всюду, где ты будешь, там и я могу быть с тобою вместе.
У государя вырвался жест нетерпения.
– Нет, ты не поняла меня! Ничего подобного я тебе не говорил и не мог говорить. Ты не можешь сомневаться ни в моем участии, ни в моем расположении, но во всем и всюду должны уважаться и соблюдаться приличия, а ты хочешь нарушить их.
– Я? Чем же это? – спросила маска, и в ее голосе прозвучала горькая обида. – Что я такое сделала, что могло бы так сильно прогневить тебя?
– Если ты сама не понимаешь этого, то мне будет трудно объяснить тебе, – сказал государь таким тоном, в котором напрасно хотел скрыть свое неудовольствие.
Маска торопливо вынула из кармана маленький кружевной платок и, подсунув его под маску, вытерла слезы.
У государя опять вырвался нетерпеливый жест. Он терпеть не мог женские слезы, и это знали все, кто когда-нибудь стоял близко к этому монарху.
– Ты лучше всего сделаешь, если уедешь, – сказал он, стараясь говорить с возможной кротостью, проявляя почти несвойственное ему терпение.
На эту сцену начали издали обращать внимание большинство из присутствующих. В углах начали потихоньку перешептываться.
Государь заметил это и чувствовал подступающий гнев, истинный пароксизм гнева, один из тех пароксизмов, о которых знала вся Россия. Он нагнулся вперед, несколько наклонился к миниатюрной маске и тихо, но внушительно проговорил:
– Уезжай сейчас же! Слышишь ли? Сейчас!
– Слышу, слышу, но не уеду, – капризно пропищала маска.
Кровь бросилась к лицо государю.
– Я тебе приказываю, – произнес он таким тоном, перед которым спасовал бы любой из царедворцев.
Однако упрямая маленькая маска стояла на своем и упорно повторяла:
– Сказала, что не уеду, и не уеду!
– Я вывести тебя прикажу, если так, – прошептал император, уже почти не чувствуя себя от гнева.
– Хорошо! – пропищала маска. – В таком случае я завтра же возвращу роль и никогда – понимаешь ли? – никогда не выйду в ментике и в гусарском мундире.
Государь чувствовал такой прилив гнева, что ему хотелось броситься на упрямую маску. Но он воздержался и по возможности тихо сказал:
– Уезжай! Я сейчас же следом приеду за тобою.
– Куда? – удивилась и как бы оторопела маска.
– К тебе домой, на Владимирскую! Ступай же! Ступай и жди меня!
– Напрасно, не приезжай! Мне не нужен твой визит, и дома ты меня не застанешь!
– Как это глупо! – воскликнул государь почти громко. – Как это необычайно глупо! Если ты здесь, то понятно, что теперь, сейчас, я тебя дома не застану. Но к тому времени, когда я приду, ты успеешь возвратиться.
Маленькая маска хотела еще что-то возразить, но в эту минуту, гордо раздвигая перед собою, как бы рассекая толпу, к государю подошла высокая и стройная женщина в дорогом кружевном домино и, обращаясь к назойливой маске, проговорила:
– К государю так смело подходить нельзя. Здесь не зал собрания!
– Но… – хотела возразить маленькая маска.
– Не возражайте, не смейте мне ничего возражать! – оборвала ее высокая и гордая женщина. – Я сказала вам, чтобы вы отошли, и вы отойдете! За это я вам отвечаю.
Она сделала такое смелое ударение на слове «я», что государь сразу узнал властный и гордый голос Варвары Аркадьевны Нелидовой.
– Ты явилась моим добрым гением, прелестная маска, – сказал государь и, стараясь говорить шутливым тоном, пояснил: – Я был положительно в осадном положении.
Нелидова – это была она – ответила ему поклоном, полным достоинства, и, обращаясь к маленькой маске, повелительно спросила:
– Вы еще тут?
– Но, позвольте, вы сами… – растерянным голосом начала маска.
Нелидова сделала к ней смелый шаг и решительно кинула ей:
– Еще одно слово, и я по-своему расправлюсь с вами.
Маска подалась назад. Нелидова последовала за нею, и между ними на глазах государя произошел короткий, но оживленный разговор.
Это продолжалось всего несколько секунд. Затем маленькая маска быстро исчезла, а Нелидова своей гордой и властной походкой вернулась к государю.
– Я искренне признателен тебе, прелестная маска, – подавая ей руку, сказал император. – Я положительно не понимаю, кто была эта назойливая маска?
– Я тоже не знаю этого, государь, и вовсе не желаю знать. Это меня не касается!.. Я буду счастлива, если этот маленький случай избавит вас от дальнейших неприятностей.
– О, за это можно смело поручиться, прелестная маска: больше я в такой просак не попаду. Но все это так сильно взволновало меня, что я дольше оставаться здесь не могу. Я сейчас уеду!..
– Даже не простившись с хозяйкой дома?
Несколько минут спустя государь, наскоро простившись с хозяевами дома, смущенными этим внезапным отъездом, вышел из подъезда и, бросившись в свои любимые маленькие одиночные санки, громко крикнул кучеру:
– На Владимирскую! Живо!
Кучер знал адрес Асенковой, которую государь неоднократно сам завозил домой, и меньше чем через полчаса император нетерпеливо стучал в дверь маленькой уютной квартирки.
Прошло несколько минут, прежде чем откликнулись на его стук.
Наконец послышалось шлепанье туфель, и заспанный голос старухи Асенковой боязливо окликнул:
– Кто там? Кого надо?
– Отворите! – громко и повелительно крикнул государь. – Сейчас же отворите! Это я!
Узнав голос государя, старушка стремглав бросилась будить дочь и попутно сама что-нибудь накинуть, потому что была в одном белье.
Государь тем временем вновь крепко и сильно ударил в дверь.
Варенька, разбуженная стуком и напуганная голосом матери, которая бросилась к ней с криком: «Варюша!.. Государь!» – в свою очередь, стала торопливо одеваться и, наскоро накинув блузу, первая поспешила к двери, за которой продолжал стоять император.
– Ваше величество! Вы? Что случилось? – испуганно бросилась она к нему и отступила, увидав перед собой искаженное гневом лицо государя. Таким она никогда еще не видала его. – Что такое случилось? – повторила она, не помня себя от волнения и испуга.
– Однако ты славная актриса! – проговорил государь изменившимся от гнева голосом. – Тебе напрасно дают роли с переодеванием, напрасно твой талант на водевильные мелочи разменивают! Ты и в драме не испортила бы роли. – Говоря это, он сбросил шинель и прямо направился в комнату молодой девушки. Старуха Асенкова хотела последовать за ними, но император повелительным жестом остановил ее. – Мне нужно говорить с вашей дочерью, – повелительным тоном сказал он, – с нею одной только.
Старуха побледнела, как смерть. Она боялась не за себя, а за свою Вареньку. Покой и безопасность дочери были для нее выше всего на свете.
Асенкова поняла что мать не уйдет от ее двери; она знала, что, раз дело идет о ней, ее мать ни перед чем не остановится, ничего в мире не испугается. Поэтому она ласково сказала старушке:
– Мама, успокойтесь, пройдите к себе! Если вы меня любите, дорогая, то пройдите! Не волнуйтесь! Ничего особенного не случилось. Я сейчас сама приду к вам! Уйдите, родная! – И она, бережно повернув за плечи мать, направила ее к двери.
Старушка пошла молча, в течение нескольких минут осунувшись от страха. Варя проводила ее взглядом, полным любви и сожаления, и вернулась к императору.
Он стоял, облокотившись на комод, и пристально разглядывал беспорядок ее комнатки, не убранной благодаря тому, что ее застали сонную, врасплох. На лице государя было написано какое-то странное недоумение.
– Что с вами, ваше величество? – спросила Асенкова, приближаясь к государю, но не смея приласкаться к нему, как она привыкла это делать. Она видела, что он чем-то сильно расстроен и взволнован. – Что с вами, государь? – повторила она, пристально взглядывая на него.
Николай Павлович в свою очередь остановил на ней пристальный взгляд своих проницательных глаз. Однако Варя не сморгнула. Тогда государь опустился на стул и жестом приказал ей сесть против него. Асенкова молча повиновалась и смотрела на него, растерянная, но не испуганная. Император видел это и понимал, и его недоумение все возрастало.
– Отвечай мне прямо и открыто, а главное, не лги! – коротко и повелительно начал он.
Варя подняла на него смелый взгляд своих ясных глаз и промолвила:
– Я такого приказания не заслужила! Я никогда еще ни перед кем не лгала!
– Где ты была? – спросил государь.
– Когда, ваше величество? – спросила Асенкова, широко открыв глаза, так как была несказанно удивлена этим вопросом.
– Ты сама хорошо знаешь, когда: теперь, сейчас, перед моим приездом.
– Сейчас? Перед вашим приездом? Да конечно дома! Ведь вы же разбудили нас всех!
– Это ложь. Вы не спали… никто из вас не спал! – гневно произнес император. – Вам не удастся так нагло обмануть меня. Нет, не удастся! Отвечай мне сейчас же, где ты была?
– Повторяю вам, я была дома. Прямо из театра я проехала домой.
– Прямо из театра? Ты, стало быть, в театре была сегодня вечером?
– Да, была!
– Кто тебя там видел?
– Все видели. Я сидела в ученической ложе.
– В котором часу кончился спектакль?
– Сегодня довольно поздно! Многие номера в балете бисировали.
– Ты была в балете?
– Так точно, ваше величество!.. И государыня императрица со старшей великой княжной там была.
– А Гедеонов?
– Он приходил в нашу ложу вместе с министром.
– С Волконским? – почти вскрикнул император.
– Да, ваше величество! Но что в этом такого удивительного? Министр в последнее время часто заходит в нашу школьную ложу.
– И министр видел тебя?
– Да. Он даже говорил со мною!..
– И домой ты вернулась вместе с воспитанницами?
– Вместе с ними! Они довезли меня до дома в казенной карете.
Государь сообразил, что так быстро переодеться в домино и попасть на бал к графине Воронцовой Варя не могла бы. Но тогда что же это? Тень ее, что ли, была там, в этом душном, в этом ненавистном зале?
– Где твое домино? – спросил государь, желая проверить загадочный случай.
– Мое домино? – удивилась Асенкова. – Да я его сразу же после первого маскарада в собрании отдала обратно портнихе, которая мне шила его. Мне оно больше не было нужно, я и отдала.
– И оно действительно у портнихи?
– Вероятно, у нее, ваше величество! Впрочем, я не справлялась и завтра спрошу, если вы прикажете.
– И ты действительно никуда сегодня вечером не выезжала?
– Кроме театра никуда, ваше величество. Куда же я могла бы поехать?
Государь развел руками в глубоком удивлении. Он совершенно ничего не понимал.
– Ты правду говоришь? – переспросил государь, пристально взглядывая на молодую артистку.
– Я всегда правду говорю, ваше величество! – ответила она обиженным тоном.
– Ты не получала ни от кого приглашения на сегодняшний вечер?
– Я? На сегодняшний вечер? Да я никогда и ни на какой в мире вечер не получала приглашения, если не считать того, когда наши воспитанницы, еще в школе, свои именины справляли! Так ведь там и само справление в школе проходило. Какие же это приглашения?
– Я не об этом говорю.
– Так о чем же, ваше величество?
Вместо ответа государь пожал плечами и громко произнес:
– Я ровно ничего не понимаю.
– Так мне-то откуда же понять? – проговорила Асенкова, невольно улыбнувшись.
Но государь не слышал ее замечания.
– Ты в доме графини Воронцовой-Дашковой не была?
– А кто же живет в доме этой графини Воронцовой-Дашковой? – спросила она, с искренним удивлением глядя на императора.
– Никто посторонний там не живет. Там живет сама графиня с мужем.
– Сама графиня Воронцова-Дашкова? Так как же я могла попасть туда?
– Сегодня там большой бал… маскарад там!
– Маскарад? У графини Воронцовой? Я никогда не слышала, чтобы у больших господ в домах маскарады бывали, – сказала Варя простым и спокойным голосом, в котором уже невозможно было подозревать ни малейшего притворства.
– Но я сейчас оттуда. Я сам там был и видел тебя там.
– Меня? – Асенкова неудержимо расхохоталась. – Ваше величество! Да ведь сегодня не первое апреля! Что вы мне это рассказываете? – И она, откинувшись на спинку стула, принялась смеяться до слез, повторяя: – Я на балу у графини Воронцовой? Я?
– Да, ты! – ответил государь, положительно теряясь. – Ты сама!
– Но кто же мог сказать вашему величеству такой нелепый вздор?
– Никто мне не говорил его; я сам видел тебя и сам говорил с тобой.
Варя поднялась с места и внезапно побледнела.
– Вы сами? Говорили со мной?
– Да, я. Ты вспомнила о цыганах и просила, чтобы я доставил тебе возможность послушать их.
– Если так, ваше величество, то мой двойник уж очень глуп. Если бы я когда-нибудь и могла попасть в дом такой знатной барыни, как графиня Воронцова, то, наверное, никогда не вздумала бы требовать, чтобы для меня туда был приглашен цыганский хор. Нет, это мистификация, ваше величество, и мистификация дерзкая и глупая.
Государь сам начинал склоняться к тому же мнению. Но кто мог себе позволить что-либо подобное?
Оба на минуту замолчали. Обоих занимала одна неотступная мысль, не совсем выяснившееся подозрение.
– Позвольте, ваше величество, – первая прерывая молчание, начала Асенкова. – Если это, как вы говорите, маскарад, то, стало быть, все дамы там в масках?
– Да, и в очень строгих домино, кругом совершенно закрытых.
– Так каким же образом вы могли видеть меня, если я была в домино, да еще наглухо закрытом?
– Твой рост был, твоя фигура, твои ухватки. Ну, совсем ты.
– А голос, ваше величество?
– Голос был изменен, как все его всегда изменяют в маскарадах!
– Кроме меня! Вы помните, как мне не понравился весь этот неестественный маскарадный писк и как тщательно я уклонялась от него?
– Да, да, правда! Но что же это такое?
– Злая и дерзкая интрига, ваше величество! – сказала Асенкова серьезным и вдумчивым голосом, в котором государь почти не узнал своего кроткого и хилого «маленького цветочка». – Настолько злая и настолько дерзкая, что наводит меня на мысль и на просьбу, от которой у меня душа разрывается.
– Что такое? Какая мысль и какая просьба?
– Прикажите перевести меня в Москву, ваше величество! Удалите меня отсюда, и если вам угодно оказать мне громадную и щедрую милость, то прикажите, чтобы за мною там сохранено было то содержание, которое вам угодно было назначить мне!
Лицо государя разом потемнело.
– Нет, этого не будет! – ответил он. – Никто и никогда не станет выше меня, никто не скажет, что ему удалось насиловать мою волю. Мое слово – закон, и этого закона все будут придерживаться, пока я жив. До свидания! Ложись и спи спокойно! Завтра я увижу тебя и, вероятно, объясню тебе всю эту странную и непостижимую загадку маскарадной интриги.
Варя покорно промолчала и, проводив государя, вернулась к себе в комнату. Но спать она не могла; ее тревожили серьезные, мучительные мысли. Она сознавала, что вокруг нее сплетается целая сеть умелой и дерзкой интриги. Взамен опытности здравый разум подсказывал ей, что на этом первом опыте в маскараде вражда не остановится и что впереди ее ожидает серьезная опасность. Она боялась этой вражды, столь незнакомой ей до сих пор, и чувствовала себя перед нею слабой и безоружной.
Вошедшая мать заботливо осведомилась о том, что говорил государь и что означал его поздний визит. Варя рассказала матери по возможности все, как сама поняла и объяснила себе это; лгать матери она не могла и не умела.
Старушка пришла в неописуемый ужас.
– Господи, Боже мой! До чего люди-то дошли! – воскликнула она, качая своей седой головой. – И на что только они покушаются? – Ей, прямой и простой женщине, чем-то безгранично темным казались интриги, на которых, в сущности, построен был весь «свет», окружавший государя. Она не могла представить себе ни такой смелости лжи, ни такого дерзкого обмана. – Господи! Двойниками представляться стали, привидениями начали приходить!
И она крестилась и набожно, трусливо крестила свою Варечку, свою бедную, маленькую дочурку, вокруг которой разом создалась такая незнакомая ей атмосфера и удачи, и счастья, горькой, злобной ненависти и вражды!
Дочери с трудом удалось успокоить ее и уговорить пойти спать.
Сама Варя прилегла на кровать не раздеваясь. Ей было не до сна и не до покоя. Она была слишком взволнована и напугана этим внезапным эпизодом.
XI
Сановник-прорицатель
Государь тем временем отправился прямо в Зимний дворец, но прошел не в свои апартаменты, а, выйдя из саней перед тогдашним посольским подъездом, отпустил кучера и пешком направился к фрейлинскому подъезду. Там он, к великому удивлению швейцара, прямо проследовал в комнаты третьего этажа, где помещались апартаменты, отведенные фрейлине Нелидовой, в отличие от других дворцовых фрейлин, комнаты которых расположены были значительно выше. Все во дворце знали об отношениях государя с Нелидовой, ни для кого не было тайной, что он посещал ее, но до сих пор это делалось осторожно, и так открыто, в такой поздний час император никогда еще не входил в комнаты своей фаворитки.
Варвара Аркадьевна была поражена его внезапным визитом. Она незадолго перед тем вернулась с бала-маскарада графини Воронцовой и не успела еще совершенно раздеться. Она только сбросила с себя маскарадное домино и оставалась в черном атласном платье, служившем продолжением маскарадного костюма.
При внезапно раздавшемся стуке в ее дверь Нелидова сама отворила и почти отступила, увидав перед собой государя.
В первую минуту Нелидова приняла его визит за желание немедленно отблагодарить ее за помощь, оказанную ею против назойливой маски, но одного пристального взгляда на императора достаточно было для того, чтобы разубедить красивую фрейлину и навести ее на тревожную мысль о серьезном гневе государя.
– Вы, ваше величество? – тоном глубокого удивления проговорила она, отстраняясь от двери и пропуская своего нежданного посетителя. – Вы, ваше величество? В этакий поздний час?
– Да, я и в такой поздний час, – грозно и насмешливо ответил государь, не подходя к руке молодой красавицы, как всегда это делал.
– Чему я обязана честью столь неожиданного и позднего посещения?
– Себе, Варвара Аркадьевна, исключительно одной только себе да еще той подставной дуре, которую вы нашли возможным подослать ко мне, чтобы одурачить, и которую я завтра же вышлю из Петербурга.
Император говорил серьезно и строго. Нелидова, успевшая хорошо узнать его характер, поняла, что шутки тут были плохи.
– Я не понимаю намеков вашего величества, – попробовала она возразить.
Однако Николай Павлович остановил ее на первом же слове:
– Тут нет речи ни о каких намеках! Я открыто говорю о вашей попытке одурачить меня, попытке – увы! – вполне неудачной.
– Опять-таки смело скажу вашему величеству, что я ровно ничего не понимаю.
– Ну, я не в вас. Я, напротив, все прекрасно понял, и вы сейчас же назовете мне ту дерзкую дуру, которая согласилась сыграть вверенную ей вами роль.
– Какую роль? Где? – пожимая плечами, переспросила Нелидова. – Я так редко и так мало посещаю театры, что не знаю, о какой именно роли вам угодно говорить! Я бываю только в царской ложе, в дни своего дежурства, когда мне приходится по обязанности службы сопровождать государыню. Но и ее величество, как вам известно, тоже изволит редко посещать театры.
– Полноте, Варвара Аркадьевна, полноте! Мы с вами здесь не в маскараде, и тон маскарадной интриги к нам не подходит!
– Я и не думаю, и не смею интриговать, ваше величество. Мне кажется, скорее, что именно вам угодно интриговать меня.
– Перестаньте, говорю я вам! – возвысил голос император. – Я все знаю и все понял. Я приехал к вам прямо от артистки Асенковой, вами беспощадно оклеветанной и скомпрометированной!
– «Оклеветать» госпожу Асенкову я не могла, потому что вовсе не знаю ее, никогда не видела ее в лицо и, вероятно, не увижу. Что же касается того, чтобы «скомпрометировать» женщину, которая публично выходит на потеху публики в гусарских доломанах и рейтузах и в ночных визитах к которой вашему величеству угодно так легко и так бесполезно сознаваться, то, вероятно, никому в мире не удалось бы сделать это. Такую женщину «скомпрометировать» никак нельзя.
– Вы не судья чужих поступков, – гневно произнес государь. – Я посоветовал бы вам построже следить за своими личными поступками и в чужие дела не мешаться.
– С благодарностью принимаю совет вашего величества и завтра же утром навсегда сниму фрейлинский шифр, носить который я действительно не вправе, – спокойным и твердым голосом произнесла Нелидова.
Государь слегка смутился. Он не ожидал такого возражения.
– Вы не так поняли мои слова, – начал он.
– Нет, я поняла их так, как мне следовало их понять. Государыня императрица, наверное, по своей неизреченной милости не откажет мне в отставке и немедленно отпустит!
– Куда и зачем?
– Это уж будет мое личное дело, ваше величество, одно из тех личных моих дел, заботу о которых вы только что так настоятельно рекомендовали мне.
– От фрейлинского шифра еще никогда никто добровольно не отказывался, такого примера не было.
– Нет правила без исключения, – с холодной улыбкой повела Нелидова своими роскошными плечами, заманчиво блестевшими из-под тонкого кружева полупрозрачного черного лифа.
Государь знал и любил этот гордый жест. На этот раз последний тоже не остался незамеченным, и император несколько спокойнее произнес:
– Я попрошу вас, Варвара Аркадьевна, на минуту отрешиться от своих враждебных намерений относительно моего двора и ответить мне на несколько прямых и неотложных вопросов.
– Спрашивайте, ваше величество! – спокойно ответила Нелидова.
– Кого вы подослали ко мне сегодня в маскараде? – прямо спросил государь.
– Я не понимаю вашего вопроса, – ответила Нелидова не сморгнув.
– Неправда! Вы меня отлично понимаете! Кто та назойливая и дерзкая маска, от которой вы меня избавили с такой готовностью?
– Это должно быть более известно вашему величеству, нежели мне, – смело ответила Нелидова, в упор глядя на государя. – Вы с нею говорили, ясно понимая, кто она, для меня же она явилась только случайной дерзкой особой, которая назойливо обеспокоила вас и от которой мне счастливо удалось вас избавить. Если это была ошибка с моей стороны и если этим я не угодила вашему величеству, то прошу снисходительно простить мне мое неудобное вмешательство и на прощание не поставить мне его в вину.
У Николая Павловича чуть дрогнули брови. Его удивили последние слова фаворитки, к которой он чувствовал действительное расположение. Разлука с нею была бы, безусловно, неприятна ему. Однако он быстро поборол вдруг явившееся внутреннее волнение и прежним тоном спросил:
– Почему на прощание? И о каком прощании вы так упорно ведете речь, Варвара Аркадьевна?
– Не будем говорить об этом, государь! Мое решение принято, а изменять своим решениям я не привыкла и никогда не сделаю этого.
Государь пристально взглянул Нелидовой в глаза. Она спокойно выдержала его взгляд, так как была не из робких. Государю это нравилось: он трусов не любил.
– Я оставлю этот вопрос открытым! – сказал он после минутного молчания. – И так как вам решительно не угодно поставить меня в известность относительно имени той маски, от которой вы меня так великодушно избавили, то я приму свои меры к тому, чтобы узнать это имя!
– Это личное дело вашего величества, а я дала себе слово, согласно вашему совету, заниматься только своими личными делами!
– Вы упрямы, Варвара Аркадьевна, – невольно улыбнулся государь, в котором гнев уже боролся с его серьезной привязанностью к красивой и гордой фрейлине. – Вы очень упрямы.
– Это один из самых мелких моих недостатков, ваше величество, – серьезно ответила Нелидова.
– До свидания! – сказал государь уже совершенно смягченным тоном. – Утро вечера мудренее.
С этими словами император направился к выходу из комнаты.
– Не всегда! – пожала плечами упрямая красавица. – Бывают такие мудреные вечера, перед которыми всякое утро бессильно.
Она произнесла эти слова уже в дверях, провожая государя и церемонно откланиваясь ему.
Николай Павлович ответил ей почтительным поклоном, но руки ей не подал. Он уходил все-таки неудовлетворенным, так как упорного сопротивления своей воле не выносил.
Вернувшись к себе, он позвонил и отдал приказ камердинеру немедленно вызвать к нему петербургского обер-полицмейстера Галахова.
Николай Павлович в дальний ящик задуманные дела откладывать не любил.
Галахов почти ждал внезапного вызова государя. Тонкий и привычный дипломат, он зорко следил за настроением верховного владыки, и приказы императора редко заставали его врасплох. Так и в данном случае он быстро собрался и отправился во дворец. Он ехал туда вполне спокойно, так как предугадывал причину внезапного вызова и сознавал, что он в состоянии дать достаточно удовлетворительный ответ по поводу того вопроса, который, по его мнению, мог в данном случае интересовать монарха.
Галахов присутствовал на балу графини Воронцовой и заметил какой-то маленький интимный переполох, а также разгневанное и недовольное лицо государя. Он видел, как к императору подошла маска в щегольском домино, под складками которого опытный царедворец тотчас же узнал всесильную фаворитку Нелидову. Далее Галахов зорко заметил, что между нею и другой маской, разговаривавшей с государем, произошел какой-то разговор, и в силу своего служебного всеведения знал, что прямо из дома графини государь проехал в маленькую квартирку на Владимирской, где оставался довольно долго, и что, вернувшись оттуда, он прошел не в свои апартаменты, а проследовал прямо в комнаты Нелидовой.
Это всезнание было азбукой в полицейской службе того времени. Сыскной полиции тогда вовсе не существовало: официальных и дорого оплачиваемых сыщиков на государственной службе не числилось, но когда нужно было что-нибудь узнать, то сакраментальная фраза «к розыску приняты деятельные меры» вовсе не существовала и виновные прямо и просто разыскивались, как в старых сказках говорилось, «по щучьему велению».
В силу всех этих давно исчезнувших законов и обычаев Галахов, вернувшись домой, отдал приказ своим ближайшим агентам быть наготове, а сам не раздеваясь сел и уснул в кресле перед своим письменным столом.
Эта предосторожность вполне оправдалась, так как на заре он был потребован лично к государю.
Исполнительный обер-полицмейстер мигом собрался и помчался во дворец.
Император подробно передал ему весь инцидент с неизвестной маской в доме графини Воронцовой и поручил ему в тот же день разыскать и доложить ему об имени смелой незнакомки.
– Это имя должно было известие графине Воронцовой или ее супругу, – прямо ответил Галахов.
Государь несколько изумился как самой мысли, высказанной его обер-полицмейстером, так и его уверенному тону и быстро спросил:
– Как? Почему ты это думаешь?
– Я не думаю, ваше величество, а непреложно уверен в этом.
– Но почему? Почему?
– А потому, что они оба лично контролировали билеты всех гостей при входе их в зал.
– Да, это правда. Но в таком случае, стало быть, графиня Воронцова была в заговоре?
Сказав это, император пристально взглянул на Галахова.
Однако и подобный вопрос не смутил последнего; он по-прежнему спокойно ответил:
– Нет, этого могло и не быть, ваше величество. Незнакомая маска могла пройти по просьбе кого-нибудь из лиц, которым граф или графиня особенно доверяют.
– Да, ты опять прав. Но все это может быть, наконец, проверено?
– Только не мною, ваше величество. Ведь я не имею права явиться спозаранку в дом их сиятельств и, подняв их чуть не с постели, требовать от них отчета в порядке их семейного праздника.
– Да, твое соображение справедливо. Но кто же в таком случае может сделать это?
– Вы, ваше величество, никто, кроме вас! Перед вами двери графского дома откроются немедленно и беспрепятственно.
– Но мне тоже неловко!
Галахов не ответил на эту мысль императора, понимая, что действительно государь прав: как ни всемогущ он, но и для него должно существовать уважение к чужому спокойствию. Да сверх того и вообще данное положение было очень щекотливо. Потому он высказал свое новое соображение:
– Быть может, это и бесполезно будет!
– Почему? Ты думаешь, что Воронцовы не скажут мне правды?
– В правдивости их сиятельств я не имею права сомневаться!..
– Так почему же мой вопрос может оказаться бесполезным?
