Текст книги "Зависть"
Автор книги: Анна Годберзен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)
Глава 38
Счастливые и богатые Шунмейкеры вернулись из Флориды и, очевидно, не могут расстаться ни на миг. Сегодня наряду с несколькими избранными гостями они посетят ужин в близком кругу, который устраивает семейство Хейз. Можно сделать лишь один вывод: к своему счастью, они мало зависят от людей, не входящих в их круг общения.
Из светской хроники Нью-Йорка в «Уорлд газетт», четверг, 1 марта 1900 года.
Когда по возвращении с юга Пенелопа настояла, чтобы её мать устроила ужин для новой семьи дочери, она даже не могла представить, сколь ничтожно мало ей удастся осуществить за оставшиеся в её распоряжении дни, и что она не сможет даже немного улучшить своё положение. Несмотря на то, что на обратном пути она не смогла обернуть дела в свою пользу, Пенелопа всё равно не могла поверить, что за столь долгое время её тщательные усилия и красота никоим образом не изменили происходящего. Даже теперь, сидя перед огромными скошенными зеркалами в дамской комнате, где в дни пышных балов толпились женщины, силящиеся выглядеть хотя бы вполовину такими же красивыми, как юная дочь хозяев, Пенелопа находила это непостижимым. Ведь в зеркале она видела свои хрупкие плечи, чистый лоб и почти сияющую кожу. Сегодня она надела идеально сидящее платье из бледно-розового шифона, украшенное рюшами и складками так, что в декольте отражался свет свечей, а талия умело скрадывалась.
– Генри скоро перестанет вести себя как грубиян и начнет уделять тебе больше внимания, – словно читая мысли невестки, произнесла Изабелла, сидящая рядом в платье из кружева цвета слоновой кости, перемежающегося с белым. Хотя она намеревалась ободрить Пенелопу, её тон никак не усиливал утверждение.
– Я не волнуюсь, – ответила Пенелопа, откидываясь на спинку стула. Она посмотрела на себя в зеркало и вытянула шею. Она уже давно привыкла говорить совершенно противоположное тому, что было у неё на уме, но сейчас её ложь прозвучала натянуто. Пенелопа бы не поверила, что Генри осмелится сказать отцу о своем намерении расстаться с женой, но днём в гостиной Изабеллы в его поведении чувствовалась твердая решимость. Пенелопа была полна беспокойства и гадала, что он может вытворить за ужином, но, к сожалению, не знала, как можно ему ответить.
В дверях появился Грейсон, и Изабелла с надеждой встала. Заметив это, юная матрона не смогла сдержать тихое фырканье, поскольку Изабелле уже пора бы и позабыть об этом увлечении. Хотя когда-то он и уделял ей внимание, теперь казалось, что мистер Хейз едва заметил её присутствие. Было очевидно, что пришёл он за сестрой.
За его спиной Пенелопа заметила Бака в ослепительно-белой парадной рубашке. Пенелопа не могла сказать почему, но в последнее время находила его присутствие рядом невыносимым. Возможно, в связи с тем, что он мало чем помог ей, когда она так нуждалась в поддержке, или потому что знал, как много она хочет иметь и какой малой частью обладает на самом деле. Изабелла медлила, ожидая, что Грейсон предложит ей руку, а когда он этого не сделал, позволила Баку проводить себя к столу.
Грейсон с серьезным видом предложил руку младшей сестре.
– Сегодня ты выглядишь изумительно, – сказал он, когда они ступили на мраморный пол коридора в черно-белую шахматную клетку. Бак и Изабелла уже были далеко и не могли слышать разговора Хейзов, и в промежутке между парами звучало эхо цокота каблуков. Пенелопа отметила серьезность тона брата и на радостный миг подумала, что он нашел способ наказать Диану. Тогда у неё будет нечто, что можно будет предъявить Генри, и, возможно, она не потеряет его.
– Спасибо. – Пенелопа шла расслабленной походкой, опираясь на руку Грейсона. Изабелла наверняка отчаянно желала повернуть увенчанную белокурыми локонами голову, но гордость и правила приличия даже малейший жест такого рода признавали непристойным.
– Мне нужно вернуть тебе деньги.
Натянутая улыбка Пенелопы слегка потускнела.
– Деньги?
– Да.
– Разве они тебе больше не нужны?
– Нет.
В его голосе прозвучала незнакомая почти вдумчивая нотка, которую Пенелопа нашла загадочной и вместе с тем до боли неприятной. Но ей бы не понравилось сказанное им и вне зависимости от тона.
– Но почему, дорогой братец?
Они подошли к входу в малую гостиную, примыкавшую к обеденной зале. В комнате стояли клубные стулья, обитые бордовой тканью, и золотые вазы, в которых стояли стебли травы из пампасов. Внутри обитого дубовыми панелями пространства её семья, семья Генри, художник Лиспенард Брэдли и другие гости топтались по ковру из верблюжьей шерсти, попивая свои напитки. Джентльмены медленно брали за руки леди и провожали их в обеденный зал. Все они казались Пенелопе глупыми и никчемными, пока она не заметила кое-кого ещё.
– А она что здесь делает?
Диана Холланд вряд ли услышала её, поскольку сидела у камина рядом со своей тетей Эдит, единственной, кого могла пригласить в компаньонки, но подняла голову и посмотрела прямо в глаза Пенелопе. Она не улыбалась, а в глазах читался завуалированный вызов. Она была в бледно-зеленом платье цвета дыни, и Пенелопа отчетливо вспомнила, что во время осеннего сезона видела соперницу в нём не единожды.
– Я пригласил её, – сообщил Грейсон.
– О боже, зачем?
– Потому что ты просила меня… – Он замолчал и в его глазах появился мечтательный блеск. – И потому, что я начинаю думать, что влюбляюсь в неё.
Когда Пенелопа увидела его щенячий взгляд, то в полной мере ощутила глупость брата. Что в ней такого, в этой коротышке с буйной шевелюрой и ложной непорочностью? И почему вообще кто-то, особенно эти двое, любит её столь беззаветно?
Они больше не могли оставаться на пороге, и Грейсон потянул сестру вперед. Их руки, даже после его предательства, оставались сомкнутыми в локтях. О, если бы здесь не было её матери, рыщущей в поисках комплиментов их огромному дому, отца, бормочущего что-то, уткнувшись в стакан, и старшего Шунмейкера, критично разглядывающего обстановку гостиной! Тогда Пенелопа напомнила бы Грейсону, что он находится в безвыходном положении или настояла, что они заключили сделку, от которой он не может так просто отказаться. Но в комнате повисло монотонное гудение голосов людей, обменивающихся приветствиями, и Пенелопа нехотя раздвинула губы в улыбке благодарной дочери и новобрачной, устремившись вперед. Никогда прежде она не ненавидела слово «любовь» так, как в эти минуты.
Старый Шунмейкер, который только что приехал, с улыбкой на лице говорил что-то Диане, а Генри, замерев под руку с миссис Хейз, повернулся, чтобы посмотреть на это. Пенелопа сразу поняла, что его внимание приковано к беседующим, и из-за озвученных днем намерений Генри только ждал момента, когда у него получится заговорить с отцом. Генри повернул голову, чтобы видеть лучше, и свет ламп играл на его гладко выбритом горле. На этот раз в его чёрных глазах не крылось никакой загадки. То, как он смотрел на Диану, вызвало в Пенелопе страстное желание завизжать и бросить в него чем-нибудь. Как бы ей хотелось рвануться на другой конец комнаты и вырвать скромные ленты из волос Дианы! Она могла бы объявить при всех собравшихся, что эти Холланды со своей благородной бедностью и старомодными манерами на самом деле две развратные девицы: одна отдалась чужому мужу, а вторая весьма вероятно вынашивает ублюдка. Но вместе с растущей яростью к Пенелопе пришло идеальное решение, как выйти из положения.
Грейсон, как одержимый, пробивался через толпу разодетых гостей, но Пенелопа тоже ускорила шаг и весьма естественно шла рядом с ним. Она прошла вместе с братом к месту, на которое, казалось, устремились все взоры – туда, где стояла Диана.
– Мисс Диана, я польщен тем, что вы смогли прийти, – произнес Грейсон.
– Рада, что меня пригласили, – ответила она. Пенелопа отметила тон, каким были произнесены эти слова, и сделала вывод, что между её братом и Дианой существует какая-то тайна, известная только им двоим. Диана повернула голову и самодовольно улыбнулась Пенелопе. Если бы они оказались наедине, такая улыбка послужила бы приглашением к пощечине, но у Пенелопы была затея получше. Она больше не нуждалась в насилии и вместо этого сама улыбнулась маленькой дурочке, и подождала, пока Ратмилл, дворецкий, не появился в дверях обеденного зала с объявлением, что ужин подан.
– Могу я сопроводить вас? – спросил Диану Грейсон. Она улыбнулась, и они вместе – Грейсон в черном смокинге и Диана в пышном платье – прошли к входу в зал, оставив позади леди, под руку с которой Хейз вошёл в гостиную. Пенелопа беспомощно огляделась, зная, что все остальные уже встали в пары. Затем она встретилась взглядом со старым Шунмейкером. Он был крупным мужчиной, а его лицо напоминало обрюзгшую версию Генри, хотя темные глаза и квадратная челюсть остались нетронуты временем. Он предложил ей руку, и они проследовали за Грейсоном и Дианой. За ними шли Генри с Изабеллой, а следом все остальные.
– Разве они не очаровательно смотрятся вместе? – легкомысленно прошептала Пенелопа, кивая подбородком в сторону брата-предателя и маленькой развратницы.
– Верно, – как всегда лаконично ответил Уильям Шунмейкер.
– О, наверное, в такой прекрасный вечер вы согласитесь со мной, что такую пару можно представить у алтаря.
Шунмейкер проворчал что-то неопределенное, не выразив этим ни согласия, ни возражения.
– Но вы не волнуйтесь, отец, – продолжила она чуть громче, и тембр её голоса стал нежнее и женственнее. Прежде она никогда не называла его отцом, и в эту минуту ей показалось, что это прозвучит уместно. – Я не из тех женщин, которые, едва выскочив замуж, начинают сводничать. И не думайте, что мне не нравятся увеселения! Может быть, совсем чуточку меньше, чем другим дамам. Но, по правде говоря, боюсь, что нечасто буду появляться в обществе летом и осенью, а потом в нашем семействе случится небольшое прибавление.
Пенелопа произнесла эту фразу осторожно и сразу же поняла, что её смысл дошёл до всех, находящихся в пределах слышимости. Лицо старого Шунмейкера просияло, как будто она только что сказала ему, что обнаружила тайник, полный акций «Стэндард Ойл» в его сейфе, и свекор разразился такой речью, что стало ясно, кто теперь главная героиня вечера. Ей бы хотелось увидеть лицо Генри в эту минуту, но следовало сохранять хладнокровие и шествовать рядом с отцом супруга во всём своем великолепии.
Она только начала осознавать подлинную гениальность своего замысла: вскоре все узнают, как тесно они связаны с Генри, и Пенелопа не смогла сопротивляться искушению раз или два посмотреть в сторону и увидеть, как плечи Дианы Холланд резко дернулись, а на лице отразилось пораженное изумление. Диана выглядела, как умирающий от голода кролик, которого загнала лиса. Пенелопа знала, что это откровение причинило Диане намного больше боли, чем всё, что мог бы придумать для неё Грейсон.
Глава 39
Познавшим бедность, сложно вести себя как настоящие богачи.
Но этот город полон тех, кто не устаёт пытаться.
Миссис Л. А. М. Брекинридж. «Законы пребывания в великосветских кругах»
На Манхэттен быстро опускалась темнота, и все, кто мог, грелись у каминов. На ступенях перед домами лежали бездомные, которые могли и не пережить эту ночь, хотя Каролина по множеству причин не являлась одной из этих несчастных. На ней была шуба из пятнистой выдры, позаимствованная у разведенной Люси Карр, и Каролина, пробираясь по незнакомым темным улицам, знала, что ей уготовано гораздо лучше освещенное будущее.
Но мнение миссис Портии Тилт на её счёт было иным. Леди с Запада представляла себе более скромную судьбу для Каролины, и по её замыслу в присутствии красивых, богатых и благородных людей девушка должна была оставаться в тени. Когда прошлым вечером Каролина возвратилась с часовой бесцельной прогулки в экипаже, миссис Тилт принялась внушать ей это мнение с ранее невиданной горячностью и четкостью. Каролине повезло, что слуги в доме Тилтов были не слишком счастливы, и домоправительница проследила, чтобы бывшей работнице предоставили место на ночь. Но наутро они уже больше ничего не могли для неё сделать, и поэтому Каролина взяла свой маленький чемодан и отправилась в город.
Тогда солнце ещё стояло высоко, и были свежи воспоминания о Лиланде и доброте в его бледно-голубых глазах. Себялюбие вернулось к Каролине и теперь, хотя она могла бы вновь пойти к Тристану, эту возможность она и не рассматривала. Поцелуи, которыми они обменивались, сейчас казались пошлыми, а его так называемая помощь – непростительной. «Я просто поддалась минутной слабости», – сказала себе Каролина. Тогда ей нужно было выжить, а теперь об этом не стоило и задумываться. Все составляющие быстрого успеха в обществе были при ней: рост, манера держаться и безупречный вкус, пусть и не врожденный, но привитый Лонгхорном. Все, что ей нужно – не привлекающая внимания работа, которая продлится недолго, а потом Каролина найдет способ вновь стать собой. Пока что она думала так – чем эта яма отличается от тех, из которых ей уже приходилось выбираться?
Она рассматривала несколько мест, куда могла бы устроиться на работу, хотя каждому из них препятствовал образ Каролины Брод. Во-первых, чайная комната для дам, где Каролина могла бы сидеть в задней комнате, приглядывать за обстановкой и нещадно ругать официантов за неопрятный внешний вид. Но за большими окнами чайной она увидела множество спешащих девушек в униформе, и её сердце закололо при мысли о том, что хозяин заставит и её носить подобный черно-белый «наряд». Позже, проходя мимо только что открывшегося отеля, она подумала, что могла бы протирать пыль в комнатах богатых постояльцев, когда те уходят. Но ей было известно, что одной протиркой пыли она не отделается, и даже если ей повезет получить подобную работу, её сразу же запишут в горничные. При одной лишь мысли об этом ужасном слове к горлу Каролины подступила желчь. И только когда небо потемнело, и казалось, что она осталась единственной женщиной на улице, Каролина задумалась, а впрямь ли чайная или отель были столь неподходящими для неё местами. Всего лишь на один день и одну ночь. Возможно, хозяева предоставят ей койку и место для небольшого чемодана. Может быть, утром туда случайно заглянет Лиланд с чисто выбритым подбородком над накрахмаленным воротником, и, увидев возлюбленную в подобном заточении, начнет действовать. Может быть, он даже вынесет её оттуда на руках, как сказочную принцессу. При этой мысли Каролина закусила пухлую нижнюю губу, но затем открыла глаза и увидела брусчатку и лужи воды, казавшиеся в ночной темноте зловещими, и все милые фантазии исчезли, а темные и отчаянные замаячили впереди.
Каролина не смогла удержаться от печальных мыслей о Лонгхорне, который так галантно оберегал её и подарил ей множество уютных вечеров. Внешний мир был очень жесток, и подбородок Каролины задрожал при мысли о том, как бы разозлился старый джентльмен, узнав, что его птичка там оказалась. Но теперь она стояла здесь, и ей ничего не оставалось, кроме как идти дальше. Так она и сделала, вновь подняв ногу над тротуаром, но опустила её на нечто мягкое. Раздался визг: сначала его издала придавленная её ногой крыса, а затем сама Каролина, отпрыгнув назад и чувствуя, как маленькая тварь перебирается через её вторую ногу и семенит к сточной канаве.
– О, – сказала она, дрожа всем телом. После такого, несмотря даже на шубу, она похолодела до костей. Каролина поспешила вперед, и, увидев первый дом, озаренный льющимся из окон на тротуар светом, подошла и прижалась носом к окну.
Внутри девушки с чистыми лицами склонились над столами, покрытыми ворохами ярких тканей. Швеи проводили пальцами по швам и чинили платья, юбки и пиджачки за швейными машинами. Помещение заливал свет современных электрических ламп, и стоя на улице, Каролина на мгновение подумала, что внутри по-настоящему мило. Между столами ходила полная женщина с начинающими седеть рыжими волосами, уложенными в гладкую прическу. Она наклонялась посмотреть, что делают девушки, иногда останавливалась, чтобы распороть их стежки. Каролина вытянула шею, чтобы разглядеть вывеску над дверью. Там было написано «МАДАМ ФИТЦДЖЕРАЛЬД, ПОРТНИХА». Каролина глубоко вдохнула и открыла дверь.
Внутри было теплее, чем она представляла, и в воздухе парили еле видимые ниточки. Стрекотали машины, и шуршала ткань, хотя сами швеи вели себя тихо. Когда дверь захлопнулась за Каролиной, женщина постарше повернулась и уставилась на вошедшую. Её лицо напоминало мужское: такое же широкое и суровое. И хотя на короткий миг Каролине показалось, что женщина может произнести что-то доброжелательное, вскоре стало понятно, что заговаривать первой та не намерена.
– Могу ли я поговорить с мадам Фитцджеральд?
Теперь некоторые девушки подняли глаза, чтобы посмотреть, что происходит, хотя руки не прекращали работать, а ноги не сходили с педалей.
– Она перед вами, – ответила женщина.
– О, я… – Каролина почувствовала, что краснеет. – Здравствуйте.
Женщина недовольно вздохнула и уперлась кулаком в бок.
– Я просто проходила мимо, и ваша мастерская показалась мне такой милой, что я подумала… Понадеялась, что…
– Понадеялась на что? – подтолкнула её женщина. Её голос звучал грубо.
– Что у вас может найтись для меня работа.
Нарисованные рыжие брови женщины нахмурились.
– Ох-хо? А с чего бы мне давать её тебе?
Каролина удивленно посмотрела на неё. Она представляла себе, что самым сложным станет заставить себя прийти и попросить взять её на работу, и то, что от неё потребуются ещё какие-то доказательства, ввергло Каролину в ступор.
– Это же предприятие, верно? – сбивчиво спросила Каролина.
– Так и есть, – рявкнула в ответ мадам Фитцджеральд. Она смерила взглядом дорогую шубу Каролины. – Не пристанище для благородных и всемогущих, которые откусили больше, чем могут проглотить. Что ты вообще умеешь делать? Сидеть в витрине?
– Нет, я… Я умею шить. – Она несмело шагнула вперед, вцепившись в шубу, но внезапно желая показать и то, какой была раньше. – Эту шубу мне подарил друг, но это ничего не значит. Я много лет служила горничной у… – В горле Каролины пересохло, но она вынудила себя произнести имя: – …семьи Холланд.
– Правда? – Прежнее недовольство мадам Фитцджеральд утихло, когда она услышала это восхитительное признание.
– Да. – Каролина переступила через унижение. – До прошлой осени.
– Ну… – Женщина пожала плечами, обходя стол и направляясь к двери. – Покажи мне, как ты работаешь.
– Хорошо. – Каролина попыталась живо улыбнуться, и поставила на пол чемодан. Она шагнула вперед, но остановилась, увидев выражение лица мадам Фитцджеральд.
– Сними шубу.
Каролина невольно поднесла руки к груди. Её первой мыслью было развернуться и уйти, а второй – воспоминание о пробежавшей по ноге крысе. Медленно, нехотя, мысленно всё ещё горячо возражая, Каролина сняла шубу и повесила её на вешалку у двери. Затем вытерла ладони о бедра и попыталась подготовиться к тому, что за этим последует.
Мадам Фитцджеральд указала ей на девушек, сидящих рядами за швейными машинами. Они завистливо и враждебно разглядывали бывшую горничную, обладающую шубой стоимостью в годовое жалование любой из них.
Только на одну ночь. Она села туда, куда указала мадам Фитцджеральд, и вдохнула сухой горячий воздух. Хозяйка принесла юбку из ткани цвета слоновой кости и бросила её Каролине на колени. Ткань была ужасающего качества, намного хуже, чем любая из тех, что Каролина могла бы надеть или даже потрогать. Казалось, она шелушится и чешуйки остаются повсюду.
– Подшей это.
– Что? – Каролина на секунду задумалась, вспомнив совершенно иное платье бледно-золотого цвета с фестончатым вышитым подолом, которое заказал для неё Лонгхорн. В этом наряде она предстала в «Шерриз» в тот вечер, когда служба у Портии Тилт казалась ей чем-то невозможным…
– Подшей это. – Мадам Фитцджеральд выпрямилась и умудрилась улыбнуться, опустив вниз уголки губ. – Это проверка, куколка.
Каролина кивнула. Она сняла перчатки, закатила рукава, откашлялась и потянулась к юбке. Поднесла её поближе к глазам и пробежалась пальцами по грубому недошитому подолу. Юбка была расставлена, совсем как те, что она донашивала за своей сестрой Клэр. Каролина была слишком высокой и вырастала из одежды слишком быстро. Ей всегда требовались более длинные, более широкие, более дорогие вещи. Она искоса посмотрела на хозяйку мастерской, словно желая убедиться, что должна делать именно то, о чём думала. Ей показалось, что воспользоваться машиной будет неправильно, поэтому она вытащила из подушечки иглу и заправила в неё нитку.
После нескольких аккуратных стежков мадам Фитцджеральд отошла. Она заглядывала через плечи других девушек, но наблюдала и за Каролиной, которая пыталась держать голову низко и осторожно втыкала иглу в ткань. От этой работы у неё болела грудь, а плечи напрягались при мысли о том, что ей приходится так много трудиться за такое малое вознаграждение.
Отчего-то она вспомнила Уилла. Бедного Уилла, который столько страдал, и который никогда не ходил и больше не сможет пойти в «Шерриз» или в оперу, и не сможет надеть костюм, сшитый по его фигуре. Она подумала о нём и о несправедливости, которой была пронизана его судьба, как и её собственная, обо всех дурацких событиях, приведших её сюда, и продолжила шить, постепенно делая все более небрежные стежки.
Зазвонил колокольчик, и Каролина подняла голову, чтобы посмотреть на вновь открывшуюся дверь. Зашел мужчина. Высокий воротник пальто скрывал его лицо, но не отросшие светло-каштановые волосы. Каролина почувствовала, как её легкие наполняются воздухом, а руки трясутся от мысли, что этот человек – Лиланд. Что это он. Он вернулся за ней, нашёл её, несмотря на немыслимые сложности. Она улыбнулась, и на щеках натянулась веснушчатая кожа. Затем мадам Фитцджеральд издала радостный гортанный рык и устремилась вперед, чтобы взять у мужчины пальто. Она помогла молодому человеку раздеться, и он повернулся, окидывая взглядом помещение. Хотя он и был высок и красив, и так же укладывал волосы, Лиландом он не был.
Хозяйка поцеловала его в щеку, и стало понятно, что они одной крови. Лицо юноши было похоже на лицо мадам Фитцджеральд – должно быть, сын или племянник. Но прежде чем Каролина успела испытать разочарование, она почувствовала боль.
– О! – вскрикнула она.
Кое-кто из девушек обернулись к ней, как и мадам Фитцджеральд. Каролина опустила глаза и увидела, что воткнула иголку под ноготь большого пальца. Минуту она испытывала лишь тупую боль, а затем из ранки прямо на незаконченную юбку потекла кровь.
– Тупица! – Мадам Фитцджеральд подошла к ней и выдернула вещь из рук Каролины, которая только продолжала смотреть на пораненный палец. Женщина схватила её руку и резко выдернула застрявшую в коже иглу. – Теперь посмотри, что ты натворила, – сказала она лишь слегка менее разозленным тоном.
Да, теперь юбка испачкана её кровью, и хотя Каролине хотелось сказать, что вещь из подобной ткани вообще негоже носить, она знала, что такую мысль в этом обществе лучше не озвучивать. Она собрала остатки гордости и встала, натягивая перчатки одну за другой. Надетая на пораненную руку перчатка быстро пропиталась кровью. Затем Каролина прошла сквозь ряды злых недокормленных девушек, накинула на плечи шубу и в последний раз посмотрела на хозяйку мастерской и юношу рядом с ней. Их лица были полны презрения. Поняв, что больше не может на них смотреть, Каролина вышла в ночь.
Она представила себе, как это могло бы появиться в газетах – «КАРОЛИНА БРОД БРЕДЕТ ПО ТЕМНЫМ УЛИЦАМ» – хотя больше не чувствовала себя достойной этого имени. Ей казалось, что все вокруг омертвело, а ощущения притупились. Она не чувствовала пальцев рук, а вскоре забыла и о пальцах ног. Позже, примостившись на чьем-то крыльце, она закуталась в шубу и положила голову на плечо, мечтая, чтобы все это происходило с какой-то другой девушкой – например, Линой Броуд, – а Каролина Брод, кем бы она ни являлась, только наблюдала за несчастной страдалицей издалека.
