Текст книги "Блеск"
Автор книги: Анна Годберзен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)
Глава 19
О, Кони-Айленд, летняя безопасная отдушина для горожан, неистовая игровая площадка для взрослых, где не существует запретов, и люди всегда показывают свои истинные лица…
Из колонки главного редактора «Нью-Йорк Таймс», понедельник, 16 июля 1900 года
Молодая пара спустилась с высокого перрона и влилась в толпу, бредущую по Сёрф-авеню к деревянной набережной. Они выглядели обыкновенной парой: юноша в коричневом костюме из тонкой шерсти и соломенной шляпе и девушка в белой приталенной рубашке и длинной темно-синей юбке. Единственное, что отличало их от прочих визжащих загорелых любителей развлечений – короткие волосы девушки, но их сложно было заметить под частично скрывавшей лицо соломенной шляпкой. Пока они не вышли на набережную, девушка держалась чуть позади, но едва ступив на дощатый променад, юноша развернулся и обнял спутницу за талию.
– Я соскучилась, – прошептала Диана, прикусывая нижнюю губу от нахлынувших на неё чувств. Встреча с Генри показалась ей столь сладкой после несправедливой разлуки. – Без тебя мне невыносимо.
– Это чересчур, – сухо ответил Генри. Но тут же рассмеялся и подхватил Диану под мышки, подняв её в воздух и закружившись вместе с ней. – Думаю, я с ума схожу, – добавил он, почти крича. – Я так по тебе соскучился!
Но никому на Кони-Айленде не было дела до ещё одной влюбленной парочки, потерявшей голову от любви, и любая возможность выдать себя потонула в визге, раскатах смеха, скрипе карусели и далеком рокоте прибоя. Воздух был теплым, несмотря на солоноватый ветерок, и вскоре Генри снял пиджак и расстегнул верхние пуговицы рубашки. Сейчас молодые люди находились вдалеке от гостиных Манхэттена.
День только начинался, и какое-то время у Дианы и Генри голова шла кругом. Они прокатились на карусели – Генри крепко держал Диану перед собой, пока механические лошади неслись по кругу, – а затем отправились предаваться простым развлечениям.
Диана успела проехать через всю страну, но её сердце все равно замирало, а глаза распахивались от диковинок, увиденных здесь. Они с Генри посмотрели в калейдоскоп, затем увидели бородатую женщину, татуированного мужчину, карлика и великана. Позже сели под полосатым тентом выпить пива с жареными моллюсками. Они смотрели друг на друга счастливыми глазами, в которых плясали солнечные блики, и в блаженном молчании наслаждались любимым обществом.
– Как бы я хотел проводить так каждый день, – спустя некоторое время сказал Генри.
Женщины в оборчатых купальных костюмах щеголяли обнаженными лодыжками, словно это в порядке вещей, привлекая свист и ленивые одобрительные улыбки совершенно не кажущихся возмущенными джентльменов с подкрученными вверх длинными усами. Диана протянула руку и коснулась кончиками пальцев подбородка Генри, любимой части его тела. Со времени их последней встречи он побрился, и теперь его кожа казалась по-девичьи мягкой, что шло вразрез с нарочито нахмуренными бровями.
– Почему бы и нет? – с легкостью в голосе отозвалась Диана.
– Потому что у тебя самая строгая мать во всем Нью-Йорке… – начал Генри, поднимая бутылку пива и чокаясь с Дианой.
– …на которую я совершенно не обращаю внимания, – перебила его девушка, с хихиканьем касаясь своей бутылкой его пива, прежде чем сделать долгий глоток.
– … а я женат на самой жутко самодурствующей светской даме в городе.
– О, – беззаботно отозвалась Диана. – Она.
– Да, она. Господи, ну почему мы не сбежали, когда была такая возможность? – Голос Генри звучал мрачно, хотя типично ослепительный для побережья солнечный свет с такой любовью падал на его кожу, что она казалась почти золотой, и Диана почти видела тонкие нити, из которых была соткана его белая рубашка с воротником. Закинув ногу на ногу, Генри откинулся назад на складном деревянном стуле и мог бы показаться любому стороннему наблюдателю полноценно отдыхающим человеком. Но Диана провела рядом с ним много часов и услышала в его голосе беспокойство. – Мы не должны были позволять этим гарпиям вновь нас увидеть. Вообще не должны были возвращаться в Нью-Йорк.
– То же самое говорит и Элизабет, – заметила Диана, словно подумав вслух, глядя на море. – Она говорит, что здесь не место для нас.
Складной деревянный стул скрипнул по потрепанным морем доскам, когда Генри резко выпрямился.
– Ты рассказала о нас Элизабет?
– Конечно, она же моя сестра! – Диана рассмеялась и ласково положила руку на плечо Генри. – И не делай такое лицо, она полностью на нашей стороне.
– Правда? – Генри изумленно покачал головой. Он на секунду замолчал, собираясь с мыслями. – Как думаешь, что она имела в виду, говоря «не место для нас»?
– Нью-Йорк, Манхэттен, гостиные и бальные залы, скачки, особняки на Лонг-Айленде… – Диана вздохнула и счастливо пожала плечами, прервавшись, чтобы посмотреть на веселящихся прохожих. – Она говорит, что здесь нам никогда не позволят быть вместе, – добавила девушка и, хотя собиралась пояснить это беззаботно, почувствовала, что голос её против воли понизился, а тон стал более зловещим. – И чтобы жить счастливо, нам нужно уехать.
Генри пристально посмотрел на неё и положил обтянутую брюками лодыжку на колено другой ноги. Вытащил из кармана рубашки сигарету и взял её в рот, отвернувшись от Дианы лишь на секунду, чтобы зажечь спичку. Он затушил огонек, бросил обгоревшую спичку между досками и на выдохе вновь посмотрел Диане в глаза.
– Поехали, – сказал он. Медленный ленивый тон исчез, и Диана уставилась на дернувшееся горло Генри, единственную часть его тела, не оставшуюся спокойной и уравновешенной. Диана наклонилась и вытащила из нагрудного кармана Генри сигарету для себя. Влюбленные не отводили друг от друга взгляда, пока Генри перегибался через небольшой круглый столик, чтобы помочь Диане прикурить.
– Куда? – после паузы спросила Диана.
Генри окинул взглядом черных глаз волны и людей на пляже и вновь посмотрел на неё.
– А куда ещё едут американцы, когда устают от родной страны? В Париж.
– В Париж? – Диана быстро затянулась и выпустила дым. Курение напомнило ей о проливном серебристом дожде в Гаване. Сбежав из дома, она пристрастилась к курению и понимала, что сейчас эта привычка её радует, поскольку сердце билось очень быстро, а табак успокаивал нервы. Диана точно не знала, отчего так занервничала, услышав предложение Генри: ведь у неё легко получилось в одиночестве гнаться за ним через всю страну. Но в прошлый раз она убегала из дома с тяжестью на сердце, зная, что совершает ужасный поступок. Тогда она уезжала с четко обозначенной целью. А предложение Генри означало, что придется отринуть прошлое ради места, которое никогда не видела и будущего, которое не могла себе вообразить. – Но на что мы будем жить?
– У меня есть немного личных денег из тех, что завещала мне мать… – Генри выдохнул клуб дыма, на секунду затуманивший его благородное загорелое лицо, и отбросил окурок в сторону. – Я больше не могу притворяться, не могу выносить детских игр с Пенелопой. Не могу больше терпеть постоянных мыслей о тебе без возможности обладать тобой. Пожалуйста, давай уедем, и все встанет на свои места.
Диана закрыла глаза и позволила себе отбросить все предположения о том, как пройдет остаток её жизни, и чем будут заняты её дни. Она слегка кивнула, словно собираясь с духом, и потянулась через деревянный столик к руке Генри.
– Ты хочешь уехать в Париж со мной?
Он накрыл её руку обеими ладонями.
– Больше, чем чего-либо в жизни. Я бы уехал прямо сегодня, если бы ты сказала «да».
– Значит, да. Давай уедем сегодня.
Внезапно в голосе Генри послышались легкие нервные нотки практичности.
– Трансатлантические корабли «Компании Кунарда» отплывают по вторникам. Поэтому до завтра уехать мы не сможем.
Когда Диана открыла глаза, на несколько секунд яркие лучи солнца ослепили её, но она улыбнулась вслепую и вскоре сумела разглядеть лицо Генри. Долгое время они не говорили ни слова, пока их сердца бешено колотились.
День клонился к концу, когда они наконец встали из-за деревянного столика и пошли обратно к поезду медленнее, чем утром, но гораздо целеустремленнее. На этот раз они не стали искать места в противоположных концах вагона, и Генри обнял Диану за плечи, устроившись рядом с ней. Когда поезд тронулся, набирая ход в сторону их домов, где они соберут необходимые вещи и попрощаются с избранными людьми, Диана выглянула в окно, чтобы бросить взгляд на колесо обозрения, возвышающееся над парком, словно полная луна. Остаток жизни раскинулся далеко внизу, будто Диана смотрела на него с невероятной высоты, находясь в одной из трясущихся кабинок, медленно ползущих по кругу. Мысль о том, что ей предстоит, вызывала у Дианы головокружение, живость и страх, и девушка была рада, что Генри поедет с ней, куда бы она ни отправилась.
Глава 20
Семья Шунмейкеров приглашает вас на ужин
в честь возвращения героя войны,
рядового первого класса Генри Шунмейкера.
Ужин состоится в понедельник, 16 июля, в восемь часов вечера
в особняке Шунмейкеров по адресу Пятая авеню, 416
Обе миссис Шунмейкер рука об руку неспешно шли по полированному полу главного зала фамильного особняка. Днем, когда они наряжались к предстоящему ужину, Пенелопа поняла, что свекровь пребывает в благостном настроении, и за несколько часов дамы вновь сблизились, как сестры. Дом полнился запахами гиацинтов и тубероз, а из лабиринта небольших галерей и гостиных доносились обрывки чинных светских бесед. Дамы оделись в стиле греческих богинь: старшая, с пышными светлыми локонами, ниспадающими по обе стороны кукольного лица, – в длинный наряд из бледно-лилового крепдешина с глубоким овальным вырезом, а младшая – в расшитое золотым бисером платье с завышенной талией из тонкой белой ткани с черным бархатным корсажем. Рукава были пышными, но лилейные плечи Пенелопы оставались полностью обнаженными, а темные волосы, начесанные над чистым лбом, были уложены в изысканный узел, украшенный страусиными перьями. Длинные серьги из розового золота и бриллиантов переливались, подчеркивая подбородок.
– Мне нравится твой принц, – прошептала старшая миссис Шунмейкер, когда дамы подошли к гостиной первого этажа, где гости уже наслаждались аперитивами в ожидании приветствий.
– О, он вовсе не мой, – слабо возразила Пенелопа. Она чувствовала себя донельзя царственной после того внимания, что принц уделил ей во время дневного визита. С тех пор Пенелопа каждым движением демонстрировала преувеличенную самоуверенность. – Тем более в газетах пишут, что скоро состоится его помолвка с дочерью графа де Ланглуа.
– Все к лучшему, дорогая, – хихикнула Изабелла и, потворствуя своему желанию, затараторила: – Я сама прилично устала от Брэдли. Уже год как, но всегда возвращаюсь к нему, когда вокруг нет никого более стоящего. Я думала, что художники окажутся поинтереснее джентльменов, но они занимаются любовью точно так же, как и прочие мужчины, а когда дело доходит до знаков внимания, оказывается, что они стеснены в средствах. С твоей стороны очень умно флиртовать с европейцами, особенно знатными.
С этими словами они вошли в обитую дубовыми панелями комнату, где мужчины в черных костюмах и дамы в тюле и лентах тут же восторженно забормотали при виде хозяек торжества. В соседней комнате играл струнный ансамбль, а в инкрустированных позолоченной мозаикой вазах красовались цветущие вишневые деревья, возвышаясь над головами гостей.
Пенелопа смело окинула взглядом комнату, встретившись глазами с новобрачными мистером и миссис Реджинальд Ньюболд, симпатичным братом Изабеллы, Джеймсом де Фордом и кое с кем ещё, но никого не удостоила ни подмигиванием, ни комплиментом. По раскрасневшемуся лицу старого мистера Шунмейкера Пенелопа поняла, что свекор уже выпил несколько бокалов спиртного, хотя до ужина оставалось ещё довольно много времени – Пенелопа полагала, что поваров вызвали в последний момент. Свекор вышел в соседнюю галерею в сопровождении группы мужчин в похожих темных костюмах со словно надутыми на животах жилетами.
Они отправились предаваться исключительно мужским удовольствиям, поняла Пенелопа: курить сигары и обсуждать развлечения, до которых не допускались дамы.
– А где же ваш очаровательный супруг?
Пенелопа высокомерно повернулась к значительно уступавшей ей в росте Агнес Джонс. Младшая миссис Шунмейкер и подумать не могла, что список гостей столь либерален.
– Приходится устраивать подобие битвы, чтобы он пришел, раз уж он теперь солдат, – бросила она и устремилась в комнату.
Они с Изабеллой разошлись в разные стороны, медленно обходя собравшихся на ковре из верблюжьей шерсти гостей. В комнате находилось около тридцати человек – сплошь именитые мужчины и дамы в фамильных ожерельях.
Молодая миссис Шунмейкер собрала вокруг себя полукруг гостей, радостно воркуя при виде старых друзей, изящно протягивая джентльменам унизанную браслетами руку для поцелуя и осыпая тщательно подобранными комплиментами платья леди, сидящие хуже, чем её собственное. Пенелопе предстояло обойти ещё половину гостей, когда она заметила мистера Шунмейкера – молодого, считавшегося её супругом – входящего в комнату из главного вестибюля.
Увидев его, Пенелопа изумленно приоткрыла рот, поскольку Генри был без пиджака и в полностью расстегнутом жилете. С другой стороны комнаты Изабелла бросила на невестку встревоженный взгляд.
Кажется, все тоже заметили его появление, поскольку гомон стал на пару тонов тише. Стараясь не встретиться взглядом ни с женой, ни с кем-либо другим, Генри невозмутимо шествовал к галерее на восточной стороне комнаты. Именно в этом направлении ушел в курительную комнату его отец. Пенелопа так скромно, как только могла, улыбнулась Николасу Ливингстону, с которым обсуждала предстоящий в выходные бал на Лонг-Айленде, и, огибая мягкие кресла винного цвета и группки гостей, поспешила вслед за своевольным супругом.
– От тебя пахнет пивом, – слегка раздраженно заметила она, наконец поравнявшись с Генри на пороге смежной с гостиной галереи. Заграничный загар Генри постепенно светлел, и сейчас его кожа приобрела благородный золотистый цвет, но Пенелопа заметила, что за день его нос успел обгореть на солнце. – И ты опоздал.
Генри, поколебавшись, остановился, глядя на полированный паркет под ногами, и только спустя несколько секунд поднял глаза на Пенелопу.
– Боюсь, сегодня вечером я не смогу сыграть роль Генри Шунмейкера, героя войны, – наконец вымолвил он, и хотя сарказм в его голосе был еле уловим, Пенелопа его услышала.
– Твоему отцу это не понравится. – Она шагнула к мужу, чтобы в глазах любопытных зрителей, которые, без сомнения, украдкой косились на них, они с мужем выглядели влюбленной парой. Тем не менее, слова Пенелопы прозвучали угрожающе. За спиной Пенелопа слышала голоса гостей, обычным тоном обсуждающих последнюю регату, а шепотом – странное поведение хозяев вечера.
– Нет, – ответил Генри. – Но тебе не стоит беспокоиться, потому что я как раз собирался ему об этом сообщить.
На секунду Пенелопе показалось, что она вдохнула кристаллы льда. Когда Генри отступил на несколько шагов в галерею, жена тут же последовала за ним.
– Сообщить о чем? – потребовала она ответа.
Рубашка Генри была расстегнута до половины груди, а под мышками расплывались темные круги от пота. От него прямо-таки разило местом, откуда он только что явился.
Пенелопа не удержалась от мысли, что Генри по-прежнему очень красив, и тут же возненавидела и себя, и его за то, что эти мысли снова закрадываются в её разум.
Генри вздохнул и покачал головой. Нетерпеливость, которую он выражал ранее, испарилась, и когда он снова заговорил, его голос звучал ровно, будто надломленно.
– Что я ухожу от тебя.
– Нет. Ты не уйдешь.
– Да… – кивнул Генри и немигающим взглядом посмотрел жене в глаза. – Уйду.
Пенелопа сжала губы и попыталась сдержать жгучие слезы злости. Но изначально вызванный этой новостью гнев быстро остыл, поскольку за считанные секунды Пенелопе пришла на ум более удобное возражение.
– Генри, – натянуто улыбаясь, прошептала она, – все эти люди думают, что ты герой войны, но я-то знаю правду. Я сильно сомневаюсь, что у тебя хватит смелости.
– Ладно, Пенни, – устало сказал Генри. – Ты все равно узнаешь через пару минут. Я не люблю тебя, и ты об этом знаешь, поэтому довольно смешно продолжать ломать эту комедию. Я люблю Диану и собираюсь быть с ней – на сей раз по-настоящему. И мне непонятно, почему тебе до сих пор есть до меня дело, потому что я сильно сомневаюсь в твоей любви ко мне. Знаешь, ведь сегодня я видел тебя с этим принцем…
Если бы Пенелопа не была столь решительно настроена переубедить мужа, она бы задумалась, а не прозвучал ли в голосе Генри тонкий намек на собственнический инстинкт. Но слова рвались с её языка, и, небрежно взмахнув затянутой в перчатку рукой, Пенелопа продолжила:
– О, Генри, не бери в голову. Конечно же, я люблю тебя, тем более мы клялись друг другу в верности перед лицом многих достойных людей. Вот что такое брак, Генри, для таких богатых и красивых людей, как мы. Ты вообразил, что влюблен в малышку Диану Холланд, я принимаю знаки внимания от принца Фредерика, но они оба лишь временные увлечения. – Ноздри Пенелопы властно раздувались. – Мы просто развлекаемся.
Лицо Генри осталось непроницаемым. Он смотрел жене в глаза, словно в замешательстве, хотя это определение казалось не совсем верным.
– Ты развлекаешься, – наконец сказал он и развернулся на каблуках. – Не я.
Первой мыслью Пенелопы было ринуться за ним и закатить сцену, всё что угодно, лишь бы не дать ему увидеть отца и наговорить тому глупостей. Но почему-то Пенелопа оглянулась и в теплом свете гостиной за изысканными высокими прическами и пышными вишневыми деревьями разглядела силуэт принца. Его густые блестящие каштановые волосы ниспадали на лоб над царственными бровями, голубые глаза светились весельем, а рот лишь слегка подергивался в улыбке, которую могла разглядеть только такая девушка, как Пенелопа. На принце был хорошо сидящий темно-синий китель с золотыми кисточками на эполетах и красной орденской лентой на груди – днем он обмолвился, что произведен в офицеры прусской армии. Шаги Генри по паркету затихали вдали, но Пенелопа больше не беспокоилась. Или его решимость поколеблется, или же старик поставит его на место – Пенелопу устроил бы любой исход.
Молодая миссис Шунмейкер была полностью уверена, что только что произнесенное мужем предупреждение ничем не отличается от предыдущих пустых угроз, направленных в основном на то, чтобы причинить ей боль. Генри мог шататься по дому и шуметь так, как ему вздумается, а она больше не позволит его настроению портить ей веселье. Взгляд стоящего на другом конце комнаты принца нашел её глаза, и она вытянула длинную белоснежную шейку, слегка наклонив подбородок влево. А затем прикрыла густо накрашенные черные ресницы и медленно подмигнула.
Глава 21
Каролина, прошу меня извинить:
я не смогу увидеться с тобой до ужина и отвезти тебя.
Встретимся в нашем семейном особняке по адресу
Вашингтон-сквер, дом 16 в восемь часов.
Л.Б.
«Но почему он не приехал за мной?»
Глаза Каролины наполнились слезами. Сидя в своем экипаже, по дороге в центр города девушка беспокойно оглядывалась по сторонам, подперев лицо кулачком, глядя, как остаются позади дома, и раз за разом обдумывая ответ на свой вопрос. Сегодня Каролина облачилась в приталенное пальто из угольно-черного шелка с рюшами на рукавах и сборкой на талии и платье из белого фая с кружевом цвета грейпфрута, присборенное на бедрах и ниспадающее волнами до пят. Она собиралась предстать перед семьей Лиланда скромницей, а теперь ехала к ним домой одна и размышляла, не похож ли её наряд на один из тех, что в попытке выглядеть скромными, выбирают девушки, по ночам разъезжающие в экипажах с молодыми людьми. Помимо этого её мысли занимали прочие собственные промахи, о худших из которых она ещё даже не догадывалась, да и разве не говорится, что любовь мимолетна? Возможно, произнесенные вслух слова рассеяли чувства Лиланда навсегда.
Бушары происходили из старинного рода банкиров, а мать Лиланда была плодом союза между Ласками и Кортлендами, представителями двух старейших и богатейших семейств страны. Родители Лиланда жили в двух объединенных особняках на северной стороне парка Вашингтон-сквер с четырьмя из шести младших братьев и сестер Лиланда. Семья обитала по этому адресу уже много поколений и так благоговела перед традициями, что даже и не думала о переезде в более модный район города. Именно поэтому они выкупили недвижимость по соседству, когда фамильный особняк стал слишком тесен для такого обширного клана. Каролина узнала об этом много лет назад, ещё будучи горничной, из колонок светских сплетен, которые Клэр обычно зачитывала ей вслух. Также мисс Брод было известно, что Чарли, двумя годами младше Лиланда, служил во флоте, а Кэтрин, сестра-близнец Чарли, недавно вышла замуж за Питера Харвуда Гора, хотя, судя по словам Лиланда, сегодня будет присутствовать на ужине.
Весь день Каролину переполняла радость от того, что кавалер представит её своим родным – это сулило лишь хорошее. Она твердила себе о добром предзнаменовании во время сборов, пока горничная затягивала на ней корсет, завивала волосы и укладывала их в высокую прическу, красила ей ресницы и запудривала веснушки. Но затем, за несколько часов до предполагаемого приезда Лиланда, прибыла записка от него, и с тех пор настроение Каролины становилось все мрачнее и мнительнее.
Она не уставала надеяться, что Лиланд приедет и скажет, что это была ошибка, что он сопроводит её, но эта мечта так и не стала явью. Когда кучер помогал ей сесть в экипаж, Каролина уже безоговорочно верила, что умрет от разрыва сердца ещё до того, как сможет войти в комнату, где собрались такие благородные люди. Кроме того, она каталась с Лиландом в его фаэтоне и целовалась с ним так, как не пристало невинной дебютантке, а разве могущественные и знатные Бушары, которые в отличие от неё действительно являлись сливками общества, не поймут это с первого взгляда?
Прибыв на место, Каролина задержалась в экипаже и вышла из него только когда кучер заметил её бледность и спросил, не отвезти ли её домой. Услышав это, Каролина рассердилась на слугу за такие слова и на себя за то, что дала ему повод так говорить. Сквозь пышную листву парковых деревьев она видела мраморную арку работы известного архитектора Стэнфорда Уайта, отливающую оранжевым в свете заходящего солнца. «Здесь начинается Пятая авеню», – вздрогнув, подумала Каролина и начала подниматься по белым каменным ступеням крыльца особняка из красного кирпича с греческими колоннами по обе стороны от парадного входа.
Дверь открылась ещё до того, как Каролина успела позвонить, и на пороге появилась розовощекая светловолосая малышка, радостная улыбка которой обнаруживала отсутствие двух передних зубов. На белом ситцевом платьице девочки красовался простой синий передник, и на секунду Каролина задумалась, не ребенок ли это кого-то из слуг. Но тут девочка обратилась к ней.
– Вы Каролина! – Девочка лучезарно улыбнулась, но тут же внезапно застеснялась и прикрыла личико. – Я Оливия, – объяснила она, наполовину спрятавшись за дверью. – Лиланд – мой брат.
Каролина попыталась выдавить улыбку, но так тряслась от волнения, что все её силы уходили на то, чтобы просто стоять ровно. Позади девочки возникла женщина с уложенными в простую прическу седыми волосами, одетая в серебристо-серое платье с высоким воротником.
– Оливия, – сказала она, – кого же ты нашла?
– Каролину! – воскликнула малышка, стеснительность которой сразу же улетучилась.
– Добро пожаловать, мисс Брод. Я миссис Бушар, – приятным низким голосом произнесла женщина, приглашая гостью войти и приветливо целуя её в щеки. – Лиланд так много о вас рассказывал.
Каролина, ожидавшая, что у двери её встретит дворецкий, экономка или какой-то другой слуга в униформе, спохватилась, что из головы вылетели все подобающие ситуации фразы и даже слова. Она лишь слегка приоткрыла рот, но если это сошло за улыбку, то она поистине счастливица.
Отделанный деревом вестибюль был темным, а потолки – низкими, как это часто бывает в старых домах. Когда глаза Каролины привыкли к полумраку, она увидела широкий дверной проем, за которым располагалась парадная гостиная. В угасающем свете дня было видно, что комната заполнена старинными картинами и безделушками, совсем как в доме Холландов, но помимо вещей там также собралось довольно впечатляющее общество.
Горничная, одетая не в черно-белую униформу или ливрею, а в простое черное платье вроде тех, что когда-то носила каждый день Каролина, отошла от каминной доски, где только что зажгла свечи в большом медном подсвечнике, и вышла в вестибюль.
– Простите, миссис Бушар, – торопливо сказала она. Девушка была примерно одного возраста с Каролиной, но казалась гораздо меньше охваченной беспокойством.
– Все нормально, Хильда, – ответила хозяйка дома.
Хильда протянула руку к гостье, и секунду спустя Каролина поняла, что горничная ждет её пальто. Сняв верхнюю одежду, Каролина увидела, что рюши, воланы, кружево и отделка платья почти ослепляли обилием деталей. Она оделась слишком нарядно.
Подошла мать Лиланда и непринужденно взяла Каролину под руку. Другую руку она положила на плечо Оливии, увлекая дочь за собой.
– Где же Лиланд? – спросила она гостью.
– Я… не знаю, – глупо промямлила Каролина.
– Как невоспитанно с его стороны отправить вас сюда одну.
Возможно, пожилая женщина и шутила, но в её голосе чувствовались стальные нотки – по крайней мере, Каролине так показалось – и внезапно девушке пришло в голову, что она, молодая леди, вышла из дому и явилась в гости к такой почтенной и воспитанной семье без сопровождения.
– Моя компаньонка… – заикнулась она.
– Да? – Миссис Бушар посмотрела на гостью. Струящийся из соседней комнаты свет плясал в её голубых глазах.
– У меня её нет, – сорвалось с губ Каролины.
– О, чепуха! – рассмеялась миссис Бушар. – Если вас это беспокоит, я охотно буду вашей компаньонкой, и если сюда заглянет полиция, чтобы проверить обстановку, уверена, служители закона одобрят мою работу. А теперь идемте.
Они переступили порог и вошли в просторную комнату с низким потолком, заполненную креслами, обитыми тканью с узорами из ананасов и пальм, и портретами суровых деятелей прошлого века. По всей комнате стояли покрытые черной эмалью вазы с бледно-розовыми хризантемами, а на всех диванчиках лежали красивые покрывала.
Каролина увидела, что семья Бушаров – это поистине клан. Их было так много, что они едва помещались на персидских коврах. У камина восседал пожилой джентльмен – вероятно, отец Лиланда, – а у его ног распростерся огромный пес тигрового окраса. Патриарх семейства был таким же крупным и долговязым как Лиланд, и хотя его волосы полностью поседели, нос оставался таким же четко очерченным, как и у сына. В отличие от всех остальных присутствующих, он не встал при виде гостьи, и Каролина поняла, что мистер Бушар лет на десять старше жены и не так уж здоров.
– Идите сюда, мисс Брод! – громогласно позвал её старик, величественно улыбаясь, и протянул к ней длинную руку.
После секундной заминки Каролина подчинилась ему: робко отступила от миссис Бушар и прошла между мягких оттоманок и столиков в колониальном стиле к отцу семейства. Тот взял её за руку и долго изучал таким дотошным взглядом, что сердце Каролины вновь заколотилось в страхе изобличения.
– Спасибо, что пригласили меня на ужин, – неловко сказала она.
– Она слишком красива для моего ужасного сына, – не обратив внимания на робость Каролины, объявил Эверетт Бушар и громко, и радостно расхохотался. – Но очень хороша, и мне бы хотелось, чтобы она осталась здесь подольше, чтобы вы все сумели её очаровать!
Вслед за ним рассмеялись и остальные Бушары, и впервые с момента получения записки от Лиланда в четыре часа лицо Каролины озарила искренняя улыбка. Одетая в ладно скроенную рубашку цвета слоновой кости и темно-желтую юбку из изысканной ткани молодая женщина с медово-каштановыми волосами отошла от камина и встала рядом с Каролиной.
– Я Кэти, сестра Лиланда, – представилась она, обнимая гостью. Кэти была немногим старше Каролины, возможно, на год-два. – А это мой муж, Питер, – сказала она, показывая на хорошо одетого молодого человека у камина. – Это Беатрис, – продолжила Кэти, указывая на скромно устроившуюся на диванчике высокую худую девочку в белом, ещё слишком юную, чтобы выходить в свет. – Джон. – Мальчик рядом с ней, ростом со взрослого мужчину, но с лицом двенадцатилетнего ребенка. – Гарольд. – Ещё малыш, сидит на полу с игрушечным поездом. – И, конечно же, Оливия, самая младшая. Она встретила вас на пороге. Знаете, нас семеро.
Каролина лучезарно улыбнулась, и все улыбнулись ей в ответ.
– Да, – кивнула она. – Лиланд мне рассказывал, и как же я ему завидую! Я единственный ребенок в семье, – солгала она, одновременно подумав, что если бы это и впрямь было так, ей жилось бы значительно легче, а затем внезапно ощутила укол вины и понадеялась, что кровать Клэр в доме миссис Карр удобнее той, что сестры делили на чердаке у Холландов.
– Как жаль! Но вам нужно сесть, дорогая, – вмешалась из угла гостиной миссис Бушар. – А так как вы у нас особенная гостья, мы нарушим традицию пить только за столом и выпьем немного шампанского перед ужином…
Но прежде чем Каролина успела сесть, или Хильду отправили за шампанским, дверь снова открылась, и на пороге возникла высокая фигура Лиланда Бушара. Секунду он смотрел в глаза Каролине, и в его взгляде она увидела, что он не сопроводил её сюда отнюдь не из-за недостатка любви к ней. Затем младшие дети ринулись к Лиланду и обняли его так, словно не видели несколько месяцев, а он наклонился, чтобы поцеловать их макушки.
– Хорошо выглядишь, Лиланд, – невозмутимо отметила миссис Бушар, целуя сына в щеку.
– Как и вы, матушка, – ответил он.
В вестибюль вышел пожилой лакей, и Лиланд быстро снял синее пальто с широкими лацканами. Протянув его слуге, он наклонился и прошептал старику что-то такое, отчего глаза слуги округлились. Старик похлопал наследника Бушаров по спине и исчез вместе с его пальто, а Лиланд вошел в комнату и обошел всех родных, целуя дам и пожимая руки джентльменов. Дойдя до отца, он наклонился и крепко обнял его.
– Ну как она тебе, папа? – спросил Лиланд.
– Можешь продолжать, – кивнул мистер Бушар.
Глядя, как Лиланд идет к ней, Каролина почувствовала, что сердце забилось чаще, а колени ослабели. Именно этого Каролина желала всю жизнь и теперь чувствовала, как расцветает её любовь к нему в те короткие секунды, что потребовались Лиланду, чтобы преодолеть разделявшее их небольшое расстояние и подойти к ней, стоящей прямо рядом с троном его отца.
