Текст книги "Блеск"
Автор книги: Анна Годберзен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)
Глава 3
Положение на Тихом океане тяжелое, поскольку, хотя испанцам и здорово досталось, американское командование не имело понятия о размере Филиппинских островов до того, как попробовало удержать в оккупации провинции с населением около двухсот или трехсот тысяч враждебно настроенных жителей. Согласно мнению некоторых знатоков военного дела, американских военных на островах почти вдвое меньше, чем необходимо, чтобы сохранять спокойную обстановку в регионе. В свете этих новостей решение представителей голубых кровей из нашего родного города отправиться на службу выглядит поистине героическим. Среди них мистер Тедди Каттинг и мистер Генри Шунмейкер, точное местонахождение полков которых засекречено из соображений безопасности…
Из колонки главного редактора «Нью-Йорк Империал», пятница, 6 июля 1900 года
– Поговаривают, что скоро войска отправят домой, – сказал полковник Коппер, наклоняясь к бочонку, чтобы освежить свой напиток из рома, сахара и листьев мяты. Бочонок стоял на отполированной светлой палубе парусника, который Генри Шунмейкер вел через Гаванский залив. На Генри была белая наполовину расстегнутая полотняная рубашка и светлые армейские брюки. На коже выступили бисеринки пота. Легкая щетина покрывала его аристократический подбородок, а темные волосы были напомажены и разделены на пробор. Когда Генри только вступил в армию, он старался всегда держать лицо гладко выбритым, но сейчас в этом не было смысла. – Домой, а потом на Филиппины – туда, где они по-настоящему нужны.
Хотя слово «домой» и привлекло внимание юноши, взгляд его чёрных глаз скользнул от массивных туч над серо-голубой водой, где под полуденным ветерком дрейфовали разнообразные суда, к корме парусника – там несколько военных намного старше Генри по званию шептались с красивыми местными девушками, а те едва скрывали скуку. Над головой развевались паруса цвета слоновой кости; погода ещё не начала портиться, хотя солнце светило не так ярко как раньше, а значит, не сегодня-завтра должен начаться шторм. Парусник, конфискованный у беглого офицера испанского флота, был в таком же хорошем состоянии, как и суда, принадлежащие семье Шунмейкеров, и хотя у штурвала Генри чувствовал себя удобно, сегодня ему не удавалось насладиться прогулкой под парусом. Он всегда любил такое времяпрепровождение, но Нью-Йорк и человек, которым он был там, сейчас казались ему чужими.
– Значит, нас отправят на Филиппины? – спросил он, держа одной рукой штурвал из полированного дуба, а другой сжимая свой стакан. Его старый друг Тедди Каттинг сейчас находился на Тихом океане. Они записались в армию одновременно, но их воинская служба разительно отличалась. Когда-то Генри представлял себе, что умрет именно на Филиппинах, а если не умрет, то познает настоящую опасность и поймет, что значит быть мужчиной.
Полковник поднял глаза, и его висячие усы приподнялись, когда он изогнул губы в улыбке.
– Какие-то солдаты поедут. Но ты не волнуйся, мой мальчик – тебя среди них не будет. – Когда полковник откинулся на устилавшие палубу подушки, в пристегнутой к его ремню кожаной фляге раздался плеск. Она, как и весь облик Коппера, наводила на размышления о небрежно-дорогой спортивной мужественности. Когда-то Генри обвинил Тедди в излишней серьезности, но теперь всей душой желал оказаться рядом с ним, лишь бы не в этой дурацкой компании, в которой пребывал сейчас. – Ты слишком важен для меня здесь.
Полковник и не думал издеваться, но Генри расслышал в его словах насмешку. Чрезвычайная важность юноши заключалась в его умении водить небольшие парусные яхты в заливе, участвуя в регатах, которыми Коппер полюбил развлекать себя в начавшееся после июньских выборов мирное время.
Генри знал, что смешно досадовать на уверенность полковника, но сложно было воспринимать этого человека и жизнь под его руководством не насмешкой. Генри поднес стакан к губам и сделал глоток, а после перевел взгляд на небольшую бухту, куда корабли заходили на стоянку. На противоположной от черепичных крыш и узких улочек старого города стороне залива на холме возвышался навевающий ужас и мысли о войне замок Морро.
– Нет, я не позволю тебе сейчас покинуть Гавану. Не сейчас, когда через несколько дней предстоит регата с подполковником Харви! – хихикнул полковник Коппер.
Подполковник Харви был с ним солидарен. Генри бросил на них взгляд, заметив лишь красные прожилки на их крупных носах, и отвернулся. Говорят, между Кубой и Флоридой всего девяносто миль, и порой Генри мечтал преодолеть это расстояние. Он уже был во Флориде однажды, ещё как штатский, прошлой зимой. Тогда он чудовищно ошибся и поддался желаниям своей двуличной жены, но до сих пор вспоминал о теплых днях, предшествовавших его ошибке, тех днях, когда ещё мог надеяться на истинное чувство.
– Знаете, сеньориты, наш Генри родом из очень почтенной семьи. Говорят, Шунмейкеры входят в десятку богатейших…
Генри моргнул, когда ветерок подул ему в лицо, и почти пожалел полковника Коппера. В конце концов, тот виноват лишь в том, что поверил в иллюзию, которая затмевала умы многих людей: будто Генри хотел походить на Шунмейкеров, владеть яхтами и особняками на Пятой авеню, наслаждаться заметками о себе в газетах. Полковник не мог понять того, что Генри только недавно начал постигать: вся эта роскошь не давала заняться тем, чем на самом деле хочется или любить женщину, в которую на самом деле влюблен. Черт возьми, Генри даже в армию не смог вступить как положено! Полковник Коппер оценил молодого человека, узнал, что он из тех самых Шунмейкеров, и более-менее освободил его от любых активных боевых действий. На этом и закончился опыт воинской службы и вклад Генри в патриотический долг. Это случилось ещё в апреле. С тех пор его дни в основном начинались с плавания на яхте и заканчивались в душных бараках, где он, тщетно пытаясь уснуть, шептал имя Дианы Холланд.
На короткий миг любовь Дианы показалась ему возможной, той подлинной целью, которая придала бы смысл всем бесцельно прожитым годам. Но он повел себя отвратительно и привнес в жизнь милой девушки изрядную долю цинизма. Если Генри везло, то снились дни, когда Диана ещё верила ему, но гораздо чаще приходили кошмарные картины того вечера, когда он вошел в комнату и увидел возлюбленную в объятиях своего шурина. Она была там, его девочка, в темноте, прижатая к стене этим заядлым игроком. От воспоминаний о той сцене Генри до сих пор подташнивало, но он знал, что получил по заслугам. Ему хотелось умереть, но здесь это было невозможно, разве что от пьянства, поскольку пил он ничуть не меньше, чем в Нью-Йорке. В нём изменилась только кожа, загоревшая под жгучим солнцем.
– Разве присутствующие здесь дамы не покладисты и милы? – говорил за его спиной полковник, и хотя Генри не стал оборачиваться, ему было очевидно, что тот сейчас корчит жутковатые гримасы девушкам, сидящим по обе стороны от него. – Разве они не подмигивают и заигрывают так, как наши соотечественницы никогда себе не позволяют?
Генри охватило невероятное желание выброситься за борт или напиться до потери сознания. Первое казалось ему более геройским поступком, но, поразмыслив, он понял, что не умрёт, а только промокнет, хотя уже и так сильно вспотел от раздражения, вызванного пустой болтовней полковника.
– Ну же, Шунмейкер, довольно глазеть на море! Давай найдем тебе девушку.
Черные глаза Генри блеснули, а пальцы крепче вцепились в штурвал. По крену парусника молодой человек понял, что полковник встал, но все еще отказывался обернуться. По неизвестной причине его охватила ярость. Генри понимал лишь, что устал от Кубы, от себя, от всех мест, где побывал и от всего, чего желал, за исключением одного.
– Боже, сжалься, Шунмейкер, твоя жена ни о чем не узнает! Поживи немного, пока ещё можешь! Она не может быть настолько красива.
– Я беспокоюсь не о жене. – Генри выпрямился и развернулся, чтобы посмотреть в лицо старшего по званию, отчего парусник вновь качнулся, и девушки на корме испуганно взвизгнули. Генри вспомнил, как одна из них сказала, что не умеет плавать, когда нервно ступила на палубу с пирса, и хотя немного волновался за её безопасность, сейчас думал о другом. – Но, да, женщина, которой я верен, весьма красива.
– Генри, – продолжил полковник Коппер с фальшивой серьезностью, – я твой командир, и настаиваю, чтобы ты как следует повеселился!
Оба повернулись лицом к корме. Скоро наваждение пройдет, и положение будет казаться нелепым. Но в этот ленивый полдень полковник уже выпил несколько бокалов горячительного, а у Генри внезапно обострилась добродетель. В его взгляде читались ярость и замешательство – несмотря на все усилия, жизнь постоянно тянула его назад к послеобеденным коктейлям и бесцельно дрейфующим яхтам. Никто не сказал ни слова, и после затянувшегося молчания оба могли бы рассмеяться, но в эту минуту проходящее мимо грузовое судно подняло волну, качнувшую парусник, и не умеющая плавать девушка неуклюже схватилась за канат. Её действия привели в движение паруса. Гик пронесся над палубой, чудом не задев Генри, и он с облегчением понял, что по-прежнему находится на борту. В следующую секунду он услышал плеск и брань, и понял, что хотя его не задело, полковник упал за борт.
Впервые за день Генри улыбнулся. Вид полковника, барахтающегося в спокойной мутной воде, не мог вызвать иного отклика. Девицы визжали и подтягивались вперед, чтобы посмотреть на глупого американца, очутившегося в заливе прямо в модной форме. Они снова завизжали, когда Генри расстегнул пуговицы рубашки, бросил её на доски палубы и нырнул. Он глубоко погрузился в прохладную воду, и в эти секунды ему показалось, что до Флориды не так уж и далеко плыть. Вода, хоть и мутная, преображала.
Пока Генри хватал полковника, жадно глотал воздух, вынырнув на поверхность, и втаскивал командира на борт парусника, его гнев улетучился.
– Вы в порядке, сэр? – спросил он, помогая полковнику взобраться на борт. Досадная вялость, которую он испытывал, исчезла.
– Да, мой мальчик, – ответил полковник, хлопая Генри по мокрой спине. Он выглядел ошеломленным, но вроде бы был в порядке. – Всё отлично. Я больше не буду вещать тебе о девицах, если ты нальешь себе бокальчик и хотя бы притворишься, что отдыхаешь.
– Да, сэр. – Воздух показался прохладнее, и Генри вновь надел рубашку на мокрые плечи. Закончив возиться с пуговицами, он взял полный стакан рома, который налила ему девушка Харви. Остальные тоже наполнили бокалы.
– За Кубу, – провозгласила тост девушка, поднимая бокал. – И за Соединенные Штаты.
Они выпили за долгую дружбу между государствами, а Генри мысленно произнес ещё один тост: «За Диану, чем бы она сейчас не занималась, и за мизерную возможность того, что когда-нибудь она меня простит».
Глава 4
Этим вечером мисс Каролина Брод устраивает приём в своём новом особняке на Восточной Шестьдесят Третьей улице со стороны парка, и туда жаждет попасть каждый. Приглашены такие знаменитости как принц Баварии, мистер Реджинальд Ньюболд с молодой женой Аделаидой и миссис Генри Шунмейкер, бывшая мисс Пенелопа Хейз, которая долгое время выздоравливала после случившейся в начале весны небольшой семейной трагедии. Столь скорый выход миссис Шунмейкер в свет может вызвать скандал, ведь её муж до сих пор исполняет свой воинский долг за рубежом. Совершенно точно не придет один из приглашенных: новый сосед мисс Брод Лиланд Бушар, чья поездка в Европу несколько затянулась, а возвращение через Атлантику сейчас невозможно из-за непогоды…
Из светской хроники Нью-Йорка в «Уорлд газетт», пятница, 6 июля 1900 года
Стояла удушающая жара, и каждый дюйм пола – от блестящего гранита вестибюля до полированного дуба винтовой лестницы и паркета в ёлочку в гостиной – занимали чёрные выходные туфли и пышные юбки. Воздух наполняли аромат духов и прозрачные намеки, и невозможно было расслышать даже голос соседа или соседки, если он или она говорили подобающим тоном. Играла музыка, но танцевать продолжали лишь лучшие пары, поскольку места не хватало и общество осудило бы менее одаренных танцоров, решивших подергаться в столь ограниченном пространстве. Толпа теснилась у оклеенных бело-розовыми обоями стен первых трех этажей, и хотя все окна были раскрыты настежь, воздух всё равно не циркулировал. Конечно, ни у кого и в мыслях не было уйти. Тем вечером любому из гостей больше решительно некуда было пойти.
Хозяйка дома, мисс Каролина Брод ходила туда-сюда по лестнице. Куда бы она ни пошла, там начиналось небольшое волнение, и не только из-за её шелкового платья цвета лаванды, тесно облегающего бедра, открывающего плечи и тянущегося за ней как свадебный шлейф. Корсаж был расшит столь малым количеством бисера, что гости могли бы и не заметить бусинок, если бы они не переливались в свете свечей. Когда-то мисс Брод скрывала свои плечи – широкие и костлявые, летом они, как и её нос, покрывались веснушками – но, унаследовав огромное состояние своего покойного покровителя, Кэри Льюиса Лонгхорна, кое-чему научилась. И среди её новоприобретенных убеждений было то, что девушка, если она умна, пользуется всем, чем наделила её природа. Каролина приехала с Запада, обладала сколоченным на меди состоянием, которое по сравнению с её нынешним богатством казалось скромным. Так гласила официальная версия, и широкие обнаженные плечи с усеянной веснушками бледной кожей и чересчур крупные для рта Каролины зубы лишь подтверждали её. Теперь, если что-то в ней и выглядело слишком большим или грубым, это лишь добавляло ей обаяния.
Вечер был её триумфом, но Каролина никак не могла начать им наслаждаться. Единственный человек, которого она хотела видеть, находился где-то в море.
Желая отвлечься от разочарования, она торопливо двигалась, обмениваясь репликами с гостями, заполонившими залы и галереи её нового особняка с фасадом из красного кирпича и изящной планировкой. Каролина хотела купить один из тех огромных современных монолитов на Пятой авеню, но ещё больше мечтала приобрести дом именно в этом квартале, и единственным возможным вариантом представлялся номер пятнадцать. К удивлению Каролины, такой выбор принёс ей преимущество. Все знали, что она могла позволить себе дом побольше, но теперь хвалили её на страницах газет и за богато накрытыми к ужину столами за более подходящий для юной, не имеющей семьи наследницы выбор.
В эти дни, а сегодня – особенно, все хотели прошептать ей что-то на ухо. Каролина улыбалась и рисовалась, и раскрасневшиеся от тепла щечки лишь подчеркивали изумрудную зелень её глаз. Она обменялась комплиментами по поводу прически с миссис Реджинальд Ньюболд, в девичестве Аделаидой Уитмор, которая вместе с мужем стояла под ростовым портретом Каролины на лошади, висящим над камином в библиотеке на третьем этаже. Этот портрет был самым большим в коллекции Лонгхорна, и его последним приобретением. На полпути вниз Каролина сердечно поприветствовала Агнес Джонс, с которой одно время из сострадания дружила её подруга детства Элизабет Холланд. Сама по себе Агнес не была интересным человеком, но именно она, как недавно обнаружила Каролина, делилась сплетнями с ведущим раздела светской хроники в «Уорлд Газетт». Поэтому, если хорошо относиться к мисс Джонс, то можно рассчитывать, что за тебя замолвят лишнее словечко в прессе.
На пути к гостиной второго этажа, обшитой панелями розового дерева, слегка пофлиртовала с Амосом Вриволдом и убедилась, что его репутация откровенного дамского угодника оправдана. Устав от общения, она вышла из толпы и подошла к окнам, выходящим на юг. Напоенный летними ароматами город благоухал жарой, листвой и слегка попахивал животными. Внизу стояли лошади, запряженные в кареты, на козлах сидели кучера. Они будут ждать хозяев, наверное, до раннего утра, когда прием, к разочарованию гостей, окончится. Каролина вдохнула, словно впервые за долгое время, а затем сделала то, чем занималась каждый день, а порой и каждый час: осмелилась бросить взгляд на дом чуть дальше по улице, белый особняк с выгравированным на фасаде номером восемнадцать. Там жил Лиланд Бушар, когда находился в городе, но в последний раз он появлялся несколько месяцев назад.
На секунду девушка позволила себе понадеяться, что Лиланд наконец вернулся, но теперь видела, что окна его дома такие же темные и непроницаемые, какими были в последние несколько месяцев. Она удрученно сглотнула и опустила плечи. Лиланд должен был вернуться из Европы позавчера. Из светской хроники Каролина узнала, что он покинул Париж. Именно поэтому она и решила дать приём сегодня, именно поэтому и купила именно этот дом именно в этом квартале. Но штормовое море задержало корабль, на котором плыл Лиланд, и он не успел вернуться вовремя, чтобы посетить её новоселье. Они провели вместе несколько чудесных дней во Флориде, танцуя и воркуя, но это было ещё в феврале. Пару раз Каролина представляла себе, как с губ Лиланда слетают слова «Выходи за меня», хотя это, конечно, было бы слишком поспешным решением. В последний раз они виделись в Нью-Йорке ещё зимой, когда Каролина верила, что её жизнь разрушена. С тех пор она разбогатела, и все её потаённые страхи исчезли. Теперь каждую ночь ей снилось, что Лиланд наконец приходит и видит её во всем великолепии. Ожидание было томительным, и единственным способом смягчить его оставалось печально смотреть из южных окон на его дом, моля, чтобы в нём зажегся свет.
– О, мисс Брод, на что это вы смотрите?
Каролина повернулась слишком быстро, не успев скрыть заливший щеки румянец. Приближалась Пенелопа Шунмейкер, высокая и сияющая в зените своего знаменитого великолепия, которым не слишком баловала общество со времени «болезни». Мисс Брод моргнула и расцеловала миссис Шунмейкер в обе щеки. Хотя присутствие на девичнике Пенелопы в канун прошлого Нового года и придало Каролине веса в глазах общества, девушки не были такими подругами, которые бы показывали друг другу уязвимые места. Единственным человеком, кто знал о чувствах Каролины к Лиланду, была её сестра Клэр, все ещё служащая горничной у Холландов и смакующая каждую мелочь жизни младшей сестры среди красиво одетых людей. Но, безусловно, жизнь наследницы весьма насыщенна, и сестрам не представлялось возможности встретиться уже несколько недель. Или месяцев?
– Твой дом очарователен, – заметила миссис Шунмейкер после паузы. Девушки расценивали друг друга как союзников, с которыми необходимо вести себя осторожно. Каролине польстило, что алебастровую шею Пенелопы обвивало лучшее бриллиантовое ожерелье, а овальное лицо было тщательным образом накрашено. И хозяйка, и гости прекрасно понимали, что Пенелопа долго готовилась к этому выходу в свет.
– Ты должна прийти ещё раз, когда будет поспокойнее, чтобы мы смогли поговорить в более интимной обстановке, – намеренно изысканным тоном ответила Каролина. – Раз уж ты снова начала выходить в свет.
– Было бы неплохо, – улыбнулась Пенелопа. Когда она снова заговорила, её голубые глаза пристально изучали Каролину, а в голосе звучала притворная обеспокоенность. – Но скажи мне, на что ты смотрела? Ты не можешь позволить себе отвлекаться во время своего первого приема.
– Нет, – с иронией в голосе ответила Каролина, хотя и притворилась, что согласна. Ей всё ещё хотелось оглянуться и украдкой посмотреть на пустой дом Лиланда. – Не могу.
– На твоем месте я бы не стала приглашать Агнес Джонс, – продолжила Пенелопа, поворачиваясь боком, чтобы окинуть взглядом богатых нью-йоркцев, стоявших по углам и в дверных проемах. – Хотя я обрадовалась, не увидев здесь этой разведенной Люси Карр. Жаль, что Лиланд Бушар не вернулся вовремя… – она зловеще замолчала. – Но о, посмотри, в его доме только что зажегся свет!
Каролина почувствовала, что во рту пересохло, и приоткрыла губки. Секунду она старалась не выдать себя и выдерживала проницательный взгляд подруги. Но не смогла превозмочь желание. Она развернулась и посмотрела на противоположную сторону улицы. Вид из окна, которым она столько раз любовалась после переезда в пятнадцатый дом, внезапно изменился. Теперь в окнах восемнадцатого дома горел свет, а рамы были распахнуты настежь. Из автомобиля выносили багаж, и носильщики с сумками исчезали в доме, внезапно показавшемся очень тёплым.
– Прошу меня извинить, – прошептала она. Ей не хотелось знать, что подумала Пенелопа. Необходимо было немедленно найти дворецкого и послать его за Лиландом.
Её тело словно превратилось в пушинку, пока она неслась к выходу. Ни влажный воздух, ни тяжелые юбки не мешали ей. По пути на второй этаж она остановилась лишь однажды, завидев кричаще накрашенное лицо, которое опознала как принадлежащее миссис Портии Тилт. Та нарядилась в акры зеленого атласа и выделялась на фоне лучших представителей манхэттенского общества, как муха на помадке. Зимой Каролина несколько дней работала на неё, но была уволена с должности личного секретаря после одного случая, когда вопиющим образом не подчинилась. Конечно, с тех пор Каролина унаследовала столько денег, сколько Тилты и помыслить не могли иметь, и побывала в обществе людей, с которыми миссис Тилт только надеялась познакомиться. На секунду Каролина задержала на ней взгляд, а затем недружелюбно улыбнулась – вызов достиг цели, и теперь миссис Тилт знала, кто из них самая влиятельная леди.
Они обменялись осторожными улыбками, а когда улыбка миссис Тилт только начала сходить с лица, Каролина уже удалялась от бывшей хозяйки в сторону забитой людьми лестницы. Она чувствовала нарастающее возбуждение, беспокоясь, что не сможет найти дворецкого сейчас, когда он так нужен. Люди слишком громко говорили, не оставляя ей возможности докричаться до него, и, скорее всего, сейчас слуга занят чем-нибудь бесполезным, например, меняет растаявший лёд под устрицами, в то время как все уже перестали обращать внимание на еду. Но в следующую секунду Каролина поняла, что помощь дворецкого ей не понадобится. Этажом ниже у дверей стоял Лиланд Бушар, разглядывая смеющихся гостей с их зажженными сигаретами и пустыми бокалами для шампанского. Лиланд выглядел очаровательно и казался слегка потерянным.
– Мистер Бушар! – позвала она, пытаясь протолкнуться через толпу, наводнившую лестницу. В её голосе не прозвучало ни единой нотки правильно поставленного тона, который она оттачивала весь предыдущий сезон.
Лавандовый шёлк и шифон платья в некоторых местах сидели на ней впритык, вынуждая держать ровную осанку, а в других подчеркивали изгибы тела, делая Каролину похожей на благоуханный и манящий букет. Она моргнула и зачарованно оглядела высокую фигуру Лиланда, его немного отросшие светло-каштановые волосы, бесхитростные голубые глаза, великолепные широкие плечи. При виде подобной картины Каролине стоило огромных трудов сдержаться и не нарушить этикет.
Вокруг сновали мужчины в черных смокингах и женщины в мягких шелках, но для Каролины все они больше не имели значения. Невольная улыбка озарила её лицо, и Лиланд улыбнулся в ответ, отчего сердце девушки затрепетало. Она преодолела последнюю ступеньку и подошла к стоящему на блестящем гранитном полу Лиланду. Мечтая об их воссоединении, Каролина думала, что первым делом предложит ему экскурсию по дому или бокал виски, но в эту секунду ни то, ни другое не казалось ей существенным. Она находилась так близко к нему, что уже могла пожать его руку в знак приветствия. Но то, что она на самом деле мечтала сделать, было совершенно не похоже на подобающий леди поступок. Но ведь мисс Брод приехала с Запада, и, возможно, Лиланд предположит, что там иные порядки.
Когда она наконец решилась заговорить, ей удалось лишь невнятно пробормотать:
– И как вы находите Париж?
– О, чудесно. Я повидал множество автомобилей и разных мест. Я… – он остановился и покачал головой, словно теперь путешествие не имело никакого значения. – Я так часто думал о вас, что даже удивился.
На секунду элегантные сливки общества, прислонившиеся к перилам второго этажа, зажатые в гардеробной или курящие у окон, словно исчезли. В любом случае, было уже поздно, да и шампанского выпито немало. Каролина подняла лицо навстречу Лиланду и заметила, что он чуть засомневался, прежде чем целомудренно коснуться губами её рта. Когда он отстранился, его глаза сверкали серебристым блеском, а голос понизился.
– Каролина, вы не похожи на всех остальных.
Несколько часов спустя гости на втором и третьем этажах заключили, что хозяйка имела успех. Но Каролина теперь понимала, что по совершенно иным причинам ее успех случился в вестибюле наедине с Лиландом, и разыгравшаяся сцена была даже лучше любой из её фантазий. Каждый дюйм её кожи лучился от удовольствия, доставленного словами Лиланда. На языке вертелось откровение, и Каролина уже думала поведать своему красивому соседу, почему она отличается от остальных светских дам. Но ей не хотелось ничего портить, и поэтому она продолжала улыбаться ему, пока ночь стремилась к утру, а приём наверху продолжался уже без них.
