Текст книги "Везучая(СИ)"

Автор книги: Анна Эфес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

После ручейка пошли узкие поляны. Здесь, оказывается, тоже ставят палаточные лагеря, когда "Муравейник" (поляны вдоль реки) весь забит. Про каждую из полян что-то можно было рассказать.

– Это поляна Портретов, – рассказывал Волк. – Здесь в 90-м году стояла группа из Питера... Так им однажды ночью на тех вон березах... портреты показывали всех наших вождей. Никто так и не понял, зачем. ...А это – поляна Нечисти. Тут ничего особенного не случается, кроме того, что в полнолуние здесь почти вся местная нечисть собирается. Пляшут. Ты, кстати, туда не смотри, там как раз туманные черти воду мутят.

Конечно, я тут же принялась во все глаза разглядывать, где же это черти воду мутят – всегда хотела понять, как это происходит. Воды там не было. И ничего, кроме тумана – тоже.

– А сейчас будет вообще странное место. Ты сама ощущай.

Место, действительно, было очень странное. Субъективно: словно на ровном месте сперва в горку идешь, затем – вершинка, а потом – резкий спуск, хотя на глаз ничего такого видно. Позже, при свете дня, я это место облазила вдоль и поперек, и даже попыталась произвести приблизительные измерения, но ни подъема, ни вершинки так и не нашла, хотя набор ощущений стандартно повторялся.

А в следующую поездку и само ощущение пропало. Такая вот психологическая аномалия.

Наконец Алекс сказал:

– Сейчас будут Выселки.

2. Выселки. Дух Большого Волка.

Ночь медленно истончалась. С реки постепенно наползали густые языки тумана. На высоких, выше пояса, колосьях трав висели крупные капли воды. Туманы здесь особые. «Сталкеры» называют их живыми.

Мы постояли у поворота, обозначенного заболоченным ручейком. Помню, я подумала еще, что здесь слишком много ручьев – под ногами постоянно хлюпала вода.

Волк в своей обычной манере изрек:

– Аня, ты не пугайся только, если на Выселках что-то случится. Я Хорту вызвал.

– Чего? – не поняла я.

– Духа Большого Волка. Хорта – мой проводник. Я его вызвал, и он ждет нас, около разрушенного домика.

Меня уже просветили, что разрушенный домик стоит на Выселках, и что это место не простое: там раньше, по словам одних, жил колдун, по словам других – там жили староверы, отселенные из деревни. Сейчас от постройки почти ничего не осталось, но кто ездил в первые годы "аномального бума", даже решались там ночевать – и печка была, и кусок крыши, и лавки.

Наконец мы двинулись вперед. Выселки открылись неожиданно, и сразу с самой лучшей своей стороны.

В призрачном свете звезд редкий прозрачный туман стелился по верхушкам матово отсвечивающих серебряных трав. Три высокие купы деревьев словно делили большой луг на три отдельных поляны, образуя треугольник. Дорога, словно темная лента, исчезала в травах где-то в центре треугольника.

Не сговариваясь, мы не стали включать фонарики. Алекс решительно двинулся вперед. Шагалось легко. Шуршала высокая трава, оставляя на одежде капли воды. Вскоре штаны по колено стали мокрыми.

Когда мы достигли точки, где предполагался центр, Алекс остановился и предложил постоять. Я огляделась. Позади высилась темнющая стена леса, над которой едва мерцали игольчатые световые сполохи. Что это за сполохи, не знаю – увиденное могло быть и просто каким-то оптическим эффектом, и обманом зрения, и реальным свечением. Впереди нас поперек луга лежал густой длинный язык тумана, за которым также вставала бархатисто-черная стена леса. Слева от меня, у видимого начала этого языка, темнели заросли высоченной, выше человеческого роста, травы – как оказалось позже, крапивы и пустырника. Заросли уже были полностью погружены в туман. Однако странное дело: словно кто в этом тумане провел черную линию – белесые заросли рассекала дорожка, будто туман не смел занять ее, и наплывал по краям.

– Смотрите! – удивленно сказал Волк. – Нас приглашают к домику. Видишь, как дорожка открыта?..

Отчего-то меня ужасно пугали эти заросли. Представила, что буду мокрая с ног до головы. Бррр...

– Нет, – как можно более решительно заявила я. – Я не хочу туда идти. Мне здесь больше нравится.

– Честно говоря, мне тут как-то не по себе, – едва слышно пробормотал Волк, и я впервые услышала в его голосе нотку неуверенности. И хотя я не видела лица Алекса, но ощутила, как он встревожился и напрягся.

Честно говоря, я не поняла их напряженности и тревоги. Мне было так хорошо, как, казалось, никогда в жизни не было. Удивительной чистотой веяло в воздухе, туман казался перламутровым и загадочным, луг – неимоверно прекрасным. Это место было ДОМОМ. Домом, в котором никогда не был, но тем милее он становится, когда его находишь. Я ощущала землю под собой на несколько метров вокруг, словно я была большой и мягкой. Я расплывалась вместе с туманом над маковками трав, и проникала между стебельков, и трогала сухие обломки у их корней, и затем проникала еще глубже, в поверхностный слой земли, между плотными шариками чернозема и прошлогодних сгнивших корешков. Я осознавала, что трава мокрая, что кочки сухих ломких стебельков, не видимых глазу – колючие, но хотелось упасть в траву и проникать еще глубже, к самым корням, а затем прорасти. Прорасти здесь пятнами травы и стебельками цветов, побежать соком по стволам берез. Посмотреть на мир глазами птицы, что спала сейчас на противоположном краю поля, скрытым стеной тумана. Поймать луч звезды ажурной паутиной, сотканной пауками на стеблях склона... Вот как хорошо мне было. Наверное, если б я еще немного усилила внимание, я бы почувствовала даже насекомых – всех, что бегали в траве. Однако я просто наслаждалась, растекаясь облаком ощущений по всему лугу, и стояла, вдыхая ночной воздух. Такое со мной было впервые в жизни.

Туман сгущался и подступал все ближе, то переливаясь глубоким перламутром, то приобретая скучный серый цвет без глубины и оттенков. Постепенно он окружил нас ровным кругом. Затянуло дорожку к домику, "отрезало" дорогу назад, покрыло пологом крутой склон к реке, заросший приземистым ельником. Я смотрела и видела, что туман будто бы не смеет переступить определенную черту, оставаясь за границей ровной окружности радиусом метра четыре, словно стены без крыши. Я подумала, что это оптический обман – взгляд погружается и теряется в его разреженности, а затем скачком устанавливает границу. Если приблизиться, то граница, как горизонт, будет удаляться. Так я думала, и хотела в этом убедиться – шагнула вперед раз, другой...

Стена тумана приблизилась. Я шагнула еще.

Несомненно, граница была реальной! Словно мы стояли в храме, уходящем прямо в небо к бледнеющим звездам.

Так мы долго стояли, не переговариваясь. Я ощущала все поле как себя. И каждый раз, когда мысленно натыкалась на ребят, чувствовала в них тревогу и напряженность.

Внезапно мои эмоции по силе и ясности скакнули на порядок. Скачок был ничем не спровоцирован, казалось бы. Вот я просто стояла и слушала – а вот уже вдруг парю на крыльях радости, оторвавшись от земли и даже от верхушек трав. Мне почудилось чье-то смутное присутствие, ничуть не похожее на то, что пересекало нам дорогу на Астралке. Если можно так описать – чувства вообще сложно описать без сравнений – это было нечто пушистое, мягкое. Словно бы большой пушистый зверь положил голову мне на плечо. Я почти услышала около уха его дыхание. Было такое ощущение, словно нашелся давно забытый и щемяще дорогой друг – пришел и принес в подарок россыпь из зачарованных звезд, осыпав ими плечи и грудь. Я вздохнула глубоко-глубоко.

И тут Волк сказал строго:

– Аня, не оглядывайся. Хорта пришел.

Это прозвучало как-то сурово и настолько не к месту, что я поразилась.. Я почти услышала – почувствовала – смех рядом с собой, искренний и веселый, и внутренне на мгновение присоединилась к нему. Чего тут бояться?..

– Он стоит сзади тебя, – сообщил Волк торжественно.

Тут, на мое несчастье, до меня достучалась мысль о странном совпадении его слов и моих ощущений. Ухватившись за ее хвост, я принялась вертеть в себе так и эдак чувство "глубокого удовлетворения", испытанного от доказательства истинности наших с ним способностей.

И, конечно, волшебные ощущения мгновенно поблекли и завяли, затертые суетными мыслями и тщеславием. Я тут же принялась болтать об увиденном. Мол, я Хорту уже как минут пять чувствую, и он классный, и все в таком дух. Алекс как-то странно посмотрел на меня и отошел. Я не поняла его, но вот чувства Волка были отчетливы, несмотря на то, что он молчал. Я их читала, словно ноты.

Он поверил мгновенно в мои слова, и теперь сражался с чувством зависти. Он очень серьезно относился к своему "проводнику", а тут какая-то девчонка... и так запросто... так фамильярно!.. Это был его Хорта, его взлелеянная мечта, его способ разделаться с этой скучной действительностью – и вдруг кто-то нагло ворвался и отхватил кусок от этой мечты.

Внезапно он резко закончил сражаться с собой. Я ощутила, как его эмоции, словно ручей, поплыли в мою сторону. Словно бы он признал мое право на Хорту, даже не предполагая, что такого права нет ни у кого. И еще я ощутила от него – уважение. Это была чистая, кристальная эмоция, не замутненная завистью.

Самым забавным было обнаружить, что Волк сам так до конца и не верил в реальность существования Хорты.

– Ты очень сильная, – сказал он. – Ты даже сама не представляешь, насколько ты сильная. Никогда и ни к кому Хорта не относился так.

Я присела, пряча лицо от смущения и протягивая руку к Хорте. Мне хотелось ощутить физически Духа Большого Волка, как будто хотела удостовериться в его существовании. В вытянула руку, но ничего не почувствовала. Никто не лизнул меня в лицо, как я ожидала, и под ощущался только воздух, даже малейшей вибрации не пробежало по ладони. Но вот если мысленно переместить вектор внимания в воздух, выше уровня трав, то словно клубился рядом некий шар приглушенных чистых эмоций.

Я встала и сосредоточилась, словно подкрутила ручку радиоприемника: улучшила настройку. В бархатисто-серой темноте перед моим внутренним взором проступал эмоциональный рисунок поля. Травы и растения создавали ровный спокойный фон, почти неизменный без солнечного света. На этом фоне яростно клубились три сгустка: мой, Алекса и Волка. Мы были грубоваты, своевольны и хаотичны. Алексу было тревожно, хотелось уйти, и тревога все нарастала. Волк стоял ближе, и, наверное, поэтому я запуталась в сгустке его ощущений: тревога, легкий страх, долженствование быть сильным вообще, долженствование быть сильным перед особью женского пола... Вот и все, что я поняла.

В сгустке, обозначающем Хорту, трудно было выделить что-то определенное, кроме дружелюбия и потрясающей сверхмобилизованности. Общее впечатление – словно от ветра: текучий, стремительный, невидимый, невесомый, напористый, гибкий, сильный, ни к чему не привязанный. Наши эмоции были прикованы к земле, его – абсолютно свободны. Он ускользал, словно маня, появлялся то за спиной, то сбоку, то прямо перед Алексом – и все не резко, а плавно перетекая.

Когда он вдруг проявился у Алекса перед лицом, тот, делая резкий шаг назад, нервно скомандовал:

– Пойдемте!

Волк огляделся:

– Да, можно уже идти. Смотрите, туман расступается.

Действительно, тропа, по которой мы пришли, постепенно начала расширяться темной полосой. Но мне так не хотелось уходить!

Выселки казались такими родными, любимыми. Удивительное чувство свободы и легкости сочеталось с желанием стать травой на лугу, пустить корни и тихо расти, радуясь солнцу и дождю, сгибаясь под башмаками очередных аномальщиков и отдавая ветру облака семян. Это был мир.

Между тем Алекс ушел вперед, а Волк, преодолевая мое сопротивление, взял за локоть и повел, приговаривая:

– Зона тебя приняла! Она тебя приняла!

Наконец я высвободилась и пошла сама.

– А нас выталкивает, – хрипло проговорил Волк, шагая следом. – Потому что мы с оружием пришли.

Алекс услышал и, оглянувшись, серьезно сказал:

– Да. Как-то мне не по себе сегодня тут.

3. Подарки Смерти.

Алекс шел очень быстро, меряя дорогу длинными ногами. Помнится, когда мы шли в Зону, я постоянно отставала. Теперь же словно крылья за спиной выросли – я перелетала через бочажки и кочки, не прилагая никаких усилий. И не зажигала фонарика, да и «фонарище» Алекса мне только мешал.

– Закрой глаза, – вдруг скомандовал Волк сзади. Я почему-то немедленно подчинилась, ни о чем не думая. Мне понравилось это ощущение – идти в темноте по лесу, в Аномальной Зоне, с закрытыми глазами. Я ни разу не споткнулась – какой-то инстинкт безошибочно заставлял ступни выбирать правильную точку опоры. Я даже не сбилась с ритма. Я не думала, не слушала и не смотрела – я ощущала и чувствовала. И шла так минут пять. "Удивительно, разве так можно?", подумала я, и тут же сбилась с шага.

– Ну и что? – спросила я у Волка, едва открыв глаза.

– А ты закрывала глаза?

– Да. Так и шла. Даже не споткнулась.

– Так я и думал. Тебя ведут.

– Кто ведет? Где ведет?

И снова глаза закрыла. Ямины, болотины, корни – все ерунда, иду себе и иду... Я пожала плечами и тут обратила внимание, что кисть левой руки отставлена в сторону. "Как это я так иду?" – принялась разбираться я, прислушиваясь к движению мышц рук и ног. По правилу сороконожки я должна была тут же сбиться с шага, однако не тут-то было! Много раз позже, когда я ходила по разным лесам, стоило мне начать думать – как это? – тут же терялась, путалась, а то и падала. Только в тот единственный раз продолжала идти ровно.

Небо побледнело, звезды поблекли, из черной массы леса стали выделяться отдельные сероватые деревья. Мы с Волком все время "торомзили", отвлекаясь на разговоры и всякие пустяки. Алекс сказал, что пошел спать, и исчез в направлении лагеря, а мы медленно двинулись следом. Недалеко от болотистого ручья, перегораживающего дорогу к Централке, мы присели на какое-то бревнышко. Здесь было еще темно, хотя где-то за лесом уже посветлело. Волк вспомнил, как встречался с шаманом.

– Он меня многому научил, не знаю уж, за что... Я и о тебе многое могу сказать. Я тебя всю дорогу проверял – ты все прошла, как по ниточке. Ты – не просто человек. – Он помолчал. – Скажем, мне человека убить – ничего не стоит, если нужно. А тебя – не смогу. Потому что ты старше. Не ты по возрасту, а твой тотем. Хорта говорил – у них, у шаманов, три линии – Волк, Медведь, Тигр. У меня дома на письменном столе есть череп волка, череп орла и череп человека. А ты – Тигрица, в тебе кровь тигрицы. Ты можешь долго выжидать, а потом... Ты еще сама не знаешь, какая ты бешеная...

– Твоя линия – линия тигра, – продолжал Волк. – Ты, если на Дальнем Востоке будешь, в тайгу одна не ходи – тебя тигры в леса уведут. Сразу свою признают и уведут. Я тебя предупредил.

Я заметила, что Волк вздрагивает. Вздрагивает, как... как волк – животно, крупно. Замерз чтоли?.. Или переволновался?..

– Не знаю, смогу ли когда-нибудь любить, – говорил он. – Умерло что-то, сгорело. Это не тоска, просто сознание невозможности. Поэтому я люблю оружие, поэтому Зона так меня не принимает, как тебя. Мне ничего не стоит убить человека, но каждый раз, когда я оказываюсь перед лицом смерти, мне приходится преодолевать себя. Веришь – однажды в экспедиции я отошел в сторону от партии, по маршруту. И вот во время ночевки на меня зек вышел. Ты пойми, там ничего не оставалось – либо я, либо он. Я его убил.

Я сочувственно слушала, кивала, ахала, хваталась за щеки – короче, вела себя как всякая нормальная недалекая девочка. Однако думала при этом: "Почему мужики так любят врать всякую ерунду? Вроде ж мы не пили...".

Еще я подумала про карму – мол, какая же у него карма, что он убийство считает достижением. В голове словно что-то щелкнуло, и меня "понесло". Сперва я увидела большой шлейф черноты, стелющийся по земле в предутренних сумерках – за его головой. Конечно, я тут же ужаснулась и кинулась в просветительско-прочувствованную лекцию. Я старалась как могла, разворачивала перед ним принципы Агни-Йоги, вселенской любви и всепрощения. Я даже приплела что-то из Кастанеды, хотя казалось бы – где нагвализм, а где всепрощение? Как ни странно, Волк внимательно слушал, не перебивая. Он хотел слушать. Он хотел, чтоб его любили, жалели и спасали, и чтоб делала это женщина.

Наконец он остановил меня и сказал:

– Анечка, если ты все это видишь..... Вот я оглядываюсь, – и он обернулся через левое плечо на лес через дорогу, темные заросли малинника, едва невидимые в темноте. – Я вижу там окно. Я часто вижу там окно. Желтое окно. Я не знаю, что с ним делать, жутко.

Оглянувшись, я ничего не увидела.

Но внезапная перемена, произошедшая со мной, казалась особенно разительной: от проповедей о всеобщей любви – к безжалостной сосредоточенности. Вот мужчины жалуются, что не понимают женщин. Да иногда я сама себя не понимаю!

– Войди туда! – резко сказала я. – Я тебя подстрахую.

Я остро понимала, что если эту проблему тут же не решить, потом это будет сделать гораздо труднее: такой благоприятный для человека случай упускать нельзя. Я твердо помнила слова дона Хуана о том, что Смерть – лучший советчик.

На этот раз уже он послушно закрыл глаза. Посидев молча, он начал говорить, запинаясь:

– Там... Желтый тусклый свет... И стол. Там рука, и на пальцах... Надеты три черепа. Медвежий, волчий – средний, и человеческий.

Я промолчала. Внезапно он глухо выдавил с уверенностью:

– Это моя смерть.

– Поговори с ней! – воскликнула я. – Если ответит – проси подарок!

Он вздрогнул и расслабился. Я подумала, что если это будет продолжаться долго, меня съедят комары. Моя безжалостность улетучилась, зато я подумала, что молитва еще никому не мешала, и стала читать все молитвы, какие знала, направляя силу на сидящего рядом человека. Удивительная эклектика в моей голове. Но зато каким простым тогда всё казалось...

Наконец я услышала вздох. Он хотел что-то сказать, недоговорил, встал, махнул рукой...

– Засиделись... – Он потянулся.

– Ну и как? – нетерпеливо спросила я.

– Кажется, – медленно проговорил он, – я получил дар. От Нее: меня предупредят заблаговременно.

Я подумала, что это весьма спорный и сомнительный дар, но от Смерти другого ожидать и не приходится. Оживленно прокомментировала уменьшение его хвоста.

– Какого еще хвоста? – подпрыгнул он от удивления.

– Да кармического же! Ты вот думаешь, чего это Странник так на тебя взъелся у костра? Он решил, что ты из этих самых – "чернушников", за тобой же такой шлейф грязи тащился, просто ужас. Так вот пока ты со Смертью разговаривал...

("пока я молилась за тебя!")

...он стал в два раза меньше!

Он улыбнулся ясной открытой улыбкой, легкой и радостной. И мне показалось, что с ним действительно что-то произошло.

Я хорошо разглядела его улыбку, и поняла, что уже светает. И жадно впилась взглядом в его лицо. Представьте, миллион лет прожить вместе с человеком – и не знать, не видеть его лица!

Да, смешно, но тут я впервые его увидела.

У него было молодое, волевое и слегка задиристое лицо. Лоб пересекала черная повязка-"хайратник".

– Сколько тебе лет? – спросила я.

– Девятнадцать.

Я радостно и даже облегченно засмеялась.

– А-а! Я-то думала все время, что сорок!

– Почему так много? – ошарашено спросил он.

– Ну, у тебя слишком взвешенные мнения, ты – личность. И еще – очень низкий голос.

Он отвернулся, спрятав довольное выражение лица.

– Слушай, – вдруг осознала я, – а как тебя зовут-то?

Он назвался. Я попробовала имя на вкус, и не поняла своих ощущений.

– Пора спать, да? Завтра я уезжаю. Вернее, сегодня.

– Как, уже? Ты же всего один день пробыл!

– Мы только на выходные приехали.

Прежде чем разойтись по своим лагерям, я успела задать один вопрос из серии терзавших меня "сомнительных":

– Послушай, если тебе всего 19, то когда же ты успел в геологах поработать?

В его глазах мелькнула какая-то тень. Кажется, его задело мое недоверие. Но он ответил, честно (и старательно) глядя мне в лицо:

– Я с первого класса каждое лето с партией ездил, с отчимом.

Так, что мне стало даже немного стыдно.

– До свидания.

– До свидания.

Заворачиваясь в спальник в пустой палатке, я успела только удивиться Наташиному отсутствию в столь поздний – или, наоборот, ранний – час, и тут же выключилась.

Как потом оказалось, нечему удивляться – Наташка всегда забиралась в палатку только тогда, когда начинало теплеть, то есть после восхода солнца.

4. Шаманский нож.

Утром вся наша группа собралась у оживленно потрескивающего костра.

Утро в Зоне – это не то же самое, что утро в городе. Во-первых, после ночной "охоты на уфозябров", как любил выражаться Витька, оно начинается тогда, когда нормальные люди уже обедать идут. А во-вторых, оно начинается с того, что сперва надо дрова собрать, костер разжечь, еду приготовить – а уж потом ее лопать.

Пока мы с Наташей в палатке причесывались, выдирая репейник из волос, Сергей, наш агни-йог, бородатый и костлявый как и полагается йогу (без "агни-"), начал всех увещевать, что нужно трудиться, что без труда человек не развивается духовно, и что принесение дров для огня – это не только трудовой подвиг, но и насущная необходимость. Еще он говорил, когда я уже из палатки вылазила, что спать утром вредно, и что солнышко питает нас энергией, и что Виктор вчера дров не носил, поэтому неплохо было бы обратить внимание на коллектив. Еще он говорил, что утром надо обливаться, и пусть Витя и Вова вылезают из палатки (оттуда торчали их ноги) и присоединяются к процессу приготовления еды.

Пока он все это говорил мягким увещевающим тоном, Алекс успел подняться (собственно, он и начал всех будить), поколол дров из принесенной им с вечера дровины, споро разжег огонь и повесил котелок с водой.

– Девчонки, – сказал он, – вы какую еду готовить будете?

Слово "еда" оказало волшебное действие на торчащие из палатки ноги – они исчезли. Затем из палатки вылетела консервная банка. Следом появились заспанные головы. Сергей сказал, стоя возле палатки, что мясо есть не будет, потому что это сильно портит духовную энергию, и что недальновидны те, кто ест мясо.

В результате каких-то долгих унылых действий начался "Поход за дровами". Мы с Наташей взялись за готовку.

– Аня, что мы будем варить? – испуганно спрашивала она меня, а я лениво отмахивалась – мол, какие продукты будут, то и сготовим. Наташа пыталась получить у меня четкие инструкции по приготовлению определенного блюда, а я от нее – инструкции по специфике приготовления такового на костре. Я не могла понять ее мучений – ведь она-то третий раз в Зоне, а я вообще в лесу впервые с детских лет, так кто кого должен учить? В результате обе мы запутались настолько, что плюнули и стали просто чистить картошку, которая потом пошла в суп.

Сергей между тем сказал, что зеленые насаждения – наши братья, и поэтому никто не должен рубить деревья. Человек разоряет природу, говорил Сергей, прилежно что-то стругая – кажется, щепочки для костра; человеческая цивилизация на грани катастрофы именно потому, что мы, люди, безжалостно уничтожаем природу, и она, природа, нам отомстит. И поэтому нужно относиться к ней бережно, и вот он, Сергей, если кто заметил, лапник под палатку не рубил, а спит на голой земле.

В результате этих речей Витька покорно приволок полусырое бревно, сам Сергей – полусгнившую валежину, а Вова – груду сучьев. Костер с грехом пополам горел. Скептически осмотрев принесенное, Алекс отдал Вовке на распилку Витькино бревно, а сам, взяв топор, ушел в лес. Сергей сказал, что даже маленькие букашечки могут являться гениальными вселенскими умами, поэтому со своей валежины, прежде чем выкорчевать ее из земли, он бережно снял всех муравьев.

Валежина, соответственно, оказалась совершенно сырая и гореть не хотела.

Через некоторое время наблюдалась следующая ситуация. У костра на корточках сидел Алекс, бесстрастно подбрасывая поленца. На костре варился суп, на палке костра заваривался в котелке чай со зверобоем, а все остальные раскладывали по тарелкам горячую кашу.

Я отнесла этот цирк за счет "первости" блина, т.е. первого дня в лесу. Это было слишком оптимистично, и в будущем пришлось командование обедом взять на себя, иначе каждая готовка тянулась бы четыре часа... За что Сергей-йог начал с легкой долей иронии называть меня "мама Аня", ужасно тем смущая и возмущая. Это у него такой педагогический ход был, надо полагать...

За чаем переваривали не только кашу, но и ночные новости. Ели мы уже не одни – с гостем. Звали гостя Виктор. Это был белобрысый мрачный парень совершенно деревенского вида, который редко говорил. Когда же он открывал рот, все внимательно прислушивались в надежде, что такой молчун уж обязательно скажет что-нибудь умное. Однако нашим надеждам так и не суждено было оправдаться до самого конца.

Сейчас Виктор мрачно сидел в позе извозчика, свесив тяжелые кисти рук вдоль колен, облаченных в какие-то умопомрачительно колоритные холщовые штаны (которые когда-то были черными) с завязками. Он сидел так прочно, что Наташа спросила у него:

– Виктор, а у тебя миски нет?

– Нет у меня миски, – уныло сказал Виктор, так что чуть слезы на глаза не выступили, а Наташа отзывчиво позаботилась о нем:

– Витька, дай твою миску, а вы с Сергеем из одной поедите.

Витька покорно протянул свою миску тезке, и вскоре белобрысая голова Виктора почти скрылась в ней. Из позы извозчика он при этом так и не вышел.

– Мы ходили до конца Поляны Ужасов, – рассказывала мне Наташа, изящно устроившись на каком-то бревнышке. – Постояли там. Я видела какие-то красноватые вспышки.

– Они же – "вспышки-кокетки", описанные у Мухортова, – авторитетно прокомментировал Витька.

– Не знаю, кто уж там кокетки, – язвительно сказала Наташа, – но, по-моему, тебе, Витенька, это Оксана из той группы глазки строила.

Витька чуть не подавился, но не успел и слова сказать, как Наташа продолжила:

– Там, выше нас, – она махнула рукой, – стоит группа, вроде бы из Новосибирска, мы с ними всю ночь проговорили. Очень интересные ребята. Они рассказывали, как жили летом на Алтае. Но, говорят, местные их выживают – не хотят, чтоб "пришлые" общину создавали. Надо с ними подробнее поговорить.

Сергей начал говорить что-то на тему Алтая, что надо де создавать общину, надо быть ближе к Богу, следовательно – идти в горы. И Алтай – это хорошо, это мудро, а местных надо простить – они люди темные, недалекие и не понимают высоких духовных устремлений. Витька высказался в том духе, что ребята правильные, "борются", и надо с них "собрать информацию". Наташа их невнимательно послушала, а потом сказала отсутствующим голосом:

– Надо с ними подробнее поговорить – как туда попасть. Я очень хочу съездить на Алтай. Там очень интересно.

Внезапно Алекс оторвался от кружки с горячим чаем и изрек своим обычным полу-саркастическим тоном:

– У них там, в этой группе – зомби натуральный.

Я дар речи потеряла от изумления. Уж если Алекс, этот, на мой взгляд, трезвый реалист, сказал про зомби, значит дело серьезное. Надо своими глазами посмотреть. "Посмотрим, – твердила я про себя, прихлебывая чай и не слушая, что мне возбужденно рассказывает Наташа про этого "зомби". – Посмотрим: одного "чернушника" они уже заклеймили!"

Тут Наташка вспомнила про Волка:

– А как там ваш поход на Пирамидки?

– На Выселки мы ходили, – буркнула я, вся в своих мыслях. Однако Наташка не потерпела такого невнимания и начала тормошить:

– С "чернушником" ходила? – хихикала она. – Ну и как тебе с "чернушником" гулять? Витя, посмотри, он ее там не того... в смысле – не зазомбировал ли?..

Пришла моя очередь давиться и кашлять. Благополучно прокашлявшись, я заглянула Наташе в лицо. Похоже, она тоже не принимала Волка за "представителя темных сил".

– Нормальный парень, – веско сказал Алекс, вытряхивая заварку из кружки, и словом не обмолвившись о том, как этот "нормальный парень" всю дорогу пытался нас запугать. Я посмотрела на него, и вдруг испытала какое-то удивительно теплое чувство.

– Подумаешь. Зомби, – вдруг сказал Виктор, поднимая лохматую голову от чашки с кашей. Да, вот так он и говорил: после каждого слова ощущалась такая жирная точка.

"Вот тормоз", – мелькнуло у меня в голове. Этот Виктор – вообще странный человек. Он прибыл в Аномальную Зону, по его же словам, буквально без ничего – на нем была рубашка, штаны, старые сандалии, и в руке матерчатая сумка, с какими за хлебом ходят – я ее неоднократно наблюдала, как раритет, – в которой, действительно, было две буханки хлеба. Еще там был пакет риса, ложка и вилка. И все. Жил он в шалаше, собранном из пяти палок и пленки для теплиц. Внутри шалаш был выстлан травой, скошенной с лугов. Этот Виктор имел такое свойство – все время, пока мы там жили, он чуть ли не через каждые два дня переселялся на новую стоянку. Как раз сегодня утром народ проснулся от того, что он перекочевал прямо напротив нас. Вячеслав, наш "главный параноик", около пяти минут наблюдал за его манипуляциями, но так ничего подозрительного не заметил. "Вы с ним поосторожнее!" – на всякий случай предупредил он нас, в результате чего Наташа просто вцепилась в Виктора, допытываясь, что он за человек.

Впрочем, на данный момент Виктор был очень даже неплохо обеспечен. В Аномалке в те годы всегда присутствовало какое-то чувство общности, словно все – братья или, на худой случай, гости одного и того же всеми любимого друга. Поэтому отъезжающие "до дому до хаты" оставляли людям свои не съеденные продукты – концентраты, крупу, хлеб (о столь ходовых бульонных кубиках тогда и слуху не было). В конце концов, кому же охота домой тащить всякую тяжесть.

Так что за время своего существования в Зоне Виктор обзавелся: кастрюлькой для приготовления пищи, кружкой для чая, пленкой для шалаша, старым свитером, полуфабрикатными супами и кашами, открывалкой и ножом. Главной его заботой, на мой взгляд, было ходить от костра к костру, стреляя сигареты (которые всегда здесь были в цене). Подсаживался он обычно во время обеда, причем он совсем не напрашивался, нет! Но сидел так прочно, что волей-неволей все накладывали ему полную тарелку еды. Как, например, сегодня. Со своей кружкой он вообще не расставлялся.

Называл он себя без всякого смущения пророком, борцом с демонами, вампирами и чертями. В его репертуаре был единственный рассказ о том, как он сбежал из своего города. Рассказ представлял из себя целую эпопею с участием дьявола, всех его приспешников, гибнущего города Вавилона (или Ижевска, откуда он и был родом) и массы кровожадных вампиров, которые гнались за героическим Виктором, чтобы "подрать" его и "утащить в ад". Неспешное повествование обычно часто обрывалось прямо посреди красиво построенной фразы, и всем приходилось терпеливо пережидать, пока же он найдет продолжение своей мысли. Ждать приходилось долго. Казалось, что он вообще забывал, о чем говорил. Также он любил читать лекции о том, что надо молиться день и ночь, что надо бояться Бога и гнать черта.