Текст книги "Королева туфель"
Автор книги: Анна Дэвис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)
– Они были особенными во всех смыслах. – Женевьева так сильно потянула ожерелье, что нитка порвалась и бусины рассыпались. – Не надо! – закричала она, когда муж нагнулся, чтобы подобрать бусы.
Но он все равно продолжил искать раскатившиеся бусины.
– Роберт, как ты думаешь, что важнее, красота или талант?
– Ну… – Он запихнул несколько бусин в карман пальто и склонился в поисках остальных.
– Красоты достаточно для того, чтобы заставить мужчину жениться на тебе, но красота не приносит уважения, ведь так? Она не заставляет людей принимать тебя всерьез. Только это не касается людей, которых на самом деле стоит принимать в расчет.
– Каких людей? – Одна бусина забилась сбоку под сиденье. Его пальцы едва не застряли в узкой щели, когда он попытался выудить ее оттуда.
– О, ради бога, прекрати это!
– Достал. – Бусина лежала у него на ладони. Она была завернута в бумагу, как и остальные.
– Если ты талантлива, но некрасива, ты можешь быть кем пожелаешь. Ты можешь жить, как живут мужчины, если тебе того хочется. Вспомни Гертруду Стайн.
– А я должен? – Он и понятия не имел, о чем она говорит. Вероятно, она выпила слишком много шампанского. – Это та поэтесса, которая похожа на бульдога, да?
Теперь она рассмеялась и, придвинувшись ближе, нежно поцеловала его в губы.
– Да, милый. Ты такой чувствительный и умный, мой сильный и надежный муж. – Она прильнула к нему, положила голову на плечо. – Что бы я без тебя делала?
– Ну, тебе необходимо найти кого-то, кто помог бы тебе быть законодательницей моды на туфли, это уж несомненно.
– У Лулу все это есть, – пробормотала она ему в плечо. – Красота, талант, известность, опыт… Она не намного старше меня, но я чувствую себя ребенком в сравнении с ней. Она столько всего знает.
На бусине, зажатой в его ладони, было написано одно-единственное слово – «нежность».
Обстановка в квартире на рю де Лота была спроектирована Эйлин Грей. Идеи принадлежали Женевьеве, но и Лулу сыграла не последнюю роль. На реконструкцию ушло более года, весь этот год они на широкую ногу жили в отеле «Ритц», умудрившись потратить целое состояние. И вот, наконец, перед ними лаковая симфония. В гостиной черные стены блестели, расчерченные серебряными геометрическими фигурами, в кабинете поражал и затянутый пергаментом потолок, и изящный книжный шкаф, знаменитая, выполненная в форме каноэ кушетка «Пирога» черепаховой расцветки. Здесь же находились модные кожаные кресла «Бибендум», абажуры цвета страусиного яйца. Квартиру много раз фотографировали для глянцевых журналов и газет вместе со счастливой парой, позирующей на переднем плане.
И все-таки Роберт чувствовал: до реконструкции квартира нравилась ему больше, сейчас она казалась менее уютной. Но они собирались прожить здесь долгое время, и потому роскошный и дорогой проект Женевьевы стоил потраченных денег. Тем временем Роберту приходилось руководить своей швейной мануфактурой на другом побережье Атлантики, полагаясь более, чем ему того хотелось, на Брэма Фэйли и других проверенных специалистов, а также на скрипучую систему связи. Телефоны имели обыкновение отключаться на самой середине важного разговора, а электричество, похоже, передавалось по проводам в каких-то судорогах, угрожающе при этом вибрируя. Все было далеко от идеала, но он хотел этого, потому что этого желала Женевьева. Ничто не придавало смысл его жизни в большей степени, чем осознание того, что сто жена счастлива.
– Ты счастлива, дорогая? – Они остановились, пройдя парадное, и целовались. Он крепко обнял ее, нежно придерживая ее затылок, словно держал в руках изящное, хрупкое яйцо. Его карманы были набиты стеклянными бусинами, завернутыми в бумагу.
– Я буду чувствовать себя счастливой, когда заполучу пару туфель от Паоло Закари. – Она вырвалась из его объятий и направилась к своей комнате. – А этой хрюшке Вайолет де Фремон, очевидно; стоит только пальцем поманить, и он у ее ног.
– Ах, опять туфли. – Их фигуры смутно отражались в крошечных золотых плитках, покрывавших стены. Два расплывчатых силуэта на небольшом расстоянии друг от друга. Он наблюдал, как отражения медленно приближаются друг к другу.
– Уже поздно. – Она взялась за дверную ручку. – Пора спать.
Роберта охватили грусть и давящая пустота. Даже его отражение погрустнело. Он вспомнил, как его жена смеялась вместе со своей ужасной подругой в этот вечер. Он вспомнил презрение в подведенных черной тушью глазах Лулу, пренебрежительную ухмылку, затаившуюся в уголках ее красных губ. Лулу, несомненно, была его врагом, только теперь он с удивительной ясностью понял это. Она всегда незримо присутствовала рядом с ними, и едва ли это было игрой его воображения. Сейчас он почти разглядел ее отражение в золотых плитках стен рядом с собой и Женевьевой.
– Но ты можешь присоединиться, – добавила она. – Если хочешь, пойдем.
3
На следующий день после званого вечера в доме де Фремон Женевьева направилась к Рампельмайеру, в австрийскую чайную на рю де Риволи, где они частенько встречались с Лулу, особенно когда у Лулу заканчивался очередной роман и она желала отпраздновать это событие или утешить себя с помощью десерта.
Женевьева устроилась на своем любимом месте, за столиком в углу под аркой, откуда хорошо было видно всех посетителей. Она наполовину расправилась с шоколадом по-африкански (лучший шоколад в Париже, приготовляемый по секретному рецепту) и пралине с миндальной начинкой, когда явилась Лулу в том же платье, что и прошлым вечером. Кое-где обертки от конфет, украшавших платье, отвалились, оставив болтающиеся нити. Макияж выглядел чересчур густым и небрежным, а искусно завитые локоны распрямились.
– Принесите шоколадный мусс, – крикнула Лулу официантке, – и кофе. – А затем, понизив голос, обратилась к Женевьеве: – Меня кто-нибудь преследовал?
Женевьева пристально оглядела зал, больше делая вид, что пытается обнаружить мнимых недоброжелателей.
– Кого я должна искать? Жандарма? Фаната? Обманутую жену?
Лулу пожала плечами:
– Полагаю, кого-то из них. Но в данный момент – Джо Лазаруса.
– О, дорогая? Что-то случилось?
– Просто он никогда не смирится с отказом. – Лулу сняла свою накидку и уселась поудобнее. – Он бродит за мной, словно тень. Лучше бы я никогда не спала с ним, Виви. Не знаю, о чем я только думала. У него такие короткие ноги и вывернутые ступни. И походка пингвина. Я раньше не обращала на это внимание, пока не увидела его без брюк. Знаешь, такое забыть невозможно. И еще он делает эту вещь. Он… – Но тут к их столику подошла официантка с приборами и салфетками для Лулу, и та замолчала.
– Итак, этот мусс за бедного старого Лазаруса. Лулу махнула рукой:
– Он ужасно невезучий человек, ничего уж тут не поделаешь. Пожалуйста, давай поговорим о чем-нибудь еще.
– Как все прошло вчера ночью?
Еще один небрежный взмах руки.
– О, ты ведь знаешь. Все как обычно.
– Расскажи мне все, я так хочу узнать, что пропустила.
– Нет. – Лулу недовольно надула губы. – Ты должна была остаться там со мной. Глупо слушать истории, к которым ты сама не имеешь никакого отношения.
Официантка принесла кофе и мусс.
– Не будь такой, Лулу.
– Какой? Ты убеждаешь меня, что тебе достаточно мужа. Если это действительно так, тебе не нужны мои истории, чтобы почувствовать себя счастливой. – Она принялась ковырять ложечкой десерт.
Женевьева вздохнула:
– И при чем здесь мой муж? Мне что, не дозволено поинтересоваться, как ты провела вечер?
– Ладно тебе, Виви. Ты прекрасно знаешь, что не хотела идти домой в конце вечеринки. Признайся же, наконец.
Женевьева допила горячий шоколад.
– Я ужасно хотела спать. – Ее шея затекла, ей хотелось размять плечи и покрутить головой. Она до сих пор чувствовала руки Роберта, которые поддерживали ее голову, когда он целовал ее в холле. И зачем он это делает? Она словно угодила в тесный корсет.
– А в супружеской постели было невероятно увлекательно, да?
Роберт любил «предварительные» ритуалы. Особый стук в дверь, один едва заметный, один сильный. Это напоминало ей сердцебиение. Каждый раз одно и то же. Затем, как будто еще оставалась необходимость в том, чтобы подтвердить, что это именно он, из-за двери доносилось: «Это я», – потом он, наконец, входил. Роберт всегда ложился в кровать с левой стороны, прижимался к ней своими ледяными ногами, чтобы согреться.
У него были и «промежуточные» ритуалы. Сначала щетинистые поцелуи, от которых она начинала задыхаться, затем бесконечная неловкая возня под простынями. Она пыталась осторожно поговорить с ним, надеялась, что это улучшит процесс для них обоих, но подобные обсуждения были неприемлемы для него. Это неприятно удивляло Женевьеву, потому что он казался ей человеком, с которым спокойно можно говорить о чем угодно. В конце концов он срывал с себя ночную сорочку, забирался на нее и приступал к делу. Тяжелый, краснолицый, он производил всегда одни и те же механические действия. И снова начинался стук. Интересно, какая часть кровати производила этот странный шум? Днем она пыталась разузнать это, внимательно осматривала ножки кровати, матрац… Тук-тук, все быстрее, быстрее. Это напоминало занятие любовью с заводной игрушкой.
А после муж начинал ласкать ее обнаженное плечо, рисуя на нем бесконечные круги, и пытался разговаривать с ней, когда ей меньше всего хотелось говорить. Маленькие круги. Большие круги. Вечно одни круги. И еще он что-то мурлыкал себе под нос. Женевьева почти всегда безошибочно угадывала мелодию, но иногда бывали и исключения.
– Ты кажешься… – начал он прошлой ночью, выписывая, как всегда, свои проклятые круги.
– Какой?
– Далекой. – Сегодняшнее мурлыканье очень сильно напоминало чарльстон, одну из танцевальных мелодий с вечеринки.
– Я просто думаю о прошедшем вечере. Размышляю обо всем, что видела и слышала.
– О чем же ты размышляешь? – Он продолжал рисовать круги.
– Ни о чем особенном.
– Но мне хотелось бы узнать, о чем именно ты думаешь. Я хочу, чтобы мы были близки, насколько это возможно.
– Но мы ведь достаточно близки? Неужели я должна сообщать о каждой мелочи, которая взбредет мне в голову? Разве не могу я сохранить кое-что только для себя?
– Но, дорогая, – он продолжал напевать. Возможно, он просто не осознавал, что делает это, – ты ведь моя жена.
«Я пытаюсь ей быть, – подумала она. – Действительно пытаюсь».
Когда Роберт наконец – наконец! – покидал ее комнату, Женевьева с закрытыми глазами оставалась лежать на своей стороне кровати, думая о том, чем сейчас занимаются Лулу и компания. Они собирались в кафе «Селект», когда она помахала им на прощание и села в «бентли» вместе с мужем. Постоянный любовник Лулу, Кэмби, должен был быть там, и она отчаянно желала увидеть его, хотя никогда не признавалась в этом. Наверняка сначала они выпили по паре бокалов, а затем еще и еще. Потом были танцы и, возможно, драка. Внезапно наступило утро, и они все отправились в Лез-Аль полакомиться луковым супом в одном из рыночных кафе или купили сандвичи и бутылку вина и на такси отправились в Буа. В конце концов они вернулись на бульвар Монпарнас выпить кофе в «Доме» или в «Ротонде». Круг замкнулся, снова оживший Париж проносился мимо, торопясь по своим делам, а они сидели, развалясь в креслах с газетами, смотрели по сторонам, мучаясь от головной боли, пока не начинали один за другим разбредаться по домам, чтобы улечься в постель. И только одна Лулу по-прежнему жаждала безудержного веселья, по-прежнему стремилась к недостижимому.
– Готова поспорить, он пылкий любовник, правда, Виви? Твой Роберт?
– Твоя пудра осыпается прямо в кофе, – заметила Женевьева. – Взгляни на хлопья, которые порхают вокруг тебя.
– Какая жалкая попытка сменить тему! – Лулу все-таки уставилась в чашку, а затем близоруко скосила глаза на свое отражение в зеркале в позолоченной раме, висевшее позади их стола.
– Лулу, мне кажется, тебе необходимы очки.
– Заткнись. – Ворча, Лулу наклонилась и посмотрела под стол.
– Что теперь?
– Хочу взглянуть на сегодняшние туфли.
Женевьева выставила ногу, повернула ее в разные стороны, чтобы подруга могла получше рассмотреть. Королевские туфли с высокой застежкой, украшенные жемчугом, камнями и золотым шитьем, со странными каблучками в виде штопора.
– Ну, эти действительно очень забавные.
– Они от Сальваторе Феррагамо. Я специально выписала их из Калифорнии. Он создал их для Глории Свенсон, она не догадывается, что вторую пару Феррагамо сделал для меня.
– Я никогда не видела ничего подобного.
– Феррагамо – гений. Он сделал открытие: вес женского тела распределяется полностью не только на подушечки пальцев и каблук, но и на весь подъем. Сальваторе вкладывает тонкую стальную полоску в подошвы своих туфель, для устойчивости ступни. Если подошва крепче, нет сильного давления на каблук, появляется возможность менять его форму – делать каблук тоньше, превращать его в штопор… да во что угодно!
– С тем же успехом ты могла бы рассказывать о проектировании зданий, дорогая. Чтобы построить высокое здание, необходимо создать прочный фундамент. Твой Феррагамо напоминает мне архитектора.
– Но так намного сексуальнее. Все голливудские звезды мечтают о его туфлях.
– Ну, – заметила Лулу, – кому нужен Закари, если ты стала обладательницей потрясающих спиралевидных каблуков Глории Свенсон?
При упоминании Закари улыбка Женевьевы погасла.
– И что теперь? – спросила Лулу.
– Ну, – ответила Женевьева, – как только я проснулась, сразу подумала о тех туфлях Вайолет. Я должна заполучить туфли от Закари, Лулу. И я так осмелела, что решила отправиться в его магазин и уговорить его сделать их для меня.
ПАОЛО ЗАКАРИ
САМЫЕ ДОРОГИЕ В МИРЕ ТУФЛИ
Вывеска занимала половину витрины. Женевьева уставилась в окно, занавешенное пурпурным бархатом, в комнате царил полумрак. Никаких показов и шоу, привлекающих посетительниц. Ни одного намека на то, закрыт или открыт магазин. Здесь царила полная тишина. Ей ничего не оставалось, как подергать за дверную ручку.
Нервничая и злясь на себя за нервозность, Женевьева потянулась к круглой медной ручке.
Дверь мягко открылась, она вступила в квадратную комнату, отделанную все тем же пурпурным бархатом. Дневной свет не проникал внутрь, комнату озаряли многочисленные мерцающие канделябры, установленные на расставленных у стен столиках черного дерева, среди копий журналов «Вог». Женевьева поморщилась, уловив жаркий, сладкий запах тающего воска. С потолка свисала гроздь из пяти или шести переплетенных вместе свечей, установленных в витиеватой серебряной клетке. Все это выглядело так старомодно и необычно, словно она в мгновение ока очутилась в прошлом веке.
Белый воск капал, образуя сферические узоры, неторопливо стекал на столики черного дерева и на неровный, сильно отполированный пол из темного дуба. Полосатый коврик цвета зебры в центре комнаты производил гораздо более благоприятное впечатление, привнося элемент современности в мрачноватую обстановку. Женевьева увидела пару кушеток в стиле Наполеона III, обтянутых пурпурным бархатом, и подумала, что, возможно, ей стоит присесть и подождать, пока кто-нибудь появится. Но знал ли кто-нибудь, что она здесь – ведь дверь открылась совершенно бесшумно. В магазине не оказалось звонка, чтобы позвонить и привлечь внимание.
В помещении не было туфель. Ни одной пары.
– Эй! – Голос прозвучал как-то по-особенному громко в тишине комнаты. – Bonjour? – Она увидела свое отражение в высоком серебряном зеркале в другом конце комнаты и показалась себе какой-то неуверенной, жалкой, черт побери, а ей так этого не хотелось! Несмотря на это, она была невероятно привлекательна. Под длинным пальто с отороченными беличьим мехом манжетами и воротником платье из кантонского крепа цвета копенгагенской лазури с круглым воротничком из тончайшего кремового кружева и жатым шелком, смягчающим чересчур вызывающий вырез, низкую талию опоясывал гофрированный пояс. Наряд дополняла шляпка «колокол» из китайского крепа со слегка загнутыми полями, а на ногах красовались туфли Глории Свенсон с уже известными нам смелыми спиралевидными каблучками. Несомненно, даже такой искушенный представитель элиты, как Закари, был бы впечатлен.
– Чем я могу вам помочь?
Женевьева резко обернулась, ужаснувшись тому, что кто-то смог застукать, как она восхищается собой. Одна рука инстинктивно потянулась к горлу в попытке защититься, но тут она заметила стройную, элегантную женщину лет сорока, с чистыми голубыми глазами и длинными волосами, собранными в шиньон. Ее волосы были примечательны своим неопределенным оттенком – ни светлые, ни седые, ни темные, ни серые, но сочетающие все вышеперечисленное, словно переливающиеся и изменяющиеся в прическе. В мерцающем пламени свечей они казались золотистыми, но стоило отступить в тень, они тут же превращались в сияющую, холодную сталь.
– Я вас слушаю? – повторила женщина, высокомерно добавив: – Мадам?
– Я хочу увидеть месье Закари.
Женщина несколько раз моргнула, а затем медленно оглядела ее с головы до ног. Пока она переводила взгляд с одной ноги на другую, свет снова переместился, и на мгновение ее волосы приобрели почти тот же радужный голубой оттенок, что и ее глаза. Женщина молчала.
– Прошу вас, я хотела бы увидеть месье Закари.
Взгляд незнакомки сбивал с толку. Она словно смотрела сквозь Женевьеву и видела все, что происходило за ее спиной.
– Послушайте, я не понимаю, в чем дело? – Женевьева начала раздражаться. – Я непонятно выразилась?
– Вполне понятно. Но вам не назначено на сегодня. – Она говорила с сильным акцентом. Возможно, русским? Или польским?
– Конечно же мне назначено. – Женевьева почувствовала себя глупо, произнеся эти слова, но не смогла вовремя остановиться. В этой женщине было нечто, что заставляло ее спорить, даже если у нее не было подходящих аргументов.
– Нет, вам не назначено. – На бледном лице появилась улыбка, но глаза источали ледяной холод.
Женевьева, изо всех сил стараясь скрыть смущение из-за глупой выходки, попыталась изобразить вежливую улыбку.
– Не могли бы вы сказать, здесь ли месье Закари?
– Не имеет значения, здесь он или нет. Вам не назначено.
– И откуда вы знаете, что мне не назначено? Вы ведь даже не заглянули в записную книжку и тем более не спросили у самого месье Закари. Вы даже имя мое не удосужились узнать.
– Я прекрасно осведомлена обо всех назначенных встречах. И знаю, что вам не назначено. – В лице женщины появилась твердость. Все как-то заострилось. При помощи своих бесцветных волос, неярких глаз и утонченной холодности она сумела погрузить Женевьеву в воображаемые осколки стекла.
Женевьева открыла кожаный ридикюль и, подкопавшись в нем, сухо протянула женщине визитку.
– Пожалуйста, передайте это месье Закари. Скажите ему, что я подруга и клиентка Коко Шанель и Поля Пуаре. Передайте ему… – слова вдруг застряли у нее в горле, – передайте ему, что я близкая подруга графини де Фремон и буду ему очень признательна, если он уделит мне несколько минут своего драгоценного времени. Я бы хотела заказать у него пару туфель.
Ассистентка не пошевелилась, чтобы взять карточку, и Женевьева протянула руку, сунув визитку почти ей под нос.
– Будьте так любезны, передайте мою визитку месье Закари.
Женщина подняла руку, словно собираясь взять карточку, но вместо этого коснулась прически, поправляя невидимые выбившиеся из шиньона пряди.
– Его здесь нет.
Женевьева резко опустила руку.
– Хорошо, а когда он будет здесь? Могу я назначить время?
Неожиданно откуда-то из глубины дома раздался резкий звук. Трудно было определить, откуда он доносился, возможно, откуда-то сверху, или снизу, или из-за двери. Это был кашель.
Женевьева нахмурилась:
– Вы уверены, что его здесь нет?
– Здесь никого нет.
Снова послышался кашель. Теперь в этом не было сомнения, она отчетливо слышала мужской кашель.
Женевьева шагнула в сторону, попыталась рассмотреть узкую лестницу в конце комнаты, пристальным взглядом словно пытаясь преодолеть преграду. Женщина двинулась следом, хотела загородить дорогу. Неожиданно ее лицо показалось Женевьеве странно изможденным.
– Это просто смехотворно. Я понятия не имею, почему вы мне лжете, но позвольте заметить, сейчас вы попросту вредите месье Закари. Я не забуду вашей неучтивости. – Она резко швырнула визитку на самый высокий столик. – Будьте так добры, покажите мою визитку месье Закари и попросите его сделать одолжение и позвонить мне. Я собираюсь заказать у него пару туфель и от своего не отступлюсь. – Быстро взглянув в зеркало, она заметила, что очень бледна. Женщина тоже посмотрела в зеркало. Какое-то мгновение они обе пристально разглядывали отражение Женевьевы. Она была ниже женщины и сейчас, возможно, впервые в жизни почувствовала себя по-настоящему крохотной.
Женевьева быстро направилась к двери.
– Если вы или месье Закари побеспокоитесь навести обо мне справки, вы поймете, что я не из тех женщин, которых можно не принимать во внимание. Это так.
И она бросилась прочь, поскользнувшись на ступеньках.
– О, дорогая. – Лулу отставила в сторону кофе. – Неприятная история, ничего не скажешь, но, возможно, он все-таки позвонит.
– Нет, – ответила Женевьева. – Я сомневаюсь, что эта гарпия передаст ему мою визитку.
– Думаешь, она настолько высокомерна? Если не станет передавать сообщения своему хозяину, вполне может лишиться работы.
– Не знаю, высокомерие ли это, но в ней явно есть что-то отталкивающее. Она сразу мне не понравилась. – Женевьева зачерпнула еще одну ложку мусса Лулу. – А я – ей. Нет, она не передаст ему мою визитку, я в этом уверена. Я должна найти способ как-то обойти ее.
Лулу задорно подняла вверх свою чашку.
– Я пойду с тобой, моя милая. Завтра же. Эта женщина не справится с нами обеими. Давай выпьем. Разговоры о борьбе вызывают у меня жажду.
– Не рановато ли для алкогольных напитков? Даже для тебя?
– Ты забыла, я ведь еще не ложилась. Для меня по-прежнему продолжается вчерашний вечер. Если уж на то пошло, сейчас очень поздно.
Женевьева нахмурилась. В голосе подруги прозвучало слишком много напускной веселости.
– Что-то случилось?
Лулу скорчила гримасу.
– О, ты ведь знаешь. Все как обычно.
– Кэмби? Что он на этот раз натворил?
Но Лулу просто покачала головой, так, словно это было слишком сложно для того, чтобы Женевьева смогла ее понять.
– Как жаль, что я не могу не думать об этом человеке! Это так символично, правда? На самом деле все мужчины в Париже влюблены в меня, но мне нужен именно тот, который меня не любит!
– Он тоже любит тебя. – Женевьева схватила ее руку и крепко сжала. – Если честно, вы друг друга стоите. Никто из вас не может принять другого таким, какой он есть. Вы наслаждаетесь своей загадочностью и непредсказуемостью. И делаете друг другу больно, потому что считаете, что лучше боль, чем сытая спокойная жизнь.
– Может быть, ты и права, милая. – Лулу улыбнулась. – Откуда ты так хорошо меня знаешь?
– Я просто так чувствую, – ответила Женевьева. – И ты тоже меня знаешь лучше, чем кого бы то ни было.
Лулу пожирала ее глазами.
– Если бы мы не были такими близкими подругами, обязательно стали бы врагами. – Она продолжила говорить о Кэмби и том, что он за негодяй. – Я так зла на него, Виви. Я ничего не могу с этим поделать. А как бы ты поступила на моем месте?
Женевьева пожала плечами:
– Не знаю. Возможно, написала бы стихотворение.
– Я не умею писать стихи. Что-то происходит, все мои слова словно улетучились куда-то. Буквы ускользают от меня.
– Ну, тогда просто спой об этом. Вложи все свои чувства в искусство. Ведь, в конце концов, Кэмби именно так и поступает.
– Точно. Свинья. Женевьева снова сжала ее руку.
– Гляди веселей, дорогая. Я решила устроить вечеринку. Грандиозную костюмированную вечеринку, как у Вайолет, только больше и лучше. Главная тема – кубизм. – На самом деле эта идея только что пришла ей в голову, но она уже загорелась ею. – Что скажешь?
Лулу захлопала в ладоши в полном восторге.
– Замечательно!
– И я, конечно, должна все устроить в подходящем месте.
Подруга оживилась:
– Ты могла бы договориться о каких-нибудь интересных и необычных работах. Что-нибудь от Брака[1]1
Брак Жорж – основоположник французской школы кубизма, созданной им вместе с Пабло Пикассо в 1907 г. Объединил изображение натуральных форм и многогранное изображение геометрических фигур.
[Закрыть] или Дерайна. О, и не забудь о Соне Делоне. Ты была на ее последнем модном показе? Все это очень в духе кубизма. Знаешь, она станет центральной фигурой нашей экспозиции.
– Великолепно. Ты поможешь мне, Лулу? Ведь ты же, в конце концов, знакома со всеми деятелями искусства.
Лулу снова помрачнела. Она внезапно посмотрела куда-то в сторону, судорожно ухватилась за руку Женевьевы и горячо зашептала ей на ухо:
– Не оборачивайся, шери, представляешь, этот проклятый пингвин только что вошел сюда.
4
Роберт задумался об этом в конце одной из своих вечерних партий в покер, во время ежемесячной увеселительной поездки с Гарри Мортимером и его приятелями в небольшой клуб на Монмартре. За ужином спиртное лилось рекой, они играли в покер. Роберт не был заядлым картежником, до приезда в Париж и до знакомства с Гарри он никогда не играл. Вечера в клубе проходили с обычными атрибутами: алкогольными напитками, густым туманом сигаретного дыма, фишками, передвигаемыми по зеленому сукну, определенными разговорами – все это стало, по крайней мере для него, определенной формой праздничного декаданса. Это казалось допустимым во время затянувшегося пребывания в Париже, но должно было навсегда закончиться с неизбежным (хотя еще не запланированным) возвращением домой – к его семьей мануфактуре, обычному стилю жизни в Бостоне.
Гарри был по меньшей мере лет на десять старше Роберта, тучный, лысеющий газетчик с острым умом, горячим темпераментом и богатым опытом, все это ему приходилось держать в узде, чтобы оправдать свои глубокие убеждения. Гарри отличался распутством, но чем-то напоминал Роберту отца, и это делало его компанию весьма привлекательной. Покер стал своего рода вызовом. Роберт играл слишком осторожно и знал это. Иногда, снова и снова выходя из игры, он замечал, как Гарри слегка приподнимает бровь, словно подстрекая его идти дальше. Вперед, Роберт. Включайся в игру. Разбуди в себе азарт. У него, похоже, просто не было этой дьявольской азартной искорки. На кону стояли слишком большие деньги. Если две его карты окажутся не слишком удачными, он просто выйдет из игры. Порой после того, как партия была разыграна, он понимал, что мог бы получить стрит[2]2
Стрит – в покере комбинация из пяти карт, идущих по старшинству непосредственно одна за другой, не обязательно одной масти.
[Закрыть] и сорвать банк. Но в другой раз его карты оказывались абсолютно недостойными игры, и он, потягивая напиток, с удовлетворением думал, что был прав, не желая попусту рисковать.
Женевьева знала про покер, но не догадывалась, чем еще занимались Гарри и его приятели в клубе на Монмартре. Для начала девушки приносили напитки в комнату для игры в карты, давали прикурить сигары и меняли пепельницы, мило улыбаясь гостям. Но позже, когда сигарный дым становился гуще, голос Гарри звучал громче, а фишки сновали туда-сюда во все более увеличивающихся стопках, девушки постепенно начинали задерживаться в комнате, при первом удобном случае усаживались на широкие колени, обнимали толстые шеи и начинали шептать на ухо и хихикать. Чуть позже джентльмены один за другим поднимались по маленькой лестнице в задней части клуба, ведущей в комнаты наверху.
И вот наступало самое любимое мгновение Роберта за весь вечер. Тот момент, когда он вставал из-за карточного стола и выходил на прохладный, темный, свежий ночной воздух или в чудесные сиреневые сумерки приближающегося рассвета. Он брел с холма вниз в поисках такси, которое отвезло бы его домой, один-одинешенек в огромном городе, если не считать случайно проехавшей мимо машины или щебечущей птицы. Деньги в целости и сохранности лежали в его кармане (потому что он всегда точно знал, когда следует обналичить фишки), а его добродетель по-прежнему оставалась безупречной (девушки быстро поняли, что зря теряют время, пытаясь кокетливо присесть на колени этого парня или нашептывая ему на ухо милые глупости). Иногда он всю дорогу шел, насвистывая какую-нибудь мелодию.
– Как поживает твоя великолепная кобылка? – спросил Гарри в тот вечер, перетасовывая карты. – Полагаю, ты хорошо взнуздал ее? – Он уже довольно много выпил и пылал от вожделения, но это была его обычная манера, его способ выражать дружелюбие.
– Такую женщину, как Женевьева, взнуздать невозможно, – ответил Роберт. – Последнее дело – вести себя с ней подобным образом.
Гарри пожал плечами и принялся раздавать карты пятерым игрокам.
– Вот тебе мой совет, приятель, хорошенько приглядывай за своей леди. Все эти друзья-артисты, с которыми она путается… Знаешь, я не стал бы доверять мужчине, который носит берет или накидку. – Произнеся эти слова, он взглянул на застывшую в дверях хорошенькую рыжеволосую девушку и подмигнул ей.
– Мне не надо доверять им, – откликнулся Роберт. – Я доверяю ей.
– Это похвально, я не сомневаюсь. Скажи, а почему бы тебе как-нибудь не пригласить ее ко мне в гости, а? Мы могли бы поужинать, а девчонки поболтали бы о детишках, или о цветочном оформлении, или прочих дамских глупостях.
– Конечно, это было бы замечательно. – Роберт слишком хорошо представлял, что думала Женевьева о перспективе провести целый вечер в обществе Мод Мортимер. В компании Мод, помешанной на своих благотворительных комитетах и вышивке гобеленов. Мортимеры – люди не ее круга, впрочем, как и все его друзья. Это стало очевидно сразу после того, как он представил им жену по прибытии в Париж. Но, в конце концов, чего он еще ожидал, женившись на такой женщине? Почему он никогда не влюблялся в тех девушек, которые могли бы близко подружиться с Мод Мортимер или, возможно, с любой девушкой у него на родине?
– Ежовые рукавицы, – Гарри вытянул две карты, – вот что нужно этим женщинам. – Он снова подмигнул рыжеволосой девушке. – И знаешь, я собираюсь позвонить тебе завтра с номера одного моего друга.
– Что это за друг? – Роберту показалось, что в его голосе прозвучала настороженность.
Гарри коснулся своего носа и наклонился ближе, чтобы сидевшие вокруг стола не могли слышать, о чем они говорят.
– Я все объясню, когда позвоню.
Роберт, хмурясь, вытянул карты.
– Давай поговорим завтра. – Гарри взглянул на него. – Играешь?
– Нет, я выхожу из игры.
Около четырех утра, оказавшись на улице, под ночным небом, затянутым густой пеленой облаков, которая словно плотное бархатное покрывало укутывало шпили крыш, трубы и башни, Роберт брел сквозь ряды обшарпанных улиц вдоль площади Пигаль в направлении своего дома и вспоминал о том, как Гарри отзывался о Женевьеве.
Гарри просто ничего не понимает, решил он. Но в этом нет его вины, почти нет. Он просто такой человек.
Роберт вытянул руку, чтобы остановить такси, и выдавил из себя улыбку. Женевьеве крупно повезло, что она выбрала такого мужчину, как он.
