Текст книги "Королева туфель"
Автор книги: Анна Дэвис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)
– Неужели? – Он уселся в кровати и принялся шарить в поисках выключателя, надеясь увидеть свои часы. Щелчок – комната озарилась мягким оранжевым светом. Женевьева вскрикнула и спряталась под одеяло.
– Господи, уже почти десять часов!
В ответ из-под стеганого одеяла раздался громкий вздох.
– Мы проспали несколько часов. – Разозлившись, он сдернул с нее одеяло. Обнаженная, она снова вскрикнула, но затем рассмеялась и раскрыла ему свои объятия. Ее кожа в свете лампы приобрела великолепный кремовый оттенок. Ему захотелось снова броситься к ней. Но стоило ей прикоснуться к нему, перед глазами снова возникла картина из старого сна. Вьющееся растение за окном материнской спальни, зеленые, перепутанные стебли… Он отодвинулся, затем поднялся с постели.
– Все дело в твоем сне, правда? – ласково спросила она.
– Нет. – Она словно нашла путь, как забраться к нему под кожу и добраться до самых сокровенных тайников души. Невозможно вытерпеть, когда кто-то подбирается так близко. – Это не имеет никакого отношения к сну. Тебе пора возвращаться домой.
– К Роберту? – Она перевернулась на спину. – Я не хочу возвращаться.
– Не говори ерунды. – Он принялся шарить по полу в поисках одежды. Его вещи переплелись с ее одеждой, словно одежда тоже занималась любовью. И тут он снова подумал о ползучем растении и задрожал, поднимая с пола рубашку.
– Он думает, что я беременна. Закари уронил рубашку на пол.
– Но это не так, правда?
– Конечно нет. Я придумала это, чтобы он больше не трогал меня.
– Это очень глупо.
– Я знаю. – Женевьева вдруг заплакала. – Я больше не могу выносить его прикосновений. Я не хочу этого. Именно это я и имела в виду, когда говорила тебе, что собираюсь перевернуть страницу своего брака.
И что теперь делать? Его любовницы никогда не плакали. Его встречи были изысканны и легки. Женщины приходили, занимались любовью, мило болтали, а затем снова одевались. Просто и приятно. Кто-то мог потягивать вино или есть фрукты. Но никто не забывал о времени и не просыпался от шока из-за бурной эмоциональной сцены. Это не типично для парижской жизни. Или для его жизни… Но только до сегодняшнего дня…
– Обними меня. – Ее голос стал совсем тонким. Она сгорбилась, крепко обхватила колени руками. Женевьева казалась такой крошечной и беззащитной.
Он неохотно вернулся в постель, присел рядом с ней на кровать, спустя мгновение прижал к себе, неуклюже, жестко похлопал ее по спине, ощущая собственную неловкость, расстроился из-за неспособности действовать решительно. Просто выйти из комнаты или утешить ее так, как ей того хочется.
– Расскажи мне что-нибудь, – попросила она, перестав плакать.
– Что ты хочешь узнать?
– Что-нибудь. Просто поговори со мной.
– Хорошо. – Он прижался губами к ее волосам и вдохнул их сладкий, земной аромат. – Вчера я рисовал твои ноги по памяти. Рисунок остался в моей мастерской. – Произнеся эти слова, он почувствовал, как ее тело снова начинает расслабляться. Тепло возвращалось. – Я хорошо запомнил их. Формы выпуклости косточек твоих пальцев, изгиб подъема, вены мод твоей кожей, словно реки на карте.
– Я могу посмотреть рисунок?
– Если хочешь. – Они говорили тихим шепотом. Он чувствовал приятное тепло ее тела, ему хотелось обнять ее, окутать своей нежностью, стать ее второй кожей. – Я мог нарисовать к ноги Марчезы Касати или Мистингетт. Именно в этом и кроется необычность моих туфель, все дело в том, что я в совершенстве знаю ноги моих клиенток, запоминаю их. – Он снова начинал хотеть ее.
– Но вчера ты рисовал именно мои ноги. Мои.
– Да.
Она пробралась в его жизнь так же, как когда-то в его магазин. Она проникла в его воображение, и теперь он не мог от нее избавиться.
Женевьева повернулась в его объятиях и прижалась заплаканным лицом к его шее. Но его больше не раздражали слезы, хотелось слизнуть их с ее лица.
– Расскажи мне что-нибудь еще.
– Я обожаю твою спину, – сказал он. – Твою изумительную, длинную и гибкую спину. Твоя кожа кажется полупрозрачной, словно жемчуг. – Она снова зашевелилась, сменила позу. Теперь она целовала его грудь, опускаясь все ниже. Скоро она возьмет в рот его плоть, и он окажется на верху блаженства. – Я хочу создать пару туфель, в которых соединятся твой неповторимый изгиб спины и твоя жемчужная кожа. Если бы только я мог сотворить туфли из сливок? Если бы я только мог растопить полную горсть жемчуга и отлить из него форму туфельки.
– Ты можешь, – мечтательно произнесла она. – Ты можешь все, что пожелаешь.
Игра в покер подошла к концу. Это был вечер Мориса Энье. Флеш[8]8
Флеш – в покере несколько или все карты одной масти.
[Закрыть] после стрита, затем снова флеш, а после фул хауз. Энье, который стал играть сравнительно недавно, сильно блефовал, это выходило у него не очень профессионально. Но парням удалось оставить его без денег еще на первых стадиях игры. Это была своего рода приятная закуска. Сегодня вечером они не смогли сдвинуться с первого раунда. Казалось непостижимым, как Энье набрал столько много удачных карт. Определенно везение скоро отвернется от него и он снова вернется к своей привычке беспорядочно блефовать. Они внимательно наблюдали за его нервным подмигиванием, за тем, как он сосредоточенно грыз ногти, что было обычным свидетельством скорого блефа, и ставили на кон свои деньги. Но он продолжал выигрывать, пока совершенно неожиданно – а было еще совсем рано (господи, и десяти еще не пробило!) – ни у кого не осталось денег, а Энье, весело насвистывая, отправился в одну из задних комнат в компании двух девиц и с изрядно раздувшимся бумажником.
– Мы можем сыграть еще, – предложил Кэббот. Но парни чувствовали себя слишком помятыми и раздраженными. Даже Кэббот говорил без энтузиазма. Раздававшиеся время от времени смех и глухие шлепки где-то у них над головами заставляли изрыгать проклятия одно другого жарче. Один за другим они допивали свои напитки и отправлялись домой, к женам.
– Что тебя тревожит, Роберт? – спросил Гарри Мортимер, едва мужчины остались вдвоем в игральной комнате.
– Полагаю, мне так же неприятно проигрывать, как и тебе, Гарри. Особенно такому типу, как Энье.
– Да, хорошего мало, приятель. – Гарри откинулся на своем скрипучем стуле и скрестил руки на груди. – Но ты никогда не переживал из-за игры, ты ведь играешь за компанию. Так что же произошло?
Роберт обхватил руками стакан.
– Ничего. Жизнь прекрасна. Благодаря Женевьеве мы скоро станем настоящей семьей.
– Так-так, молодец, старик! – Гарри от души хлопнул его по руке. – Значит, мы вместе станем отцами. Может быть, нам заказать шампанского?
– Еще слишком рано. Мне не следовало рассказывать тебе, я пообещал ей.
– Да не беспокойся об этом. Она ничего не узнает. Не мог же ты носить такой секрет в себе, правда? – В мрачноватом красном свете лицо Гарри приобрело демоническое выражение.
– Думаю, да. – Роберт смотрел в стакан.
– Ну а теперь, – улыбнулся Гарри, – позволь дать тебе один совет…
– Позволь больше не слушать твоих советов, если ты, конечно, не возражаешь.
Стул заскрипел.
– Боб? Что, черт возьми, происходит?
Роберт залпом осушил стакан и потянулся за бутылкой, чтобы плеснуть себе еще виски. Весь вечер он много пил.
– Роберт?
– Ну, дело в том, что я внял твоему… совету. Нанял твоего «приятеля» мистера Фелперстоуна. Он втянул меня в водоворот ужасных неприятностей. – Роберт заставил себя взглянуть на Гарри, его открытое лицо сморщилось от искреннего сочувствия, откуда-то сверху до них долетали взрывы визгливого смеха вперемешку с низким победным хохотом Мориса Энье. – Моя жена не сделала ничего плохого, Гарри. Ничего! Она носит моего ребенка, ей очень тяжело. Бедная девочка, ее постоянно тошнит. – Он снова отхлебнул виски. – Гарри, я заставил этого гнусного сыщика выяснять подробности ее прошлого и следовать за ней повсюду, а затем преподносить мне на блюдечке самую ужасную ложь, какую только можно вообразить. Благодаря этому человеку мое доверие к жене пошатнулось. Твой «приятель» заставил меня участвовать в такой сцене, воспоминания о которой будут преследовать меня всю оставшуюся жизнь, нет, не спрашивай, что произошло. Я не желаю воскрешать в памяти этот ужас, скажу только, что это не имело отношения к моей Женевьеве. Спасибо за совет, Гарри. Огромное спасибо.
В тишине комнаты слышалось прерывистое дыхание Роберта. Скрипнул стул Гарри, когда тот неловко повернулся. В комнату энергично вбежала официантка, но увидела их лица и удалилась, не сказав ни слова.
Гарри присвистнул.
– Роберт, мне действительно очень жаль. Я всего лишь пытался тебе помочь. Я твой друг. Давай выпьем еще. – Он наполнил стаканы. – Думаю, я ошибся, познакомив тебя с Фелперстоуном, но я точно знаю две вещи. Я встречал женщин вроде твоей жены. Из-за некоторых даже серьезно терял голову. Я никогда не рассказывал тебе о своей первой жене? – Он заметил презрительное выражение, появившееся на лице Роберта. – Но давай не будем сейчас об этом. – Гарри достал портсигар, извлек одну сигару для себя, другую предложил Роберту. Тот взял ее в каком-то оцепенении, не в силах пошевелиться. Не исключено, что во всем был виноват виски, а возможно, на него так странно действовал голос Гарри. Как бы там ни было, Роберт не двинулся с места. – Достаточно сказать, – Гарри прикурил обе сигары и выпустил клуб дыма, – что Женевьева относится к тем женщинам, которые обожают, когда мужчины теряют из-за них голову, такие женщины просто не мыслят жизни без драмы. Они прекрасно знают, как повернуть ситуацию в свою пользу, как манипулировать чувствами мужчины. Их не волнует, чем все закончится. Они галопом несутся вперед, уж прости мое выражение. Это неотразимая, но смертоносная смесь. Я за милю чую этот запах, Роберт. Нет, я не хочу сказать, что эти женщины абсолютно неисправимы, не все, по крайней мере. Но они лишены чувства ответственности. Им наплевать на собственную боль и нет дела до чужих страданий, именно так разбивают сердца порядочных мужчин, вроде нас с тобой.
Сигара в сочетании с виски оказывала странный эффект. Комната ходила ходуном, а лицо Гарри становилось все больше и больше.
– Эти женщины должны повзрослеть и научиться ответственности, пока еще не слишком поздно. Тогда я посоветовал тебе нанять Фелперстоуна, потому что подумал: чем скорее ты уяснишь себе, как обстоят дела, тем быстрее сможешь принять необходимые меры. Ты не дашь своей леди упасть на самое дно, сможешь спасти ее. Сможешь спасти вас обоих.
Стул снова противно заскрипел. Это прозвучало как насмешка. Послышался визг из комнаты наверху. Роберт закрыл глаза, перед его взором снова всплыли два мертвых тела, лежащие на кровати, словно куклы. В их головах зияли пулевые отверстия.
– Я весьма рад, что она беременна, Роберт. Весьма рад. На твоем месте я посадил бы ее на первый же пароход и увез домой.
Роберт покачал головой. Движение было сильнее, чем ему хотелось, он едва не свалился со стула.
– О чем ты говоришь, Гарри? Все это твои фантазии, неужели ты не видишь? Вся эта болтовня о «таких женщинах». Это не имеет отношения ни ко мне, ни к моей жене. Ну что ж, мне почти жаль тебя.
– Не надо жалеть меня. Лучше послушай, что я скажу.
– Мне надо домой, – пробормотал Роберт, затушив сигару. – Или я не выдержу и ударю тебя. Возможно, нам не следует больше встречаться.
Он попытался встать, но Гарри положил руку ему на плечо.
– Я не хотел рассказывать тебе об этом. Но только так я смогу достучаться до тебя.
– О чем ты не хотел мне рассказывать?
Гарри вздохнул.
– Это произошло где-то неделю назад. Мод видела Женевьеву в Люксембургском саду. Она гуляла с мужчиной.
– С каким мужчиной?
– Они целовались.
– Друзья целуют друг друга при встрече, разве это не так? Мы же в Париже.
– Мод сказала, что они, без сомнения, любовники. Прости, друг.
– О чем ты думаешь? – спросил Закари. Они только что занимались любовью, Женевьева лежала в его объятиях.
– Мне кажется, что желтое пятно на твоем потолке похоже на карту Франции.
– Это она и есть. А что еще?
– Мне кажется, что скрип твоей кровати напоминает смех старика.
– Ты абсолютно права. В ловушку моего матраца угодило пять стариков, именно они поддерживают эту кровать. А смеются они, потому что постоянно пьяны. Что еще?
– Я думаю… – Она обвела взглядом комнату. Замечательная антикварная французская мебель, не сочетающаяся между собой и в не слишком хорошем состоянии. Выцветшие шторы. Обстановка, которая требует, чтобы ее слегка обновили. – Я думаю, почему самый дорогой в мире сапожник живет в такой полуразвалившейся, старой квартире?
Он помолчал, словно решая, что ответить, затем снова спросил:
– О чем еще ты думаешь?
Она не могла разгадать выражения его глаз. Высвободившись из его объятий, села на постели.
– Я не уверена, что ты захочешь это узнать. – Она подняла рубашку, которую он сбросил на пол, и надела ее, наслаждаясь тем, что может сделать это, может вдыхать его аромат. А затем скользнула в свои золотые туфли и отправилась на кухню.
Она как раз наполняла стакан водой, когда он подошел сзади, обнял ее за талию и положил голову ей на плечо. Они немного постояли так, она откинулась назад и прижалась к его обнаженному телу.
– За что ты наказываешь себя? – спросила она.
– Наказываю? Что ты имеешь в виду? – Он поцеловал ее в шею.
– Ты отвергаешь роскошь, которую с легкостью можешь себе позволить. Эта квартира… не такая, какой ей следовало быть. Здесь определенно не хватает женской руки.
– Это стиль моей жизни. – Он все еще крепко держал ее в объятиях. – Я ценю свое время. Почему я должен тратить его на украшение квартиры?
– Но это же твой дом.
– Дом? – Он фыркнул. – Я с удовольствием согласился бы жить даже в картонной коробке, если бы мог создавать там туфли.
– Знаешь, мне кажется, что в этом есть нечто странное. – Она отодвинулась от него и присела за кухонный стол. – Я не хочу, чтобы у нас были секреты друг от друга, Паоло.
Он сел напротив нее.
– Если тебе здесь не нравится, мы можем встречаться в отеле.
Она сжала кулаки и с расстроенным видом постучала ими по голове.
– Ты от меня что-то скрываешь. Возможно, ты сам этого до конца не осознаешь. Подумай об этом. Ты самый лучший сапожник из живущих на белом свете. Тогда почему же ты не самый богатый и знаменитый из всех сапожников на свете?
Ты должен создавать туфли для новых модных коллекций Коко Шанель, они появлялись бы на страницах Vogue. Ты мог бы работать с кем пожелаешь. С Полем Пуаре, Жанн Пату, Мадлен Вионне – с кем угодно! В своем мастерстве ты превзошел Феррагамо и Перуджи. Они только мечтают создавать такие туфли, как ты. Ты должен знать, что все это в пределах твоих возможностей.
– Теперь ты хочешь рассказать мне, как вести дела? – Его лицо помрачнело.
– Я хочу знать, почему ты упорно продолжаешь прятаться в этом магазине, когда весь мир может оказаться у твоих ног! – Она пыталась успокоиться. – Послушай, прости меня. Наверное, я немного не в себе. Сегодня утром я узнала о смерти друга.
– Я сочувствую тебе.
– Он был поэтом, хорошим поэтом. Я наткнулась на его жену и подругу в Нотр-Дам. Они горевали вместе, поддерживали друг друга.
– Мило, ничего не скажешь, – пробормотал Закари.
– Это заставило меня задуматься о быстротечности жизни. Я поняла, что человек должен сделать все от него зависящее, чтобы обрести истинное счастье и ощутить значимость жизни. Мы должны сделать это сегодня, потому что, возможно, не будет других дней, не будет завтра. Ты не можешь позволить себе самодовольства.
Теперь он улыбался.
– Жаль, что я не могу объяснить тебе, что живу полной жизнью. Работа для меня – целый мир. Он завораживающий, прекрасный, яркий. И все время меняется, каждый час, каждую минуту. Он здесь. – Закари постучал себя по лбу. – И здесь. – Он раскрыл руки, показывая ей ладони.
– Ну что ж, а я не жила полной жизнью, – призналась Женевьева. – Но что-то очень важное произошло со мной сегодня. Я приняла решение. Я больше не могу оставаться женой Роберта.
– Что ты говоришь?
– Ты прекрасно понимаешь, о чем я. – Она пристально смотрела на него. Могли ли скрываться более теплые чувства за этим суровым выражением лица? Ей необходимо знать, так ли это.
– Возвращайся домой, выспись и только утром прими окончательное решение, – сказал он в конце концов.
– Зачем? Это ничего не изменит. – Она встала и отправилась в спальню, чтобы одеться.
Он шел следом.
– Но ты даже не задумывалась над этим.
– Так же как и ты, – откликнулась Женевьева.
– Думать – опасное занятие, – вздохнул он. – Именно размышления приводят нас к неприятностям.
Она скинула его рубашку и подобрала свое белье.
– Все дело в Вайолет де Фремон? Ты по-прежнему не хочешь расставаться с другими женщинами, правда?
– О господи! – Он изо всех сил ударил по медному изголовью кровати. – Нет никаких женщин. С тех пор, как появилась ты.
Она почувствовала, что невольно улыбается.
– Ты любишь меня, Паоло?
– Мне необходима свобода. – Он повернулся к ней спиной. – Я привык свободно путешествовать в своем воображении. Я работаю, когда пожелаю. Порой я работаю день и ночь напролет. Мои туфли всегда на первом месте. И я не позволю ни одной женщине становиться на их пути.
– Я люблю тебя, – сказала Женевьева. – Я люблю тебя, Паоло.
Закари молчал. Она заметила, как напряглась его спина.
– Тебе не приходило в голову, – начала она, – что я могла бы с радостью согласиться с тем, что работа для тебя превыше всего? Понимаешь, вполне вероятно, что твои модели стали бы еще совершеннее, если бы ты жил с любимой женщиной. У тебя осталось бы все, что ты имеешь сейчас, но у тебя появилась бы я. Я могла бы помочь тебе. Я не художница, Паоло, но я разбираюсь в искусстве. Я могла бы стать твоей самой сильной сторонницей, даже партнером. Кто больше меня знает о туфлях? Я бы даже подружилась с Ольгой.
Он покачал головой:
– Это невозможно.
Она принялась грызть ноготь с дорогим маникюром.
– Паоло, в моей квартире целая комната отведена под туфли. Там полки от пола до потолка. Туфли – моя страсть. Я держу их у самого сердца. В каждой коробке в этой комнате – неудовлетворенное желание, мечта, фантазия. – Она на мгновение закрыла глаза. – Я обожаю свою коллекцию, но я позволила ей заменить мне реальную жизнь. Я больше не желаю этого.
– Женевьева. – Он снова обернулся к ней, теперь в его глазах светилась грусть. – Ничего не получится. Если мы вдвоем станем жить здесь… Здесь… Твоя чертова коллекция туфель полностью заполонит мою квартиру, мне просто не останется места! Тебе лучше вернуться домой.
– Я знаю, что ты любишь меня, Паоло. Одна эта пара туфель, – она снова посмотрела на ноги, – значит для меня больше, чем вся моя коллекция.
– Мне хочется крушить стены.
Она остановилась, чтобы поднять свое платье, она путалась в застежках. Закари молча наблюдал за ней.
– Я говорю абсолютно серьезно, – продолжила Женевьева. – Я хочу уйти от Роберта. Скажи одно слово, и я больше не вернусь к нему.
– Ты даже не подумала о последствиях.
– Да, да, твоя работа, твоя свобода…
Закари грустно улыбнулся:
– Я говорю о последствиях для тебя, Женевьева.
37
Наутро Роберт проснулся с ужасной головной болью, отвратительным привкусом во рту и понял, что не представляет, где находится. Кровать, на которой он спал, оказалась очень короткой, очевидно детской, его ноги свисали с края. В комнате было темно. Он встал и попытался отыскать окно, открыть жалюзи, но наступил на какой-то острый предмет и споткнулся обо что-то.
В комнату хлынул яркий солнечный свет. Роберт увидел, что находится в спальне мальчика. На полу валялись игрушки, крошечная машинка, волчок, плюшевый мишка, несколько книжек. Стены были выкрашены в небесно-голубой цвет. Он заметил, что на нем голубая пижама, явно с чужого плеча.
Где он, черт возьми?..
Сидя на кровати и сжимая ладонями пульсирующую от боли голову, он пытался восстановить в памяти события прошлого вечера. Конечно, он помнил игру в покер, затем они пили вместе с Гарри. Тяжело и неохотно припомнил все, что рассказал ему Гарри. После этого ему снова захотелось улечься в постельку мальчика и оставаться там.
Откуда-то снаружи раздавался шум. Похоже, гремели посудой. Приглушенный хлопок закрываемых дверц буфета. Трели звонкого детского голоска. Французская речь.
Он ехал домой, не так ли? В такси. Он был ужасно зол. Он хотел поговорить с ней, даже если для этого потребовалось бы разбудить ее. Но ее постель оказалась пуста. В квартире не было и намека на ее присутствие.
Болтовня ребенка в соседней комнате стала более явственной. Ему отвечал глубокий и ласковый женский голос.
Он поймал еще одно такси и отправился обратно в клуб, ища Гарри. У него возникло ужасное чувство, когда он вспоминал все это, кажется, он плакал, когда приехал туда. Мадам Юбер, владелица заведения, была любезна и сообщила ему, что его друг уже уехал. Она спросила его, не хочет ли он войти. А он ответил… О господи, он согласился.
Неужели он сейчас именно там? В одной из задних комнат в клубе?
– Господи, пожалуйста, нет.
Раздался скрип стула о деревянный пол. Женщина говорила ребенку, что он должен поторопиться и закончить завтрак. Пора идти в школу.
Воспоминания стали возвращаться к нему один гадкий отрывок за другим. Латунная кровать с грязным желтым стеганым одеялом. Девушка в корсете, пахнущем дешевыми духами. Он просто хотел спать, но она тоже забралась в постель. Он так устал, но она продолжала толкать его, что-то жарко шептать ему на ухо и прижимаясь к нему всем телом. Она лезла ему прямо в лицо.
– Мистер Шелби Кинг? – снова раздался женский голос. – Вы проснулись?
– Да.
Это определенно не клуб. Но он отчетливо помнил латунную кровать и желтое постельное белье. Эта комната не похожа на комнату в клубе. И вид на узкий переулок за окном нисколько не напоминал пейзажи Монмартра.
– Мистер Шелби Кинг? Мне не хотелось бы вас беспокоить, но… Я оставлю вам халат. Вы найдете его прямо за дверью.
Знакомый голос. Он хорошо знал ту, которой голос принадлежал.
– Спасибо, Мари-Клер. Я сейчас выйду.
Она сидела за кухонным столом вместе с сыном, которому было лет семь-восемь. Они ели хлеб с джемом и пили кофе с молоком из больших чашек. Ребенок что-то лепетал, но Мари-Клер попросила его замолчать, заметив, что Роберт появился в дверях.
Кухня да и квартира в целом были довольно простыми, но уютными. Они жили здесь вдвоем, мать и сын. Муж погиб на войне. Роберт, конечно, знал об этом, но никогда не задумывался о повседневной жизни своей секретарши. Должно быть, пижама и халат принадлежали ее покойному супругу.
– Садитесь и позавтракайте. – Мари-Клер избегала смотреть ему в глаза. О господи, неужели она раздевала его прошлой ночью?
– Спасибо. – Ему некуда было сесть. За маленьким столиком помещалось только два стула.
Мари-Клер приказала мальчику уступить место. Должно быть, она сделала нечто похожее, когда он явился сюда вчера, просто приказала ребенку освободить комнату. Роберт изо всех сил пытался сгладить неловкость и свое похмелье и ласково улыбнулся, когда мальчик прошмыгнул мимо него. Но ребенок угрюмо взглянул на него в ответ.
– Я приготовлю кофе. – Она встала и направилась к плите, прежде чем он успел заговорить, загремела кастрюлями. – Хотите хлеба? Боюсь, есть только вчерашний, но, если вы готовы подождать десять минут, пока Шарль не уйдет, я схожу за свежим. – Ее слова лились быстрым потоком. Она волновалась не меньше, чем он.
– Пожалуйста, не утруждайте себя. Я вовсе не голоден. – Роберт вытер пот со лба. – А вот от кофе не откажусь. Я предпочитаю черный. – Хотя, конечно, она знала, какой кофе он обычно пьет.
Она упорно не поворачивалась к нему. Букет розовых роз свисал вверх ногами с крюка за окном, сушился на солнце. Это был один из тех букетов, которые он купил в то утро, когда Женевьева объявила, что беременна.
Кто-то насвистывал на улице, и Мари-Клер тоже стала что-то мурлыкать себе под нос, готовя кофе. В кухне пахло вкусной едой. Мальчик крикнул: «Мама, где мой ранец?» – а она ответила: – «В прихожей, вместе с ботинками». Это был обычный каждодневный монотонный обмен репликами. Своего рода ритуал. В этой сцене чувствовалось что-то уютное: женщина, готовящая кофе, мужчина, сидящий за столом в пижаме, мальчик, собирающийся в школу… На какое-то мгновение Роберт представил, что это его жизнь, его пижама.
– Очень любезно с вашей стороны позволить мне остаться.
– Ну, я едва ли могла прогнать вас, понимаете?
Возможно, она имела в виду, что с удовольствием сделала бы это, если бы могла?
– Вы очень добры. – Он смотрел на стол. – Я понимаю, что поставил вас в очень неловкое положение. Я вам благодарен и сожалею, что все так вышло.
– О, Роберт. – Глубокое чувство прозвучало в этих словах, но тут же погасло. Она поставила перед ним кофе и вышла в холл поторопить сына.
Кофе был густой и крепкий. После первого глотка закружилась голова, но уже после второго стало легче. Он закрыл глаза и снова вспомнил желтое стеганое одеяло в задней комнате клуба. Девушка предлагала ему расстегнуть ее корсет. Он попытался угодить ей (вот ужас!), но от выпитого виски его руки не слушались его, и она все сделала сама. А затем взобралась на него и начала расстегивать рубашку. Он видел, как двигались ее пальцы, ее белое лицо низко склонилось над ним. Она целовала его или пыталась сделать это. А когда она ткнула ему в лицо свою грудь, запах дешевых сладковатых духов стал невыносим. И его вырвало.
Входная дверь захлопнулась, Мари-Клер вернулась в кухню и села за стол. Мальчик ушел.
Его вырвало на желтую постель, на собственную одежду, на девушку. А затем в комнату вошла мадам Юбер с выражением полного презрения и отвращения на лице и принялась кричать на него.
– Моя одежда… – Ему было стыдно продолжать дальше.
– Я постирала ее. Но она еще не высохла. Я дам вам кое-что из одежды Гастона. Он был почти одного с вами роста.
– Спасибо. – Он отпил еще кофе. – Прошлой ночью… Я надеюсь, я не посмел… Я не пытался?..
– Нет, нет! – Но неужели она произнесла это слишком быстро? Слишком твердо? – Вы были не в лучшем виде. Гастон тоже иногда позволял себе такое. Думаю, это случается со всеми мужчинами.
– Со мной это впервые, – ответил Роберт. – И это больше не повторится.
Их взгляды встретились. У нее были спокойные карие глаза. Она была привлекательной, в какой-то особенной спокойной манере. Слегка полновата, но в нужных местах. И очень скромна и сдержанна.
– Я не знаю, зачем пришел сюда, – признался он. – Если честно, я удивлен, что запомнил ваш адрес. Ведь я никогда раньше здесь не бывал. Я не знаю, как извиниться перед вами за все неприятности, которые вам доставил.
– Я рада, что вы пришли ко мне, – ответила она. – Возможно, вы знали, что я позабочусь о вас. Я всегда готова позаботиться о вас, Роберт.
– Правда? – Он почувствовал ноющую боль в груди. Она встала из-за стола и снова подошла к раковине.
– Хорошо, что вы пришли сюда, а не упали в каком-нибудь переулке, где с вас сняли бы часы и украли бумажник.
– Я так устал. – Произнеся эти слова, он почувствовал, как его переполняют бессилие и пустота. – Я не знаю, что делать.
– Почему бы вам не прилечь и не отдохнуть еще немного? Я оставлю костюм Гастона за дверью, а вашу одежду принесу завтра на работу. Теперь мне пора в офис, но вы можете устроить себе выходной.
– Вам пора в офис? – Он сухо усмехнулся.
– Именно так. У меня куча дел. Вы можете приходить и уходить, когда пожелаете, а я нет.
– Мари-Клер… – Он снова посмотрел на розы.
– Это все к лучшему. – Она вытерла руки о передник. – Не беспокойтесь. Это останется между нами. Мы больше никогда не станем вспоминать об этом.
38
«Роберт, я ухожу от тебя».
Какая простая фраза, всего пять коротких слов, но их достаточно, чтобы разрушить брак. Две переплетенные между собой жизни. Ее и его мир.
Женевьева плохо спала. Ее сон напоминал глубокий океан. Бездонная пропасть без снов. Он переливался через границы ночи и разливался дальше. Пару раз она пыталась очнуться, чувствуя, что яркие лучи солнца пробиваются сквозь щели в жалюзи, проскальзывают сквозь шторы. Но в доме стояла тишина, а ее веки словно были налиты свинцом, сон снова навалился и увлек ее в свою пучину, пока, наконец, ее не выбросило на берег утра. Женевьева лежала с раскрытыми глазами, слушала, как кровь стучит в висках, повторяла про себя пять маленьких слов и обдумывала их значение.
«Роберт, я ухожу от тебя…»
Она вспомнила, что Паоло говорил о последствиях.
Когда она все расскажет, муж наверняка устроит безобразную сцену. А может быть, множество безобразных сцен. Он будет опустошен. Посмеет ли он применить силу? Она никогда не думала, что Роберт способен на насилие, но все же… Она видела другую его сторону в ту недавнюю ужасную ночь.
Но он мог сделать ей больно и другими способами. Конечно, она лишится этой квартиры. Ее выполненной по специальному заказу квартиры на рю де Лота со всеми аксессуарами: серебряной с золотом отделкой стен, кушеткой в виде пироги и абажурами цвета страусиного яйца, ее спальни с обитыми шелком стенами василькового цвета, стола из дерева акажу. Роберт не пожелает остаться здесь. Он ринется в Бостон, прижаться к груди матери. Но прежде он убедится в том, что и она здесь не останется.
Что еще. Он мог бы поехать к ее отцу. Папа конечно же примет его сторону. Как же, бедный обманутый муж. Да и когда он принимал ее сторону? Роберт может сделать это, чтобы лишить ее наследства и оставить без средств к существованию, если ему захочется мести. О да, он вполне может это устроить.
Что еще? Он может затаскать ее по судам, ее фото появятся во всех газетах. Он убедится в том, что она прошла через общественное унижение и осталась без единого франка в кармане. К тому времени ее перестанут принимать в любом респектабельном доме по обе стороны Ла-Манша.
Но кому нужна эта респектабельность, шери? Что может быть скучнее респектабельной жизни?
Что еще?
Он заберет ее коллекцию туфель! Самая очевидная и самая жестокая месть. Этого она не сможет вынести.
Женевьева выбралась из постели и бросилась в комнату туфель. Вот они, все ее пятьсот двадцать три пары, в своих коробках. Она просто не могла забыть о своей коллекции и вот так оставить ее. Все ее туфли отправятся вместе с ней в новую жизнь, все. От Закари, Феррагамо и Перуджи до туфелек Мери Джейн из ее детства. Каждую пару выходных туфель-лодочек, высоких ботинок, бальных туфель, легких балеток, белых туфель-лодочек с различными украшениями, ботинок на шнуровке и без, она заберет с собой туфли с высокими каблучками, с низкими, с каблучком в стиле Луи. Каждую пряжку и пуговичку. Каждый квадратный дюйм кожи, шелка, замши, атласа и бархата. Необходимо вывезти из квартиры коллекцию, спрятать в безопасном месте, пока Роберта нет дома. Это щекотливая ситуация, требующая тщательного планирования. Она не должна позволять себе увлекаться и действовать поспешно.
