Текст книги "Королева туфель"
Автор книги: Анна Дэвис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)
Новые золотые туфли от Закари все еще лежали на полу с прошлой ночи. Одного вида переплетенных между собой букв «Ж» и «П» на каблучках было достаточно, чтобы ее сердце растаяло.
К тому времени, когда она приняла ванну и оделась, было уже позднее утро. Просунув голову в дверь кухни, она попросила Селин приготовить поздний завтрак. Ей хотелось омлета с грибами. Немного свежевыжатого апельсинового сока и кофе.
Горничная застыла и, разинув рот, уставилась на нее.
– В чем дело? Что странного в том, что я хочу омлета?
– Ну, мадам. Вообще-то я не уверена в том, что все понимаю. – На лице Селин по-прежнему было это странное выражение, полное недоверия.
– Что, боже ты мой, происходит?
– Кто я такая, чтобы говорить вам об этом, мадам.
– Или скажи, что происходит, или веди себя подобающе.
Неясное бормотание было ей ответом.
– Селин!
– Разве вы не беспокоитесь? – Наконец она выпалила эти слова. – Неужели вам все равно?
Женевьева покачала головой:
– Я не имею ни малейшего представления, о чем ты говоришь.
– Это неестественно! Ваш муж не вернулся домой, а вы говорите об омлете с грибами! – Ее лицо пылало. – Мадам, с ним наверняка что-то произошло. Он не из тех мужчин, которые… Он настоящий джентльмен!
– Не вернулся домой… – Женевьева повторила эти слова и нахмурилась. – Не говори ерунду. Он, как всегда, окажется в офисе. Он часто уходит, не разбудив меня, когда я поздно возвращаюсь домой. И ты прекрасно это знаешь.
– Он не вернулся прошлой ночью. – Горничная стала говорить медленнее. – Разве вы не заметили?
Женевьева поджала губы.
– Сейчас же сделай мне омлет, кофе и апельсиновый сок.
Она направилась к телефону, чувствуя, как противно засосало под ложечкой.
«Вот тебе и наказание, – раздался знакомый голос в голове. – Роберт умер или лежит в больнице, и это полностью твоя вина».
Как только могла она позволить себе даже подумать о том, чтобы уйти от него? Она не сможет полноценно существовать без Роберта. Закари оказался прав – все ее мечты о будущем – всего лишь пустая фантазия испорченной девчонки. Роберт – ее реальность. Крепкий и надежный тыл. А Паоло Закари – всего лишь ускользающее призрачное видение. Что она вообще знала о нем?
Ее рука дрожала, когда она, наконец, сняла трубку.
«Пусть с ним все будет в порядке, – твердила она про себя. – Пусть он окажется в офисе за своим столом и скажет, что горничная лишилась рассудка…»
Ее голос стал совсем тонким, когда она говорила с оператором. Ей казалось, что прошла целая вечность, прежде чем ее соединили с офисом Роберта. Ожидая, когда на другом конце возьмут трубку, она чувствовала присутствие горничной, притаившейся за кухонной дверью, прислушивающейся и ожидающей вместе с ней.
Она закрыла глаза: «Если он там, то я навсегда расстанусь с Паоло».
– Доброе утро, миссис Шелби Кинг, – раздался голос секретарши.
– Будьте так добры, я хотела бы поговорить со своим мужем.
На другом конце линии повисла пауза, которая показалась ей несколько более долгой, чем обычно.
– Простите, но он сейчас не может подойти к телефону.
– Что вы имеете в виду? – Женевьева увидела свое отражение в зеркале холла. Ее лицо выглядело взволнованным. И еще виноватым, да, на ее лице отразилась вина.
Еще одна пауза.
– Его здесь нет.
– А где же он?
– Он на совещании. Когда вернется, я передам ему, чтобы он перезвонил вам.
От облегчения у нее закружилась голова. Отражение в зеркале в один момент переменилось, на ее лице не осталось и тени вины.
Сидя в столовой в ожидании завтрака, Женевьева пыталась привести в порядок свои мысли.
Она думала о том, что произошло с ней этим утром, как яростно налетели и схлынули ее чувства. Она оказалась подобна весам, которые качнулись сначала в одну, а затем в другую сторону и не желали приходить в равновесие. Она любила Паоло, но не могла положиться на него. Она могла рассчитывать на поддержку Роберта, но не любила его.
Как ей не хватало Лулу! Как ей необходимо было поговорить с подругой!
И в чем, на самом деле, был смысл ее спора с Лулу? Во всем и ни в чем. Сразу после ссоры ей казалось, что это важно. Но сейчас она склонялась к тому, что смысла не было. Всего лишь немного зависти с обеих сторон и слишком много алкоголя. Она как-то должна исправить ситуацию. Сегодня же.
– Вот. Ваш омлет. – Горничная с размаху поставила перед ней тарелку и вышла из комнаты.
Омлет оказался серым. Он лежал в лужице темного масла на голубой тарелке с отбитыми краями.
У Женевьевы снова засосало под ложечкой, она вдруг почувствовала странное волнение. Этот омлет совершенно точно нельзя было есть. Но все же она по-прежнему беспокоилась из-за того, что Селин не принесла ни ножа, ни вилки, ни салфетки.
– Селин?
Ни кофе, ни апельсинового сока. Женевьева не сводила глаз с серой массы на тарелке. Она отвратительно пахла прогорклым жиром.
– Селин?
Она услышала, как осторожно закрылась входная дверь. Эта чертова девчонка просто ушла!
Пару минут Женевьева сидела, барабаня по столу пальцами. Ей ужасно хотелось швырнуть омлет в стену, но теперь, когда горничная ушла, придется самой убирать… Она уже собиралась взять тарелку и отнести на кухню, когда в дверь позвонили. Без сомнения, это Селин, она спустилась вниз на лифте и успела успокоиться, поняла, что вела себя бессмысленно и глупо. Прекрасно. Женевьева готова была выслушать ее извинения.
Но за дверью стояла не горничная.
39
Ольга наклонилась, чтобы получше рассмотреть скульптуру венгерского скульптора Густава Миклоша, высеченную из горного хрусталя. В ней было что-то фаллическое, но одновременно она напоминала небоскреб с заостренными углами.
– Замечательно, – воскликнула она.
– Благодарю вас. – Запах омлета продолжал навязчиво беспокоить Женевьеву. Отвратительный запах несвежих яиц. – Не хотите чаю?
Ольга бродила по гостиной. Ласкала рукой мягкую кожаную обивку одного из стульев «Бибендум», разглядывала стены, на которых ясно выступал серебряный геометрический узор на черном фоне. Вытащила пробку из хрустального графина от Лалик для шерри и взвесила ее на ладони.
– У вас чудесные вещи. – Она была словно пропитана серебром. Ее глаза и волосы несли в себе тот же оттенок, что и сияющие стены гостиной.
– Простите, я отлучусь на минуту. Прикажу подать чай. – Женевьева вышла в холл, чтобы позвать Селин, и только тут вспомнила, что та ушла. Черт побери эту девчонку! Чувствуя неловкость оттого, что оставила Ольгу одну, вернулась в гостиную. Женщина примостилась на кушетке в форме пироги.
– От них мало света. – Она указала на одну из ламп из лакированного дерева и расписного пергамента. – Для чего они?
Женевьева попыталась представить себе квартиру Ольги. Истории Паоло и что-то в поведении самой Ольги навевало мысли об убогой, тесной и мрачной квартирке, сыром белье, покрытых плесенью стенах и детях с голодными лицами.
Сегодня Ольга определенно чувствовала себя не очень хорошо. Она похудела по сравнению с тем днем, когда Женевьева в последний раз видела ее, а это случилось всего четыре дня назад, в магазине. Ее светлое платье без пояса еще больше подчеркивало бледность. Она часто кашляла в платок и, похоже, немного задыхалась.
– Паоло знает, что вы здесь? – Женевьева села на один из стульев «Бибендум». – Он послал вас ко мне с сообщением?
– Не будьте смешной.
– Тогда зачем вы пришли? Это определенно не визит вежливости.
– Где вы храните свою коллекцию туфель? – Она произнесла эти слова с притворной беспечностью.
– Зачем вам это?
– Просто интересно. Ведь туфли – это моя жизнь, вы же знаете.
– Правда? – Женевьева достала сигарету из шкатулки слоновой кости, лежащей перед ней, и протянула Ольге. Та взяла сигарету.
– Конечно. Ведь я уже несколько лет работаю вместе с величайшим создателем обуви.
Женевьева взяла зажигалку и дала Ольге прикурить.
– А мне казалось, что вас интересуют вовсе не туфли.
– Неужели? – Женщина вскинула безупречную бровь, затянулась сигаретой, практически сразу зашлась в приступе кашля, едва вдохнув дым.
– Да. – Женевьева громко произнесла слово, и оно повисло в воздухе, какое-то мгновение они обе молчали.
– Вы ведь вчера были с Паоло, правда? – в конце концов выпалила Ольга. – Он рано отправил меня домой. Это все из-за вас.
– Это вас не касается.
– А что это за мягкий материал? – Она трогала основание кушетки. – Это ведь не дерево, правда?
– Это черепаховый панцирь. – На мгновение Женевьева с ужасом подумала, что Ольга затушит свою сигарету о кушетку. В голове этой женщины всегда существовали подводные течения, но сегодня это было особенно заметно. Но Ольга стряхнула пепел в пепельницу, и напряжение прошло.
– Так вы не покажете мне вашу коллекцию? Я слышала, у вас есть комната, забитая туфлями.
– Она не открыта для посещений, – коротко ответила Женевьева. – Мне хотелось, чтобы вы перешли, наконец, к цели своего визита.
– Хорошо, как вам угодно. Вы не подходите Паоло, и я хочу, чтобы вы оставили его в покое.
Женевьева скрестила руки на груди, словно пыталась защитить себя.
– Это не ваше дело.
– Я хочу, чтобы вы пообещали мне, что оставите его в покое. Навсегда.
– Простите, но я не могу этого сделать. Не могу.
Ненавидящий взгляд был ей ответом. Похоже, женщина к чему-то готовилась.
– Эта кушетка очень неудобная. Лампа неяркая. Ваш мир полон нелепых, бесполезных, дорогих игрушек. – Она ударила подушку кулаком. – Держитесь подальше от Паоло!
– Нет.
И тогда она сделала это. Она затушила свою сигарету о черепаховое покрытие кушетки, а потом швырнула окурок в пепельницу.
– Я слишком давно знаю его, миссис Шелби Кинг. Я видела его со многими женщинами. Он раздавит и вышвырнет вас, – она протянула руку в ее сторону и щелкнула пальцами у нее перед лицом, – словно вы ничтожное мелкое насекомое. А если он не осмелится, это сделаю я.
Женевьева оттолкнула вытянутую руку Ольги и в гневе вскочила.
– Что вы, черт возьми, о себе возомнили, явились сюда и угрожаете мне в моем собственном доме! Портите мое имущество! Я пыталась разговаривать с вами по-человечески только ради Паоло, потому что вы дороги ему. Но, честно говоря, от вас один вред, и я обязательно расскажу ему, как вы обошлись со мной.
– Делайте что хотите. – Ольга встала и смахнула невидимую пыль со своего платья.
– Послушайте. – Женевьева попыталась успокоиться. – Если вы станете продолжать в том же духе, заставите Паоло выбирать между нами, вы еще можете пожалеть, что сделали это. Я знаю, что он любит вас, Ольга, но неужели вы действительно считаете, что он предпочтет подругу любовнице?
Неприятная улыбка тронула лицо Ольги.
– Так он сказал, что я всего лишь подруга?
Что-то перевернулось у Женевьевы в животе. У нее появилось непреодолимое желание уйти прочь, но она не могла бежать из собственного дома. Ей пришлось приложить немало усилий, чтобы заговорить вновь.
– Убирайтесь из моей квартиры.
– Он не для вашей коллекции, – заявила Ольга. – Вы не знаете его, как я. Он должен оставаться свободным. Именно это я и давала ему все годы – свободу.
– Вы слышали, что я сказала?
Наконец, она медленно двинулась к двери, но затем остановилась и взглянула на Женевьеву.
– Если вы еще раз встретитесь с Паоло, я все расскажу вашему мужу.
– Рассказывайте что хотите.
Рот Ольги приоткрылся, между зубами показался кончик языка.
– Думаю, мистеру Шелби Кингу будет очень интересно узнать о малышке Жозефине, вы так не считаете?
– Что?
– Всего хорошего, миссис Шелби Кинг. – Ольга помахала рукой, и Женевьева снова увидела мелькнувший между ее зубами кончик языка. Словно змеиное жало.
40
– Я делал туфли, которые будут выглядеть как бабочки-адмиралы. – На линии были помехи, голос Закари звучал нечетко. – Я говорил тебе, что не мог сделать их правильно, сколько ни старался? Только сегодня утром я понял, в чем дело. Это была моя самая неудачная идея. Туфли не бабочки и не должны превращаться в них. Они не порхают в воздухе, а, наоборот, твердо привязывают нас к земле. В общем, это было утро интересных открытий. А у тебя?
– У меня тоже было весьма интересное утро, – ответила Женевьева. – Ко мне заходила Ольга. Я хочу, чтобы ты сказал мне правду, Паоло. О вас с Ольгой. На этот раз я хочу знать всю правду.
Молчание.
– По ночам меня мучили кошмары, – послышался, наконец, Голос Закари. – Ужасные кошмары, связанные с тем, что много лет назад произошло с моей матерью. Кто-то приходит к ней в комнату и… ну, это были ужасные сны. Обычно я просыпался от собственного крика. Однажды ночью Ольга услышала меня. Она пришла ко мне в комнату и легла со мной в постель. Сначала она просто гладила меня по голове, успокаивая, поглаживала мои виски. Это помогло мне заснуть. Когда я проснулся, она уже ушла.
– Как трогательно.
– На следующую ночь она снова пришла, а потом снова. Я был мальчишкой. Я был… совсем неопытным. Она многому научила меня.
Женевьева ясно видела перед собой кончик высунутого между зубами языка. Словно змеиное жало.
– Я был молод и горяч. Я не давал выхода страстям. А она тогда была моложе и нежнее.
Снова повисла тишина. Звук его дыхания или же это просто помехи на линии?
– Это продолжалось несколько лет. Но все закончилось, когда я съехал из ее квартиры. Мы никогда об этом не говорили. Действительно никогда. Никто об этом не знал, даже ее дети. Она сразу же возвращалась в свою комнату, когда все заканчивалось. Мы никогда не проводили вместе всю ночь.
Женевьева закрыла глаза. Ее рука, с силой сжимавшая трубку, расслабилась.
– Ты должна простить меня! – Его голос стал громче. – Это похоже на твою историю с фотографом. Всего лишь приключение, оно в прошлом.
– Как ты мог?
– Не суди меня, Женевьева. Я не судил тебя.
– Ты предал меня.
– Что?
– Я доверила тебе свой секрет. А ты все рассказал Ольге.
41
Вокруг царил ужасный беспорядок, как после кораблекрушения. Кровать была завалена грудой неряшливых ночных рубашек и пестрыми лоскутными одеялами. На единственном стуле высилась гора одежды – ворох шелковых платьев, пыльных меховых горжеток. Бесприютные черные чулки валялись на полу, словно сброшенная кожа, среди ярких шарфов, старых газет и засохших яблочных огрызков. Раковина в углу комнаты была доверху завалена грязной посудой, капли из подтекающего крана мерно барабанили по ее поверхности. На стойке громоздилась батарея пустых бутылок и бокалов, с винным осадком на дне. На трюмо в беспорядке выстроились открытые баночки с кремами и коробочки с пудрой, несколько замысловатых сережек, кольцо с крупной бирюзой, ожерелье из фальшивого жемчуга, блюдца, наполненные сигаретным пеплом. Кто-то красной помадой написал на зеркале «1е chat noir». Стены были увешаны рисунками и фотографиями: Лулу в высокой шляпе с перьями, обнаженная Лулу с коварной улыбкой на губах, Лулу, танцующая в пачке балерины, Лулу в свадебном платье, с ослом и букетиком фиалок, Лулу в саване, Лулу, парящая на крыльях над Парижем, Лулу в виде кошки, пять лиц Лулу с разными выражениями: улыбающееся, хмурое, смеющееся, плачущее и просто бесстрастное. Скрипка, которая, без сомнения, тоже изображала Лулу, серии треугольников, в которых тоже чувствовалось что-то от Лулу, мушка Лулу на простом белом листе. Лулу Ч наиболее часто рисуемая и фотографируемая в Париже женщина. Лулу от Пикассо, Шагала, Матисса, Леже, Миро, Бранкузи, Ман Рэя. И конечно, подлинная Лулу с Монпарнаса, представленная так публике Фредериком Кэмби.
Она появилась на пороге в оранжевом кимоно, с сигаретой в длинном мундштуке из черного дерева. Ее соблазнительная вычерченная мушка была сегодня больше, чем обычно, и совсем не там, где ей полагалось быть, – справа, а не слева. В ней чувствовалось нечто странное, возможно, она волновалась, но это могло быть и проявлением враждебности.
– Насчет той ночи… – начала Женевьева.
– Знаешь, – перебила ее Лулу. – Кэмби сбежал с той шлюхой, Виолеттой. Ты представляешь? На самом деле я должна быть в ярости, но я волнуюсь. Он был не в себе в тот момент, и она могла этим воспользоваться. Точно такая же история произошла пару лет назад, и все закончилось Мальмезоном. Ты знаешь, это психиатрическая больница.
– Дорогая! – Женевьева раскрыла объятия. Какое-то время они стояли посреди беспорядка, крепко обнимая друг друга. Когда, наконец, разжали объятия, Лулу вытирала глаза тыльной стороной руки, размазывая по лицу подводку и тени.
Я убеждаю себя, что он вернется, – сказала она. – Он всегда возвращается. Но все же я беспокоюсь. Когда я встречу Виолетту, выцарапаю ей глаза и спалю ее волосы.
– Есть что-нибудь выпить? – Женевьева уселась на кровать.
– Где-то было. – Лулу встала на колени и заглянула под кровать, обнаружила там полбутылки дешевого скотча. – Это пойдет?
– Давай сюда. – Женевьева открутила крышку и глотнула прямо из бутылки, наслаждаясь огнем, опалившим ее горло.
– О, шери. – Лулу печально покачала головой и села рядом с Женевьевой. – Мы такая бестолковая пара. Мы так поддаемся минутному настроению. А затем начинаем говорить, не думая, и от этого адова пропасть разверзается под ногами.
– Я больше не хочу ссориться с тобой, – воскликнула Женевьева. – Ты единственный человек, с которым я могу откровенно поговорить. Я никогда не встречала человека, который понимал бы меня, как ты.
– Я. чувствую то же самое. Я так скучала по тебе, Виви. – Лулу взяла бутылку и отпила глоток, какое-то время они сидели молча.
Наконец Женевьева заговорила:
– Ты слышала о Нормане Беттерсоне?
– Да, вчера вечером. Эдвард Хаусен ворвался в «Койот» и рассказал всем. Они за полчаса выпили три стакана в память о Беттерсоне. Когда принялись наполнять стаканы по новой, Хаусен отправился рассказать новость в клуб «Жокей». Думаю, тяжелая у него выдалась ночка.
– Помянем Нормана. – Женевьева подняла бутылку, выпила и протянула ее Лулу, та сделала то же самое.
– Сегодня похороны Гая Монтерея, – сообщила Лулу. – Ты слышала?
– Нет. А как же Шепот? Их похоронят вместе?
Лулу покачала головой:
– По всей видимости, она была замужем за американцем. Он заберет ее домой.
– Он не может так поступить!
– Очевидно, может.
– Но они любили друг друга. – Женевьева откинулась на кровать и лежала, глядя на испещренный пятнами потолок. – Странная любовь, но все равно любовь. Они умерли вместе, держась за руки. Они должны вместе лежать в земле.
– Шери. – Лулу ласково погладила ее по щеке. – Дело ведь не в Гае Монтерее, правда? Что случилось?
Женевьева снова села на кровати.
– Я собиралась уйти от Роберта и остаться с Паоло. Но я только что узнала, что он предал меня, и теперь я не понимаю, как поступить.
Лулу встала и положила мундштук на трюмо. Она наполнила стакан молочно-белой водой из-под крана и, повернувшись спиной к Женевьеве, залпом выпила его. Когда она снова заговорила, по-прежнему стояла к ней спиной, опершись о раковину:
– Что значит – он предал тебя?
– Он рассказал своей ведьме Ольге о малышке Жозефине. Ты можешь себе представить?
– Он признался?
– Конечно нет. Но как еще она могла об этом узнать?
Воздух наполнился едким запахом, что-то горело.
– Черт! – Лулу резко схватила сигарету, напрасно пытаясь оттереть свежее черное пятно на трюмо.
– Он разбил мое сердце, Лулу. – Женевьева заплакала. – Зачем он так поступил со мной?
– О, шери. – Лулу взяла ее за руку. – Все это так печально.
В «Койоте» валялись осколки разбитого стекла, виднелись лужицы разлитых напитков и пятна крови. Марсель и еще несколько человек остались, чтобы помочь Лорану и Жанин убраться, но Лулу больше не могла оставаться. Она затосковала. Ей было слишком одиноко, чтобы слоняться в баре без дела. Она поссорилась с Женевьевой, а затем увидела, как Кэмби и Виолетта уходят вместе через заднюю дверь. Хорошенького понемножку! Она должна побыть наедине с собой, немного прогуляться и чуть-чуть выпить.
Она не совсем точно помнила, как снова забрела в тот забытый богом бар. Бармен с татуировками на обеих руках дышал на стакан, затем протирал его полотенцем. Двое стариков сидели на высоких стульчиках, курили и негромко разговаривали. Три шлюхи в дальнем углу могли вполне оказаться теми же, что и в прошлый раз. Все они как две капли воды были похожи друг на друга. Лохматая собака, храпящая на полу, определенно была та же самая.
– Пожалуйста, шерри.
Бармен смотрел на Лулу безо всякого выражения на лице. Она вздохнула.
– Хорошо, пусть будет пиво.
Она прислонилась к барной стойке, пока он наливал пиво, почувствовала, что ужасно устала от такой жизни, от тех усилий, которые требовались, чтобы держать марку Лулу с Монпарнаса двадцать четыре часа в сутки. Лулу – душа всех праздников. Лулу, та маленькая замечательная красотка, которую обожали рисовать художники. Лулу, певица кабаре, с низким, прокуренным голосом, зловещим аккомпаниатором и сердцем, вышитым на рукаве. Она незаменима, когда хочется посмеяться, развлечься на вечеринке, провести вместе ночь. Она станет вашей за выпивку и сандвич.
Как легко все дается Женевьеве. Все эти деньги, одежда, туфли, привилегии. Все игры, в которые можно играть благодаря деньгам. Исключительное отношение, которое приходит с богатством. Господи, как она разозлилась на эту женщину. Все, что она наговорила там, в «Койоте»… Изменяет мужу с двумя мужчинами, а затем пытается обвинить в этом Лулу! Хорошо, возможно, в свое время Лулу и совершила несколько скверных поступков, но она никогда не падет столь низко и не выйдет за мужчину, которого не любит. Лулу заслуживает большего.
Взяв стакан с пивом, она обернулась, чтобы поискать свободное место, и… Разве такое возможно? Она была почти уверена, что не ошиблась.
Ольга в одиночестве сидела за столиком, глядя в пустой стакан.
– Знаешь, шери, – воскликнула Лулу. – Я люблю тебя больше, чем кого бы то ни было.
– Кроме Кэмби, – заметила Женевьева.
– Включая Кэмби. – Она прикурила новые сигареты и передала одну Женевьеве. Они выпили весь скотч. – Мужчины приходят и уходят. А лучшая подруга остается навсегда.
– Есть еще что-нибудь выпить?
– У тебя надо мной большая власть, – продолжала Лулу. – Ты можешь сделать меня счастливой и очень больно ранить.
– Я хочу напиться, – вздохнула Женевьева. – Сильнее, чем когда-либо. – Она Опустилась на четвереньки и принялась шарить под кроватью в поисках бутылок.
– Иногда, – голос Лулу стал мечтательным и рассеянным, – люди, которых я люблю, ранят меня так глубоко, что я схожу с ума. Тогда я напиваюсь и вытворяю всякие глупости.
Женевьева попыталась вылезти из-под кровати и ударилась головой о металлический каркас.
– Я делаю глупости из-за любви, – призналась Лулу. – А не из ненависти.
– О чем ты? – Женевьева потерла ушибленное место.
– Я стала говорить не задумываясь, – сказала Лулу. – Как мы обе порой поступаем. Потому что чувствуем боль. У нас с тобой ужасный характер. Мы взрываемся, подобно фейерверку, и говорим вещи, о которых потом жалеем. – Она протянула руку и снова погладила Женевьеву по щеке. – Виви, мне ужасно стыдно.
Кэмби ушел вместе с Виолеттой, и Женевьева непростительно бросила ее. Лулу пила, чтобы забыть свои обиды, но с каждым бокалом они причиняли ей все большую боль. В конце концов, она не должна пить в одиночестве. А Ольга, как оказалось, была благожелательно настроена и полна сочувствия, как-то странно и болезненно восторженна. Она рассказывала, как влюбилась в Паоло Закари.
– У него было столько идей, – рассказывала она. – Таких прекрасных, талантливых. В нем чувствовалась какая-то особенная энергия, своего рода магнетизм. Я в сравнении с ним казалась пустой скорлупкой. Мне пришлось использовать силу и молодость, чтобы выжить.
– Я, конечно, знаю, каково это, – пробормотала Лулу.
– Сначала я завидовала ему, – призналась Ольга. – Я хотела обладать такой же силой и энергией, как он. Если бы я могла извлечь ее каким-то образом, собрать в бутылку и выпить, не задумываясь, сделала бы это. Но затем все вдруг изменилось. Мне не нужна была его энергия. Я хотела его. Я желала обладать им. Полностью. И я стала замечать, что тоже нужна ему.
– Что? – спросила Лулу. – Чего он хотел от вас?
– Все очень просто. Он был абсолютно один в Париже. И к тому же он был напуган. Ему хотелось иметь свой дом, хотелось, чтобы его любили и заботились о нем. Я поддержала его, помогла почувствовать свою силу. Благодаря мне он стал тем, кем он сегодня является. Благодаря моей любви. – Ольга посмотрела в стакан. – Он думает, что больше не нуждается во мне. Но он не прав и очень скоро поймет это.
Затем она принялась рассказывать о своих детях. Лулу не помнила точно, сколько их у нее было. Она сильно смутилась, слушая продолжение этой истории. В конце рассказа она представляла себе огромное количество голодных маленьких лиц и Ольгу, которая совала детям в рот крошки хлеба, как большая птица птенцам. Когда бармен принес новые напитки, Ольга стала сильно кашлять в платок. Она пыталась спрятать кровь, но Лулу заметила ее.
– Закари знает, что вы серьезно больны?
– Не совсем. Он не представляет, насколько серьезно.
– А вы не думаете, что следует сказать ему?
Ольга спрятала платок.
– Зачем?
Лулу повертела в руках стакан и искоса взглянула на нее.
– Моя подруга Женевьева влюблена в него. Вы знали об этом?
Ольга расхохоталась. По крайней мере, этот звук напоминал смех, а выражение ее лица никак нельзя было назвать счастливым.
– Вокруг Паоло всегда крутятся женщины вроде нее. Но они приходят и уходят.
– Что это значит – «женщины вроде нее»?
– Богачки. – Ольга произнесла слово «богачки» так, словно это было худшее в мире оскорбление. – Женщины, которые покупают его туфли. Они думают, что могут купить и Паоло. Но в конце концов я единственная, кто остается рядом с ним. Он устает от них. Так происходит всегда.
– А что, если Женевьева – исключение из правил? – Лулу уже была сильно навеселе.
Ольга покачала головой:
– Он отвергнет ее.
– Вы говорите с такой уверенностью. Неужели думаете, что знаете его настолько хорошо?
– Я единственный человек, который действительно знает его. Он для меня все. – Неожиданно Ольга начала дрожать, ее руки едва могли удержать стакан.
– С вами все в порядке? Может быть, вам надо домой?
– Она не представляет, что значит любить. – Ольга тряслась. – Она холодна как камень.
– Уже поздно. – Только теперь Лулу почувствовала, как пьяна. – Я лучше пойду.
Но Ольга вцепилась в ее руку.
– Выпейте со мной. Я боюсь оставаться одна.
Лулу кричала вслед Женевьеве, когда та мчалась по ступенькам вниз все семь этажей, бестолково стуча высокими тонкими каблучками и рискуя сломать ноги. Ее мутило от зловония общих туалетов на площадках, она изо всех сил пыталась взять себя в руки. Голос Лулу все еще звучал у нее в ушах, когда она выскочила на улицу.
Здесь город выглядел по-другому. Крикливые бутики на рю де ла Пэ с огромными витринами и пышными фойе; яркость и витиеватость баров и кафе Монпарнаса; благородная изысканность и утонченность рю де Лота – все это существовало словно за сотни миль отсюда. Здесь даже не проезжали такси, машин вообще не было видно, поэтому обратно к цивилизации ей пришлось выбираться пешком.
Воздух казался спертым. Лето вздулось и перезрело и теперь постепенно загнивало. Женевьева проходила по узким переулкам между высотными зданиями, которые казались шаткими и непрочными, словно существовали на грани полного разрушения. Она шла под натянутыми повсюду и перепутанными бельевыми веревками. Женщины с обнаженными руками склонялись из высоких окон, курили, громко переговаривались друг с другом. Дети в вязаной одежде на несколько размеров больше их собственного торчали в грязных дверных проходах, играли с каменными шариками, камнями и костями. Собаки без ошейников плескались в сточных канавах.
Она прежде бывала здесь пару раз. Пьер ждал ее в «бентли» рядом с домом Лулу, а местные дети наблюдали за ним и шептались между собой. Но она никогда не ходила по этим улицам, не видела их жизни так близко. Она никогда не задумывалась, как жила Лулу, возможно, предполагая, что эти обстоятельства предусматривал умышленный выбор богемной жизни: лучше яркая, артистичная бедность в кимоно, чем серая и грязная нищета. Теперь ей в голову неожиданно пришла мысль, что ее высокомерие и самодовольство могли тяжело ранить подругу. Она подумала о Лулу и Ольге, которые пили вместе в маленьком баре, делясь секретами, а возможно, и чем-то большим, молчаливо, не говоря ни слова. Но неужели она виновата в том, что богата, а Лулу и Ольга бедны? У этого предательства не было оправдания.
В конце концов она выбралась из нищего квартала и приблизилась к реке. Пара молодых влюбленных целовалась на улице, их велосипеды были прислонены к фонарному столбу. У мальчика оказалось спокойное и доброе лицо. Девочка была розовощекой, сияющей и миниатюрной. Женевьева не могла смотреть на них без слез. Наконец она решила поймать такси.
42
Это похоже на то, как закрывается и исчезает рана, как желтеет и сходит с кожи синяк. Вы можете оправиться от всего, если захотите. У вас нарастет новая кожа и растянется над порезом, тонкая, нежная. Шрам можно спрятать от любопытных глаз. Женевьева поступила именно так, когда потеряла своего ребенка. Теперь она сможет повторить это. Вы принимаете каждый день таким, какой он есть, заставляете себя жить дальше. И с каждым прошедшим днем ваша боль понемногу уходит. Однажды вы просыпаетесь и не чувствуете ничего.
Роберт сидел в гостиной и наливал себе виски.
– Что случилось с пробкой от графина с шерри? – В его голосе звучали грубые ноты.
– Не знаю. – Его раннее появление оказалось для нее неприятным сюрпризом. Она не знала, сможет ли быть рядом с ним. Это слишком напоминало начало пожизненного заключения.
– Странно, вещь исчезла как-то сама собой, тебе не кажется?
– Да, я тоже так думаю. – Она шлепнулась на стул, глядя на него. У него была уверенная манера держаться – ровная и твердая, как у солдата: ноги слегка расставлены в стороны. А Паоло всегда к чему-нибудь прислонялся, к стенам, к дверным косякам, сам того не замечая и сутулясь. В его теле чувствовались некоторые расслабленность и естественность.
Но она должна перестать думать о Паоло.
– Возможно, это Селин. – Ее голос звучал устало. Она толкнула разрушительное ядро в единственную настоящую любовь своей жизни. Он никогда не простит ее после того, что она наговорила ему по телефону, после того, как она ужасно себя вела.
– Ты сказала, что она разбила ее?
– Или украла. Она ушла сегодня. Думаю, нам надо нанять другую горничную.
Как же она ненавидела Лулу. Этой ненависти хватит, чтобы собраться с силами.
– Почему горничная ушла? – Он потягивал виски.
– Откуда мне знать?
Она может столкнуться с Паоло в городе. На вечеринке, на улице, в магазине. И с Лулу тоже. Это будет происходить бесконечно и станет невыносимым. Они с Робертом должны уехать из Парижа. Они должны попробовать начать все сначала где-нибудь еще. Это единственный выход.
