сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 41 страниц)
Она наполнила собой его жизнь, все ею вдохновлено. Вспомните "Ландыши" (1916). Это подарок ей, жене, возлюбленной, Белле. Все созданное в эти годы наполнила любовь к Белле. Их любовь парит над городом: "Над городом", "Голубые любовники", "Прогулка", в которой "Шагал держит Беллу как знамя". А ее портреты - "Белла у стола", "Белла на террасе", "Белла и Ида у окна" и, наконец, "Белла в белом воротнике". Она над миром, она над ними: мужем и малышкой Идой, делающей свои первые шаги. После смерти матери Ида станет идолом для отца.
Летом 1922 года Шагал с семьей покидает Россию и уезжает в Берлин, а через годы, получив письмо одного из друзей с призывом "приезжай - ты известен", переезжает в Париж.
Жизнь любого человека далека от идиллии. Шагал не исключение. Поиск и борьба составили ее суть. Его жизнь посвящена искусству, жизнь Беллы - ему. Она создала ту атмосферу любви, которая помогла его творчеству, помогла пережить кошмар нацизма.
Беда пришла осенью 1944 года - тяжело заболела Белла. Лечение не помогло. Кончина жены - страшный удар. Только весной 1945 года он вновь взял в руки кисть. Но и спустя четыре года Шагал безутешен:
Нетронуты лежат мои цветы.
Твой белый шлейф плывет, качаясь, в небе.
Блестит надгробье - это плачешь ты,
А я - тяжелый серый пепел.
Вновь вопрошаю, путаясь в словах:
Еще ты здесь? Мой шаг следишь сквозь лето?
Смотри, невнятен путь мой, весь в слезах.
Что скажешь ты? Скажи. Я жду ответа.
"Красна, как свадьбы нашей балдахин,
Любовь к народу, родине и дому
Иди и грезой нашей их буди.
Когда-нибудь, в какой-то миг один
Ко мне придешь сквозь звездную истому,
Зеленый весь, как поле на груди".
В 1948 году Шагал возвращается из США, куда они эмигрировали во время войны, во Францию. Ему 61 год. Ему кажется, что жизнь закончилась:
Не знаю, жил ли я. Не знаю,
живу ли ... В небеса гляжу
и мир не знаю.
Мир пуст без Нее. Он вспоминает: "Белла. Она тихо стучит в дверь своим тоненьким пальчиком. Входит, прижимая к груди необъятный букет, груду смутно-изумрудной, в красных пятнах рябины.
- Спасибо, Белла.
Нет, не то.
Сумерки, и я целую ее. А в голове уже - прекраснейший натюрморт. Белла лежит, обнаженная, святящаяся, мягко очерченная. Белла позирует мне. Мне страшно. Я ей признаюсь, что еще никогда не видал обнаженных. Мы уже, можно сказать, жених и невеста, но как страшно приблизиться к ней, коснуться ее..."
Воспоминания помогают жить, но сердце еще плачет:
Где моя любовь,
где греза моя,
где моя радость,
всей жизни - до последнего мига?
На каждом шагу я вижу тебя.
Во все мои годы я вижу тебя.
В скорби я вижу тебя и в великой
нужде моей.
Днем и ночью я слышу твой голос.
В каждом ударе часов я слышу твой голос.
Кто ни окликнет меня - я слышу твой голос.
Я слышу твой голос, пока ты молчишь.
Однако время лечит любую боль, скорбь сменяется надеждой:
Мне хочется окликнуть кого-то и попросить,
чтобы третье мое пробужденье
превратило бы снова
ночь - в красоту.
Ночь отступила. В 1952 году в его жизни появилась красавица Вава, Валентина Григорьевна Бродская. Она стала его другом, любимой, женой.
Марк Захарович скончался 28 марта 1985 года и похоронен на кладбище в Сен-Поль-де-Ванс. Рассказывают, это случилось, когда он в кресле-качалке поднимался на лифте на второй этаж. Он улетел в небо... в Витебск... к Белле...
7. Отвергнутый талант
(Александра Экстер)
Они познакомились у художницы Натальи Гончаровой. На следующий день оживленный и восторженный Таиров сообщил Алисе Коонен: "Я провел ночь с замечательной женщиной!" Далее актриса вспоминает, как долго и горячо рассказывал Александр Яковлевич о той, в ком почувствовал художника, близкого его творческим поискам. "Когда мы вышли на улицу, Экстер затащила меня к себе пить чай, а когда забрезжил рассвет, союз для совместной работы над "Фамирой" был уже заключен".
Так в творческую жизнь Алисы Коонен и Александра Таирова вошла (или вторглась!) художница Александра Экстер, которой суждено было стать "первой исторической фигурой декорационной плеяды Камерного театра". Это случилось в 1916 году.
Имя художницы уже было известно: она участвовала в первых выставках "Бубнового валета" в Москве 1910-1912 годов. Ее работы экспонировались в Париже. Но встреча с Таировым перевернула жизнь, принесла истинное счастье творчества и признания и, увы, горечь отторжения, т. е. всю палитру высоких чувств и переживаний.
Успех их совместной работы над спектаклем по пьесе Ин. Анненского "Фамира Кифаред" был оглушительным. По выражению скульптора Веры Мухиной, это походило на извержение вулкана. Критика называла сценографию Экстер "театральной революцией".
Оформление, созданное художницей, разрушало все устоявшиеся каноны: вместо традиционных расписанных задников и кулис она из простейших геометрических форм конструировала трехмерное сценическое пространство, что произвело эффект "разорвавшейся бомбы".
Следующей их совместной работой была "Саломея" по пьесе О. Уайльда. Динамика обнаженных тел "Фамиры Кифаред" сменилась величественной торжественностью и интонацией трагичности, что подчеркивали костюмы "Саломеи", вернее, их цвета: золотой, кровавый и черный. Кульминация пьесы - "Танец семи покрывал", танец Саломеи. Его исполняла Алиса Коонен: "Я выходила закутанная в длинное прозрачное покрывало, так что видны были только обнаженные пальцы ног. Выходила очень медленно, как бы задумываясь о своей судьбе, а может быть, предчувствуя близкую смерть. Вдруг, решительно откинув первое покрывало, я начинала танец. Каждый покров, который снимала Саломея, нес свое эмоциональное содержание. Одно покрывало я снимала с трепетной нежностью, другое сбрасывала в порыве любви и страсти, третье бросая свою ненависть тетрарху..."
Силу и глубину страсти Саломеи емко и точно передают строки из Кузмина:
Глаз змеи, змеи извивы
Пестрых тканей переливы
Небывалость знойных поз...
Так легко было впасть в "галантерейную красивость и сексуальность, отличающие костюмы многочисленных исполнительниц этого танца на эстраде". Этого боялся Таиров. Этого не допустила Экстер.
Казалось, ничто не могло разорвать этот творческий союз. Но драма таилась в их силе, ибо не суждено, "чтобы сильный с сильным соединились в мире сем".
Они были равны по таланту, а этого гений Таирова выдержать не мог. У него была КООНЕН. Третьего в этом Театре на ДВОИХ быть не могло. На память об Экстер остался знаменитый занавес Камерного театра.
Что же случилось?
После премьеры "Саломеи" Экстер уехала из Москвы. Летом 1918 года умирают ее муж и свекровь. Отец мужа не впустил Экстер в дом, где она прожила почти 15 лет. Таким образом она лишилась не только близких ей людей, но и мастерской, своих работ. Об этом мы узнаем из переписки Экстер и Таирова.
Переписка тех лет довольно активна. Александр Яковлевич делится с художницей своими планами, идеями. А она... Она, судя по всему, в письмах более искренна, более открыта. В них и горечь, и некоторая растерянность (потеря близких, невозможность работать), и... недоумение. "Напишите мне, мой дорогой, о себе немного больше. Ведь нельзя же вспоминать обо мне только в связи с театром. Неужели Вы уже совсем меня не любите просто так ведь Вас я где-то глубоко очень люблю..." Не в этом ли невольном упреке начало драмы? Но будем скромны и не станем гадать об их отношениях.
В 1921 году вышла книга Таирова "Записки режиссера" в оформлении Экстер. Когда же у Александра Александровича возник замысел постановки "Ромео и Джульетты" Шекспира, то он без колебаний пригласил Экстер.
Премьера состоялась 17 мая 1921 года. Больше они вместе не работали. "Ромео и Джульетту" Таиров вспоминать не любил. Почему? На этот вопрос попытался ответить А. Эфрос: "Главным виновником проигрыша "Ромео и Джульетты" был художник. В декорационной истории Камерного театра - это самая горькая страница. Так получилось не потому, что декорации оказались плохи - этого не могло быть, их делала Экстер! - а наоборот, потому, что они были слишком хороши, вернее, роскошны... Таиров вызвал духов, с которыми не справился. Самым могущественным из них была Экстер".
Этот спектакль развел их в разные стороны. Экстер продолжала экспериментировать, оформляла интерьеры, расписывала для продажи керамику, проектировала одежду. В 1923 году режиссер Я. Протазанов пригласил ее для создания костюмов к фильму "Аэлита" по роману А. Толстого. Жизнь продолжалась.
В 1924 году Александра Экстер уезжает во Францию, где много работает для балета. Александру Александровну хорошо знали в Париже. Она была воспитана на искусстве Франции, куда впервые приехала в 1907 году после окончания Киевского художественного училища (Экстер родилась в 1882 году).
В Париже она знакомится с Пикассо, Браком, итальянскими футуристами Софиччи и Маринетти. Экстер была художницей западного стиля, западной культуры, ей у нас был бы очень трудно, особенно в 30-е годы. "Экстер чистой воды формалист,- считала Вера Мухина.- В корне декоративист, а не психологический художник".
В Париже у Экстер была мастерская и при ней квартира, в которой она жила с мужем Георгием Георгиевичем Некрасовым (выходцем из чаеторговцев Некрасовых), домашней работницей Настасьей и дико ревнивым белым бульдогом Тобби. Одно время у них жила обезьянка Джибулетка, с которой постоянно происходили какие-то невероятные события.
Верным другом семьи была Настасья. Она работала у Экстер еще в Киеве, а когда Александра Александровна уехала, Аннушка (так звали ее дома) через три года тоже уехала в Париж. Она не смогла оставить Экстер. С Аннушкой в семье было много связано всяких анекдотов. Самый популярный такой. Дело было еще в Москве. Наведался к Экстер фининспектор. На его вопрос, обращенный к Аннушке: "На какие средства вы живете?" - она не задумываясь ответила: "На вожделения Георгия Георгиевича". Имелось в виду "на иждивении". В самые тяжелые годы, когда Экстер не могла работать, Аннушка поступала куда-нибудь работницей, а заработанные деньги приносила в семью.
Муж Александры Александровны был актером у Незлобина. Многих удивлял этот брак: она - "такая тонкая, такая энергичная - вышла замуж за такого незначительного человека". Ах, как легко нам судить! Очевидно, Александра Александровне нужно было ласковое и нежное сердце (энергия из нее била своя!), и она нашла его. Георгий Георгиевич обожал свою жену, опекал ее, был "хорошей домашней хозяйкой".
Казалось, все складывалось вполне благополучно, но Экстер очень тосковала: "Как хотелось бы в Россию, на Украину!"
Последние ее годы были трудными: потеря близких, собственные недуги, леденящее одиночество. Видевшаяся с ней в те годы Алиса Коонен вспоминала: "Мы пробыли у Экстер до позднего вечера. Но радость встречи была омрачена все время пробивающимися у нее в разговоре чувством тоски по друзьям, по родине... Александра Александровна много хворает..."
Когда-то удивительно красивая и на редкость обаятельная, Экстер очень изменилась, сильно располнела. Угнетенность духа мешала работать:
Двойная тень дней прошлых и грядущих
Легла на беглый и не ждущий день...
(М. Кузмин)
Приведем отрывок из одного письма Мухиной от 14 декабря 1946 года. "У меня, Вера, не хандра, а какой-то уход от жизни, потеря энергии и интереса к искусству своему личному и очень большая физическая слабость... Жизнь без друга, а Жорж был мне очень хорошим другом, порой мне бывает нестерпима... хотя его уход (муж Экстер умер в 1945 году.- Авт.) теперь я переношу спокойнее, но мне не для кого жить и нет цели, ибо я не могу работать. У меня больше нет терпения добиваться чего-либо. Есть возможность прожить день, и слава богу..."
Тем не менее за полгода до смерти Экстер напишет: "Все же прошлый год я много работала, сделала много новых проектов и привела все оставшиеся рисунки в порядок... Моя воля снова окрепла".
Александра Александровна Экстер умерла 17 марта 1949 года и похоронена в пригороде Парижа Фонтенэ-о-Роз на местном кладбище под каменным изваянием, сконструированным ею для могилы мужа. Она пережила его на четыре года.
Что приходит, то проходит,
Что проходит, не придет.
Чья рука нас верно водит,
Заплетая в хоровод?
"Скифская наездница" Камерного театра разорвала этот хоровод жизни. Покинув этот мир, она оставила нам свое творчество, свои нереализованные замыслы. Не они ли вдохновили Виктюка на новый танец "Саломеи" ?
Глава 4
В МИРЕ ЗВУКОВ
Как отрадно мечтать и любить...
К. Бальмонт
1. Бах. Музыка и семья
Говорят, однажды Бах на восторженный вопрос, как, мол, каким образом он так замечательно играет на органе и клавесине, ответил: "Ну что вы, это ведь просто - нужно только нажать нужные клавиши в нужное время". И всего-то. Оказывается, так "просто" стать бессмертным.
Мне дорог Бах... Ну, как бы вам сказать,
Не то чтоб нынче музыки не стало,
Но вот такого чистого кристалла
Еще нам не являлась благодать.
Какое равновесие страстей,
Какая всеобъемлющая совесть,
Какая удивительная повесть
О брошенной в века душе моей!
(Ник. Ушаков)
Повесть и удивительная, и грустная. Трудно себе представить, что великий Бах не был признан современниками как композитор, был забыт ближайшими потомками. Его "вернул" нам Феликс Мендельсон-Бартольди, когда 11 марта 1829 года публично исполнил "Страсти по Матфею". "...Узкая рука Мендельсона подала знак оркестру... Зазвучала музыка, и начался новый отсчет музыкального времени. Великий Бах вернулся в мир, вернулся навсегда..." (Ю. Нагибин).
Почему столь позднее признание? Один из ответов прост. У него не было такого фанатично-предприимчивого отца, как у Моцарта, такого верного покровителя, как у Бетховена. Его никто не раскручивал, выражаясь современным языком, у него не было хорошего агента. Это всегда необходимо, как бы это ни называлось. И еще один феномен - его славу затмили сыновья....
Иоганн Себастьян Бах родился 21 марта 1685 года в Тюрингии в семье городского музыканта Амброзиуса Баха. Музыкальная одаренность была присуща этой семье, поэтому вопрос стоял только в одном: какой инструмент выберет Себастьян, орган, флейту, скрипку, клавесин?..
Орган Бах услышал, когда его привезли в Эйзенах на конфирмацию. "Здесь в первый раз Себастьян услышал звуки органа. Когда полное, потрясающее сердце созвучие, как дуновение бури, слетело с готических сводов, Себастьян позабыл все окружающее... все нервы его, казалось, наполнились этим воздушным звуком, тело его невольно отделилось от земли... он не мог даже молиться" (В. Одоевский. "Русские ночи"). Это определило его судьбу.
Мальчику не было и десяти лет, когда он потерял мать и отца. По старонемецкому обычаю воспитателем его стал старший брат Христоф, органист Ордруской церкви. Он был скуп, угрюм. Ему и в голову не приходило заниматься будущим Себастьяна. Он определил его в лицей при кирхе св. Михаила в Люнебурге. В остальном мальчик был предоставлен себе. Учился он с интересом и усердием и к 17 годам овладел клавесином, скрипкой, альтом, органом. Пел в хоре.
С первых же выступлений стала очевидна незаурядная одаренность Баха, он сразу стал известен как виртуоз-исполнитель. Рассказывают, что француз Маршан, услышавший игру Баха, покинул Дрезден, где он хотел бросить вызов немецким музыкантам. Музыка самого Баха была неизвестна, поскольку он исполнял ее только в тех городах, где служил органистом или капельмейстером. У Баха не было средств издать свои сочинения, и они остались в рукописных нотных тетрадях.
Как к этому относился композитор? Бах не был тщеславным. Для него важна только его музыка; "все в природе и жизни - радость, горе - было понятно ему только тогда, когда проходило сквозь музыкальные звуки; ими он мыслил, ими он чувствовал... все остальное было для него пусто и мертво,пишет В. Одоевский.- Подписывая денежную сделку, он заметил, что буквы его имени составляют оригинальную, богатую мелодию, и он написал на нее фугу; услышав первый крик своего младенца, он обрадовался, но не мог не исследовать, к какого рода гамме принадлежали звуки, им услышанные; узнав о смерти своего истинного друга, он закрыл лицо руками и через минуту начал писать погребальное motetto".
А еще он очень любил шутить и смеяться в музыке, что мало соответствовало его внешнему облику человека обстоятельного, серьезного, неторопливого в движениях.
Но временами депрессия овладевала им, и тогда он становился угрюмым, молчаливым. Его раздражали грязные классы, орущие ученики, соглядатаи из церковного совета. Все чаще думалось: так ли уж он прав, посвятив себя исполнительству, преподаванию? А может быть, нужно было больше думать о своей карьере композитора?
Но спасал орган. Он прикасался к клавишам - и все сомнения уходили прочь. А еще спасала уверенность, что "достоинство истинного человека - это спокойное упорство, презрение к мирским обидам, наслаждение трудом, в котором выражается духовная сущность, независимость воли, насмешливое обращение с фортуной, но, пожалуй, прежде всего - терпение". А оно было необходимо Баху.
