Текст книги "Охота (СИ)"

Автор книги: Анна Архипова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

– Стой, где стоишь, – сказал Ив ему. – Или сразу пристрелю.

Не теряя времени, он склонился над юношей, и, приподняв, перебросил его, бессознательного, через плечо. С трудом выпрямившись, Ив направился со своей ношей к выходу. Прямо у крыльца его дожидался джип, который тот вывел из гаража и специально подогнал сюда, перед тем как зайти в дом и начать искать Акутагаву.

– Нет! Я тебе не позволю! Не позволю! – Юки, забыв обо всем, кинулся за ним следом. Он выбежал на крыльцо и увидел, как Ив переложил Акутагаву на заднее сидение джипа, а сам собирается сесть за руль. Юки в отчаянии огляделся по сторонам: в садовых зарослях слышались выстрелы, но никого из охраны видно не было. Никто не придет на помощь! Тогда юноша сбежал по ступенькам вниз, вцепился в куртку Ива и закричал: – Не смей трогать Акутагаву!

– Уйди с дороги, – ответил тот коротко, отцепив его руки от себя и крепко сжав их.

– Нет! Нет! – Юки вырвал правую руку из его хватки и кулаком ударил Ива в грудь.

Из горла молодого человека вырвался глухой звук, похожий на сдавленный хрип; он оперся на джип, побледнев и содрогнувшись от приступа боли. Следом за болью пришла ярость: Ив, переведя дыхание, с размаху ударил Юки по лицу. Юношу отбросило на ступеньки, из его носа хлынула густая кровь, а сознание зарябило – готовое покинуть своего обладателя. Ив сделал к Юки шаг, готовый добить его, растоптать, чтобы отомстить за боль – но остановился, кусая губы и прислушиваясь к приближающимся выстрелам и крикам в саду. Развернувшись, он сел в джип, завел мотор и сорвался с места, оставив после себя лишь облако пыли и выхлопных газов.

Юки, сотрясаясь от душивших его слез, с трудом встал на ноги и закричал:

– Помогите! Кто-нибудь, помогите! – кровь хлестала из носа, стекая вниз, на грудь, пачкая футболку, лицо надрывно гудело от удара, но Юки не обращал внимания на это внимания. Он думал только о том, что сейчас Ив увозит Акутагаву. – Помогите хоть кто-нибудь!!!

Крики и выстрелы, только начавшие приближаться к дому, стали вновь удаляться, пока не стали почти неразличимыми. На зов Юки никто не отвечал. Он упал на ступеньки, закрыл лицо руками и горько заплакал. Акутагава! Акутагава! Акутагава!

– Юки! Ты в порядке?

Юки с надеждой поднял голову. По подъездной дорожке, прихрамывая, шел Ботаник, он истекал кровью – одна его рука висела как плеть, лицо все покрыто ссадинами. Юноша вскочил ему навстречу:

– Сугавара! Акутагаву похитили! Его увезли на джипе несколько минут назад. Что делать?!

– Сукины выродки, – пробормотал Ботаник, осторожно прикасаясь к ссадине на своем лице. – Они напали неожиданно, выдрали нас всех как слабых баб! Заняли ключевые точки по всей территории, начали стрелять на поражение сразу – сняли охрану шутя, с прибаутками… Они всё знали, всё! Где стоят камеры наблюдения, где дежурит охрана, где стоят датчики сигнализации… Кто-то выдал нас с порохами этим ублюдкам. Поэтому мы в полном дерьме. Где Тэкесима?

– В доме. Он ранен и без сознания.

– Тогда тебе придется помочь мне, – парень кивнул на дом и стал подниматься на крыльцо. – Нужно немедленно связаться по рации с береговой охраной. Они вышлют подмогу и известят местные власти, чтобы те заблокировали аэропорты, сухопутные и водные пути. Идем!

Юки поспешил за Ботаником. Но тут вдали, за скалистым пиком, что-то утробно грохнуло, прокатившись эхом по окрестностям и медленно стихло… Затем грохнуло снова и снова… В синее небо потянулся черный коптящий дым. Сугавара, остановившись у входа и внимательно прислушавшись, вдруг витиевато выругался.

– Что это? – Юки посмотрел на него.

– Похоже, они взорвали вертолеты. Теперь мы отрезаны от большой земли.

– Его нужно как можно быстрее отвезти в госпиталь! – сказала Фынцзу, с тревогой вглядываясь в восковое лицо Тэкесимы. Его переложили на диван и перевязали раны, но он так и не пришел в себя.

– Вертолеты с большой земли уже летят сюда, – ответил на это Ботаник. Занятый переговорами по рации, он хромая ходил по гостиной туда-сюда, изредка поглядывая на раненого компаньона. Юки, сгорбившись, сидел в кресле, ожидая новостей.

Фынцзу обтерев горячий лоб Тэкесимы влажной тряпкой, отправилась помогать другим раненым, которых насчитывалось уже с дюжину – у всех были пулевые ранения. Пострадали в основном охранники, так как преступники в них стреляли намеренно, желая устранить помеху. Китаянка, имея под рукой только аптечку, прижигала и перевязывала раны – тем, кому было особенно больно, она вкалывала новокаин. Сама Фынцзу не пострадала; когда началась стрельба, она находилась в погребе, что был устроен под скалой, перебирая корзины с фруктами, и кто-то из нападающих просто захлопнул дверь в подземелье. Желая выбраться оттуда, китаянка колотилась в дверь деревянным табуретом, но так и не смогла выйти самостоятельно – её выпустили уже после того, как преступники скрылись с Акутагавой, а на вертолетных площадках прогремели взрывы. Известно также было, что еще около десяти человек, работающих на Коеси Мэриэмона, лежат убитыми – в окрестностях дома и садовых зарослях; сейчас те охранники, что не пострадали вовремя перестрелки, подтаскивали их трупы к заднему двору.

Ботаник, чья левая рука была сейчас на перевязи, нажимал на кнопки рации – каждые пять минут он получал отчеты о поисковых работах на большой земле. По объявленному плану-перехвату полиция уже блокировала ближайшие аэропорты, вокзалы, установила заставы на дорогах. Лицо Ботаника была мрачно. Он уже связался с Коеси Мэриэмоном – сообщив тому, что его сына похитили. Телохранитель не удивился тому, что услышал, когда первый приступ ярости у отца Акутагавы прошел:

«Если с ним что-нибудь случится, вы все – ВСЕ! – будете казнены… Мне плевать, кто виноват, а кто не виноват. Всех перевешаю, как собак!»

Оставалось надеяться, что все еще поправимо, что далеко похитители уйти не сумеют. Но то, насколько хорошо была спланирована операция похищения, оставляло мало надежд на то, что похитители внезапно где-то допустят ошибку. Они подплыли к острову на катере, незаметно высадились на берег, окружили усадьбу и атаковали охрану – уходили преступники уже на двух позаимствованных вертолетах, а остальные взорвали, чтобы выиграть время. Отличный план, черт бы их всех подрал!...

Ботаник старался не смотреть на Юки. Тот сидел, тупо разглядывая пол, и изредка шмыгал распушим носом. Когда его о чем-то просили, он тут же вставал и помогал – но взгляд у Юки был пустым, безжизненным – какой бывает у человека, пребывающего в сильнейшем психологическом шоке. Этот взгляд означал, что Юки думает о худшем, что может с Акутагавой произойти.

Наконец, прибыли вызванные с суши вертолеты. Ботаник сразу же распорядился о том, чтобы на них увозили тяжелораненых. Тогда же по рации пришло сообщение, получить которое телохранитель боялся больше всего:

– Докладываю. Они воспользовались тем же аэропортом, что и мы. Полиция не успела перехватить самолет – он уже был на взлетно-посадочной полосе. Самолет ушел в воздушное пространство. Это почтовый транспортник, вроде бы зарегистрированный на израильскую фирму. Сейчас службы воздушного контроля пытаются отследить траекторию полета…

Телохранитель устало прикрыл глаза, чувствуя безысходность.

– Идиоты, – пробормотал он. – Почему они опоздали? Если самолет уже в воздухе, он может лететь куда угодно. Если их вожак действительно так умен, то он с легкостью запутает следы! На Ближнем Востоке множество частных и незарегистрированных аэростоянок, где можно нанять «черный» самолет: там он просто сделает пересадку и никто не отследит, куда они направились! Здешний аэропорт был последней надеждой! Идиоты… Идиоты…

Он почувствовал, что кто-то стоит рядом и, оглянувшись, увидел подошедшего к нему Юки. Юноша едва сдерживал слезы – он всё слышал…

– Что же теперь будет? – прошептал он. – Сугавара, что же будет? Ведь… ведь они не отпустят Акутагаву живым, не так ли?

Ботаник хотел бы солгать что-нибудь, чтобы приободрить Юки, но у него самого не было сил на притворство и пустые надежды.

– Мидзогучи бывший друг Коеси Мэриэмона, а бывшие друзья – это самые изощренные враги, – сказал он. – У него много счетов к старику. Его не интересуют деньги, его интересует месть. Он постарается использовать полученный козырь на полную катушку, ведь терять ему все равно уже нечего.

Юки закусил губу и схватился за голову. Он согнулся пополам, словно у него резко заболел живот, и закричал:

– Акутагава!... Это я виноват! Это моя вина! Господи, это я виноват!!! – он кричал так, словно его резали ножом, словно он испытывал мучительнейшую боль. – Это я виноват! Я один! Господи, почему я не умер, почему? Лучше бы я умер! ЛУЧШЕ БЫ Я УМЕР!...

Потрясенный этой сценой телохранитель кинулся к нему, схватил за плечи, но Юки, рыдая, оттолкнул его. Ботаник все же отвел его к креслу и усадил, пытаясь хоть как-то успокоить. Юноша не слышал его, он вообще ничего уже не слышал – его трясло, как эпилептического больного. Юки думал о том, что это он привел Ива к убежищу Акутагавы. Юки думал о том, что Акутагава ради него отшвырнул пистолет и позволил оглушить себя ударом. Если бы Юки не было там – Акутагава не дал бы себя в обиду, Ив не добрался бы до него!

– Акутагава! Зачем ты сделал это?! Зачем?...

Ботаник обнял его, крепко прижав к груди, будто маленького ребенка. Юки бился в его руках, кричал сквозь слезы, пытался вырваться, но потом сдался, обмяк и прижался к нему, обессиленный и потерянный. Он уже не кричал, голос его сел и охрип, он только повторял одно и тоже слово:

– Зачем? Зачем? Зачем?....

В Токио была ночь.

Коеси Мэриэмон трясущимися руками прикурил и как можно глубже затянулся сигаретным дымом. Никотин не помогал, не успокаивал, только усугублял отчаяние. Принять бы что-нибудь покрепче, но нельзя – нужно находиться в трезвом рассудке и твердой памяти.

– Акутагава! – прошептал он имя единственного сына в пустоту.

Сидеть в кресле невыносимо! Коеси поднялся на ноги и принялся мерить шагами кабинет в здании, принадлежащем «Ниппон Тадасу». Часы тикали. Время шло. С того момента, как ему сообщили о похищении сына, прошло уже четыре часа. Коеси в одночасье поставил весь подвластный ему преступный мир на уши, требуя найти Мидзогучи, но, на сей раз, требование было подкреплено чем-то большим, чем просто авторитет Мэриэмона как главы централизованного преступного сообщества Борекудан:

– Передайте эти слова всем! Тот, кто достанет мне Мидзогучи, получит небывалое вознаграждение, – сказал он, собрав в своем кабинете всех влиятельных Оябунов якудза и их главных помощников. – Передайте, что я даю за Мидзогучи десять миллионов долларов. Передайте, что я всегда держу свое слово! Поднимите немедленно всех тех, кто от вас зависит – всех, кто на вас работает, кто с вами связан! Пусть каждый рэкетир, каждый сутенер, каждый драгдиллер, каждый вышибала, каждый шулер, каждая шлюха – от элитных до последней потаскухи, каждый обдолбанный торчок, каждый извращенец и маньяк, который покупает у вас товар – каждый пусть знает, сколько я готов заплатить! Пусть эти люди узнают, что могут в одно мгновение превратиться в миллионеров – стоит только им помочь мне, Коеси Мэриэмону! Идите и исполняйте!

И ночной преступный мир ожил, взбудораженный слухами о неслыханных деньгах, предлагаемых главой японских якудза за информацию о своем враге. Об этом говорили всюду и все без исключения. Людские глаза алчно загорались, губы пересыхали от волнения, а память отчаянно напрягалась в поисках ответов на вопросы. Десять миллионов долларов от якудза!

Время шло. Коеси регулярно докладывали о новостях, но пока ничего полезного не всплывало. Непроверенная или фальшивая информация – пустышки. А время шло… Когда миновал шестой час с момента похищения, Коеси не выдержал, и стал поглощать коньяк, пытаясь справиться с одолевающим его страхом. Когда миновал восьмой час, он сел за свой рабочий стол, закрыл лицо руками и заплакал.

Он с дрожью вспоминал то – другое – похищение. Когда он не сумел защитить жену и сына от корейцев. Он помнил, как их искали четыре дня – и эти четыре дня стали для него воплощенным адом. Он не знал, живы они или мертвы! А потом Кэйко и Акутагаву нашли… Она уже была серой, распухшей, и пахла кислым подгнивающим мясом – вокруг ноздрей Кэйко и в её глазницах уже развелись мелкие опарыши. В жизни Коеси было всякое до того момента: ему приходилось убивать людей и он видел немало трупов, но тогда его замутило, ему стало плохо. Акутагава, просидевший в ящике с трупом несколько суток, был бледен и молчалив – и Коеси больше всего на свете тогда боялся посмотреть сыну в глаза! Он просто упал перед ним на колени и прижал к себе, не в силах сказать что-либо… Он чувствовал, как в груди сына бьется сердце, чувствовал, что тот жив – жив, несмотря ни на что! – и тогда поклялся, что никто больше не причинит ему вреда, никто не обидит, не заставит вновь пройти через этот ужас!... Но это случилось вновь!

И вот истекает девятый час, с того момента, как Акутагава оказался в руках похитителей. И нет никаких обнадеживающих новостей, нет ни единого лучика надежды!... Молчание. Неизвестность. Обреченность.

– Акутагава, где же ты сейчас? – с мукой в голосе шептал Коеси Мэриэмон, всесильный глава японской мафии.

10

…Тяжело дышать.

Темно. Какие-то звуки проникают сквозь эту душную тьму – лохмотья чьих-то фраз, обрывки слов, шаги и лязгающие стуки. Все это слышится как будто из-под воды, перемешанное с тряской – Акутагаву то мелко подбрасывало, то кидало на дощатые стены, которые сжимали его всюду: и внизу, и сверху, и с боков…

Еще не очнувшись окончательно, а только-только всплыв со дна беспамятства к поверхности сознания, Акутагава понял, что находится в ящике. Он был узок и короток юноше: ноги лежали полусогнутыми; низкая верхняя доска нависала над головой, словно крышка гроба – приподняв голову, Акутагава стукнулся об нее лбом. Открыв глаза, юноша осторожно перевел дыхание – чувствуя, что воздух в ящике спертый, наполненный углекислым газом, который выделялся от его же дыхания. Кровь пульсировала в голове, давила на мозг, вызывая боль.

Сколько он уже лежит в этом ящике? Судя по тому, как затекли суставы – несколько часов минимум. Руки связаны за спиной и в них уже давно нет нормального кровообращения – Акутагава едва их чувствовал. Он повернулся чуть на бок, пальцами ощупывая узлы на запястьях, но руки были стянуты веревкой так хорошо, что развязать их здесь и в такой позе – просто немыслимо. Юноша постарался лечь как можно удобнее, чтобы ослабить давление на затекшие конечности, помимо этого давали о себе знать ушибленная спина и гематома на голове – там, куда пришелся удар рукояткой пистолета.

Он помнил, как уже приходил в себя – это случилось, когда они летели на вертолете. Акутагава слышал характерный звук работающих лопастей и свист воздуха за бортом летающей машины. Руки у него уже были связаны, а голова лежала на коленях у кого-то. Когда над Акутагавой раздался голос Ива, тот понял, что это были его ноги:

– Похоже, очухался. Давайте хлороформ, иначе он доставит нам неприятности.

Акутагава не успел даже разлепить веки, как к его лицу прижали тряпку, источающую терпкий и сладковатый запах. Вдохнув его – он снова провалился в цепкие объятия обморока… И вот теперь его транспортируют куда-то в ящике, словно он был животным или неодушевленным предметом.

Ящик снова встряхнуло. Акутагава прикрыл глаза, заставляя себя контролировать дыхание: нельзя дышать слишком быстро и глубоко, иначе он начнет задыхаться здесь; в ушах итак шумит от недостатка кислорода и головной травмы. Надо постараться расслабиться – несмотря на неудобства и боль.

– Акутагава… – раздался в темноте ящика женский голос, надрывный и осипший от страха. Это был голос его матери. – Акутагава… Где ты? Где ты? Дай мне свою руку…

В этот миг Акутагава оказался в другом ящике – размером побольше, пахнущем плесневелой сыростью и землей – темнота в нем была гуще и холодней. Похитители похоронили его и мать в этом ящике, закопали в землю. Семилетний Акутагава на корточках подполз туда, откуда слышался голос и нащупал женскую руку. Она была холодной, покрытой липким потом, дрожащей – он сжал руку в своих ладонях, пытаясь прогнать могильный холод, уже забравшийся несчастной женщине под кожу. До этого мать так долго лежала без чувств, что он уже решил – жизнь вот-вот покинет её. Но она очнулась!

– Мама! – зашептал Акутагава. – Мама, я здесь.

Услышав его голос, она снова заплакала – бессильно, устало, измучено. Акутагава прижал голову к её груди, стараясь передать ей свое тепло, стараясь успокоить.

– Не плачь, мамочка! Хочешь водички попить? У нас ведь осталась водичка…

– Не надо, оставь себе, – прошептала Кэйко сдавленно. – Мне уже не надо. Мне недолго осталось, знаю, что недолго… Ты лучше обними меня покрепче. Я люблю тебя, сынок.

– А я тебя, мама!

Она несколько раз провела ладонью по его голове, неуверенно, словно рука потеряла чувствительность.

– Акутагава, ты не ругай папу. Не сердись на него за то, что произошло и что еще, возможно, произойдет. Пообещай мне.

– Я обещаю, – ответил он. – Клянусь.

– Вот и молодец… – она закашлялась, а Акутагава продолжал обнимать её. Отстранив сына, мать сквозь слезы вновь заговорила: – Акутагава, помнишь, как мы с тобой ходили в храм Сэнсодзи и слушали монаха, читающего священные свитки? Тебе ведь так нравилось туда ходить… Ты помнишь?

– Да, – сказал он. – Ты говорила, что без веры в высшие силы человек жалок и потерян. Ты говорила, что тот, кто не утруждает себя знанием Священных Книг, всего лишь растение, а не человек. Ты хотела, чтобы я знал эти Книги.

– Да, именно. Ты помнишь о свитках Падмасамбхавы – великого тибетского гуру, не так ли? Помнишь «Бардо Тхёдол»?

– Конечно.

– Перескажи мне их как помнишь. А я послушаю, – попросила, задыхаясь, мать.

– Но мама… это же книга мёртвых! – возразил Акутагава. – Эти свитки читают мертвым, чтобы указать им путь в преисподней и помочь избежать встречи с демонами, пожирающими души. Нельзя читать эти строки тем, кто жив…

– Прошу тебя, просто говори! Говори… – перебила его Кэйко судорожно, и тогда Акутагава всё понял.

Он заплакал. Потом, пересиливая себя, заговорил:

– О, высокородная, внемли… Сейчас ты ощутишь Сияние Ясного света Чистой Реальности. Узнай его! О, высокородная, твой теперешний разум, истинная природа которого есть пустота, который не имеет ни формы, ни цвета, ни свойств, пустой по природе своей – и есть сама Реальность, Всеблагой Отец… Твой собственный разум сейчас есть пустота, но пустота сия не есть пустота ничего, но истинно разум – незамутненный, сияющий, волнующий и блаженный – само сознание, Всеблагой Будда… Всеблагой Будда…

Дыхание женщины шумно оборвалось, провалилось в её тело – она захрипела, потом, вытянув руки вдоль своего тела, замерла навсегда. Голос Акутагавы сорвался, превратившись во всхлипы, когда он понял, что сердце матери больше не бьется – но он продолжал говорить и говорить:

– …Когда кончается отпущенный человеку срок – оставшиеся в этом мире друзья ему не помогут. Когда он будет блуждать один в Бардо – о, Боги, мирные и гневные, проявите силу своего сострадания и рассейте Мрак Неведения. Когда душа будет блуждать в одиночестве, разлученная с любящими друзьями, когда явятся пред нею видения лживых мыслеформ – пусть Будды, проявив силу своего божественного сострадания, сделают так, чтобы не было у души ни трепета, ни страха в сумрачном царстве Бардо… Пусть душа окажется в совершенном состоянии Будды…

Потом он перестал плакать – и больше ни одна слезинка не выкатилась из его глаз, хотя просидел он в ящике еще долго. Акутагава не знал, будет ли жить, будет ли вызволен из могилы – или же умрет рядом с матерью, но тогда он разучился плакать раз и навсегда…

– Акутагава!... – теперь его звал не голос матери, а другой, юный и мальчишеский. – Акутагава, где ты?!

– Юки… – прошептал Акутагава, открывая глаза.

Ящик в очередной раз подбросило, юноша невольно стукнулся головой и поморщился. Крышка затрещала, затем открылась и свет ослепил Акутагаву – он зажмурился, не в силах разглядеть лиц людей, склонившихся над ящиком.

– Похоже, Спящий Красавец проснулся-таки, – злорадно произнес грубый мужской голос.

– Вытаскивай его, – откликнулся второй голос, который слегка картавил. – Приказано же дать ему размяться, когда он очнется. Да я и сам вижу, что он уже все бока себе отлежал!

– Сейчас я с удовольствием помогу ему размяться! – расхохотался первый голос. – Иди-ка сюда, милок!

Схватив юношу за плечи, мужчина заставил его подняться и сесть, а потом, подхватив под мышки, вытащил из деревянного ящика. Акутагава, встав на затекшие ноги, тут же покачнулся и невольно осел – опершись на удерживающего его мужчину. Тот толкнул его на штабели ящиков и коробок, которыми было забито помещение.

Акутагава, несколько раз моргнув и полностью восстановив зрение, быстро огляделся по сторонам. Это был грузовой отсек самолета, судя по вибрации пола и характерному гулу турбин – сейчас самолет находился в полете. Напротив него стояли двое мужчин: один был худощавый и лысоватый, другой – настоящий громила, с пудовыми кулаками и татуированной бычьей шеей. Громила, глядя на Акутагаву, мерзко улыбался, показывая золотые зубы.

– Что, хочешь размяться? – спросил он, медленно оглядывая юношу с ног до головы. – Что молчишь? Давай, не стесняйся, говори! Здесь твоего поганого папочки нет, никто ведь тебе не поможет. Понял?

Акутагава молчал, глядя на мужчин прямо и не выражая никаких эмоций.

– Ишь, какой гордый! – заметил лысый мужик. – Похоже, Кен, он считает нас с тобой дерьмом, с которым и разговаривать-то западло!

– А я этому зазнайке вот что покажу! – громила по имени Кен вытащил из-за пазухи пистолет. – Что скажешь, нравится? Вот возьму и пристрелю тебя, как паршивого пса – а затем выброшу где-нибудь, и никто твой труп не найдет. Даже твой всесильный папаша – и тот не найдет!

– Нет, не пристрелишь, – усмехнулся вдруг Акутагава.

– Почему это?!

– Потому что у тебя кишка тонка, вот почему, – ответил юноша презрительно.

Громила Кен зарычал от бешенства, схватил его за плечо и сунул под нос дуло пистолета, но не добился желаемого – на лице Акутагавы не появилось страха или смятения. Он был оскорбительно спокоен – словно и не находился сейчас в руках врагов! Кен, помахав перед его лицом оружием, и, поняв, что это не действует – замахнулся на Акутагаву.

– Ты что! – попытался вмешаться лысый мужик. – Нам сказали приглядеть за ним, а не избивать!

– Какая разница? – ухмыльнулся Кен. – Он же все равно уже не жилец!

Он ударил юношу по лицу. Акутагава, пытаясь удержаться на ногах – повалился на ящики, связанные руки мешали ему. Громила схватил его за ворот, подтянул к себе – и снова ударил, на этот раз кулаком в живот. Акутагава упал на пол и ударился головой о какое-то стальное крепление самолета; его мозг тут же стрелой пронзила боль, а в глазах ненадолго потемнело.

– Что, сученок, съел?! – продолжал Кен. – Как теперь запоешь, а? На тебе еще, на!

Он с силой пнул юношу в живот, потом еще раз. Акутагава скорчился от боли, но не издал ни звука.

– Смотрите, пожалуйста! – громила нагнулся над ним и схватил его за волосы. – Настоящий самурай! Упирается, достоинство пытается сохранить… Ну, ничего, и на самураев найдем управу. Давай-ка я разомну тебя как следует!

Он заставил юношу встать и снова подтолкнул на ящики.

– Постой на стрёме, чтобы сюда кто не заглянул, – повернулся громила Кен ко второму мужику. – Я ему быстро целку разомну, чтобы знал, с кем имеет дело, – и, видя, что тот еще колеблется, он добавил: – Ладно, потом я постою на стреме, если тебе тоже хочется. Ну, время-то идёт!

– Хорошо. Давай только быстро, – лысый подошел к двери-купе и остановился там, настороженно поглядывая в щелку.

Кен повернулся к юноше, растягивая губы в похотливой улыбке, которая через мгновение захлебнулась болью. Руки у Акутагавы были связаны, а вот ноги – свободны; откинувшись на ящики за своей спиной, он ударил громилу стопой в лицо. Носовой хрящ у Кена хрустнул, а сила удара отбросила его к дверям, прямо на стоявшего там лысого мужика. Перегородка жалобно затрещала, дверь звякнула.

– Сука! – Кен ошеломлённо прикоснулся к разбитому лицу, потом вскричал: – Я тебе сейчас точно что-нибудь отстрелю, говнюк поганый! Я…

– Ты что такое творишь, падаль?! – раздался хриплый голос, громила Кен замер, услышав его. На пороге стоял Ив – зеленые глаза на его бледном лице пылали яростью. Он перевел взгляд с Кена на Акутагаву, а потом обратно.

– Он меня ударил! – попытался оправдаться громила.

Ив сделал к нему шаг и неожиданно врезал кулаком по печени мужчины. Хрюкнув, тот согнулся пополам и отшатнулся к стене. Ив, тяжело дыша, прошипел:

– Разве я не сказал, что ни один волосок не должен упасть с его головы! Разве я не сказал этого?! Тебе непонятен человеческий язык, ты, тупая скотина?! Зачем ты бил его?!

– Я не бил! – просипел Кен, за что получил второй удар – уже ногой в пах. Застонав, он упал на колени.

Ив оглянулся на лысого мужика, вжавшегося в стену в тщетной надежде, что разгневанный молодой человек не заметит его присутствия здесь.

– Он хотел изнасиловать мальчишку, а тот его ударил, – тут же сдал своего подельника он.

– Заткнись, идиот! – закричал на него Кен, выпрямляясь. – Ничего я такого не хотел. Просто собирался проучить этого богатенького сукина сына, чтобы не зазнавался. Ведь какая разница, Мидзогучи все равно его шлепнет – все это знают!

Ив смотрел на него, прищурившись. Для любого другого человека, который хоть немного его знал, это был очень дурной сигнал. Но громила Кен не только мало что слышал об Иве, но и был крайне недалеким человеком, поэтому и продолжил говорить, изливая возмущение:

– И вообще, нашелся тут, вожак стаи! Чего ты раскомандовался, парень? Подставил свою сахарную задницу Мидзогучи и стал тут главным, да? Да знаешь, что я… – он не закончил фразу, потому что нож пропорол ему горло. На пол закапали крупные капли крови. Хрипя, издавая булькающие звуки и нелепо взмахивая руками, Кен привалился к стене, выпученными глазами глядя на своего убийцу.

– Я не люблю, когда со мной так разговаривают, – произнес Ив и повернул нож, расширяя рану, а затем выдернул его; громила тяжело сполз на пол.

Акутагава молча наблюдал за происходящими событиями, только выступившие на щеках желваки выдавали его напряжение. Ив вытер лезвие об труп, затем сложил нож и сунул в карман джинсов. Поднявшись, он, не сводя глаз с Акутагавы, приблизился к нему.

– Он разбил тебе нос, – сказал Ив и протянул руку, чтобы дотронуться до его лица кончиками пальцев. Акутагава отстранился, давая понять, что не хочет этого прикосновения. Ив медленно опустил руку. Потом он, обращаясь к лысому, сказал: – Прибери здесь, «мусор» выброси за борт.

Вновь взглянув на Акутагаву, Ив усмехнулся:

– Ты ведь понимаешь, что мы находимся в полете. Сбежать отсюда ты не сможешь, разве что у тебя вдруг вырастут крылья. Поэтому предлагаю тебе не рыпаться, и делать всё так, как я скажу. Иначе, если ты начнешь буянить, мне придется снова засунуть тебя в этот ящик. Что скажешь? Договорились?

Акутагава, помолчав, ответил:

– Договорились.

– Пойдем, – Ив сжал его плечо, помогая ему удерживать равновесие – самолет изредка встряхивало. Акутагава последовал за ним.

Ив провел Акутагаву по коридорчику из грузового отделения в комфортабельный салон возле пилотской кабины. Акутагава, быстро сориентировавшись, понял, что самолет – транспортный, где большую часть занимают именно грузовые отсеки. Видимо, они сунули его в ящик, затащили в трюм под видом груза – чтобы не привлекать излишнего внимания.

– Все вон отсюда, – приказал Ив бандитам, сидевшим в салоне. – Отправляйтесь в хвост и сидите там.

Те, недовольные, поднялись с мягких кресел. Они не осмелились ему возразить – что не ускользнуло от внимания Акутагавы. Он проводил своих похитителей задумчивым взглядом. Когда все вышли, оставив юношей одних, Ив вытащил нож и раскрыл его:

– Давай сюда свои руки, – сказал он Акутагаве. Когда тот повернулся к нему спиной, Ив перерезал веревки, стягивающие ему руки. Акутагава расправил наконец плечи, слегка морщась от неприятных ощущений в затекших мышцах. Ив разглядывал его:

– Иди умой лицо, – произнес он негромко. – Оно у тебя слишком красиво, чтобы пачкать его кровью. Туалет рядом с кабиной пилота. Даю три минуты.

Вернувшись из туалета, Акутагава сел в кресло, растирая себе запястья – стремясь быстрее восстановить нормальный кровоток и вернуть конечностям привычную чувствительность. Ив продолжал стоять.

– Знаешь, в жизни ты выглядишь еще лучше, чем на фото, – заметил он.

Акутагава посмотрел на него снизу вверх и Ив, увидев этот взгляд, выдохнул:

– Вот это глаза!... Ты злишься на меня, не так ли?

– Что с Юки? – спросил его юноша. – Что ты сделал?

Ив как будто не сразу понял его – словно он и забыл об Юки. Но, сообразив, о чем идет речь, он насмешливо улыбнулся и сел в кресло рядом с Акутагавой.

– Ты так переживаешь за него? Как это мило. Ну, а если с ним что-то случилось, что ты мне сделаешь, а?

– Убью, – коротко сказал Акутагава, поглядев ему в глаза.

– Ясно, – Ив продолжал улыбаться. – Раз ты так серьезен… Я отвечу на твой вопрос, если ты сначала ответишь на мой. Договорились?

– Я не играю в эти игры, – отрезал тот.

– Зато я играю. А раз так вышло, что я хозяин ситуации, значит, и ты тоже будешь играть, – рассмеялся юноша. – Скажи мне… Скажи, потому что меня это интересует с того момента, как я занялся твоими поисками… Когда тебе было семь, тебя похитили вместе с матерью – и она не пережила этого. Ты сидел под землей рядом с её разлагающимся трупом и не сошел с ума, хотя любой нормальный ребенок хоть немного – да повредился бы в рассудке. Когда тебя вытащили, то ты попросил отца позволить тебе присутствовать на казни главаря той корейской мафиозной группировки. И вот мой вопрос: тебе понравилось наблюдать за тем, как их убивают, а?

Акутагава с минуту безмолвно смотрел на него, потом вдруг рассмеялся – тихо, угрожающе.

– Ты действительно хочешь знать? Тогда ты неправильно задал вопрос. Тебе следовало спросить меня, понравилось ли мне убивать того корейца? Я могу сказать: понравилось, я чувствовал удовлетворение от мести. Он убил мою маму, а я – вышиб ему мозги тридцать восьмым калибром. Всё было по-честному. Ну а отец, конечно, постарался, чтобы никто не узнал, что это сделал я.

– Это правда? – глаза Ива заблестели. – Тебе было семь лет, и ты не испугался убийства?