Текст книги "Примерный сын (ЛП)"

Автор книги: Анхелес Гонсалес-Синде

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

– Серхио, привет, чемпион, – сказал я племяннику, – передай бабушке, что мне неожиданно пришлось ехать за город за непредвиденными покупками. У нас закончился картридж, а я не могу ждать, когда придет мастер. Не ждите меня к ужину, я застрял в немыслимой пробке, должно быть, авария на шоссе или что-то такое. – Это была ложь, но она могла оказаться правдой. – Посмотри на холодильник, и увидишь там телефон пиццерии. Там есть несколько скидочных купонов. Закажи пиццы, какие вам хочется, и расплатись деньгами, которые лежат в ящике в моей комнате... Да, в ночном столике.

Какой смышленый этот мальчуган, и как мне нравится иметь с ним дело. Он доставлял мне немалое удовольствие, но, бывало, и огорчал, потому что двенадцатилетнему мальчишке полагается быть мальчишкой, а не отцом для своих братьев и сестер, чью роль Серхио и играл.

– Скажи бабушке, чтобы не волновалась. Я приеду, как только смогу.

Я повесил трубку до того, как мама подойдет к телефону. Услышь я ее голос в подобных обстоятельствах, и я запутаюсь в своих чувствах еще больше. Все только усложнится. Я оставил машину на том же самом месте, что и пару недель назад, когда был здесь вместе с Кориной. Во избежание соблазнов и мучений мне показалось правильным убрать телефон с глаз долой. Я отключил звук и убрал его в самое недоступное место, которое пришло мне на ум, а именно, в багажник. Дом находился на какой-то замысловатой улочке с лестницами и закоулками в одном из тех кварталов, что были выстроены в семидесятые годы, с малюсенькими садиками между улицами и дюжинами машин самых разных цветов, в борьбе отстаивающих свое право припарковаться. Эти дома были построены для работяг, которые не могли купить себе даже Seat 127. [прим: автомобиль Seat 127 – лицензионная копия автомобиля Fiat 127, выпускавшаяся в Испании с 1972 по 1982 годы] Теперь все было по-другому, у каждого имелась своя машина, и стало очень трудно останавливаться, выглядывая свободное место у тротуара, потому что каждые две другие машины из трех гудели мне, поскольку я мешал им проехать. Так я провел в ожидании около сорока минут и даже как-то успокоился. Казалось, что находиться поблизости от квартиры Корины, от ее реальной жизни как-то приближает меня к возможности добиться того, что я буду рядом с ней, и она никогда не исчезнет из моей жизни.

“Я не хочу больше ошибаться, и мне хочется иметь прочные отношения, – это самое первое, что я

сказал бы Корине, если бы снова увидел ее. – Мне хочется отношений, в которых жизнь течет плавно, и все вещи происходят естественно, без всяких потрясений и скачков, как день твоего рождения. Я не хочу играть с тобой в кошки-мышки, я хочу любить тебя такой, какая ты есть, и чтобы ты любила меня таким, какой я есть”. Я прервал дальнейшее сочинение своего монолога, потому что как раз освободилось место во втором ряду, и я стал маневрировать, чтобы припарковаться. Слава богу, мне это удалось, но и это оказалось весьма беспокойным делом, потому что чуть ли не каждую минуту другая машина останавливалась передо мной, и сидящий (или сидящая) за рулем, так же как и я кружившие полчаса по округе с желанием войти, наконец-то, к себе домой и расслабиться, сигналили мне и красноречиво спрашивали жестом: “Ты уезжаешь?”. Я не менее красноречиво отвечал “Нет, я остаюсь”, и он (или она), злые и уставшие, бросали на меня свирепый взгляд, словно говоря: “Тогда вылези из машины, идиот. Что ты меня путаешь?”

Неожиданно я увидел ее. Она выходила из машины. За рулем сидел крепкий, здоровенный детина

лет сорока. Она открыла багажник, потом подошла к двери подъезда, позвонила по домофону, с кем-то поговорила и вернулась к малолитражке. Прислонившись к машине, Корина молча ждала. Громила, сидевший за рулем, вылез из машины и раскурил две сигареты, одну из которых предложил ей. Она закурила, и я испугался, не знаю, почему, но испугался. Я не знал, что Корина курит. Я никогда не видел ее курящей, ни в магазине, ни в течение проводимых вместе дней. Я никогда не думал, что она – курящая женщина. Моя мать курит, сестра тоже, а я не курю, но не имею ничего против курящих людей. Однако от Корины, сам не понимаю, почему, я не ожидал такого и испугался. Вместо того чтобы выйти из машины, пойти к ней, как я собирался, и сказать: “Корина, я сожалею о том, что было утром. Единственное, чего я хочу, это сделать тебя счастливой, предложить тебе свою поддержку и любовь, и все такое бла-бла-бла…”, я наклонился пониже, чтобы она не заметила меня. Из подъезда вышла молодая, грузная женщина. Вероятно, это была небезызвестная невестка с того самого дня рождения. Все трое начали доставать из багажника коробки. Пять коробок. В трех из них находилась косметика “Mar de Diamantes”, две другие содержали канцтовары “ Edding ” и “Pelican”. Затем они достали виденные мною каждый день холщовую сумку и сумищу из искусственной кожи. Все это троица занесла в подъезд. Женщины скрылись из виду, а мужчина вернулся к своей машине и уехал. Представляю, как он покружил, прежде чем припарковаться.

Мобильник так и остался лежать в багажнике, а я вернулся домой и без проблем поставил машину в гараж на ее законное место. В квартиру я пришел как раз ко времени отхода детей ко сну. Уложив племянников спать, я пошел в ванную и взял себе одну из снотворных таблеток матери.

16. Семеро козлят

Состояние было как с похмелья, то ли из-за таблетки, то ли из-за волнений от увиденного в

Косладе. Поднимаясь с кровати, я чувствовал в голове такую боль, что она мешала мне думать. Пока я искал в ванной пузырек с аспирином, мама поприветствовала меня:

– Ну и лицо у тебя. Уж не заболел ли ты часом?

– Нет, мама, я чувствую себя нормально.

– Ступай в магазин, открой его и возвращайся в постель. Пусть в магазине останется Серена.

– Серена? А кто такая эта Серена?

– Румынка. Разве ее зовут не Серена?

– Нет, мама, ее зовут Корина.

От того, что мама перепутала имена, мне, вроде, полегчало, но, с другой стороны, стало грустно.

Но не успела мама узнать ее настоящее имя, как уже свернула на наши дела. Только хрен редьки не слаще.

– Она ведь хорошо знает, как вести дела в магазине, так?

– Да, мама, очень хорошо, но в этом нет необходимости. Я просто подустал чуток. После обеда

вздремну немного, всего и делов.

– Дети задают работы, правда? Они очень славные, но дают жару. А что ты думаешь о сестре?

О сестре? Ничего себе вопрос. Я много что думаю о сестре. С одной стороны я завидую ее бьющей

через край активности, ее способности вступать в любовные связи и столь же решительно выходить из них, волоча за собой как неделимое целое своих детей туда, куда она идет. Мне нравится эта смесь независимости и подчиненности, которую она сеет вокруг себя, хотя ей, как я полагаю, нелегко. У сестры множество подруг, которые обожают ее. Они вечно так и ходят, можно сказать, повиснув друг на друге. Вот и теперь уже в следующее воскресенье Нурия попросила нас с мамой освободить ей дом, чтобы она могла пригласить подруг. Они называют это тайными посиделками. Что касается работы, то сестра в своем деле дока. С другой стороны, Нурия частенько пребывает в плохом настроении, сердится и кричит. Она так ругается со своей маленькой дочуркой, Амели, что страшно слушать. Ничего не попишешь – такова моя сестра. Я знаю, что потом она остынет, отойдет, но, порой, в нее вселяется сам черт, выпуская демонов на прогулку. И это только некоторые мысли о моей сестре. Однако маме я сказал другое:

– Даже не знаю. А с Хорхе она познакомилась в какой-то шарашке, когда ходила обновлять

водительские права, так ведь?

Права были просрочены уже два года, а Нурия у нас барыня, видите ли, чтобы идти в Главное

Управление Дорожного Движения и стоять там в очередях, как все остальные. Я не спрашивал сестру о ее проблеме с Хорхио, поскольку ожидал ответа типа: “Ты живешь в мире семерых козлят, Висенте, так что занимайся своими делами, а не то волк тебя съест”. Порой кажется, что сестре нужно доказать всем, что она самая сильная, самая крепкая и самая стойкая. Нурия предпочитает быть волком, а не козленком. “Съешь сам, прежде чем съедят тебя” – таковым представляется мне ее девиз. В меньшей степени это касается ее детей. Как я уже говорил, здесь ее теория рушится. Нурия хоть и становится властной и деспотичной, но тут она в большей степени козленок, чем любой из семерых.

– Да ты и сама знаешь, какой человек наша Нурия, мама. Она нам все расскажет, если захочет, –

успокоил я маму.

– Но детям хорошо здесь, ты так не считаешь? – настаивала она.

– По-моему, очень хорошо, мама, только я уже опаздываю.

– Ты даже кофе не выпьешь?

Я уже собрался уходить, но мельком посмотрел на маму. Зачастую мне трудно задержать на ней

взгляд, потому что, как я упоминал, мне кажется, она изучает меня изнутри, но сейчас из-за переживаний за Нурию, я странным образом увидел ее слабой и хрупкой. Она стояла, безвольно сложив руки на груди, с синяками под глазами, которые невозможно стереть. Прежде чем уйти я поцеловал ее почти с той же нежностью, с какой целовались в салоне красоты две сестрички. За несколько секунд боль от предательства Корины, страх от того, что я увидел ее безразличной женщиной-вамп, раскуривающей свою сигарету, безнадежное отчаяние, в которое я погрузился с головой, рассеялись в небесной выси как легкий летний туман, и мне стало очень хорошо. Поцелуи ловят бабочек. Я знаю, что маме тоже понравилось, хотя она не произнесла ни слова, как и я, она почувствовала близость защитника. Я был уже у двери, когда мама нарушила молчание и поинтересовалась в нашей обычной прямой манере:

– Сынок, коробки нашлись?

– С фломастерами? Нашлись. Все нашлось… – ответил я.

Нужно сказать, что, несмотря на этот чудесный миг только что пережитой материнско-сыновней

гармонии, в маме мне особенно не нравится одна ее черта – недоверчивость. Я предпочитаю не мудрить и не лезть на рожон, мама же, наоборот, всегда укажет тебе на то или на это. Если, к примеру, я встретил старого клиента отца или давнишнего друга семьи, которого мама потеряла из виду, и радостно скажу ей: “Вчера я встретил Сутано, он передавал тебе большой привет”, она непременно ответит: “Сутано всегда думал только о себе. Знаешь, почему он разошелся со своей подружкой? Потому что связался с ее дочерью”. У мамы всегда есть в запасе какая-нибудь кошмарная история, которая всегда сводит на нет радость от этой встречи. Именно по этой причине я не стал вдаваться в объяснения, а быстренько ретировался, захлопнув за собою дверь, словно за мною гнался сам черт.

Я уже говорил, что по большому счету, завтракаю два раза в день. Один раз дома с утра пораньше,

а второй раз в магазине, часов в десять, когда становится поспокойнее. Но сегодня таблетка возымела свое действие, я не услышал будильник, и из-за прогулки с Паркером, которая была короче обычной, я ничего не успел. По дороге я купил себе сдобную слоеную булку с начинкой, чтобы перекусить в магазине. Я делал это только в исключительных случаях, а сегодняшний день был особенно исключительным. Не то, чтобы я был голоден, нет, в первую очередь мне хотелось, чтобы все шло так же, как и в любой другой день. В этот раз я специально купил булочку только для себя, и ничего не купил для продавщицы. Придя в магазин, я внимательно осмотрел каждый стеллаж и начал составлять список. Я люблю составлять списки, поскольку они снимают напряжение, организуя мысли в голове. Когда дела занесены на бумагу, то кажется, что они частично решены. Однако я не знаю, успокоил меня этот список или еще больше растревожил. Не хватало не только фломастеров, а также точилок для карандашей, ластиков, пакетов с резинками, скоросшивателей, тетрадей, карандашей, блокнотов, обложек, папок, клея... Да что там продолжать – не хватало всего. Само собой разумеется, что Корина потихоньку откладывала себе разные товары, потому что за тот месяц с небольшим, что она провела со мной, я не замечал, чтобы количество поступаемого на склад товара хоть как-то росло. Корина провела больше месяца со мной – как бы не так! Скажем точнее, она провела месяц с лишним в магазине, поскольку со мной, именно со мной, она, по-моему, никогда и не была. Я закончил составлять свой список. Было почти одиннадцать часов, а Корина не приходила. Я был прав. Ее силуэт в витринном стекле магазина вчерашним утром был прощальным приветом. Мне было больно вспоминать о Корине, я все еще хотел быть с ней. Чтобы отогнать эти мысли подальше от себя я вызвал в памяти иной образ – Корина прислонилась к машине своего подельника и курит. Эта картина вызвала у меня дрожь, и тогда я стал думать о том типе, ее дружке, о его грубой ряхе. Мне вспомнилось кое-что прочитанное: многие женщины-эмигрантки должны выплачивать огромные денежные долги тем, кто привез их в Испанию. Я подумал, что у Корины именно такой случай. Скорее всего, она курила, чтобы подыграть своему боссу, этой скотине, что обирал ее до нитки, и, вероятней всего, именно для него она крала офисные товары и косметику. Я вспомнил об Эве-Лауре и разыскал в интернете номер торгового представителя “Mar de Diamantes” в нашем районе. С большим трудом мне удалось-таки дозвониться до него. Я рассказал, что по ошибке завернул заказ обратно, подумав, что он был не моим, и теперь мне хотелось бы ненавязчиво исправить это досадное недоразумение. Я поинтересовался, когда они могли бы снова доставить мне тот же самый заказ, в итоге договорился на сегодняшний вечер, и мы повесили трубки. Мне было безразлично, что этот расход оказался незапланированным. Мне полегчало от того, что я восстановлю часть разрушенного. Вещи можно исправить, если человек за них берется. Сестрички-косметологички получат свои коробки “Mar de Diamantes”, как и было предусмотрено. Все удалось; по крайней мере, третьим лицам не будет нанесен ущерб. Вдруг совершенно неожиданно для меня открылась дверь. Прямо с порога, даже не поздоровавшись, она решительно заявила:

– Железнодорожники бастуют. Прости.

Я едва не рухнул на пол. То, что Корина вернется, было самым последним, чего я ждал, но вот она, собственной персоной, была здесь, во плоти. Шел дождь, и Корина заботливо стряхивала воду со своего зонта, стоя на улице, чтобы не замочить пол. Войдя, наконец, в магазин, она прошла в подсобку, слегка задев меня по пути, и оттуда весело провозгласила:

– У меня месячные. – Корина улыбнулась и нежно ущипнула меня чуть пониже спины. Думаю, ее радость была искренней. – Если хочешь, я поработаю сегодня на час больше.

Я не знал, что ей ответить, я вообще не знал, что сказать, чувствуя себя обескураженным и безоружным. Я скомкал список, лежащий на прилавке.

– Ты делаешь новый заказ? – спросила Корина, снимая пальто. Сегодня она не принесла с собой холщовую сумку. У нее была только одна маленькая сумочка другой модели. Я ответил первое, что пришло в голову:

– Задерживаться на час не имеет смысла. Я закрою магазин в два часа. Мне ничего не даст, что ты будешь здесь, если никто сюда не заходит.

Корина заметила мою булочку. Она до сих пор сиротливо лежала там, в нашем, так называемом, офисе, все еще не развернутая. Я про нее даже не вспоминал.

– Ты принес завтрак? Так мы ужасно растолстеем, – шутливо заметила Корина и снова улыбнулась, искренне и честно глядя мне прямо в глаза.

Очень трудно разобраться в людях и столь же трудно оценить и судить их. Прежде я думал иначе, и мне казалось легким делом раскусить, к примеру, бывших мужей моей сестры. Тот курил травку и пил, этот слишком часто менял работу... Я спрашивал сестру: “Ну почему ты всегда связываешься с парнями, которых знаешь только по ночам? Разве ты не видишь, что они уроды недоделанные?” И она отвечала мне своей коронной фразой про семерых козлят. Нурия имеет в виду, что я вижу мир не таким, какой он есть на самом деле, а таким, каким я хочу его видеть, и что все курят травку или гуляют допоздна, что у всех людей есть недостатки и свои темные стороны, но она любит их и за это тоже. Такова теория моей сестры, но не моя. На деле же сестра лукавит, и если мы с мамой думали, что ссоры между сестрой и ее мужьями были не случайными, то на это были свои причины. Однако теперь я думаю: “ А что мы с мамой знали на самом деле о возлюбленных моей сестры? В отношениях между двумя людьми случается много чего, зачастую противоречивого и неведомого даже для них самих. Трудное это дело – любовь, для кого бы то ни было. Мы хотим, чтобы было легко, но это не так”. Я понял это сегодня утром, в те минуты, когда та же самая женщина, что выгружала коробки с косметикой “Mar de Diamantes” из багажника машины в Косладе, теперь с признательностью смотрела на меня чистым, ясным и благодарным взглядом, пока варила в кофеварке кофе, чтобы потом с любовью разлить его по нашим чашкам, себе и мне. Люди могут быть крайне противоречивы.

– Знаешь, я очень сильно волновалась, в смысле беременности.

Вот тебе на, приехали! Так вот в чем крылась причина того, что она избегала меня с той ночи, когда мы спали вместе. Мы не пользовались презервативом. Все произошло столь стремительно и неожиданно, что у меня просто не было при себе ни одного, а поскольку Корина и не заикнулась об этом, то я подумал, что она принимала противозачаточные таблетки. Я понимаю, что с моей стороны это было ребячеством, я имею в виду безрассудством, свойственным зеленым юнцам. Конечно, я должен был быть более осторожным и предусмотрительным, более толковым, что ли, но в подобных делах я никогда не был предусмотрительным. Это правда, я слепо доверяюсь и предаюсь страстям, как бык, не думая о последствиях.

– Мне нравится быть козленком, – брякнул я, не подумав. Черт, ну и сказанул! И какого дьявола с языка сорвалось? – Каюсь, я не подумал о тебе и возможной беременности. Мне так жаль, что тебе пришлось туго. Такого больше не повторится.

Сказав последние слова, я понял, что тоже был несчастен, потому что мне хотелось, чтобы это повторилось снова, чтобы мы снова спали вместе, не подвергая Корину риску забеременеть, но я предпочел заткнуться. Ситуация уже сама по себе была довольно сложной. Я молчал, обдумывая следующий шаг. Я размышлял, как сказать Корине, что видел ее у подъезда дома в Косладе, знал, что она курила, знал, что она украла из магазина товары, когда она подошла ко мне с чашечкой дымящегося кофе. Корина собиралась протянуть ее мне, но сначала она меня поцеловала.

Впервые она поцеловала меня, и, ей-богу, ее поцелуй показался мне искренним и полным любви. Я обнял ее, как обнял бы вернувшегося с фронта бойца, рисковавшего на передовой своей жизнью, которого мы уже не чаяли увидеть снова. Она почувствовала мое состояние, слегка отстранилась от меня и улыбнулась.

– Ты очень хороший и добрый человек, Висенте, – промолвила она.

Не знаю, лучшие ли это слова на данный момент, что она может сказать мужчине, которому происходящее кажется непонятным, напряженным, “подозрительным”, но мне понравилось. Я пришел к выводу, что, на самом деле был хорошим, и потому понимал слабости сложной и путаной человеческой души. А поскольку я понял человеческую душу, возможно, не свою, но своей любимой, то сумел простить ее слабости и недостатки, темную сторону ее натуры. Я ничего не сказал ей ни о холщовой сумке, ни о сигаретах, ни о товарах, которым она за предыдущие недели приделала ноги. Впредь я буду начеку, стану более внимательным, чтобы не давать ей воровать. Впрочем, речь шла не о ворвстве, а о мелкой краже, которую ты не можешь назвать чем-то таким даже по закону, и все торговцы это знают. Возможно, мои любовь и понимание помешают повторным кражам. Я уверен, что Корина расскажет мне о том, что с ней происходило, если мы и дальше будем много разговаривать и целоваться. А ведь у Корины должно было случиться что-то очень серьезное, чтобы заставить ее совершить чудовищный поступок – красть у друга, который дал тебе работу, совершенно тебя не зная, лишь потому, что ему понравился твой почерк.

17. Микроклимат

В последующие недели я часто спал с Кориной у Хосе Карлоса. В самый первый день она не

хотела подниматься, потому что думала, что я привел ее к себе домой, и наотрез отказывалась раздеваться под той же крышей, что приютила мою мать. Она сказала, что это было бы настоящим грехом. Как знать! Я сказал Корине правду, объяснив, что мы идем на шестой, а не на четвертый этаж, и в этой квартире мы будем одни, к тому же она даже не похожа на мою, потому что друг живет в квартире Б, а я в квартире А, и более того, он ее переделал.

– А ты не врешь? – подозрительно спросила Корина и тут же повторила вопрос. – Ты мне не

врешь?

Корина и в лифте не могла успокоиться, продолжая донимать меня вопросами, а я спрашивал сам

себя: что такого сделали этой женщине, если она стала такой подозрительной и недоверчивой? Некий, временами говорящий во мне внутренний голос, ехидно злорадствовал, невнятно бормоча: она же по сути своей воровка, но я не обращал внимания на ничтожный голосок, свято убежденный в порядочности Корины. В течение этих недель на другой стороне реки я предпочитал думать, что она, по-своему, запуталась и растерялась, только и всего. Было совершенно очевидным, что Корина упивалась нашими отношениями, теми крадеными минутами, что мы урывали у работы, церкви, у ее и моих обязанностей. Таких минут было мало, но они были настоящими, как кристально-чистый взгляд ее немигающих зеленых глаз, и этого было вполне достаточно для того, чтобы я чувствовал себя влюбленным.

Я знаю, что слово “влюбленный” иногда ничего не значит. Может иметься множество различных

точек зрения на каждое конкретное чувство и даже на саму возможность того, что оно что-то значит, но вот что я имею в виду под словом “влюбленный”: есть человек, который нравится тебе больше остальных и, вдобавок ко всему, то, что он говорит тебе, оказывается очень важным для тебя; тебе очень нравится его тело, тебе хочется быть рядом с этим человеком, ощущать его присутствие, смотреть на него. Вот, в общих чертах, мои краткие выводы. Влюбленность – это физическое состояние, требующее материального подкрепления, которое базируется на определенных жертвах и дарах. К примеру, одним из таких маминых подарков, сделанных отцу, было то, что она назвала меня Висенте в честь моего деда со стороны отца. Помимо того, что это имя действительно ужасно, в семидесятые годы так никого не называли. В то время были популярны имена Давид, Даниэль, Алехандро, Борха, Гонсало… Мама сделала отцу подарок за счет меня, но я не хочу снова возвращаться к теме моего имени. Корина редко его произносила, и, вероятно, неспроста. А мои дары налицо – куча офисных товаров.

Думаю, Корина больше ничего не стащит из магазина. С одной стороны, я был предельно

внимателен, и не предоставлял ей для этого возможностей, а с другой, мне хочется думать, что наши узы окрепли, и я уже не был тем незнакомцем, который тебе безразличен, и которого можно спокойно обчистить. Возможно также, что тот громила с машиной перестал требовать с нее долги, не знаю. Не знаю, но хотел бы узнать, поговорить с Кориной на эту тему. Я не увиливал от разговора, но мне не представлялось случая его начать. Как правило, я избегаю стычек и стараюсь не спорить. До недавнего времени я считал себя терпеливым и сговорчивым парнем, теперь я понимаю, что это не так. Куда там! Я избегаю споров просто потому, что мне страшна сама мысль о вышедшем из себя человеке, который стоит передо мной и орет на меня. Что тебе делать после того как он проорется и выскажет тебе ужасные вещи, давая ясно понять, что он думает иначе и хочет не того, что ты? Мне трудно это представить. Мне это неприятно. Это выматывает меня, вот я и ухожу от этого. Но в случае с Кориной и с пятью картонными коробками, я четко осознавал, что когда-нибудь мы поговорим об этом, когда я увижу, что она чувствует себя уверенной и в безопасности. В данную минуту у нее не было полной уверенности, я это видел. Хотя нашим телам было комфортно в обществе друг друга, она почти не говорила со мной о своем прошлом, о жизни. Она очень скупо рассказывала мне об обычаях Байя Маре, о своей дочери, которая хочет стать врачом-педиатром, когда вырастет, и о том, что она очень привязана к ней. Говорила о том, что происходило в доме старичков, за которыми она ухаживала по вечерам. Корина шутила по поводу Испании и испанцев, которые очень часто казались ей чудаками, но она никогда не говорила о том, что у нее в душе, о своем эмоциональном состоянии. В то же время мне не казалось, что она находится со мной по принуждению. Я считаю, что говорить обо всем необязательно. Есть незримые вещи, о которых нельзя сказать словами, и которые передаются столь же невидимыми путями.

– Почему бы нам не уехать на выходные? – предложил я Корине в четверг. – В эти выходные. Мне

кажется это неплохой идеей.

– Уехать на эти выходные? – с сомнением переспросила она, как будто я предложил ей ограбить

нью-йоркский банк в Бронксе.

– Ну да. У моего друга, Хосе Карлоса, есть квартира на берегу моря, в Аликáнте. Я могу попросить

его, он все равно почти никогда не бывает в ней. А моя сестра может оказать мне любезность и подменить меня в субботу утром в магазине. Ну давай, скажи “да”.

На самом деле та квартира принадлежала родителям Хосе Карлоса, точнее, всей семье. Летом у

его родителей, как у школьников, каникулы, только по старости. Когда они, изнемогая от жары и полчища нахлынувших людей, уезжают в августе дней на пятнадцать к родственникам в Виго, Хосе Карлос сообщает мне об этом, и мы вдвоем едем туда расчудеснейшим образом. С тех пор, как мы были зелеными юнцами, прибрежный городок очень сильно преобразился, но мне нравится каждый год сталкиваться со зданиями, чьи фасады оштукатурены; с новыми участками земли, на которых начали закладывать фундаменты зданий, которые в скором времени будут возведены; с ларьками, в которых продается вкуснейший оршад, обжаренные кальмары, тьма-тьмущая упитанных медуз и все такое… [прим: оршад – прохладительный напиток с миндалем]

– Хосе Карлос – хороший друг. У него такая миленькая квартирка и квартира на море…

– Он – настоящий друг. Когда-нибудь нам нужно пойти поужинать с ним и его девушкой.

– У него есть девушка?

– Да, Эстер.

– А почему он не женится?

Вопрос Корины поверг меня в шок. Если она их не знала, то какая ей разница? Своей реакцией на

какие-то вещи Корина не переставала удивлять и потешать меня. Ее интересовала жизнь других людей. Я подумал и решил сказать ей правду.

– Он не женится, потому что Эстер уже замужем.

Корина ничего мне не сказала, жестом выразив свое недоумение. Я пояснил:

– Эстер уже замужем, у нее двое детей, и она не хочет бросать мужа, потому что… я не знаю

точно, почему. Может, из-за детей, может из-за того, что не хочет огорчать мужа… Не знаю. Но она очень любит Хосе Карлоса, и они уже несколько лет вместе. Они работают на одном предприятии, используют для встреч командировки, и просто встречаются. Им хорошо, и они счастливы.

Корина молча и очень внимательно слушала, что подвигло меня на продолжение разговора.

– По правде говоря, я не вынес бы подобной ситуации. Я, например, люблю тебя, – сказал я и

осознал, что произнес эти слова впервые в жизни, – и я не довольствовался бы короткими встречами с тобой. Если бы у нас все было хорошо, то рано или поздно мне захотелось бы, чтобы мы с тобой жили вместе.

Ну вот, все сказано. Неожиданно и предельно ясно. Корина продолжала молчать. Теперь я

понимаю, что многие мои представления о ее мыслях были ошибочными, потому что мысли других людей почти невозможно предусмотреть. Не потому, что люди хранят секреты, которыми никогда не поделятся с нами, скрывают их от нас, а потому что, как я подозреваю, другие люди плохо думают обо мне. Эти грязные мысли обо мне, и обо всем, что со мной произошло, не имеет к ним никакого отношения. Меня до сих пор иногда одолевает желание позвонить Корине и спросить ее: “Что у тебя было ко мне? Что ты чувствовала ко мне на самом деле?” Мне хотелось спросить ее не для того, чтобы взять реванш, не для того, чтобы снова заниматься с ней любовью, а просто для того, чтобы знать правду. Из-за того, что во мне проснулся дух исследователя-авантюриста, который побуждает меня сейчас к познанию того, что уготовано мне в будущем, я изменил некоторые детали. Дело в том, что люди остерегаются подвоха, и я не знаю, готова ли Корина просто взять и рассказать мне прямо сейчас, что творилось тогда в ее голове на самом деле. Если она это знает. Сам я, как мог, уже объяснил себе все.

– Тебе кажется плохим то, что я сказал? – спросил я в тишине.

– Нет, – ответила она.

– Я считаю, что если человеку плохо с кем-то, он должен с ним расстаться, – пояснил я свою

мысль. – Как моя сестра, которая рассталась уже с кучей мужчин. Обманывать мужа неправильно и несправедливо, даже если он не догадывается об измене и не страдает. По крайней мере, мне не хотелось бы такого, я предпочел бы обо всем узнать. Кто знает, может, муж Эстер недоволен своим браком и тоже хотел бы оставить жену, но не решается? Да у него, возможно, груз с плеч свалился бы, поговори она с ним.

– Не думаю, – тут же убежденно и решительно откликнулась Корина.

Я уже упоминал, что Корина, по своему обыкновению, говорит очень уверенно о том, чего не

знает, и никогда не признаёт своих ошибок.

– Не думаешь что?

– Что муж избавится от груза. Брак – тяжелая вещь.

– Да, конечно, я представляю. Так мы поедем на выходные? Я попрошу квартиру? В городе

небольшой бардак и сумасшествие, потому что его перестраивают, но место чудесное. Там есть несколько таких бухточек – закачаешься… Ты знаешь Средиземноморье?

Корина отрицательно качнула головой.

– Ну так познакомишься с ним. Захвати с собой купальник. Если повезет, можем сходить с тобой

на пляж. Там такой микроклимат.

Корина согласилась. Мы заканчиваем инвентаризацию, которая составляла часть моей стратегии,

чтобы не дать товару сбиться со следа и перекочевать в холщовую сумку. Каждую неделю мы пересчитываем весь товар и сверяем со счетами от поставщиков, занесенными в небольшую тетрадку. Рабочая неделя подходит к концу, заканчиваются и наши с Кориной отношения. Вам может показаться ложью, но это был последний день, когда я видел Корину.

В данный момент телефон был выключен или находился вне зоны действия сети. Не действовала

даже голосовая почта. Посылать сообщения было бесполезно, поскольку она не могла даже знать, что они пришли, не говоря уже о том, чтобы ответить. Столь же напрасным будет и мое новое появление у ее подъезда, если раньше я не нашел способа протоптать к ней дорожку помягче. Тем не менее, я промаялся весь день. В воскресенье я взял Паркера, сказал матери, что уйду надолго, потому что поведу пса гулять в парк Ретиро, а потом выпью аперетива с друзьями, которые находились в парке всей компашкой по инициативе тех, у кого были дети, и они не знали, что с ними делать. С моей стороны это было бессовестное вранье. Я усадил Паркера в машину, и мы очутились в Косладе перед ее подъездом. Эти несколько часов были кошмарными, и это было самым большим безумством, совершенным мною в жизни. Думаю, я был вне себя, причем настолько, что мне хотелось купить сигареты и начать курить, как это делала Корина, когда была не со мной. Мне хотелось напиться, раздобыть что-нибудь, что обострило бы мои чувства и одновременно сразу одурманило бы меня, избавив от этой боли. Я выпил в баре напротив пару двойного пива, наблюдая за входом в ее подъезд через стеклянную дверь бара. Мне повезло – она вышла через два часа, а могла бы не выходить из дома весь день или не возвращаться домой до поздней ночи. Я не знаю, что я сделал бы в таком случае. Иногда я думаю, что у меня нет упорства и настойчивости даже для моей одержимости.