Текст книги "Но в снах своих ты размышлял..."

Автор книги: Ангелика Мехтель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Что это? – спросила я у Херба.

Адрес, который нам нужен.

Он вышел, поставил коробку у ворот, позвонил, опять сел в машину и, не дожидаясь ответа, тронул ее с места.

Женщины ближе к этим вещам, сказал он.

Куда вы собрались? – спросила я, когда мы выехали на окраину.

Поедем куда глаза глядят, это же твоя летняя мечта.

У меня есть Томас.

Он привез меня на узкое озерцо, где я никогда еще не бывала. Вода была бурая, мутная, словно затянутая пленкой, по которой шныряли водомерки.

Войдя за Хербом в воду, я почувствовала, как ноги погружаются в ил.

Не знаю, стоит ли, сказала я.

Почему?

Кругом ни души. Где плавают другие, там я легко ориентируюсь.

Херб заметил, что я научусь.

Потом он лежал рядом со мной на спине, скрестив руки под головой и закрыв глаза.

У меня есть Томас, сказала я.

Почему ты не бросишь работу, если она тебе опротивела? – спросил он. Завела бы детей, занялась хозяйством. Как насчет этого?

Старая пластинка, сказала я. Томас что, поручил вам сделать из меня домашнюю хозяйку? Потому и говорит что вы за ним увязались?

Он фыркнул, не разжимая губ, только диафрагма – я видела – дернулась вверх-вниз.

Томас хочет детей?

Вынашивать их тебе, ответил Херб.

Все-то вы знаете, сказала я.

Ведьма, сказал он. Голос его изменился, в нем зазвучала нежность, как у Томаса.

Ведьма? – переспросила я.

Этой ночью я проснулась оттого, что хлопнула входная дверь. И разбудила Томаса: Херб ушел.

Томас помотал головой: Не может быть, это против уговора.

Какого уговора? Но Томас уже спал.

Мы бы не встали вовремя, если б Херб не постучал в дверь.

На кухне стояла коробка, в которой он отвозил дохлую кошку, но она была пуста. На столе лежала развернутая газета. Тот институт сгорел.

День выдался душный, а вечером над городом прошли ливневые дожди. На сей раз за мной заехал не Херб, а Томас, и поток машин из центра к предместьям был куда гуще, чем в другие вечера.

Лучше б ты его выставил, предупредила я Томаса.

Херб поджидал нас.

Когда я опять увидала в открытой коробке кошачью мумию, у меня перехватило дыхание. Ни слова не говоря, я взяла коробку под мышку и отнесла на улицу, к мусорным бакам.

Едва стемнело, Херб притащил ее обратно. Уверяя, что мумия имеет какое-то отношение к пожару.

Я его высмеяла: мистикой да злыми чарами никому теперь голову не заморочишь.

Наша собака прямо шалела, пока коробка была в квартире. Стояла перед закрытой кухонной дверью, тыкалась носом в порог и скулила; кот сидел с нею рядом как изваяние.

Херб решил тебе доказать, заметил Томас.

Что доказать?

Что в неподходящих руках мумия приносит несчастье, сказал Херб.

На этот раз Томас пошел с нами. Мы сдали кошку в бюро находок, и Херб ночью из дома не уходил.

Утром он спросил: не подбросите меня в город?

Надо забрать ее с пожарища, объяснил он в машине.

Стало быть, ты привел в дом колдуна, сказала я Томасу. И долго ли так будет продолжаться?

А в чем дело? – сказал Томас. Херб просто больше знает, вот и все.

Он нам сто очков вперед даст, сказала я, вот что страшно.

Я избегала оставаться с Хербом наедине, бросила ходить в бассейн, гулять и ездить по воскресеньям за город. После работы, как узница по камере, сновала по квартире.

Ты раздражена, сказал Херб.

Пусть он оставит меня в покое, сказала я Томасу.

Чем он тебе не потрафил?

Неужели не видишь, что здесь происходит?

Сама я увидела только в середине августа. Меня не настораживало, что вечерами Томас теперь частенько отсутствует. Ходит на эти свои курсы.

Может, придется пожертвовать Испанией, сказал он, нужно довести дело до конца.

Томас честолюбив, сказал Херб, ты знала?

Томас в порядке, ответила я, он, пожалуй, не только до мастера дойдет, а и повыше поднимется.

Ты – вот кто мастерица, сказал Херб в своей путаной манере.

Я привыкла к нему.

Томасово честолюбие важнее Испании – для меня это не вопрос. Зато для Херба очень даже вопрос.

Вы никак в феминисты подались? – спросила я.

А что мне оставалось, раз уж я обо всем знаю? – сказал он.

О чем?

Почему ты меня боишься? – спросил он. Я не позволила обнять себя за плечи. О кошачьей мумии больше не заикалась. Даже не знала, прячет он ее где-нибудь в доме или нет.

Ты мне сто очков вперед дашь, сказал Херб.

В тот самый вечер я обнаружила, что Томас завел себе другую женщину. Я не связывала это с Хербом. Я подумала: с Томасом можно об этом поговорить.

Томас даже не оправдывался. Чего ты хочешь? – спросил он.

Он провел с нею все лето.

Потому и Херб? – спросила я.

Тут не такой сговор, как ты воображаешь.

Ненавижу женщин, которые сразу ударяются в крик.

С нами все в порядке, сказал Томас.

Я заперлась в ванной, и ни один из них в дверь не постучал, но, когда я вышла, в передней стоял Херб.

Он ушел, сказал Херб.

Курсы тоже вранье? – поинтересовалась я.

Херб ответил: Томас не только до мастера дойдет.

В чем дело? – спросил он.

Я покорно вышла с ним из дома. Почему Томас не взял машину? – спросила я.

Мы выехали за город.

Что Филомеле проку от ее жалоб? – спросила я.

Да и сестры у меня нету.

Не волнуйся, сказал Херб.

Тебе это не нужно, сказал он.

Что не нужно?

Он опять заладил, что женщины к этому ближе. Мне было довольно-таки безразлично, о чем он говорил. Главное, он был здесь. И мог мне пригодиться.

Когда вы все это замыслили? – спросила я. Ну, этот отвлекающий маневр?

Чертовщина какая-то.

Главное – ты, сказал Херб, а не я и не Томас. Женщинам не нужно хвататься от ревности за нож или за пузырек с соляной кислотой, не нужно так мстить. Ты хоть раз о себе подумала? У тебя больше власти, чем ты предполагаешь в самых смелых мечтах.

Когда ж это мне думать, ответила я, ведь по восемь часов кряду в ухе торчит наушник от диктофона, а пальцы барабанят по клавишам машинки! Я бы рада заняться чем-нибудь другим, но первым на очереди всегда был Томас. Говорю как есть.

Мы сидели рядом в темной машине, лучи фар бежали по дороге. Приятно было двигаться вперед. У меня вдруг развязался язык.

Неудивительно, сказал Херб, вы же знать не знаете, что в вас заложено.

Что ты имеешь в виду? – спросила я, мне нравилось ехать бок о бок с Хербом через деревни, где даже в трактирах уже погасли огни.

Используй свои способности – и будешь непобедима.

Неудивительно, повторил Херб. Я сама не заметила, как уснула, горизонт к тому времени уже начал светлеть. Когда я проснулась, вовсю светило солнце. Не помню, повторил ли Херб в третий раз это свое «неудивительно». И добавил ли: …что вас приходится снова и снова превращать в птиц, а то ведь не спасетесь от погони.

И не мои ли это домыслы.

Херб стоял у входа в деревенский трактир. Улица была еще пустынна, а женщина, открывшая дверь, еще в халате. Херб заговорил с ней. Она глядела мимо него, на машину. Потом Херб спустился с крыльца, открыл дверцу машины, подал мне руку и сказал: Все о’кей.

Женщина отвела нам комнату с душем. И держалась не слишком приветливо.

Лето было в разгаре, и под нашим окном тарахтели трактора с прицепами. В полдень я босиком гуляла по проселку, обгорела и теперь пахла маслом от солнечных ожогов, которым меня намазал Херб. Херб мне нравился, и кое-чему он меня научил.

Я не возражала, пусть называет меня ведьмой.

Домой мы вернулись три дня спустя, Томас, похоже, прекрасно обходился без нас и ни капли не скучал.

A-а, приехали, сказал он. Машина в порядке?

Я прошла на кухню, поискать в холодильнике съестного. Войдя в дом, я хотела погладить собаку, но она попятилась, поджав хвост. Зато кот с меня глаз не сводил.

Херб и Томас сидели в гостиной, смеялись. Томас чувствовал себя отнюдь не плохо.

Прошу, сказала я, приготовив бутерброды с остатками колбасы и сыра.

Меня упрашивать не надо, сказал он.

Наверху в спальне я спросила его: Ты знал, что́ Херб и вправду знает? Он понимает в чародействе.

Томас заметил: Образованный. Ну и что?

Он хотел спать, но нельзя же не рассказать ему вот это: Херб говорит, достаточно присвоить хоть кусочек собственности другого человека, чтоб получить над ним власть.

Верь больше, сказал Томас, ты же разумная женщина в конце-то концов.

На следующий вечер я сумела уговорить Томаса познакомить меня с той, другой.

Мы ведь не дети, сказала я ему, что тут особенного? Я боялась, Херб соберется уезжать, но нет, он открыл нам дверь. В кухне ждал ужин, кот сидел на столе, а собака разлеглась рядом, на полу.

Встречу с другой назначили на субботу, во второй половине дня. Херб тоже пожелал принять участие. Мы расположились в открытом кафе, под сенью деревьев, и я заметила, что она готова сквозь землю провалиться.

После я сказала Томасу: У тебя неплохой вкус.

Ее звали Моника, и была она немногим моложе меня. Уж не думаешь ли ты, что я всерьез? – осведомился Томас.

Ты меня одурачил, сказала я.

Когда я позже собралась с Хербом в парк, Томас вдруг начал возражать. Отвел меня в сторону: Теперь можно бы его и выставить.

Я шла рядом с Хербом. Он делал один шаг, а я три и слышала, как скрипит песок у него под ногами.

Ты допускаешь ошибку, сказал Херб, горячишься.

Да в чем дело, сказала я, завладеть ее носовым платком было проще простого.

Он рассмеялся. Ты что смеешься?

Не забывай, сказал он, ты не единственная, кто наделен этой властью.

Херб решил задержаться еще на день.

В воскресенье утром мы вынесли кошачью мумию на лужайку, которой дозволено пользоваться жильцам нижнего этажа. Весь дом еще спал. Херб положил кошку в цинковый гроб со стеклянной крышкой. Мы закопали ее так, что она лежала возле террасы как в витрине.

Томас обнаружил ее после завтрака.

Ну что это такое? – спросил он. Неужели ты веришь Хербовым россказням?

Верю, ответила я. У нас есть способности, какие тебе и во сне не снились.

Впервые он разорался. Потребовал лопату, но она куда-то запропастилась.

Херб сказал: Пора.

Между прочим, рявкнул Томас, ты заодно с моей женой!

Попрощались натянуто. Я отвезла Херба на вокзал. Сел ли он в поезд, не знаю.

Был конец августа, кое-где на мостовой желтели опавшие листья.

Скоро осень, сказала я Томасу. Он злился на меня из-за мумии.

Ну что это такое? Зачем Херб это сделал? Что, по-твоему, скажет хозяин? – вопрошал он.

Херб говорит, ей как минимум триста лет, ценная штука. В средние века кошек живьем замуровывали в стены, чтоб уберечь дом от пожара и злых чар.

Тогда уж давай ее сразу в гостиную вместо картины или дорогой безделушки!

Нет, здесь, возле террасы, как раз мое место, ответила я. Херб говорит, она вредит только тем, кто в нее не верит.

В понедельник Томас как будто забыл про кошку. Мы опять сами приготовили завтрак, заперли квартиру и поехали на работу.

Ну, до пяти, сказал Томас и поехал прочь, а я проводила его взглядом.

У него не было привычки звонить мне в контору.

И если он звонил, значит, по важному делу.

Что случилось? – спросила я.

Она попала в аварию, растерянно сказал он.

Он имел в виду Монику.

Что, скверно? – спросила я.

Не знаю, ответил он, это произошло сегодня утром. Мне надо в больницу. Ты ведь понимаешь?

О чем разговор, сказала я, у нас же все тип-топ. Никакая Моника не страшна.

Может, доберешься до дома на автобусе, а?

Конечно.

Дома я забрала себе один из его галстуков.

Когда через неделю Томас заболел, я не удивилась. Он опять нуждался во мне.

Каждую осень у тебя грипп, сказала я.

Я записывала температуру, утром и вечером. Он любил когда я о нем беспокоилась. Я часто сидела у его постели, держала его за руку и вытирала пот со лба.

Как приятно, говорил он. Лоб пылал от жара.

Однажды я спросила: Откуда ты знаешь Херба?

Томас не смог припомнить никакого Херба.

Он сам за тобой увязался, сказала я.

Увязаться может собака или кошка, но не человек, неловко пошутил он.

Вообще-то, сказала я, я тоже ничего такого не слыхала.

Странная история – чем дольше я о ней размышляю. Кошачья мумия до сих пор зарыта возле террасы. Наша собака часами лежит рядом с тем местом. Иногда скулит.

А я пугаюсь, замечая, что кот не сводит с меня глаз, точно синицу караулит.

Мне приходят на ум слова Херба: Не используя то, что в них заложено, женщины превращаются в птиц, которые ищут спасения в бегстве.

© Deutsche Verlags-Anstalt GmbH, Stuttgart, 1976

Из истории одного семейства
Перевод И. Кивель

Когда Ирена ждала первого ребенка, ее муж, храбрый Хайнц Келлер, залег в окопах под Сталинградом.

Родился сын.

Хайнц Келлер женился в двадцать восемь, Ирене тогда было двадцать пять.

Он пережил Сталинград.

Через восемь лет после войны новое государство определило его на должность прокурора.

Ему повезло: он вернулся.

В 1950-м появился второй ребенок, девочка.

Так началось время совместной, спокойной жизни с детьми.

Потом сын стал изучать право.

Дочь вышла замуж.

Сын выдержал государственные экзамены.

Дочка родила.

Сын женился.

Совместная жизнь с детьми стала невозможной. Поэтому Хайнц и Ирена решили переехать в трехкомнатную квартиру в новом районе.

Как раз тогда невестка обшила столовую тиковым деревом.

Сын поступил на службу.

Пошел по стопам отца.

Отец жил как полагается и сумел неплохо заработать. Теперь Ирена обставляла квартиру в новом доме-башне. Она тоже обшила ее тиковым деревом. Зато спальный гарнитур намного роскошнее, чем у невестки.

Хайнц в свое время получил образование в классической гимназии.

Теперь сын подарил им внука.

Внук станет достойным продолжателем рода Келлер. Род не вымрет.

Вот уже скоро пять лет, как Хайнц и Ирена переселились в новый район.

Сыну исполнилось двадцать девять.

Дочери – двадцать.

Ирена сетует: «Она слишком рано вышла замуж».

Ирена любит своих детей не меньше, чем безделушки, выставленные в горке.

Время детей миновало.

Ирена всегда была образцовой женой.

Супруги занимают трехкомнатную квартиру на восьмом этаже – с ванной, кухней и лоджией.

Раз в неделю Ирена отправляется в город за покупками. Кроме всего прочего, она покупает кукол.

Кукол?

Соседки уважают Ирену.

В жизни Хайнца после войны не произошло ничего непредвиденного.

Сталинград вспоминается редко.

Только летом, когда приходится ходить с голыми ногами, на них видны рубцы – следы голодных отеков.

Другие вообще лишились ног.

Это радует Келлера.

Жителей нового микрорайона легко пересчитать по количеству окон.

По именным табличкам на дверях.

Шесть квартир на каждом этаже.

Четырнадцать этажей.

Плоская крыша.

Можно посчитать и по большим балконам-лоджиям.

Ирена проводит время с куклами, ведь детей уже нет рядом.

Она приговаривает:

Я и ты. Ты и я.

Дружная семья…

Восемьдесят четыре семьи в одном доме.

Десять строений, расположенных на берегу искусственного озера. Купаться запрещается.

Восемьсот сорок семей.

Тридцать лет тому назад Ирена знала такие ночи, когда беспрепятственно вывозили куда-то людей, живших по соседству. При этом она ни о чем дурном не задумывалась.

Хайнц тогда был далеко.

Он говорит: «Мера всех вещей – человек».

Ирена не приемлет жестокости.

Она ведь только калечит кукол да еще организует вокруг себя соседок. Иначе ей стало бы скучно.

Ведь она и теперь ни о чем дурном не задумывается, отрывая куклам руки-ноги…

В первые послевоенные годы, до тех пор пока не вернулся муж, она существовала, зарабатывая шитьем. Шитьем кукол.

Хайнц теперь не может себе даже представить, что когда-то был под Сталинградом.

Это не страх смерти.

Скорее страх перед жестокостью, которой он там подвергался.

Супруги стремятся видеть в человеке доброе начало.

Ирена не сумела бы толком объяснить, почему она отрывает куклам головы.

Келлеры предпочитают приятные проявления жизни.

Нормальный человек, говорит Хайнц, не в состоянии истязать другого.

Он знает это по опыту.

Тот, кто вырос в нормальной обстановке, не предрасположен к жестокости.

Его жена придерживается того же мнения и прячет разорванных на части кукол в коробку, которая стоит в столовой.

Она обнимает голое туловище куклы. Двумя пальцами проводит по ее животу, пока тот не распарывается.

У нее нежные руки.

Она с детства любила кукол и долго их хранила, даже когда они становились совсем старыми.

Из окна видно, что задержавшиеся позже других мамаши с колясками на противоположном берегу озера наконец отправляются по домам.

Давай сегодня вечером посидим на балконе, предлагает Хайнц.

Надо подумать об отдыхе, подхватывает Ирена. Ведь весной мы всегда обсуждаем планы на лето.

Она готовит ужин на кухне. Он накрывает стол на балконе.

Хороший муж.

По вечерам они пьют чай или яблочный сок. Сок заказывают ящиками.

Супруги раскладывают на столе проспекты.

Ирена развертывает глянцевитую бумагу и обеими руками перебирает пестрые рекламные картинки.

Поедем на курорт, поваляемся на пляже, предлагает она, пожилая женщина.

Можно осмотреть Помпею, предлагает он.

Они достают из ящика совсем новенький на вид диаскоп пятнадцатилетней давности, чтобы полюбоваться на радостные лица своих детей.

Ирена всегда улыбается, когда ее фотографируют.

Раз уж мы отправляемся в путешествие, мне необходимо новое платье, заявляет она.

Ее свадебный наряд до сих пор хранится в шкафу.

Двумя пальцами она проводит по лысой голове мужа задумывается и восклицает: «Какие у тебя были волосы!»

У нее нежные пальцы.

Как ты можешь быть такой жестокой, упрекает муж и напоминать мне о том, что я уже облысел.

Разве я жестокая? – удивляется жена и начинает прилежно поливать цветы, растущие в ящиках на балконе.

Воды она не жалеет.

Остальные соседки тоже вышли на балконы и приветливо кивают друг другу.

Все они пребывают в полной уверенности, что и десять лет спустя будут все так же ухаживать за своей геранью.

Замечательные соседки, и цветы у них прекрасные.

В определенный, заранее оговариваемый день все собираются в одной из квартир на восьмом этаже.

О чем-то беседуют.

О чем-то рассказывают.

Справляют годовщины свадеб и дни рождения.

Иногда читают вслух.

Например – Фонтане.

Образованные женщины.

За кофе обсуждают «Будденброков» Томаса Манна. «Будденброкам» посвящено целых три месяца.

В квартиру на третьем этаже въехала новая семья.

Однажды новая соседка поднялась на восьмой этаж – к дамам.

Я бываю свободна только вечером после работы, объясняет она.

Жаль, что вы не сможете приходить к нам в послеобеденные часы, сетует Ирена.

Ирена дотошно расспрашивает новоселку, и та рассказывает, что трудится на кукольной фабрике.

В такие дома, как наш, жалуются друг другу соседки с восьмого этажа, кто только не вселяется. В этих новых районах живут все без разбора.

Следует уклоняться от подобных контактов.

И они дружно приходят к решению – никогда не принимать женщину с третьего этажа.

Подобные людишки просто созданы для работы на фабрике – выносят они приговор.

И вот однажды Хайнц открывает большую коробку в столовой и обнаруживает в ней кукол, разорванных на части.

Ирена – прекрасная жена.

К счастью, куклы не ощущают боли.

И Хайнц Келлер успокаивается.

Летом они поедут в Грецию.

На фотографиях, отснятых там, Ирена будет все так же постоянно улыбаться.

Пойдут воспоминания о Крите, об Акрополе.

Мера всех вещей – человек.

Иногда в руки им попадают газеты с сообщениями о греческих тюрьмах.

Однако Ирену больше всего интересует греческая королева.

В свидетельства очевидцев, повествующих о пытках, они не очень-то вникают.

Я не интересуюсь политической обстановкой в стране, где собираюсь отдыхать, провозглашает Келлер.

А Ирена, поливая цветы на балконе, с пристрастием допрашивает мужа, какие формы жестокости ему известны. Он прихлебывает из стакана яблочный сок.

Есть супруги, которые дерутся между собой, замечает Ирена и обрывает вялый лист герани.

Если нет дождя, по вечерам они сидят на балконе и читают письма от сына и дочери, прибывающие регулярно, каждую неделю.

Жестокость – это абсурд, возвещает супруг.

Он, к примеру, никогда и руку на своих детей не поднял, а малышке внучке ко дню рождения они обязательно пошлют куклу, выговаривающую целых восемь фраз.

Ирена тянет за шнурок, прикрепленный к кукольной шее…

«Я всегда буду послушной», – произносит магнитофонный голос.

Кукла одета очень опрятно.

Соседка с третьего этажа аккуратно сшила ее из обрывков нейлоновыми нитками.

«Хочу спать», – говорит кукла.

Дамы в восхищении.

Просто так вышло, что Ирена случайно повстречалась с соседкой с третьего этажа на лестнице и спросила, не делают ли они на фабрике говорящих кукол.

Я как раз вставляю говорящее устройство, работаю сдельно, ответила женщина.

Ирена держит в руках кукольное тулово. Руки-ноги повисли на резинках. Голова отсутствует.

Ирена нащупывает говорящее устройство и вытаскивает его из кукольного живота.

Торс откладывает в сторону.

Через три недели Келлеры отправляются в Грецию.

В приходо-расходную книгу записывается сумма, предназначенная на путешествие.

В большой сумке для покупок Ирена притаскивает домой еще одну куклу.

Зачем она тебе? – интересуется муж.

Она мне так понравилась, отвечает жена и тянет за шнурок у куклы на затылке.

«Поиграй со мной», – скрипит магнитофонный голос.

По-моему, тебе не по возрасту играть в куклы, шутит муж.

В тот вечер у Ирены замечательное настроение, она так разыгралась с куклой, что забыла полить герань.

Соседки тоже приобретают кукол.

Делая вид, что те предназначены для внучат, в том числе и для тех, которые еще не появились на свет.

Она вставляет куклам говорящее устройство, поведала дамам Ирена, и соседка с третьего этажа невероятно выросла в их глазах. Однако сама она никак не может взять в толк, чего же от нее добиваются, повторяя: «Что я вам должна рассказывать, просто я делаю свое дело».

Она вставляет магнитофоны тридцати куклам в час.

Разочарованное и неудовлетворенное общество вынуждено вернуться к заведенному порядку. А что им еще остается, как не отмечать даты свадеб да дни рождения!

Таким, образом, Ирена умело управляла подругами, формируя их интересы, пробуждая страсть к исследованию кукольных частей тела.

Разбирать кукол – это не жестокость, убеждала она приятельниц.

Конечно, соглашались те. Вот другие, например, охотятся на зайцев. Это дело кровавое, жестокое.

А пластмасса не взывает о помощи.

Шестеро подруг в течение часа разбирают на части тридцать кукол. Оторванные куски спускаются в мусоропровод на лестничной площадке.

В воскресные вечера Келлеры обычно совершают прогулку вокруг озера.

Дорожка, выложенная гравием, всегда аккуратно подметена. Купаться в озере запрещается.

Левой рукой Ирена берет под руку Хайнца, в правой у нее – сумочка.

Хайнц Келлер не замечает жестокости, проступающей сквозь улыбку жены на всех цветных фото.

Она из хорошей семьи.

А ты кто? – спрашивает она кукольную голову, которую крутит в руках.

Дамы всегда готовы оказать содействие.

Они приступают к делу при помощи ножей и вилок.

Только, пожалуйста, спохватывается Ирена, только не обычными приборами, сейчас я достану свое серебро.

Хозяйка раздает гостям салфетки из тончайшей ткани.

Еще кусочек? – осведомляется одна из гостий у другой.

Нож в правой, вилка в левой руке, салфетки аккуратно расстелены на коленях, все усердно работают: колют и режут.

В день отъезда в Грецию как раз исполняется пять лет с тех пор, как Келлеры переселились в новый дом.

Чемоданы упакованы и стоят наготове в прихожей.

Крит и Акрополь.

Ирена все предусмотрела, не забыла и о провизии на дорогу, захватила бананы, яйца вкрутую, апельсины и бутерброды. Ведь буквально через час пути в поезде захочется перекусить.

Ирена хорошая жена.

Супруги заказали такси до вокзала.

Новое платье тебе к лицу, говорит муж.

Двумя пальцами жена проводит по его лысине.

Как ты можешь быть такой жестокой?

Разве я жестокая?

Усевшись в такси, они вдруг замечают, что в подъезде что-то загорелось. Кто-то уже успел вызвать пожарную машину.

Площадку поливают из шланга.

Восемьдесят четыре семьи толпятся у озера.

А в это время оставшиеся пятеро соседок с восьмого этажа прилежно поливают свою герань.

Газеты сообщили о пожаре. Кто-то облил бензином кукольные обрывки, сложенные рядом с одной из квартир, и поджёг.

Женщина, вставлявшая говорящее устройство тридцати куклам в час, отделалась легкими ожогами.

Хайнц Келлер заявил: тот, кто уродует кукол, способен истязать и людей.

Для Ирены Келлер пора игр в куклы миновала.

Она любит повторять: «Мера всех вещей – человек» – и мечтает получить в подарок на рождество учебник по анатомии.