Текст книги "Призраки подземелья"

Автор книги: Анелюс Маркявичюс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Ромас в западне

Все собрались перед домом Ромаса. Не было только коротышки Йонаса. Впрочем, ему еще не разрешили принимать участие в чтении рукописи: пока Йонас не докажет, что учится, никуда с ними не пойдет. Пускай сидит дома – это решение было единогласным.

А легкомысленный Йонас вовсе не собирался готовиться к переэкзаменовкам и по-прежнему читал приключенческие книжки.

Загудела лестница, показался Ромас. Он нес авоську с пустыми молочными бутылками.

– Идите, ребята, я вас догоню, только молоко принесу! – крикнул он и, позвякивая бутылками, помчался по улице.

– Только ты недолго! Бутылки не раскокай! В очереди не стой! – неслось ему вдогонку.

Ребята пошли по направлению к Старому городу. Зигмас спросил:

– А что мы будем делать, когда кончим читать рукопись?

– Может быть, дел будет побольше, чем теперь, – загадочно сказал Симас.

– Откуда побольше? Почему побольше? – брюзжал Зигмас.

– Помнишь, ты говорил, что этот катехизис в дорогом окладе очень важный. А другие драгоценности?

– Мы будем искать! – твердо решил Костас. – Вещи старинные, поэтому имеют научную ценность.

– Найдешь, найдешь, как же! Все давно растащено. Или так запрятано, что не докопаешься, – усмехнулась Ниёле.

– Мы раскопаем! – не сдавался Костас.

Зигмас потирал руки:

– Вот бы найти, вот бы найти!

– А что бы ты сделал, Зигмас, с этими сокровищами? – неожиданно спросил Симас. – Нашел, а тебе говорят – бери и делай, что хочешь!

Зигмас покосился на него, нет ли тут какого подвоха.

– Что бы я делал? Ха! Я?.. Я?.. – Зигмас не знал, что сказать.

Но и все остальные, казалось, были несколько озадачены таким неожиданным вопросом. В самом деле, что бы они стали делать?

– Ну скажи, что бы ты сделал? – не отставал от Зигмаса Симас.

– Я?.. Я?.. А ты сам скажи, что бы ты сделал? – вывернулся Зигмас.

– Скажу! Я потом скажу. А сначала ты скажи!

– Я – первым делом купил бы хороший костюм, потом… потом часы, такие, что воду не пропускают и уронить можно – не остановятся, еще фотоаппарат, велосипед…

– И много-много вкусных конфет, – добавила Ниёле в рифму.

Все так и покатились со смеху, а Зигмас покраснел. Замахал руками, но тут же спохватился:

– Теперь ты! Теперь ты скажи!

Симас ответил:

– Я бы на той площади, что около нас, построил стадион. Только не простой, а под стеклянным колпаком. Летом там бы устроил каток, а зимой все могли бы раздеться, играть себе в баскетбол, футбол, кто во что хочет. А над куполом стояла бы высокая-высокая мачта с флагом, чтобы со всех концов города было видно.

Костас сказал:

– Я бы организовал экспедицию и раскопал все подземелья, которые описаны в рукописи.

– Я бы побоялась лезть в такое подземелье, – дернула плечиками Ниёле.

– Чего там бояться?..

Внезапно Зигмас, шагавший впереди, остановился и вытянул шею.

– Тсс, стойте, стойте… – громко зашептал он.

Все стали вглядываться в ту сторону, куда он смотрел, тараща глаза. Но ничего не видели.

– Что с тобой, померещилось?

– Может, черный кот дорогу перебежал?

– А может, белая ворона пролетела?

Ребята смеялись над Зигмасом, но он только многозначительно улыбался:

– Сейчас увидите!

Не прошли они и ста шагов, как Зигмас снова вытянул шею и остановился. Но остальные по-прежнему ничего не видели.

– Обождите меня, – прошептал Зигмас и, пригнувшись, нырнул за угол дома.

Вскоре оттуда послышались шум и крики. Там явно началась какая-то потасовка. А через минуту Зигмас вытащил из-за угла Йонаса, держа его за пояс. А тот, стараясь вырваться, брыкался и отбивался.

– Следом шел… проходными дворами, – хрипел запыхавшийся Зигмас.

– Отпусти! Зачем ты его мучаешь! – возмутилась Ниёле.

Зигмас отпустил. Йонас стоял, поджав губы и глядя в землю.

– Куда это ты собрался, Йонас? – спросил Костас.

– Я хочу с вами, – пробормотал коротышка.

– С нами? Да? С нами? – усмехнулся Зигмас. – Сначала нужно искупить вину. Ты обманул товарищей. И еще раз обманул – опять не занимался!

– Когда начнешь заниматься, тогда пойдешь, – сказал Костас.

– Я начал, – жалобно промямлил Йонас.

– Как считаете, ребята, можем его взять? – Костас обратился к Симасу и Ниёле.

– Ничего нельзя сделать! – холодно сказал Симас. – Мы же не виноваты, что он не хочет учиться.

– Решено так решено! – подхватил Зигмас. – Иди-ка ты домой, Йонас! И не спорь. Ведь сам же слово давал. И не один раз.

От друзей веяло зимним холодом. Но вот блеснуло весеннее солнце.

– А может быть, пусть идет? Правда, ведь ты будешь заниматься?

Эти чудесные слова произнесла Ниёле, и потерявшее всякую надежду сердце Йонаса радостно дрогнуло.

И тут совершенно неожиданно у Йонаса появился еще один сочувствующий.

– Может идти, если, конечно, он начнет заниматься. Может идти. Подумаешь, какое дело! Нам не жалко. Мы ж за него болеем.

Это Зигмас почему-то вдруг изменил свое суровое решение, и Йонас, все еще не подымавший головы, украдкой посмотрел наконец на приятелей.

И тут все повернулось по-другому. Костас тоже заколебался, не слишком ли сурово они наказывают Йонаса, второй раз не пуская к учителю, и сказал:

– Мне тоже не жалко. Только надо бы подождать Ромаса. Если он будет за Йонаса, тогда, конечно, возьмем нашего Книгоеда с собой.

– Ромас ничего не скажет! – захлопала в ладоши Ниёле. – Ничего не скажет. Увидите. Пошли, Йонас!

И вот коротышка Йонас идет вместе со всей компанией. Он сияет и даже не думает скрывать этого. Он совсем такой же, как и прежде: взъерошенный, непоседливый, бойкий.

Зигмас, после того как общее настроение переменилось, впал в другую крайность – он не знал, чем бы еще обрадовать друга.

– Йонас, сегодня мы заканчиваем чтение! – радостно кричал он.

– Вот здо́рово! – даже подпрыгнул Йонас. – Может, что-нибудь важное узнаем? Обязательно узнаем! У меня нюх. Прочту пять страниц и уже знаю, чем кончится любая книжка.

– Зачем же ты их читаешь?

– А я не читаю! Мать все книжки в печке сожгла.

– Йонас, что бы ты сделал, если бы нашел сокровища иезуитов, про которые пишут в той рукописи? – подмигнув приятелям, спросил Зигмас.

– Как? Ты не знаешь, что надо делать со всякими драгоценностями, если найдешь? Я бы отдал их государству!

– Государству? – удивился Зигмас. – Зачем же государству?

– Такой закон!

– А если бы никто не видел, как ты нашел?

– Все равно бы отдал.

– Это все знают, – прервал спор Костас. – Речь идет о другом. Что бы ты сделал, если бы сдал сокровища, а государство вызвало бы тебя и сказало: делай с ними что хочешь.

– Ну, я уж знал бы, что делать, – ответил Йонас. – Я бы… Я – Сперва я бы купил шесть слонов, а если бы слонов не было, то лошадей, шесть винтовок, и мы все отправились бы верхом в Уссурийскую тайгу охотиться на тигров. Вчера я читал такую книгу, как в Африке охотятся на тигров.

Все засмеялись.

– Погоди, – крикнул Костас, – ты же сказал, что мать сожгла все книги? Как же ты читал сожженную?

– А обещал больше не читать! – добавил. Симас.

– Я только одним глазом посмотрел, – оправдывался Йонас.

– Знаем, знаем, как ты смотришь, – загомонили все.

– Целый день занимался, а потом сделал перерыв и немножко посмотрел, совсем немного.

– Ой, Йонас, Йонас, напрасно мы тебя взяли!

– Взять-то взяли, а придется с ним по-другому поступить, – сказал Костас. – Я уже кое-что придумал.

– Что, Костас? – испугался Йонас. – Что ты придумал, скажи, не будь вредным.

– Узнаешь, когда время придет!

За разговором они даже не заметили, как подошли к дому учителя. Тут они снова хватились Ромаса.

– Что он так долго делает? – злился Зигмас.

– Может быть, не нашел молока и пошел в другой магазин, – предположил Костас.

Постояв на тротуаре, ребята решили, что Ромас скоро придет, и направились к учителю.

Не успела дверь захлопнуться за ними, как из сквера выбежал плотный, неряшливо одетый человек и взбежал на крылечко.

– «К. Пуртокас», – прочел он вслух прибитую к дверям бронзовую табличку. – Ага, вот где их гнездо, вот где они читают! – Человек еще раз огляделся, чтобы получше запомнить место, сбежал с крыльца и скрылся в лабиринте уличек.

Учитель приветливо поздоровался с ребятами. Выглядел он теперь гораздо лучше, чем в прошлый раз, не говоря уж о дне первого визита. Он сразу же хотел взяться за рукопись, которая была уже приготовлена, но заметил, что не хватает Ромаса.

– Подождем, он за молоком побежал, сейчас придет, – объяснил Йонас. – Он никогда не опаздывает.

– Подождем, а как же иначе, – согласился учитель. – Без товарища, с которым начали дело, продолжать его нельзя.

Учитель дал друзьям посмотреть журналы с картинками. Расспрашивал их о ремонте школы, о знакомых преподавателях. Казалось, что Пуртокас совсем здоров. На щеках появился румянец, а когда он смеялся, можно было подумать, что это смеется молодой человек.

Ромаса все не было. Ниёле начала тревожиться первой. Она потихоньку выскользнула за дверь и побежала навстречу Ромасу. Зигмас, заметив исчезновение девочки, пробормотал, что в самом деле надо бы поторопить Ромаса, и тоже шмыгнул за дверь.

Тем временем Ромас спешил к учителю, вовсе не предполагая, что какие-то события могут неожиданно помешать ему.

А события эти готовились с того самого момента, когда мать Ромаса сказала, что в четверг после обеда ее сын пойдет читать рукопись. Ксендз сделал свои выводы, и горбун-пономарь, зажигая вечером свечи в костеле, оставил первую справа незажженной. Зенонас, измученный нетерпением, едва дождавшись, пока стемнеет, постучал в дверь настоятельского дома.

Покинув профессора, Зенонас помчался прямо к Клапасу.

Назавтра после обеда оба стояли в подъезде напротив дома Ромаса и следили за всем происходящим на другой стороне улицы.

Когда возле дома Ромаса остановились ребята, заговорщикам все стало ясно. Сейчас дети пойдут дальше, прихватив «главного негодяя», их можно будет выследить и узнать, где читается рукопись. Но случилось непредвиденное. Ромас побежал за молоком, а остальные ребята пошли без него. Неожиданность вначале ошарашила Зенонаса и Клапаса. Ромас один! Сколько раз они ожидали такого момента. И все не удавалось. А тут…

– Может быть, схватить его, когда он вернется, – торопливо шептал Зенонас. – Затащим в подворотню. Отберем рукопись. И точка! Чего нам еще ждать?!

Но предусмотрительный Клапас воспротивился.

– А если у него нет при себе рукописи?.. Если не удастся дознаться, где читают?.. А с таким чертенком все может быть. Знаю я этих нынешних… До войны дети куда лучше были. Купил бы такому коробку леденцов, и он еще бы тебе благодарен был… Что тогда делать? Ничего не добьемся, – рассуждал он.

Выход был один: надо было следить и за Ромасом, и за остальными ребятами. Поэтому Клапас отправился за ребятами, а Зенонас остался в подъезде.

Ромас долго не появлялся. Но вот на другой стороне улицы послышались шаги. Зенонас отступил поглубже в подъезд. Когда Ромас снова вышел из дому, заговорщик вынырнул из парадного и двинулся следом за ним.

Ромас шел быстро, не оглядываясь по сторонам, иногда переходя на бег. Тогда Зенонас только ускорял шаг. А когда проходили по местам, где людей на тротуаре скапливалось больше, он подходил к мальчику совсем близко. Его словно лихорадило. «Что делать, что делать? – спрашивал он сам себя. – Такой случай, если бы только не было людей…»

Вдруг Зенонасу пришлось замедлить шаг, потому что Ромас пересек улицу, свернув за угол, и пошел по боковой уличке. Здесь было меньше людей, приходилось быть осторожнее. А через несколько минут Зенонас и вовсе остановился: впереди в какой-нибудь сотне шагов шел Клапас. Они с Ромасом неизбежно должны были встретиться, потому что уличка была узкой, только слева маленький пятачок скверика с несколькими кустиками мог прикрыть фотографа. Но Клапас не свернул в этот скверик, не спрятался за кустами. Зенонас понял его и снова бросился вперед. Они быстро приближались друг к другу, а между ними, как в западне, оказался Ромас. Он шел, ничего не подозревая, очевидно занятый своими мыслями, и вздрогнул, только когда его схватили под руки. В первое мгновение, увидев их обоих и все поняв, он хотел броситься в сторону и бежать, однако Зенонас с другой стороны обнял его за плечи.

Он шел, ничего не подозревая, очевидно занятый своими мыслями, и вздрогнул, только когда его схватили под руки.

– Как живешь, Ромас? – воскликнул Клапас, будто добрый знакомый. – У нас есть дело к тебе. Отойдем куда-нибудь в сторонку, потолкуем.

Они повели мальчика через улицу в скверик. Со стороны можно было подумать, что встретились приятели – двое взрослых и один мальчик – и идут себе, мирно разговаривая.

В скверике Зенонас усадил Ромаса на скамью и сел рядом с ним, все так же обнимая его за плечи, а руки Клапаса проворно обшарили карманы мальчика, забрались под свитер, под рубашку.

– Пустите! – Ромас рванулся изо всех сил.

Зенонас еще крепче обнял его.

– Не бойся, ничего плохого с тобой не случится! – успокоил его Клапас.

– А я и не боюсь! – отрезал Ромас. – Чего вы привязались?

– Погоди, сейчас узнаешь!

– Нечего мне ждать! Отпустите, или я начну кричать.

– Кричи. Мы сами сразу отведем тебя в милицию. В другой раз у тебя не будет охоты воровать!

– Я ничего не воровал! – нахохлился Ромас.

– Послушай, Ромас Жейба! – раздельно сказал Клапас. – Тебе нечего выкручиваться. Мы все отлично знаем: наш портфель попал в твои руки, а твой к нам. Забери свой и отдай наш со всеми вещами. Там был фотоаппарат…

– Не было там никакого фото… – Ромас спохватился, что сказал лишнее, и прикусил язык.

Клапас нервно рассмеялся.

– Видишь, сам себя выдал. В конце концов, был или не был там аппарат, неважно. Мы-то можем не требовать его… Но никто тебе не поверит, а поверят нам и нашим свидетелям.

– В милицию его, в милицию! – закричал Зенонас.

– Придется, если иначе не договоримся, – согласился Клапас.

«Милиция!.. Что же теперь будет? Как я докажу, что никакого фотоаппарата в портфеле не было?» – в ужасе подумал Ромас.

А толстяк продолжал:

– Но мы можем договориться. По-хорошему. Отдай портфель с рукописью, и никаких претензий мы иметь не будем.

Ромас молчал. Ведь должен быть какой-то выход! Но мальчику ничего не приходило в голову.

– Что ты молчишь?! – Потеряв терпение, Клапас встряхнул Ромаса за плечи. – Зачем тебе эта старая рухлядь? А она нужна нам для научной работы. Я двадцать лет жизни на эту работу потратил, а ты, пионер, оказался вором и хочешь все погубить.

Может быть, этот человек говорит правду? Нет, разве ученый стал бы придумывать насчет фотоаппарата. Нет, такого не может быть. И зачем тогда эта слежка? Пришел бы и прямо сказал…

– Представляешь, какой позор будет, когда все узнают, что ты вор, – шипел Клапас…

Ромас оглядывался по сторонам. Неужели никто не придет на помощь?

И вдруг он увидел Ниёле.

Она с изумлением разглядывала Ромаса и незнакомцев и никак не могла понять, что же происходит.

«Почему он сидит с ними и молчит, и какой-то странный», – думала девочка. И лишь когда Ромас рванулся, девочка сообразила, что происходит. У нее едва не подкосились ноги.

«Ой, что мне делать? Что мне делать?» – твердила Ниёле. Первой мыслью было бежать за ребятами и поднять тревогу. Может быть, все вместе как-нибудь освободили бы Ромаса. Она рванулась обратно, но тут же остановилась. Пока придет подмога, эти двое могут куда угодно утащить Ромаса. Подбежать к кому-нибудь из прохожих? Начнут расспрашивать, тайна раскроется. Что тогда ребята скажут: вот взяли девчонку в компанию! Нет, лучше своих привести.

Она сорвалась с места и… и больно ударилась головой о плечо какого-то прохожего.

– Безобразие! – воскликнул мужчина. – Такая большая девочка…

Ура! Ниёле узнала мужчину по голосу. Да это же инженер с фабрики, куда они столько раз всем классом ходили на экскурсии. И он бывал у них в школе.

– Товарищ инженер, товарищ инженер! – быстро заговорила девочка. – Там хулиганы! Напали на Ромаса, не пускают. Вы должны помочь. Товарищ инженер!

– Какие хулиганы? – инженер Лепи́нис так ничего и не понял. – А я тебя, девочка, сдается мне, где-то видел. Погоди-ка, сейчас припомню. Минуточку…

– Конечно, видели! – кричала Ниёле. – Вы меня видели, и я вас сразу узнала. Мы же были на экскурсии.

Инженер больше не расспрашивал, а решительно зашагал к скамейке.

– Ну, что тут у вас происходит? – спросил он.

Клапас вздрогнул и обернулся. Рука Зенонаса незаметно соскользнула с плеча Ромаса. Мальчик, почувствовав свободу, вскочил. Но Клапас вовсе не был склонен согласиться с таким финалом.

– Прошу не вмешиваться в чужие дела и не лезть куда не следует! – Он неприязненно оглядел инженера. – Это наше дело и вас не касается. Пошли, Ромас!

Он попытался вцепиться в рукав мальчика. Но Ниёле, ухватив Ромаса за руку, уже тащила приятеля через скверик, как можно дальше от этого страшного места.

– Ромас, постой, мы еще не кончили! – кричал вдогонку Клапас. – Мы договоримся!.. – Он побежал следом.

Ромас и Ниёле, держась за руки, во весь дух мчались по улице. А когда они запыхались и остановились Ромас сказал:

– А все-таки ты смелая!

– Ой, нет, Ромас! Я страшно испугалась, когда увидела. Даже не знала, что делать от страха.

– Все равно молодец.

Ниёле, чтобы скрыть смущение, заторопилась:

– Скорей! Скорей! Учитель ждет.

Но ребят у Пуртокаса уже не было.

Пока сходили домой к Симасу, пока дождались Зигмаса, неведомо куда убежавшего, да пока Ромас рассказал обо всем случившемся, – прошло добрых два часа.

А когда они все вместе очутились наконец возле квартиры учителя, перед зеленой дверью стоял высокий сутуловатый человек в белой шляпе, с палкой в руках. Он поглядел на ребят, и им стало не по себе от этого холодного и какого-то цепкого взгляда. Дверь открылась, и незнакомец вошел в нее.

Диспут

Гость был нежданным и для учителя.

Как только Ниёле с Ромасом убежали, Клапас догнал Зенонаса. Итак, у Ромаса рукописи не оказалось. Значит, она у Пуртокаса, в той самой квартире с зеленой дверью, куда ребята собираются читать ее. Впрочем, это можно было предугадать заранее. Ребятам совсем ни к чему таскать рукопись без дела. Да, но кто этот Пуртокас? Почему он связался с ребятами? А главное, как получить от него рукопись?..

Может быть, зайти к этому Пуртокасу под каким-нибудь предлогом – проверить радио, электропроводку или дымоход? Но что толку: одного в комнате не оставят, да еще, чего доброго, потребуют удостоверение. А может, поговорить с ним начистоту? Попросить, чтобы вернул? Чепуха, тут же выставит за дверь. Ворваться силой и забрать документ? Чепуха, чепуха. Ведь Ромас наверняка расскажет о сегодняшнем происшествии, и все они будут вдвое осторожнее.

Оставалась единственная возможность – ксендз Кряуна! Придя к этому решению, приятели немедля отправились к дому настоятеля.

На костельном дворе Зенонас велел Клапасу подождать, но тот уперся и требовал, чтобы они шли вместе. Хватит действовать у него за спиной. В конце концов, это его рукопись.

Увидев, что Зенонас не один, Кряуна поморщился.

– Мой компаньон, – представил Зенонас.

– Скромный фотограф, – проворно кивнул Клапас. – Фотографирую быстро и дешево, при отличном качестве. Гарантия на сто лет. Дети, внуки, правнуки смогут любоваться снимками почтенных отцов, дедов и прадедов.

– У меня нет ни детей, ни внуков, – сухо произнес настоятель.

– Да, да, конечно, – спохватился Клапас, испугавшись, что ксендз принял его слова как насмешку над безбрачием священников. – Но если кому-нибудь понадобится… При храме всегда бывает случай: свадьба, крестины. А бывает, человек еще хочет себя увековечить и после того, как отдал душу господу богу, – так уж не забудьте. Все будут исполнены в наилучшем виде! – Клапас ловко выхватил из кармана пиджака самодельную визитную карточку и положил на тумбочку.

– Это все, что вы хотели сказать? – спросил ксендз.

Зенонас начал рассказывать о сегодняшних событиях, но как-то нескладно. Он никогда не умел хорошо говорить. Вмешался Клапас и тут же завладел разговором. Когда речь зашла о неведомом Пуртокасе, ксендз, нахмурив брови, стал расхаживать по комнате, бормоча:

– Пуртокас… Пуртокас… Пуртокас… Что-то я слыхал!

– Нас тут же узнают, нужно, чтобы вы пошли. Может быть, удастся как-нибудь, – молил Клапас. – Надо пойти сегодня же, потом будет поздно.

– Легко сказать «пойти», почтеннейший, – ксендз ткнул в грудь Клапаса белым костлявым пальцем. – Легко сказать «пойти». Это крепкий орешек, крепкий!

– Мы понимаем…

– Ничего вы не понимаете!

Ксендз еще немного постоял молча, потом подошел к столу.

– Ладно. Я попытаюсь, попытаюсь! Но не обещаю. Это крепкий орешек. Не обещаю! Зайдите на всякий случай завтра.

Когда они ушли, Кряуна велел Розалии кликнуть пономаря.

Горбун вошел и встал у двери.

– Взгляни-ка, что там за птица такая Пуртокас. – ксендз назвал адрес. – Что-то я слыхал о нем. А что, не припомню.

Пономарь достал было из-за пазухи свою всеобъемлющую книгу и уже послюнявил палец, но потом спрятал ее обратно.

– Настоятель! Да ведь это же его, Пуртокаса, жена приходила. Помните – такая круглолицая, плакала и страшные вещи рассказывала. На смертном одре лежит и бранится, не приведи господи, а о святом причастии и слышать не хочет… – Пономарь даже перешел на шепот.

– А, этот безбожник-учитель! – воскликнул ксендз. – Этот!.. Помню. А больше она не приходила? Может быть, он уже помер и погребен без нашего ведома и без причастия?

– Ну уж где там! – махнул рукой пономарь. – Такая богобоязненная женщина. Пришла бы…

Отпустив пономаря, Кряуна некоторое время стоял в задумчивости: «Пуртокас, Пуртокас. Придется пойти к нему. Может быть, и удастся что-нибудь разузнать об этой рукописи».

Приоткрыв дверь гостиной, настоятель громко крикнул:

– Розалия, мирское платье, да побыстрей!

Без звука проскользнула в комнату Розалия, неся черный костюм и жесткий белый воротник.

– Уходите, настоятель?

– Ухожу, Розалия, ухожу!

– А ужин?

– Потом ужин, потом, Розалия. А сейчас оставь меня.

Розалия тихо вышла. Ксендз быстро сменил сутану на пиджак, надел белую полотняную шляпу, взял украшенную резьбой трость с серебряным набалдашником. Теперь он, пожалуй, ничем не отличался своей внешностью от других людей, вышедших в этот теплый летний вечер погулять. Обычный старик, каких тысячи.

Ксендз Кряуна был один из тех священнослужителей, которые требовали от верующих в первую очередь послушания и абсолютной преданности церкви. Ты можешь быть грешен, можешь погрязнуть в пороках, но если ты преклоняешься перед церковью, веришь в милосердие божие, – все тебе будет отпущено. Это стало главной заповедью Кряуны еще в те годы, когда он был профессором духовной семинарии. Правда, перейдя в пастыри, Кряуна убедился, что не так-то просто разобраться, насколько предан вере тот или иной человек из его паствы и верит ли он вообще. Многие из тех, кто исправно посещал костел и ходил к исповеди, дома были настоящими безбожниками. А кроме того, Кряуна заметил, что многие люди очень уж легко отказываются от веры, от церкви – от всего, что, казалось, вросло в душу, без чего и жить невозможно. Когда-то он думал, что и литовская деревня, и город насквозь религиозны. Верующие – твердокаменны, и их веры хватит на долгие столетия. Но жизнь опровергала эти надежды. И все-таки Кряуна не отказался от своих взглядов, а может быть, уже и не мог отказаться. Кровь закипала у него в жилах, когда он слышал безбожные речи, сомнения в каком-нибудь из догматов вероучения[18]18
  До́гматы вероучения – основные положения религиозного вероучения, которые объявляются церковью непререкаемыми божественными истинами, данными людям самим богом.


[Закрыть]. То, что в руки этого безбожника Пуртокаса попала рукопись, особенно взволновало ксендза.

Очутившись перед дверью Пуртокасов, он решительно нажал кнопку звонка рядом с табличкой. Дверь быстро приоткрылась. Женщина с круглым лицом изумленно смотрела на ксендза, забыв, что гостя прежде всего следует пригласить в дом.

– Не узнаешь, дочь моя? – спросил Кряуна и, приоткрыв дверь пошире, переступил порог.

– Отец настоятель! Пожалуйста, входите! – смущенно отступила хозяйка в сторону, пропуская ксендза.

– Пришел навестить больного. Как он? Надеюсь, в добром здравии? – остановился ксендз.

Женщина прикрыла дверь.

– Слава богу, выкарабкался из этой болезни, ходит уже.

– Ну видишь, сказал я, что поправится, ему и лучше, – заметил ксендз. – Недаром столько молитв во здравие его вознесено было. Все в руце божьей. Так где же он, веди!

– С ним самим хотите повидаться? – Женщина испуганно смотрела на пастыря: кто знает, как подействует этот визит на больного.

Она медленно шла по коридорчику, потом через комнату, притихшая, сосредоточенная. Перед матерчатой шторой, заменяющей дверь, она нерешительно остановилась.

– Каспарас, у нас гость. Настоятель наш пришел.

Пуртокас, сидевший на диване и рассматривавший старые литографии, быстро обернулся и, увидев идущего к нему ксендза в мирском платье, встал и сухо поклонился.

– Добрый вечер, – сказал ксендз, впервые в жизни почему-то не восславив в приветствии господа. – Простите, почтеннейший, что помешал, и, ради бога, садитесь, садитесь, не утомляйтесь… Вы же после болезни, – добавил он тем вкрадчиво-покровительственным тоном, который сразу дает духовным особам некое превосходство над мирянами.

Пуртокас почувствовал это, и его охватила досада. Слишком многое повидал в жизни учитель, чтобы верить в то, что ксендз явился к нему лишь из человеколюбия. Не хватало еще, чтобы эти черные вороны повадились ходить сюда и выражать свое сочувствие. Но так или иначе, это был гость, поэтому он сдержанно спросил:

– Чем я могу быть полезен ксендзу? – Но тут же, не выдержав, насмешливо добавил: – За десятиной[19]19
  Десяти́на – десятая часть урожая или дохода, которую каждый верующий католик обязан был отдавать в пользу церкви. Десятина была одним из основных источников огромных богатств католической церкви.


[Закрыть] к жене обращайтесь, я такими делами не занимаюсь.

– О нет, что вы! – не поняв или не захотев, понять иронии, махнул палкой ксендз. – Я зашел навестить вас. Это наш долг, ибо сказано: «Возлюби ближнего своего, яко самого себя».

– Ближних следует любить, – согласился учитель. – Но мне сдается, что мы с вами довольно далеки друг от друга.

– И тем не менее мы – творения одного господа! – возразил ксендз.

– Сомневаюсь, будет ли господу прок от дряхлой души старого атеиста, – усмехнулся учитель. – А менять убеждения мне поздновато.

– Горе грешнику! – многозначительно погрозил палкой ксендз. – Я говорю, горе грешнику, вечные муки ада ждут неверующего, ибо он не увидит лика божьего и не изведает милосердия его.

– Придется обойтись без милосердия божьего, – насмешливо улыбнулся учитель. – Удивительно все-таки примитивная у вас система пропаганды. Кого не удается заманить пирогом, того кнутом загоняют. Неужели вы не видите, что, пока человек был темным, пирог и кнут хорошо служили, а теперь не действуют. Скоро придет время, когда церковь исчезнет с лица земли…

– Что, церковь исчезнет?! – ксендз едва не разразился потоком слов, совершенно неприличных для духовной особы.

– Да, исчезнет! – подтвердил учитель.

– Опомнись, Пуртокас! – уже не владея собой, крикнул ксендз. – Велико милосердие божие, но велик и гнев: и неверующие изведают его до конца!

Ксендз стукнул палкой о стол. И от этого звука сам вздрогнул и, очнувшись, огляделся.

– Напрасно мы спорим, – уже успокаиваясь, сказал ксендз. – Все равно мы не убедим друг друга.

– Надо полагать, – согласился Пуртокас. – Менять убеждения мне поздновато.

Учитель отнесся ко всему этому разговору гораздо спокойнее, чем ксендз, но тут он вдруг почувствовал сильную усталость и только сейчас заметил, что оба стоят. Выдвинув из-за стола стул, он подтолкнул его гостю, а сам сел на диван.

– Нет, я пойду, – сказал ксендз. – Жаль, от души жаль, но я бессилен спасти вас. С богом! – Он постоял еще мгновение, цепким взглядом окинул стол, книжные шкафы, полки, как бы что-то выискивая, и, ничего не заметив, повернулся и медленно вышел.

За шторой послышались всхлипывания. Там стояла жена учителя, побледневшая, с заплаканным лицом. Ксендз направился прямо к двери. Когда женщина открыла ее, он сказал:

– Проводи меня немножко, дочь моя.

Женщина накинула платок и вышла следом. Когда они очутились за углом, ксендз огляделся и, убедившись, что поблизости никого нет, спросил:

– Слыхала?

Вместо ответа женщина всхлипнула еще сильнее.

– Он что, всегда таким был?

Женщина вытерла слезы уголком платочка:

– Нет, не совсем таким. Прежде, до пенсии, когда еще работал, пошутит, бывало, надо мной или другими верующими, но не зло. А теперь… Теперь, как заболел, нервный очень стал, даже слушать страшно.

– Большое несчастье ждет его и вместе с ним тебя, дочь моя, если не придешь ему на помощь, – таинственно сказал ксендз.

– Как же ему помочь, настоятель? Я каждый день молюсь за него, – снова начала плакать женщина.

Ксендз задумался.

– Не читает ли он каких-нибудь латинских еретических бумаг?

– Читает, настоятель, читает. Школьники принесли ему, и все вместе читают. Доктор запретил утомляться, я пробовала отговаривать – не слушает: все равно читает.

– А тебе известно, о чем там пишут? – сурово спросил ксендз.

Женщина испуганно поглядела на него и отрицательно покачала головой.

– Это дьявольские письмена! От этого чтения он и стал таким, и чем дальше, тем неистовее будет, попомни мое слово, – грустно сказал ксендз. – Но мне нужно бы получше изучить эти письмена. Тогда бы мы знали, как удержать его от безумия. Возьми и завтра же принеси мне эти бумаги.

– Боюсь, – всхлипнула женщина. – Не знаю, что он мне за это сделает. Такой несговорчивый стал.

– Как хочешь, – равнодушно сказал ксендз. – Но гореть в адском огне суждено не только заблудшим, но и тем, кто мог их спасти и не сделал этого.

– А что я скажу, если он хватится?

Ксендз положил руку ей на плечо.

– Не печалься, все будет хорошо. Ты ничего не видела, ничего не знаешь. И греха здесь нет. Не можем же мы с тобой молча взирать на то, как он гибнет.

Женщина молчала.

– Завтра я весь день буду дома. Прямо ко мне и приходи. Ничего не объясняй ни Розалии, ни пономарю, если встретишь. Ну, с богом, дочь моя! Ступай домой. Я буду ждать.

И ксендз, благословив ее, перешел на другую сторону улицы.