Текст книги "Призраки подземелья"

Автор книги: Анелюс Маркявичюс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Встреча на дорожке парка

По улице шагали Клапас и Зенонас. Первый, небрежно повесив на шею фотоаппарат, нес в руке деревянный штатив и не шел, а словно шаром катился; второй в синей шляпе, с портфелем в руке – вышагивал серьезно и степенно.

Подойдя к школе, они свернули в парк так уверенно и свободно, будто каждый день ходили по этим усыпанным гравием дорожкам.

Из открытых окон школы доносился стук, смех, голоса. По двору сновали ребята, шел ремонт.

Приятели сели на скамейку, немного обождали. Ребята возились только во дворе, и никто не заглядывал в парк. Клапас установил штатив, закрепил аппарат. Едва он покончил с этим делом, как на усыпанной гравием дорожке показался сторож с железными граблями.

– О, папаша, как поживаем? – засуетился Клапас.

Адомас подошел и поздоровался с ним, как со старым знакомым.

– Опять, значит, снимаете?

– Да, надо повторить. Тогда не вышло: засветил пленку.

– Засветил? – огорчился Адомас.

– О нет, нет! – спохватился Клапас. – Твоя-то фотография вышла как нельзя лучше.

Зенонас вытащил из портфеля черный конверт и подал Адомасу. Тот повертел его, осмотрел со всех сторон и вытащил снимок. На лице старика появилась улыбка. Как живой! На фотографии красовался вытянувшийся, словно на смотру, старик с торчащими усами. В руке он, как ружье, держал метлу.

Подошел Зенонас.

– Ну как?

– Да уж что говорить, хорошо, очень хорошо, ничего не скажешь, – любовался снимком Адомас. – И надо же! Я даже не мечтал. Думал, хоть какую бы карточку иметь. А тут прямо картина. И похож как. А что небритый, вовсе и не видно.

– По-всякому можно снять.

– Сколько причитается с меня?

– Ничего не надо. Это подарок.

Адомас помолчал.

– Спасибо тогда. Может, как-нибудь рассчитаемся. Гора с горой не сходится, а человек с человеком, как говорится, всегда…

– Конечно, конечно, – охотно поддержал Клапас. – Слушай, папаша, чуть было не забыл… Покажи-ка нашу находку, Зенонас.

Тот порылся в кармане, вытащил монограмму и подбросил на ладони.

– У вас тут подобрали, кто-то обронил.

Адомас взглянул на кусочек металла.

– Бывает, – согласился сторож. – У меня вот еще до войны сосед часы потерял.

– Жалко бросать такую вещицу, – вздохнул Зенонас, – может быть, парнишка старался, мастерил… Узнать-то хозяина легче легкого. Кто у вас из учеников с именем на «Р», а фамилией на «Ж» или наоборот?

– Да у нас только директор всех учеников знает, – объяснил сторож. – Учителя – они только тех знают, кого учат. А директор – тот уже всех.

Что делать с этим старым тупицей! Уверять, что двое взрослых мужчин всерьез озабочены тем, чтобы вернуть мальчишке какую-то бляшку? Глупо. Не объяснять же ему, что они ищут хозяина портфеля!

Они не заметили, как рядом с ними остановилась пожилая круглолицая женщина.

– Добрый день, Адомас! – поздоровалась она. – Помогите мне отыскать Ромаса Же́йбу.

Клапас и Зенонас вздрогнули – «Ромас Жейба – Р. Ж.». Может быть, им только послышалось?

Клапас шагнул к женщине:

– Простите, пожалуйста, кого, кого?

Женщина оглядела его с ног до головы. Ей строго-настрого было велено не болтать лишнего, а в глазах этого толстяка она заметила слишком большое любопытство.

– А к чему это вам знать?

Клапас, сразу поняв свою ошибку, отступил.

– А он не уехал? – спросил сторож. – Большинство-то ребят поуезжало кто в деревню, кто в лагеря, кто еще куда.

– Он в городе, – заверила женщина.

– Нет, такого не знаю.

– Может, в канцелярии можно узнать?

– Да канцелярия не работает. Начнет работать, когда заявления в первый класс собирать будут. А теперь не работает. Знаете что, напишите письмецо и оставьте на столе в коридоре – есть там такой стол специально для писем. Ребята тут часто бывают, ремонтируют школу, спортом занимаются, за садом ухаживают.

– Хорошо, я напишу записку. – Женщина поблагодарила и пошла в школу.

Клапас готов был прыгать от радости. Хоть и маленький, хоть и не очень надежный, но все-таки след.

Жадный нетопырь

В воскресенье Йонас все утро ожидал друзей. Но был уже полдень, а они не приходили. «Может быть, им что-либо помешало, а может, позже пойдут к учителю», – утешал он себя. Но время шло, а никто не разыскивал Йонаса, никому он не был нужен. И когда к вечеру Йонас окончательно понял, что ничего не дождется, его охватило отчаяние. Он бросился на постель, свернулся калачиком, закутался, даже голову укрыл, и лежал не шевелясь, зажмурившись. Он ничего больше не хотел. Вот умереть бы сейчас… Тогда уж наверняка начались бы разговоры: «Ах, какой парень был Йонас! Вот кого мы не умели ценить! Да, это был настоящий друг…» Нет. Умирать все-таки не стоит. Лучше остаться на всю жизнь одному и больше никогда-никогда не водиться с этими ребятами! Он им отомстит! Йонас вдруг вспомнил когда-то и где-то прочитанные и очень понравившиеся ему строки:

 
Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына,
Грозный, который ахеянам тысячи бедствий соделала
Многие души могучие славных героев низринул
В мрачный Аид…
 

Дальше там что-то говорилось о птицах и псах плотоядных, терзающих трупы, Йонас попытался представить себе, как это выглядит. Настроение стало еще хуже. Йонасу уже не хотелось мстить товарищам. Лучше всего оказаться бы сейчас рядом с ними. «Они, наверное, у Пуртокаса. Читают сейчас», – подумал Йонас.

Тем временем учитель Пуртокас уже встал с постели и, сидя в кресле, читал рукопись. Письмецо, оставленное в школе его женой, достигло адресата, и теперь друзья внимательно слушали:

– «…Удары становились все сильнее, испуганные нетопыри метались по подвалу. А затем несколько кирпичей выпали, и в отверстие ворвался свет свечей. Я стоял и смотрел затаив дыхание. Снова раздались удары, отверстие расширилось, в нем показалась сначала рука со свечой, а затем голова… Она огляделась по сторонам и снова исчезла.

– Бочки и паутина, больше ничего нет, – послышалось за стеной.

– Расширить отверстие! – приказал кто-то.

Снова раздался стук в стену, упало еще несколько кирпичей, пролом увеличился. Через него ввалились пятеро мужчин. Один из них был дворецкий Радвилы. Я узнал его сразу. Все были со свечами, и у каждого либо мяч, либо алебарда. Шли осторожно, озираясь, совали свечи в углы и тыкали мечами в ниши. У меня на лбу выступил холодный пот. Тихо сказал я про себя: «Господи, отврати от слуги своего оружие этих еретиков, и пускай его острие обратится против самих безбожников». Кто-то, проходя мимо, ткнул мечом в нишу, где я спрятался, и я едва не вскрикнул: лезвие разрезало мое платье, коснулось бока, однако не ранило. Я горячо возблагодарил всемогущего за эту милость. Но следом шли еще двое, и при одной мысли, что совсем случайно острие меча может вонзиться в мое тело, кровь стыла в жилах. Один из разбойников был всего в нескольких шагах. Он тщательно ощупывал мечом каждый закоулок. Шаги звучали все громче, слышалось царапанье стали о стену или глухой удар меча о пустую бочку. Ожидая смерти, я зажмурился. Когда открыл глаза, свеча удалялась от меня. Я во второй раз возблагодарил всевышнего за то, что он удалил опасность. Оставался еще один еретик. Он шел почти посередине прохода и помахивал алебардой. Я спасен! С трудом сдержал я крик благодарности отцу небесному. Но в это время еретик протянул в мою сторону свечу, должно быть, он увидел меня, ибо раздался жуткий крик, и с перекошенным от страха лицом он бросился назад, крича: «Дьявол! Дьявол!» Однако через несколько шагов он упал и начал дергаться в конвульсиях.

Остальные испуганно бросились к отверстию. Я глухим голосом проговорил:

– Адские врата распахнуты, ступайте все к своему хозяину Люцифе́ру!

Один из них, пробегая мимо, бросил в меня свечу и крикнул:

– Сгинь!

Я поймал ее на лету, задул пламя и снова сказал голосом более твердым, нежели прежде:

– Сатана соскучился по своим чадам, спешите в его объятия.

Все уже пролезли обратно через пролом, только самый первый лежал ничком посреди подвала: должно быть, всевышний забрал его душу. И вдруг тот, что бросил в меня свечу, вернулся, поднял алебарду и сказал:

– Пусть меня унесет рогатый, если это не отец Хауст! Сотню раз сдери с него кожу, десять раз повесь – все равно я его узнал бы. Неужто это его черт принес сюда? Пойду посмотреть. Будь что будет.

При этих словах я тотчас узнал Карла Зи́гирта – протестантского[16]16
  Протестанты – сторонники движения, направленного против господства католической церкви в экономической, политической и культурной жизни ряда европейских стран. Это движение получило широкое распространение в XVI веке.
  Протестанты выдвигали лозунг реформации церкви, включая и христианское вероучение, поэтому католики считали протестантов вероотступниками, еретиками.


[Закрыть] священника, который однажды попал к нам в руки. И кровь в моих жилах застыла. А он, засветив свечу, подошел, приставил алебарду к моему животу и, поворачивая ее, завизжал:

– Ха-ха-ха, вот кто попался! Отец Хауст, какая приятная встреча, будешь моим гостем!

Я сказал:

– Отстань, еретик, я тебя не знаю и знать не хочу.

Но он только сильнее прижимал алебарду.

– Не знаешь, отец Хауст? С чего бы это твоя память ослабла? Может, кое-что напомнить?

Он распахнул одежду: на груди и животе его краснели шрамы в виде крестов, и мне стало дурно.

– Что, все еще не припомнишь подвал, костер и раскаленное железо? Не очень-то нежно вы обращались со мной тогда, заставляя отречься от своей веры. Но я не сержусь, я просто вне себя от радости, что встретил сейчас такого приятного знакомого.

Оправившись от страха, подошли и его сообщники.

– Что он тут прячет? – Один из них потрогал мою немного оттопырившуюся одежду.

Я решил не отдавать сокровища, даже если бы меня рубили на куски. Но они увидели, что оклад выложен золотом, унизан жемчугом, бриллиантами, и вырвали его, а меня схватили, как черти грешную душу, завязали глаза и потащили с собой.

Выбравшись через пролом, мы долго шли, то подымаясь, то опускаясь куда-то. Потом заскрипела железная дверь, и я почувствовал сквозь повязку дневной свет.

Пройдя длинным извилистым коридором, мы очутились в какой-то зале, и я остался стоять один. Вскоре послышались шаги, с моих глаз сорвали повязку – передо мной стоял еретик Радвила и теребил свою бороду. Он посмотрел на меня мрачным взглядом, ткнул мне в лицо оклад и грозно крикнул:

– Где взял? Как он очутился у тебя?

Я молчал. Он нервно комкал в кулаке свою бороду и тихо, но угрожающе сказал:

– Говори, ты, иезуитское отродье, где взял оклад, а не то велю содрать шкуру.

Я сказал:

– Без воли всевышнего ни один волос с головы моей не упадет. Ваша светлость не имеет права оскорблять и унижать меня. Прикажите наказать ваших людей, осмелившихся напасть на меня и ограбить духовное лицо.

Он посмотрел на меня и хмуро махнул рукой своим.

К нему бросился Карл Зигирт:

– Ваша светлость, позвольте мне попотчевать его, мы с ним старые знакомые, я хочу отблагодарить его.

Господи, во славу твою эти муки приношу, да простятся мне мои прегрешения! Будто волки, набросились еретики на твою овцу, вырванную из священной паствы, и мучать стали.

Мое грешное тело покрылось выжженными красными язвами, и с каждым прикосновением раскаленного железа оно дергалось, будто я на жаровне извивался. Я молился, чтобы господь придал мне силы и чтобы я мог отомстить своим врагам. Дабы смог я так же, как они сейчас смотрят на мои страдания, смотреть на их страдания, во сто крат более страшные. И когда я весь горел как на угольях, то донесся до меня голос главного еретика:

– Если не скажет, отвести в подвал и вырвать язык.

Меня охватила слабость, но и ты, господи, идя на Голго́фу, споткнулся. Сатана подсунул грешную мысль, и я, спасая свое мерзкое, жалкое тело, раскрыл им много тайн из жизни нашего ордена, способы борьбы с безбожниками и еретиками, которые не имел права раскрыть даже перед лицом смерти.

Радвила все выслушал и сказал:

– Я лишь попугал, не собираясь карать, не знал, что ты такой слабый духом. Но теперь ты выдал своих и ни им, ни нам не нужен.

Он дал знак слугам и повелел:

– Вывезите эту падаль куда-нибудь за город, чтобы не оскверняла моих покоев, и бросьте. Он недолго протянет.

Велик ты, о господи, в своем милосердии и милости! Когда я, несчастная тварь, недостойная быть у ног твоих, полная алчности, противнее противнейшего червя этой земли, выдавшая святую церковь, своих братьев, мня себя погибшим и едучи в повозке, богохульствовал и бранился, что ты оставил меня, – то ты, только испытав меня и увидев, сколь слаба моя вера, снова явил свою божескую милость, хотя я тысячи раз был достоин виселицы за свои гнусные прегрешения.

Долго везли меня в закрытой карете и наконец сбросили где-то далеко за городом, на краю дороги. Я ослаб духом и телом и потерял сознание…»

Учитель остановился, тяжело вздохнул. Ребята только теперь заметили, как он устал. На лбу выступили капли пота, глаза часто моргали, дрожали руки. Сегодня он в первый раз поднялся с постели.

Они переглянулись.

– Учитель, хватит, ложитесь и отдохните, – сказал Ромас. – Мы придем в другой раз, ну хотя бы послезавтра.

– Ничего, ничего, не беспокойтесь за меня, я уже окреп, ого! – Учитель не хотел показаться слабым прежде всего самому себе. – Только немножко отдохну, и будем снова читать, возможно, кончим.

Но в это время без звука, словно тень, проскользнула в комнату жена и стала рядом с ним.

Учитель закрыл рукопись.

– Говорите, послезавтра? Ну, пускай будет послезавтра!

Опасное состязание

Странные вещи начали твориться на свете. Ромас получил необыкновенное письмо. На конверте обратного адреса не было. Ромас разорвал конверт, прочел письмо и ничего не понял. И вот уж который раз перечитывал он этот листок, но так и не в силах был разобраться, что все это означает:

Дорогой Ромас!

Извини, что так неожиданно обращаюсь к тебе. В письме ничего объяснить не могу. Очень хотелось бы встретиться с тобой и поговорить по душам. Поэтому не сочти за труд и четырнадцатого сего месяца, во вторник, в десять часов вечера, приходи в скверик возле улицы Тихой. Жду. До скорого свидания!

Ромас в десятый раз перебирал мысленно всех знакомых, всех приятелей и не находил никого, кто бы мог написать такое письмо. В конце концов и мать обратила внимание на эту бумажку.

– Получил письмо, не знаю от кого, – объяснил Ромас.

Мама пробежала глазами аккуратный листок, потом прочла его еще раз вслух и пожала плечами.

– Действительно странное письмо. Что это за нелепые встречи в такой час! И нечего тебе ходить. Если ты кому-нибудь нужен, дома тебя найдет.

Вернувшись с работы, отец тоже прочел письмо. Он согласился с матерью и добавил:

– Если не подписано, не стоит и идти. Порядочные люди не встречаются с авторами анонимных писем.

– Кстати, – сказал вдруг отец через несколько минут, – я сейчас иду на собрание и думаю, что вернусь где-то около десяти. Если хочешь, то по дороге могу завернуть в этот скверик, погляжу, что это за птица желает тебя видеть.

Ромас не спорил с отцом. Пусть посмотрит. Охваченный любопытством, он весь вечер ожидал, когда отец вернется с собрания. Но ничего интересного Ромас не узнал. Отец был на скверике, даже несколько минут посидел на скамейке и покурил, но никого, хотя бы отдаленно похожего на человека, ожидающего свидания, не появлялось.

Ромас махнул рукой и вскоре забыл про письмо. Но через несколько дней он снова нашел такой же конверт. Только на этот раз письмо было надушено и внизу стояла подпись: «Твоя подруга». В письме кто-то упрекал мальчика, что он не пришел, и приглашал явиться в тот же час на то же место завтра. Ромас прочел письмо, поспешно спрятал в карман и огляделся, не видит ли кто-нибудь. Сейчас у него не было никакого желания делиться новостью с матерью. У него горели щеки. «Твоя подруга»… Кто же мог быть этой подругой? Снова ломал он голову, снова и снова не мог найти ни одного человека, который так жаждал бы встречи с ним, Ромасом.

Вечером следующего дня Ромас переоделся и вышел из дому задолго до десяти. С ним зачем-то хочет встретиться девочка! Кто она такая, почему, для чего хочет его видеть? Может быть, он ее совсем и не знает, а может быть, каждый день встречается и видится. Каждый день? Какое она имеет право писать ему письма, приглашать на свидание?

Он вдруг оскорбился и едва не повернул обратно. Но любопытство победило. «Ладно, схожу, посмотрю, может быть, даже и останавливаться не стану, только пройду через сквер. А все-таки кто же она?..»

До сквера оставалась еще добрая сотня метров, когда Ромас увидел единственного на свете человека, который мог прислать такое письмо. Это была Юсте, сестра Зигмаса, совсем молодая, веселая девушка, работавшая продавщицей в универмаге.

Встречая Ромаса на улице или у брата, она всегда веч село шутила с ним, поддразнивала и называла мальчика не иначе, как «моя симпатия». Но зачем это письмо и это свидание?

Ромас удивленно и растерянно смотрел на девушку, а она с улыбкой протягивала руку.

– Ромас, мальчик мой, давно не виделись! – смеялась она, здороваясь. – Что не заходишь?

– Некогда, – неловко оправдывался он, говоря явную глупость. Только вчера днем он был у Зигмаса. Но Юсте не было дома.

– Ну вам, мужчинам, всегда некогда. И наш тоже целыми вечерами где-то бродит. Ты, наверное, не спешишь, идем прогуляемся, – взяла она его за руку, как маленького мальчика, и потащила по улице. – Хорошо, а? Какой славный вечер. Кажется, бродила бы всю ночь и не устала. Хорошо бы теперь поехать куда-нибудь в деревню, всюду зелень… А воздух какой! Я еще помню, как маленькой жила в деревне. А ты жил в деревне, Ромас?

– Нет, – сказал он. – Только в прошлом году на каникулы ездил.

– И то хорошо.

Она болтала, ничуть не стесняясь, часто сама спрашивая, сама отвечая.

– Смотри, как дрожат листья на деревьях. Отчего они дрожат? И как асфальт сверкает!.. А куда ты шел? – неожиданно спросила она. – Может быть, я помешала?

– Куда? – удивился Ромас. – Туда, куда ты писала.

– Как это – я писала? – остановилась Юсте. – Я ничего не писала!

– Не писала? – вконец растерялся Ромас. – А это что? – Он вынул письмо.

Юсте взяла у него письмо, прочла и расхохоталась:

– Ромас, милый мальчик, так тебе уже и свидания назначают! Конечно, другие, не я. Правда, другие, честное слово. Но ты, Ромас, так легко не поддавайся. «Твоя подруга». А ты так-таки и не знаешь, кто эта подруга?

– Нет, – признался он.

– И нисколечко не догадываешься?

– Ни чуточки.

– Ну-ну, – усмехнулась она. – А ты хорошенько приглядись. У кого глаза всегда на тебя смотрят, кто на переменке хочет с тобой вместе побыть, та и есть «подруга».

– Какие переменки, – пробормотал Ромас, – сейчас ведь каникулы…

– А почему ты на меня подумал?

– Я не думал… Просто встретил.

– Смешной ты мальчик, Ромас. Ну, да мне пора. – И она протянула руку.

Домой Ромас шел, скрипя зубами. И главное – он знал теперь, кто мог написать это дурацкое письмо.

«Погоди, будет тебе «подруга»! – обещал он. – Я тебе пропишу. Да как ей только в голову пришло – сочинить эту записку?»

Назавтра Ромас, придя в школу, увидел во дворе Ниёле и отвел ее в сторону.

– Можешь больше не писать всякие бумажонки! – небрежно посоветовал он, сунул письмо ей в руку и, круто повернувшись, пошел прочь. Он представлял, как Ниёле смутится, получив обратно свое письмо. И хорошо, не будет лезть!

Но каково же было его удивление, когда через несколько минут та самая Ниёле, вместо того чтобы хлюпать носом где-нибудь в углу, как это водится у девчонок, подошла к нему, ни чуточки не стесняясь. А поскольку Ромас стоял в группе мальчиков, она тихонько шепнула:

– Ромас, Ромас, это совсем не мое письмо. Я не писала тебе!

Он отошел немножко в сторонку и сурово сказал:

– Не выкручивайся! Писала, а теперь стыдно признаться в своей глупости. Впрочем, все это меня совершенно не интересует.

– Не писала я, Ромас, правда не писала, честное слово, не писала, – оправдывалась Ниёле. – Зачем мне писать, я мальчикам не пишу. Это и почерк на мой совсем не похож. Такой косой. Это еще кто-нибудь написал. А я должна отвечать! – Она уже обидчиво надула губы: – Забирай свое послание. Оно мне ни к чему! – Ниёле сунула ему письмо и отвернулась.

Ромас стоял с письмом в руке, не понимая, что происходит.

– Так кто же его написал?

Ниёле не ответила.

– Может быть, еще какая-нибудь девчонка?

– Откуда я могу знать? – уже несколько мягче сказала Ниёле. – Такого почерка я ни у кого в нашем классе не видела.

– Что там почерк! – махнул рукой Ромас. – Почерк при желании можно до полной неузнаваемости изменить, Йонас мне книжку давал. Там три профессора определить не могли, кто написал…

– Для чего же изменять почерк? – ехидно спросила Ниёле. – Ведь на свидании ты все равно ее увидел бы.

Больше Ромас не получал записок, но зато стали твориться еще более странные вещи. В один прекрасный день, когда он с товарищами выходил из школьного парка, они заметили бродившего неподалеку мужчину с фотоаппаратом на шее. Ромасу показалось, что он где-то уже видел этого человека. Но ломать голову было ни к чему. Мало ли встречается на улице людей, которые кажутся тебе знакомыми. Не удивился он также, увидев его возле парка. Стояла хорошая погода, сюда приходили художники, которые, установив свои этюдники, рисовали; фотографы увековечивали виды города, снимали парк и школу. Однако когда ребята немного отошли в сторону, Ромас увидел, как какая-то девочка показывала незнакомцу в их с Костасом сторону. Мужчина быстро зашагал к ним. Ромас с Костасом на всякий случай свернули в переулок и исчезли в ближайшей подворотне. Ромас быстро забыл об этом происшествии. Но вскоре ему пришлось вспомнить этот случай.

Через несколько дней, под вечер, Ромас, Симас и Зигмас договорились пойти в тир. Они любили стрелять и часто заглядывали туда. Тир – небольшое четырехугольное помещение, очевидно какой-то бывший склад, дальняя стена которого была увешана зайцами, медведями, кабанами, всевозможными птицами, мельницами, смешными человечками, – находился неподалеку от школы.

Когда они пришли, все места оказались занятыми. В любителях пострелять недостатка не было. Пришлось подождать. Но вот девочка с толстыми белыми косами то ли настрелялась вдоволь, то ли у нее кончились деньги – она расплатилась и вышла. Зигмас тут же занял ее место. Вскоре рядом с ним встал Симас, а через несколько минут взял в руки ружье и Ромас. Они купили пули и начали было стрелять, однако Зигмас сказал:

– Чего там попусту, давайте соревноваться.

– Давай! – согласились Ромас и Симас.

Зигмас вытащил лист бумаги, поделил его на три части и, надписав: Симас Баубли́с, Ромас Жейба, Зигмас Ли́пикас, – положил рядом.

Вначале ребята никак не могли приноровиться к ружьям, и очень редко раздавался сухой щелчок и какая-нибудь жестяная зверушка падала вниз головой. Но через несколько выстрелов результаты стали улучшаться. Ромас сшиб зайца, а Симас – красного петуха. Зигмас целился в косматого кабана с белым клыком. Все с нетерпением ожидали выстрела. Кабан рухнул носом в землю. И тут же кто-то сказал:

– Неплохо, ребята!

Они обернулись. За спиной Зигмаса стоял худой, кривоплечий мужчина.

– Может, мы посостязаемся, я плачу за пули. Кто желает?

– Можем и посостязаться, можем и посостязаться! – ободренный успехом, тут же вызвался Зигмас.

Симас подтолкнул его локтем:

– Пусти Ромаса, он лучше тебя стреляет.

– Лучше? Да? Лучше?.. Я сам хочу. Может быть, мне повезет?

– На что будем состязаться? – спросил незнакомец.

– На что? – призадумался Зигмас. – Я не знаю на что.

– Авторучки, зажигалки, почтовые марки?..

– Марки я не собираю, авторучки у меня нет, зажигалки тоже, – шаря по карманам, говорил Зигмас.

– Хорошая возможность увеличить твою коллекцию, Ромас, – шепнул Симас.

– Либо уменьшить, – усмехнулся приятель.

– Вот это могу поставить. – Зигмас вытащил из кармана коробку цветных карандашей. – Новые, еще не зачинены.

– Отлично! – сухо сказал незнакомец, доставая из внутреннего кармана авторучку и кладя на стол. – Надеюсь, соответствует.

Глаза у Зигмаса заблестели.

Человек купил две кучки пуль, по десять штук в каждой, и состязание началось. Щелкали выстрелы, переворачивались звери и птицы, а иногда раздавался сухой щелчок. Вначале оба шли наравне, а потом Зигмас вырвался на одну мишень вперед. Противнику не удавалось его догнать. Зигмас время от времени потирал руки, поглядывая на авторучку.

– Не волнуйся, Зигмас, спокойно, не волнуйся! – предупреждали его друзья, сами волнуясь.

Оставалось еще по три выстрела, но Зигмас жаждал как можно скорее завладеть авторучкой. Он выстрелил наспех и промазал. Из-за этого он еще больше разволновался, и второй выстрел был пустым. Только последним он сбил козла. Но это не выручило. У незнакомца было на один удачный выстрел больше.

Заведующий тиром – невысокий, очень юркий старичок – протрусил к мишеням, чтобы поставить их заново.

Зигмас грыз ногти от досады. Так замечательно все началось. Авторучка уже почти была в кармане. А теперь нет и карандашей.

– Может быть, еще кто-нибудь из вас желает? – сказал незнакомец, равнодушно пряча в карман карандаши Зигмаса.

Но даже и спрашивать не нужно было. Ромас уже вошел в азарт.

– На что будем состязаться? – спросил незнакомец.

– Можем хотя бы и на марки.

– Отлично. У меня скопилось немало марок из африканских государств.

У Ромаса глаза загорелись… Африканские марки. Этих у него было всего несколько штук.

– Сделаем по одному выстрелу, – предложил незнакомец. – Кто победит, тот забирает марки! Согласен?

– Да!

– Можем начинать? – спросил незнакомец, заряжая ружье.

– Можем! – медленно поднимая ружье, ответил Ромас.

– Не спеши, не спеши! – горячо и громко шептали ребята.

Но Ромас ничего не слышал.

Зигмас шумно вздохнул:

– И с Ромасом будет как со мной…

Ромас положил ружье на барьерчик. Мальчику очень хотелось немедленно же выстрелить. Но пример Зигмаса был слишком свеж.

Незнакомец тоже положил ружье:

– Ага! И у меня рука дрожит, не могу удержать.

Немного успокоившись, они снова взялись за ружья.

Ромас свалил белого медведя, а его соперник все еще целился, очевидно очень желая выиграть. Наконец и он выстрелил, однако мимо и, шумно вздохнув, опустил ружье.

– Браво, Ромас! – закричали Симас и Зигмас.

Ромас был счастлив.

– Ничего не поделаешь – это дело удачи, – сухо произнес незнакомец.

– И я мог выиграть! И я мог! – не успокаивался Зигмас.

– Как же я рассчитаюсь? Прислать, что ли? Дай адрес. А может быть, хочешь сразу получить? Тогда зайдем ко мне. Я тут совсем недалеко живу. И мою коллекцию заодно посмотришь, у меня есть хорошие дубликаты. Возможно, договоримся поменяться.

Предложение было заманчивым, но Ромас заколебался: было уже поздно. И, честно говоря, этот человек чем-то ужасно не нравился мальчику.

– Как хочешь, я не настаиваю, – сказал незнакомец. – Придумаем что-нибудь, как мой проигрыш передать. Кстати, – он вынул карандаши из кармана, – бери. – Он протянул коробку Зигмасу. – Мне не нужны. Марки бы я тут же забрал, я страстный филателист. А коллекцию карандашей я пока не собираю.

В его голосе послышалась досада.

«Ну зачем же я так плохо думаю о человеке, – упрекнул себя Ромас. – Вот он какой… Карандаши вернул. Он только ради марок все состязание затеял. Наверное, у него чу́дная коллекция».

– Пошли к вам, – предложил мальчик незнакомцу, и все вышли на улицу.

Уже темнело. На перекрестке Зигмас и Симас остановились.

– Так мы, Ромас, наверное, пойдем домой.

Они хотели, чтобы и их пригласили.

– Почему домой, пошли вместе, посмотрим и вернемся, – уговаривал Ромас.

Однако незнакомец молчал, и ребята хоть и неохотно, но все-таки повернули к своим домам.

Ромас остался один на один с незнакомцем. Не так уж близко он жил, как говорил. Они прошли одну улицу, потом другую, уже свернули в путаницу уличек Старого города, и все еще не видно было конца. Наконец незнакомец остановился у каких-то ворот.

– Зайдем сюда!

И в это время Ромас заметил идущего к ним толстяка фотографа, которого он на днях видел возле школы. Неожиданное появление фотографа вызвало у него смутное подозрение. Ромас нерешительно остановился.

– Идем, идем! – сказал незнакомец, беря мальчика за локоть.

Это движение сразу вселило в Ромаса тревогу. Он отступил на шаг.

– Ну, чего ты боишься? – нагнулся к нему кривоплечий, собираясь снова взять его за руку.

Ромас отскочил.

– Вот глупый! Укушу я тебя, что ли? – захохотал незнакомец, опять приближаясь.

Тут Ромас увидел, что толстяк крадется по краю тротуара, явно желая зайти ему за спину. Мальчик бросился в сторону.

– Стой! Стой! Не будь дураком! – погнался за ним толстяк.

Но Ромас не остановился и нырнул в уличку Старого города.

Он перевел дух, лишь когда достиг своего квартала и никакой опасности, конечно, уже не было.

Ромас был уже дома, но это странное происшествие не давало ему покоя. Чего хотят эти люди? Что он им сделал?

«Уж не их ли работа и эти письма? – подумал он. – Хорошо, что я не попал тогда на свидание. Просто повезло, что встретил Юсте, а то бы поймали!»

Но почему все-таки они хотят его поймать?