Текст книги "Время останавливается для умерших"

Автор книги: Анджей Выджинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Боль в бедре была сильной, однако прошла довольно быстро. Я встал, отряхнулся от пыли и иголок. Когда искал на дороге брошенную удочку, подъехал Броняк на велосипеде. Я расстался с ним у озера, так как мы никогда не возвращались в город вместе. Он уезжал по главной дороге, я шел напрямик. Причем даже не предполагал, что по ней сможет пройти автомобиль.

– Я услышал, – сказал Броняк, – что за вами поехала какая-то машина. У нее были погашены фары, поэтому я и повернул назад. Что случилось? Вас сильно ударили? Почему вы не стреляли?

Я не стрелял потому, что на рыбалку не брал с собой оружия. По крайней мере в эти часы хотел забыть, что существуют люди, которые могут меня убить и в которых нужно стрелять.

– Может в машине были пьяные или хулиганы? – предположил я.

– Неизвестно, кто там был, – ответил охранник, – К таким вещам надо относиться серьезно.

– Возможно и случайность, – сказал я неуверенно и поднял удочку – она лежала у края кювета.

– А я думаю, что это не случайность. Вы должны сюда кого-нибудь прислать, чтобы исследовали следы шин.

– Пан Броняк, у нас почти все ездят на «лысой» резине. Бережливые. Да на этой пыли и следы разобрать почти невозможно.

– Все равно не пренебрегайте этим. Не исключено, что кто-то из преступников, кого вы поймали, вышел из тюрьмы и теперь мстит.

Мы попрощались. Охранник укатил, а я пошел дальше той же дорогой, прислушиваясь, не приближается ли сзади шум мотора…

Подумал отчего-то о великолепной удочке Броняка и вдруг вспомнил, где мне приходилось видеть точно такую же, – в квартире Эмиля Зомбека. Она была прислонена к стене. Сержант еще играл ею, разговаривая с Галиной.

А не мог ли Броняк выкрасть эту удочку? Он производил, правда, впечатление человека честного и уравновешенного, но как фанатик рыбной ловли вполне мог бы решиться на что-нибудь подобное. Тем более, что Зомбек не оставил после себя наследников.

30

Пианист играет на расстроенном рояле и поет пропитым голосом:

 
Не говори, не надо слов пустых,
Уже не верю твоему «навеки»…
 

Клос заказывает сосиски и два пива. Просит официантку выписать счет и прячет его в карман.

– Вам оплатят это угощение? – спрашивает Фальконова.

– У нас никогда ничего заранее неизвестно, – говорит сержант. – Но у вас, кажется, есть для милиции сообщение, за которое стоит понести расходы? Это даже приятно – пригласить на ужин милую и откровенную женщину.

Фальконова вздыхает. Съев только одну сосиску, она отодвигает тарелку.

– Жалко, что пан капитан занят.

– Вы же знаете, что я даже отсюда ему звонил. Он еще не вернулся с рыбалки.

У Фальконовой, несмотря на ее сорок лет, еще довольно молодое лицо, но руки безнадежно испорчены, изъедены мылом и содой, красны от постоянных ожогов. Сержант смотрит на ее руки.

– Капитан вам обо всем рассказал? И о том, что я поклялась покойному, тоже?

– Обо всем. Я знаю жизнь, пани Фальконова. Вы можете говорить со мной так, словно знаете меня с детства. Словно я вам носил воду для стирки…

– Да, вы человек здравый, это видно. Я обещала капитану, что подробно опишу того человека, который приходил к Эмилю.

– Раньше вы рассказывали не так, как было, правда? Я вас понимаю, пани Фальконова. Вы поклялись Эмилю сохранить тайну. А тут появляется милиция и просит вас нарушить эту клятву. Милиция, конечно, хочет как лучше, вы это знаете, но вы хотите остаться честной перед покойным. Я вас понимаю.

– Именно так и было, поверите ли. Только теперь мне стыдно, потому что я…

– Уверен, что стыдно, – тут же подхватывает сержант, – Если бы Эмиль знал, что его убьют, то обязательно попросил бы вас отомстить за его смерть. У нас по вашей милости было много хлопот. Нашим людям пришлось изрядно поработать: ходить, искать, проверять…

– Поверите ли, но у него лицо точно такое, как я рассказала. Только когда я сидела там у вас, вдруг появился у меня перед глазами Эмиль – аж в животе похолодело. И тогда я сказала, что у того человека были еще очки и усы. А он не носил ни очков, ни усов.

– Плохо. Придется нам с вами еще раз проделать эту работу. Выпьете пива? Заказать еще?

– Нет, спасибо, не надо.

– Вы хотите еще что-то сказать, правда? Тяжело человеку, когда он что-нибудь скрывает и не может никому довериться. Я это знаю, пани Фальконова. Тоже кое-что пережил.

– Это верно, на душе тяжело. И боюсь я чего-то. Хотела сегодня сказать всю правду, и все равно боюсь, поверите ли.

– Так скажите, не надо себя мучить.

– Когда я вернулась к Эмилю после прогулки, то сразу спросила что это за человек был и почему он так напуган. «Это тот, из Колюшек», – сказал Эмиль. Тогда я спросила, тот ли, что прислал открытку с поздравлением? «Он, – сказал Эмиль, – только ты сюда не встревай, не твое это дело». А потом толкнул меня на колени и заставил поклясться перед святым образом, что я забуду и об этом человеке, и об открытке. И что никому ничего не скажу, даже если меня станут пытать.

Сержант напряженно смотрит в глаза Фальконовой. Он знает, что женщина говорит правду, поэтому терпеливо ждет, что она скажет еще. Он неподвижен, не дотрагивается даже до кружки с пивом, хотя чувствует страшную сухость в горле.

– Вот и все. А еще кое-что я смогу сказать только пану капитану. Вы его попросите, чтобы он на меня не сердился. Ведь то лицо, что ваш офицер нарисовал, выглядит как на фотографии, словно живое. Только страшно мне стало, вот я и добавила усы и очки. Попросите пана капитана прийти завтра утром. Я до самого обеда буду ждать, никуда не уйду. Но только пусть он приходит не в форме, как в последний раз приходил, а то соседки будут сплетничать…

– Я скажу капитану, он обязательно придет, – говорит сержант. – Вас отвезти домой?

– Спасибо за предложение, мне недалеко. Я не привыкла шиковать на машинах.

Фальконова выходит первой. Сержант задерживается в гардеробе, покупает сигареты и спички. Ждет, не выйдет ли за Фальконовой еще кто-нибудь. Никто не выходит.

31

Фальконова сворачивает в боковую улочку, проходит первый перекресток. Когда она переходит на другую сторону улицы, из переулка появляется мужчина в плаще из болоньи. В тишине раздаются только шаги Фальконовой. Мужчина идет мягко, бесшумно, словно подкрадывающийся зверь. Расстояние между ними уменьшается.

Фальконова проходит мимо фонаря, ее тень падает на стену дома. Около этого темного движущегося пятна появляется тень идущего за ней мужчины. Фальконова слегка поворачивает голову, замечает карикатурно изломанную тень мужчины, но не слышит его шагов. Она уже знает, что эта тень не ее: по стене скользят контуры двух фигур. Эвелина затягивает под подбородком узел платка… Идет все быстрее. Потом бежит…

Мужчина догоняет ее в несколько прыжков. Он уже не беспокоится, что слышен звук его шагов.

Неожиданно Фальконова останавливается и оборачивается. Прямо перед ее глазами – револьвер с надетым на ствол глушителем.

Женщина открывает рот, хочет крикнуть, позвать на помощь – и тогда раздается тупой, приглушенный хлопок выстрела. Как будто выстрелили где-то в глубоком подвале или в выложенной пробкой комнате. Эвелина падает. Мужчина наклоняется над ней, стреляет еще раз.

Из переулка, который две минуты назад прошла Фальконова, выезжает автомобиль и останавливается на мгновение рядом с женщиной, лежащей на тротуаре. Кто-то открывает переднюю дверцу. Мужчина в болонье быстро садится в машину.

32

Возвращаясь с озера, я думал не об автомобиле, который за мной охотился. Меня занимало теперь совсем другое, я решил зайти на квартиру Эмиля Зомбека и проверить – на месте ли еще удочка, или ее присвоил Броняк. Удочка, к которой он не разрешил даже прикоснуться.

На остановке я сел не в тот автобус, которым всегда возвращался домой, а в другой, идущий до Мокотовской, и вышел из него на площади Спасителя.

На Мокотовской я зашел в дворницкую за ключом. Макух сидел за столом с каким-то худым малорослым человечком с длинным лицом, покрытым угрями. Перед ними стояли рюмки, рядом лежали смятые банкноты. На середине стола валялись карты и такие же мятые купюры на тарелке, так называемый «банк». Приятели играли в очко.

Я не знал, дома ли Галина, возможно, она была в соседней комнате или на кухне. Мне очень хотелось ее увидеть, но, вспомнив про анонимку, я подавил в себе это желание. Спросил о ключе от квартиры Зомбека. Макух угрюмо посмотрел на меня и показал на вешалку, прибитую к двери. На одном крючке висели ключи, на другом – плащ из болоньи. Оранжевый.

Я пересек двор и поднялся по лестнице. Я точно помнил, что когда выходил отсюда в последний раз, хорошо закрыл дверь, дважды повернув ключ в замке. Однако на этот раз хватило одного оборота. Видимо, Макух уже что-то искал здесь или Броняк забирал удочку.

Открывая дверь, я даже не обернулся, чтобы проверить, следит ли за мной лупоглазая Марианна Вятрык.

Тесную прихожую прошел, не зажигая света. Его предостаточно попадало в комнату от уличных фонарей. Удочка стояла у стены, там же, где и в прошлый раз.

Я притянул к себе стул, уселся перед окном и взял ее в руки. Это действительно была прекрасная вещь, во всем, даже в мелочах, такая же, как у Броняка. Но почему охранник не позволил мне до нее дотронуться?

Я внимательно осмотрел автоматическую катушку с зубчатым колесиком, придерживаемым специальной пружиной, с осью на подшипнике. Потом попытался отвинтить толстую пробковую рукоятку. Наклонившись над ней, я услышал чье-то дыхание и сухой шелест болоньи.

В ту же секунду обтянутая перчаткой рука закрыла мне рот. Я почувствовал сильный удар по черепу, потом еще один – по шее. Это было проделано почти одновременно.

Часть третья
Исповедь Эмиля

33

Кабинет майора Птака. На письменном столе магнитофон. В дверях стоит поручик Витек. Майор показывает ему на стул, поручик садится.

Майор нажимает клавишу магнитофона. Медленно вращаются бобины с пленкой. Слышится приглушенный голос:

«Я могу поговорить с капитаном Вуйчиком?»

И отчетливый голос майора Птака:

«Я вас слушаю».

Майор выключает магнитофон.

Поручик поднимает голову.

– Но ведь это ваш голос, пан майор!

– Правильно. Капитан не мог вести этой беседы. Как раз в это время он был без сознания. Кто-то оглушил его в квартире Зомбека.

– Так оно и бывает, – говорит поручик, – когда самодеятельно продолжают закрытое следствие.

– Видимо, капитан был все-таки прав, – сухо отвечает майор, – если продолжение закрытого следствия выглядит именно так. Слушайте.

Он снова нажимает клавишу. Раздается приглушенный, но вполне отчетливый голос:

«Послушайтесь доброго совета, капитан. Если уж прокурор прекратил следствие, то, видимо, хорошо знал, что делает. Я вам уже говорил, что человек, убивший Зомбека, давно находится за границей. Зомбек унес тайну в могилу, и вы до конца жизни ничего не найдете, так как это было сугубо частным делом, личными счетами».

Минута тишины. Слышен только тихий шелест ленты, наматываемой на кассету. И снова тот же голос:

«Алло, вы меня слушаете? Если не воспользуетесь моим советом, то я поговорю с вами так же, как в свое время поговорили с Зомбеком. Звонить уже больше не буду, это мое последнее предупреждение. Отцепитесь от этого дела, у вас наверняка есть другие, поважнее. Желаю вам успеха в этих других делах».

Майор выключает магнитофон.

– Мы проверили, откуда звонит этот человек, – говорит майор. – Из автомата на Праге. Но там его никто не видел, возле будки как раз никого не было.

– Когда был звонок?

– В то время, когда оглушенного капитана нашли у Зомбека и отвезли домой.

– Таким образом, – говорит поручик, – тайну смерти Эмиля Зомбека знают двое. Тот, кто оглушил капитана, и тот, кто звонил в отделение.

– Добро, – бросает майор. – Добро, – повторяет он, – Человек, который напал на капитана, не мог звонить нам, так как точно знал, что капитана здесь нет. Но это еще ни о чем не говорит. Только допущение. Тот же самый неизвестный мог звонить и после нападения, чтобы уверить нас в том, что в этом деле заинтересовано несколько человек. По крайней мере двое.

– Мы будем ходатайствовать о возобновлении следствия?

– Пока мы можем только поздравить друг друга с преждевременным его прекращением.

– Но у нас не было другого выхода, поэтому я и поддержал это предложение.

– Капитан Вуйчик однако нашел этот другой выход, когда продолжал вести дело на собственный страх и риск.

– Ну да, если бы не упорство капитана…

Майор долгим взглядом смотрит поручику в лицо, тот начинает терять уверенность в себе и говорит:

– Я просто не верил в успех следствия.

– Теперь нужно будет переключиться и снова поверить. Вы должны исправить ошибку, поручик. Скептицизм – это хорошее качество, но не тогда, когда он происходит из нежелания поработать чуть больше нормы. Это все, спасибо.

34

Когда я брал у Макуха ключ, Галина, оказывается, была дома. О моем визите она узнала от отца. Через час, обеспокоенная тем, что я так долго не возвращаюсь, побежала к Зомбеку. Поскольку дверь была открыта, вошла в квартиру и нашла меня лежащим без сознания. Она тут же позвонила в управление. Через несколько минут приехал патруль с врачом и мне сделали перевязку. Затем отвезли меня домой.

Я позвонил сержанту Клосу и попросил его приехать.

– А удочка? – спросил он, едва переступив порог, – Что с удочкой?

– Я ее видел, даже держал в руках, но когда очнулся, ее уже не было.

– Думаешь, он забрался туда специально за удочкой? В это трудно поверить. Я ее осматривал в первый визит, ничего особенного. Никто не знал, что ты идешь к Зомбеку?

– Только дворник, его дочь и какой-то маленький тип в оранжевой болонье. Он играл с Макухом в очко.

– В болонье? Оранжевой? У того человека, что приходил к Эмилю, тоже был такой плащ. Фальконова говорила.

– Франек, не смеши меня! У каждого поляка есть такой плащ. Болонья – это сегодня уже польский национальный костюм, как когда-то кунтуш, – Я дотронулся до забинтованной головы. – Черт, болит. Хотел бы я знать, чем он меня трахнул по кумполу. Это было не железо.

– В управлении говорят, что следствие по делу Зомбека будет возобновляться. Ты там теперь высоко котируешься.

– Прежде чем шеф это утвердит и прежде чем он договорится с прокурором, мы должны его возобновить сами. Франек, я тебе уже говорил о той любопытной. Марианне Вятрык. Старуха живет с ухом, приклеенным к двери, и с глазом в замочной скважине. Она-то уж наверняка видела, кто входил к Зомбеку и кто оттуда выходил. Поезжай к ней прямо сейчас и вытяни из нее все, что нужно.

Раздался звонок.

– Открыть? – спросил сержант. И, не дожидаясь ответа, вышел в коридор.

Я проверил, далеко ли лежит мой пистолет.

Вошел директор завода «Протон» Колаж. Элегантный, изысканный, он имел право на такую неординарность, поскольку считался превосходным специалистом.

– Приветствую, приветствую! – воскликнул он, – Я уже знаю, что с вами что-то приключилось. Мы с вами, правда, договорились о встрече в управлении, но поручик Витек сказал, что вы дома. Поэтому я позволил себе…

Я поздоровался с Колажем.

– Франек, поезжай туда сейчас же, – повторил я сержанту, – Не теряй ни минуты. Информация этой старухи может решить все.

Сержант попрощался с нами и вышел.

Я предложил Колажу сесть.

– Пан директор, вы обещали разузнать что-нибудь о Зомбеке.

– Опять этот кассир! Дорогой мой, было бы гораздо лучше, если бы вы занялись убийцей, а не Зомбеком. Факт.

Меня раздражали его поучения и этот сановный тон.

– Было бы еще лучше, – сказал я, – если бы вы не подсказывали, кем заняться, а просто помогли.

Колаж развалился в кресле.

– Пан капитан, у нас нет никаких секретных документов, касающихся Зомбека. Я вам уже говорил, что этот человек словно бы и не жил. В «Протоне» о нем начали говорить только тогда, когда его уже не стало. И к тому же – не о нем самом, а о его смерти.

– Он десять лет работал вместе с вами?

– Десять лет, – подтвердил Колаж.

– Вы несколько раз представляли его к наградам и еще чаще к премиям. И при этом вы о нем ничего не знаете?!

– Прежде всего я хотел бы знать о результатах следствия и о том, кого вы подозреваете. Все думают, что в «Протоне» по-прежнему обитает убийца кассира. Это как-то накаляет атмосферу и затрудняет мою деятельность. Поэтому я и хотел бы знать, в каком состоянии сегодня находится следствие.

– Для этого придется обратиться к прокурору.

– А вам бы следовало быть более вежливым. Вы, наверно, еще не знаете, кто я такой и как мог бы вам напортить…

– Слушаю? – заинтересовался я.

– …если б только хотел, – докончил директор.

– Очень вам обязан за то, что вы не хотите. Однако я никому не дам никаких сведений.

Я говорил тихо, спокойно, и, может быть, именно это вывело директора из себя.

– Ваше поведение просто возмутительно, – подскочил он. – Я буду говорить с полковником…

– Я советовал бы вам не интересоваться излишне результатами нашей работы. Однако, если вы знакомы с полковником, это будет самый лучший выход. Прекрасная мысль.

35

Сержант Клос, сидя в дворницкой, разговаривает с Макухом.

– Вы были дома вчера вечером?

– А где мне еще быть? – спрашивает Макух.

– И вы не видели, кто выходил из флигеля после того, как туда вошел капитан? Из вашего окна виден весь двор.

– Вы думаете, что мне больше делать нечего, как только пялиться на всех, кто входит и выходит? Ей-богу, дайте человеку немного покоя!

Из кухни выходит Галина, улыбается сержанту.

– Пан Макух, – говорит Клос, – вы лучше не огрызайтесь. Если вас вежливо спрашивают, нужно вежливо и отвечать.

Сержант отворачивается от Макуха и здоровается с Галиной.

– Я заходил во флигель, – говорит он, – хотел поговорить с пани Вятрык. Она всегда знает, кто что делает, и, возможно, кого-то видела…

– Но ведь уже два дня, как Марианна Вятрык… – прерывает его удивленная Галина, – ее нет в живых.

– Умерла? Это невозможно. Она так хорошо себя чувствовала, была такой бодрой…

– И бодрость не поможет, – вмешался Макух, – когда падаешь с лестницы и ломаешь себе шею.

– Ее кто-нибудь подтолкнул, ударил?

Макух пожимает плечами.

– Это с удовольствием сделал бы каждый из жильцов, – говорит Галина, – Но Марианна упала сама. Я даже видела, как она летела с лестницы. Я как раз стучалась к одному из жильцов этажом выше, когда Марианна шла вниз. Старуха услышала стук и задрала голову – так как ей хотелось узнать, что же там, вверху, происходит. И тут она оступилась и упала. Я видела, как она катилась по ступенькам. Это было ужасно! Сразу позвонила в «Скорую». Врач сказал, что у Марианны перелом основания черепа. Она еще лежит в морге, завтра будут похороны… А как здоровье пана капитана?

– Мы отложим погребение, – говорит сержант. – Здесь надо все проверить.

Макух поворачивается к Галине.

– Видишь? Зачем говорила, что была при этом? Будут тебя теперь таскать в милицию как свидетеля…

36

В ходе поисков убийцы Эмиля Зомбека я уже записал на свой счет целый ряд неудач. В их список я включил исчезновение удочки из квартиры Зомбека, удар по голове, от которого осталась большая шишка, странную смерть Марианны Вятрык и самую большую потерю – убийство Эвелины Фальконовой. Эвелины, которая должна была – как утверждает сержант – сообщить кое-что важное. Кое-что, могущее распутать загадку смерти Эмиля Зомбека и обнаружить убийцу.

Милиции в Колюшках мы снова выслали словесный портрет человека, который двадцать третьего числа приходил к Зомбеку, и нетерпеливо ждали ответа.

Обо всем этом мы говорили с майором Птаком, который последнее время каждое утро заходил в мою комнату в управлении. Он, кстати, объяснил, почему поручал мне в последнее время самые трудные дела.

– Я думал, что ты привык к быстрым и легким успехам и уже избаловался. Поэтому и давал тебе практически безнадежные задания. Однако твое отношение к этой истории с кассиром «Протона» убедило меня, что я ошибался…

Признание майора меня удивило: он неохотно говорил о своих ошибках, тем более при подчиненных. Вероятно, шеф похвалил меня в его присутствии.

– Как ты хочешь дальше вести дело? – спросил он. – Чем будешь руководствоваться?

– Много думал об этом, – сказал я, – и знаю, что теперь только один человек мог бы ответить на вопрос об убийстве.

– Кто?.

– Труп. Только труп кассира может дать нам ответ.

Я уже давно уцепился за эту идею. В самом деле, что мы знали о Зомбеке? В его папке, кроме сомнительных сведений и поверхностных характеристик, лежала его автобиография с непроверенными фактами. Запрос, сделанный в связи с этим, не дал ничего интересного, точнее, совсем ничего. Родился он в маленькой деревушке под Люблином. Во время оккупации воспитывался у монахинь в Н. Позже уехал на освобожденные земли. Закончил во Вроцлаве какие-то бухгалтерские курсы, неизвестно, впрочем, какие именно. Потом очутился в Щецине, в маленькой артели «Чайка». В папке Зомбека была справка о работе в этой самой «Чайке». Десять лет назад его приняли кассиром в еще строившийся тогда «Протон».

– Нужно еще раз проверить биографию Эмиля Зомбека, – сказал я майору. – Но обязательно, пункт за пунктом, от места рождения вплоть до артели «Чайка». Нам надо забыть о том, что всякие запросы на эту тему ничего не дали. Жизнь кассира сама должна принести ответ на вопрос, кто его убил. Другой возможности нет.

– Добро, – согласился майор, – Будем держаться этой линии. Я получил, кстати, заключение о вскрытии тела Марианны Вятрык. Мы устроили также эксперимент с манекеном на той самой лестнице. Все сходится. Показания Галины Макух – правда. Что ты еще планируешь?

– Скрытое наблюдение за Габриэлем Броняком.

– На каком основании?

– Я бы хотел, чтобы ты разрешил это без всякой конкретной причины. Уж больно меня заинтриговало то обстоятельство, что охранник так категорически отказался показать мне удочку. И что такая же удочка пропала из квартиры Зомбека.

– Этого недостаточно для установления наблюдения.

– Мы уже изучили биографии всех, кто был близок к Зомбеку на заводе. О Броняке же пока известно меньше всего. Его, правда, взволновала смерть Зомбека, он хотел мне помочь и даже посоветовал, чтобы я прижал Фальконову. Но все-таки не дает мне покоя эта удочка!

– Добро, – сказал майор. – А как ты возьмешься за биографию Зомбека?

– Поручик Витек полетит в Щецин и поищет там кого-нибудь из «Чайки». Сержант Клос отправится в Люблинское воеводство. А я – в Н-ский монастырь, где Зомбек жил во время оккупации.

37

Поручик Витек вот уже час блуждает по щецинскому порту. Наконец, он находит человека, которого так упорно ищет. Это крановщик, коренастый мужчина с приятным, хотя и несколько хитрым выражением лица.

– Пан Вавжик?

– Да, а вы?

Поручик показывает служебное удостоверение.

– Известно, что десять лет назад вы были руководителем отдела рыбацких артелей в уездном Народном Совете.

– Был. Это верно. Только я бросил канцелярскую работу. В порту можно больше заработать. Я делаю полторы нормы и получаю приличную монету.

Вавжик хлопнул себя по карману.

– А существует ли еще артель «Чайка»? В Народном Совете не знают.

– Ее расформировали более десяти лет назад. Даже почти одиннадцать. Была артель «Чайка», это верно.

– Там работал некий Зомбек?

– Какой Зомбек?

– Эмиль Зомбек. Он был в артели бухгалтером.

Поручик вынимает из портфеля конверт, из конверта – пожелтевший документ.

– Это справка, выданная Зомбеку директором артели. Подпись директора неразборчива.

Вавжик внимательно рассматривает справку, с недоверием качая головой.

– Это какая-то липа. В артели «Чайка» всю бухгалтерию вел я сам. Все счета, все деловые бумаги. И всех там знал. Конторщиков было больше, чем рыбаков.

– Как же вы тогда руководили еще и отделом в Народном Совете?

– Ну, знаете, – смеется Вавжик. – Нужно было как-то прокормиться. В Совете я имел небольшую зарплату, да еще по полставки в двух артелях. Каждый должен как-то устраиваться. Сам живешь и другим дай пожить. Вы знаете, как это делается.

– А остались какие-нибудь архивы, где можно найти бумаги расформированной артели? Я должен это проверить.

– Пан поручик, нужно смотреть на жизнь реальнее. От этих давних послевоенных артелей уже ничего не осталось. Архивы пошли в переработку. Тогда еще прислали циркуляр насчет того, сколько килограммов макулатуры нужно сдать государству. Вот мы и покидали в грузовик все счета и акты. Страна растет, требует бумаги, не так ли? А ваш Зомбек никогда в «Чайке» не работал. Я это знаю на все сто процентов. Боже мой, какое было время! Сколько мы водки выпили в этой артели! У меня до сих пор похмелье. А вас кто-то дурачит, пан поручик. В «Чайке» никогда не было никакого Зомбека…

Поручик прячет справку обратно в портфель.

38

Сержант Клос сидит за большим дубовым столом в скромно убранной комнате. Он смотрит сначала на буфет, потом с интересом разглядывает цветную олеографию, изображающую битву под Рацлавицами.

Входит ксендз из местного прихода, седой, в вытертой и выцветшей от солнца сутане, в теплых, хотя уже не холодно, туфлях. Он ставит на стол деревянный поднос, снимает с него тарелочку с медовыми сотами, несколько горбушек свежего хлеба, масленку и глиняный кувшинчик с молоком.

– Нужно подкрепиться, сын мой, – говорит он сержанту, – путь до нас нелегкий. Обещали провести железную дорогу, но это только в будущем году. Деревенька на отшибе, может, это и к лучшему.

Ксендз разливает молоко по кружкам, придвигает одну из них сержанту.

– А что с этим Эмилем Зомбеком, – спрашивает Клос, – о котором я вам говорил?

– Сын мой, это тяжелые воспоминания, – морщится ксендз, – Во время войны гитлеровцы сожгли всю нашу деревеньку за укрытие партизан. Все тогда ушло с дымом, даже деревянный храм, а было ему уже за триста лет. И приходские книги все сгорели. У нас теперь новый, каменный храм, может, видел по дороге? Сухой, прочный, крытый оцинкованным железом, а все же тот, деревянный, был сердцу милее.

Сержант высасывает мед из сот, закусывает хлебом, запивает молоком.

– Это самая здоровая пища, – улыбается ксендз, радуясь аппетиту своего гостя. – О чем это я говорил?

– Об Эмиле, который тут родился, – подсказывает сержант.

– А, правильно. Скажу тебе искренне, этого Эмиля Зомбека я не очень-то и помню. Знаю только то, что жил у него за лесочком дядька, кузнец. А родителей его гитлеровцы здесь убили. Родителей помню, почтенные были люди.

– А может кто-нибудь в деревне…

– В деревне трудно дознаться, здесь уже все новые. Из-за Буга пришли, репатрианты. Старые прихожане вымерли. Немцы всех сожгли и расстреляли, дитя мое… Хотя, подожди, соврал я тебе, бог свидетель, что соврал. Остались двое с того времени.

– И живут здесь?

– Здесь. Один – старец, блаженный с того страшного дня. А другая – его дряхлая жена, совсем глухая и неграмотная. Они, когда жгли деревню, укрылись на картофельном поле, около самого леса. Больше с того времени никто не уцелел.

– А та кузница, про которую вы говорили? А кузнец?

– Кузня была деревянная, только каменный очаг от нее и остался. А кузнец примкнул к войску, которое пришло с востока, и больше уже сюда не возвращался.

Ксендз снова выходит и возвращается через минуту с маленькой миской и лоскутом льняного полотна.

– Руки вымой после меда, – говорит он.

Сержант погружает ладони в миску, перебирает в воде пальцами.

– А как же вы уцелели, пан отче?

– За два дня до того, как сюда пришла жандармерия, чтобы спалить деревню, я уехал в Люблин… Сын мой, пути господни неисповедимы, и никогда неведомо, почему всевышний одних забудет, а других оградит. Никогда неведомо – почему.

Рука ксендза дрожит, когда вслед уходящему сержанту он чертит крест в воздухе, пахнущем мятой и сеном.

39

Я выехал в Н. только тогда, когда уже получил отчеты поручика Витека и сержанта Клоса.

О дороге к монастырю мне даже не пришлось расспрашивать: размещенный в старом замке, он стоял на вершине пологого холма, господствуя над окружающей местностью.

Я представился вялой привратнице. Она захлопнула ворота, оставив меня снаружи. Через несколько минут вернулась и впустила во внутренний двор.

Мы брели крутыми лестницами и коридорами, от которых веяло сыростью и холодом, потом через обширную трапезную вошли в монастырскую библиотеку. Это была, вероятно, единственная комната, выдержанная в своем первоначальном средневековом стиле, ее не затронули более поздние перестройки.

В библиотеке меня ожидала почтенная монахиня. Сначала она держалась довольно недружелюбно, но когда узнала о цели визита, тон ее изменился.

– Да, – подтвердила она, – у нас был на воспитании юноша. Быстрый, вежливый. Его звали Эмиль Зомбек. Он пас монастырский скот на лужайке у леса.

– Что с ним стало? Куда он уехал?

– Он оставил нас в последний день войны. Ушел с какими-то войсками, или они его сами забрали… В тот день он должен был пригнать скот пораньше, но так и не вернулся. Какой-то старый пастух, немного не в своем уме, говорил потом, что гитлеровцы забрали Эмиля прямо с пастбища и расстреляли. Но люди из деревни часто фантазируют.

– Почему вы сказали, что пастух был не в своем уме?

– Потому что он не ходил в церковь.

– У Эмиля были с собой какие-нибудь документы?

– Да, – ответила монахиня, – во время войны у нас все дети носили в мешочках на груди свои метрики. Ведь как-никак, здесь крутилась немецкая полиция. Искала еврейских детей, которые убежали из гетто.

– А были у Эмиля еще приметы – возможно, родимое пятно?

– Он единственный из всех носил серебряный медальончик с выгравированной надписью «Эмилю в его первый день рождения – Мама». – Монахиня улыбнулась. – Все дети ему завидовали. И еще приметы – он был щербатым, и большой палец ноги у него был раздроблен. Эмиль говорил, что помогал своему дяде-кузнецу, и молот упал ему на правую ногу.

– Это не мешало ему при ходьбе? Он не хромал?

– Нет. Можно узнать, почему вы спрашиваете об Эмиле?

– Потому, что вы его знали, – ответил я уклончиво.

Затем попросил разрешения заказать телефонный разговор с управлением. Сказал, что узнаю, сколько он будет стоить и сразу же заплачу. Монахиня придвинула ко мне железный аппарат. Я заказал срочный разговор на имя сержанта Клоса.

– А откуда взялся тут Эмиль Зомбек? Где сестры его нашли?

– Это не мы, – ответила монахиня. – Его привел к нам здешний ветеринар, доктор Шыдло.

– Вы знаете об этом докторе еще что-нибудь?

– Люди говорят, что иногда он выпивал с немцами. Однако, что его винить – он был вынужден это делать, так как работал в канцелярии старосты. Шыдло здесь уже не живет. Уехал через несколько месяцев после окончания войны. Кажется… в Колюшки… впрочем, в этом я не уверена.

Снова Колюшки! Как на почтовой марке. Если ветеринар знал Эмиля с детства, то именно он мог отправить открытку с поздравлением и даже навестить своего давнего знакомого. Необыкновенное стечение обстоятельств.