Текст книги "История и фантастика"

Автор книги: Анджей Сапковский

Соавторы: Станислав Бересь
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

– Нарушение законов не означает превращения их в щепки, ибо тогда от них уже ничего не остается. Законы – основа фабулы. Поэтому нельзя уничтожать их до основания, ибо тогда наружу выползет, прошу прощения, дурно пахнущее слово – авангард. А я не намерен быть авангардистом.

– В кинематографе существуют нормы, четко устанавливающие, сколько в процентном отношении в фильме должно быть секса, экшна и психологических разборок, чтобы он мог успешно бороться за место на рынке. Эти правила действительно эффективны. Однако я не знаю, возможен ли их механический перенос в прозу.

– Вероятно, возможен, но я так писать не умею. Просто у меня об этом иные представления, нежели у американских сценаристов. Конечно, процентный подсчет составных частей произведения звучит смешно, тем не менее я советую всем авторам изучить голливудские принципы создания хороших сценариев, а главное – запомнить первый: фильм должен начинаться так, чтобы зритель не вышел из зала сразу же, как только доест свой попкорн. Известно ведь, что должно происходить в первых сценах, или, перенося эту проблему в область литературы, в первом абзаце. Писателям в этом смысле труднее, поскольку зритель иногда может остаться в зале только потому, что на дворе жара, а в кинозале работает климатизация. У литературы же таких дополнительных мотивировок нет. Если, читая рассказ, мы видим, что в первом абзаце ничего не происходит, то такой текст тут же откладываем на полку. Священный принцип первой фразы!

– Итак, вы рисуете портрет писателя, который не свободен в своем выборе, ибо должен уважать законы жанра.

– Зачем же представлять проблему таким образом?

– А как же не представлять, ежели Геральт не может быть импотентом…

–  (Перебивает.)Это отрицательно влияет на фабулу. Отрицательно! Я же не раб законов, потому что не принуждаю себя писать скверно. Я был бы глупым авангардистом, сделав из ведьмака импотента. Законы можно и нужно изгибать, но повторяю, нельзя превращать их в щепы. Потому что после такого превращения остается только говно и авангард. Простите за слово «авангард».

– А как знать, не создали ли бы вы именно таким образом глубокий и драматический портрет человека, униженного так же, как Абеляр в одиннадцатом веке?

– Вполне возможно, только при этом мне пришлось бы заново написать роман, создать соответствующий климат, нарисовать совершенно иного героя. Роман об импотенте-философе должен был бы зиждиться на другой почве. Некоторые грибочки не растут на определенном виде мха, поэтому, чтобы их вырастить, необходимо создать для них соответствующие условия. Прежде всего я должен позаботиться о конструкции сюжета, чтобы все имело смысл, а не просто отметить, что-де у героя ничего не получилось, ибо тогда я опустился бы до обычного банала и вместо того, чтобы изогнуть законы, сломал бы их. Возможно, рассматривая образовавшуюся кучу щепок, изощренная литературная критика со временем провозгласила бы меня первооткрывателем. Однако это мне ни к чему. И уверяю вас, работая над романом, я не чувствовал себя так, словно был зажат в колодки.

Вот тут, на полке, у меня стоит цикл романов о Томасе Ковенанте Неверящем Стивена Р. Дональдсона. В Польше они тоже уже появились. Так что мы начинаем знакомиться с героем современных Соединенных Штатов, живущим в маленьком городке. С первой же фразы мы узнаем, что он болен проказой. По невероятной случайности, после того, как его покалечил, кажется, автомобиль, Томас переносится в сказочный параллельный мир, несколько напоминающий средневековье, – с магией, чудовищами, гигантами, а также конфликтом между силами добра и зла. Затем герой становится на соответствующую сторону, но существенно не это, ибо первое, что делает прокаженный протагонист, появившись в чуждом мире, это насилует встреченную девушку. Без каких-либо обоснований. Читая это, я сказал себе, что возможность нарушения законов жанра Дональдсон исчерпал до конца. Если и я теперь пойду так же далеко, то каждый скажет, что я собезьянничал у Дональдсона.

– Тогда объясните, почему столь важной – сюжетно и психологически – проблемой для вас было, что Геральт и Йеннифэр не могли иметь потомства? Это что – желание продемонстрировать законы жанра или совсем наоборот? Мне кажется, скорее второе, потому что обзаведшиеся детишками убийца и беременная чародейка – вполне гротескная картинка.

– Я спокойно мог бы себе это позволить. Но как-то так получилось в определенный момент. В одном из первых рассказов Йеннифэр принимает участие в охоте на дракона, поэтому мне нужен был какой-то не перенасыщенный философствованием мотив, поясняющий, почему она, считающая себя чуть ли не представительницей элиты, якшается с голодранцем. Я также искал простую и истинную причину конфликта между нею и Геральтом. На решение этого у меня было мало времени, ведь рассказы не пишут десятилетиями, и их не обсуждают с литературными критиками для того, чтобы избрать оптимальную форму и конструкцию. Как правило, это требует трех-четырех месяцев работы, а первая идея обычно бывает наилучшей.

Ввод в действие женщины-чародейки – кроме неизбежного для каждой фабулы cherchez la femme [46]46
  Ищите женщину (фр.).


[Закрыть]– имел целью очередное нарушение законов жанра: появляется женщина, и читатель, воспитанный на классических образцах, убежден, что она станет наградой для воина. А тут вдруг оказывается, что Йеннифэр не намерена быть чьей-то наградой, хоть она отнюдь не монашенка и не анахоретка. Из такого зачина вырисовались дальнейшие перипетии связи ведьмы и Геральта, хотя, как я уже сказал, история, поведанная в том рассказе, отнюдь не предполагала продолжения. Я не знал, использую ли когда-либо еще этот персонаж, или скорее всего сия дама сделает то, что ей положено, и исчезнет, однако некоторые герои, предполагавшиеся сначала одноразовыми, эпизодическими, не желают «отклеиваться» от писательского пера. Писателю хочется побыть с ними еще, поскольку они, коротко говоря, интересны.

– Но согласитесь, странная получилась «семейка»: стареющий бесплодный мачо Геральт, бесплодная чудо-чародейка Йеннифэр после «перипетий» (усовершенствованная и омоложенная с помощью всяких магических фокусов), бисексуальная сирота Цири с титаническими силами, которые ни от чего не защищают ни ее, ни ее близких. «Родственные» узы тут придуманы или навязаны «сверху», все участники системы что-то разыгрывают и выпадают из своих ролей, а где-то в основании этого треугольника затаилось писательское опасение, что «папочка, мамочка и дочурочка» – слишком хлипкий фундамент, чтобы на нем возводить романный цикл. А впрочем, почему бы и нет?

– Нет – потому что нет. Слишком глупо. И слишком примитивно. Романы пишут о вещах необычных, интриги должны быть закрученными и запутанными, герои – необыкновенными и незаурядными. Писать о бабке, дедке, папе, маме, сыне и дочке? И, возможно, еще в каждой фразе доказывать, а в эпилоге припечатать, что этот чудовищный секстет – основная ячейка общества? Оставим это, дорогой мой, авторам сценариев для сериалов…

– Геральт – седой, Цирга – пепельноволосая, у Йеннифэр волосы цвета воронова крыла. Это сознательное решение или случайность? И чем продиктовано? Какого рода семантикой?

– Йеннифэр и Геральт – символический контраст черного и белого, как ин и янь. Визуализация противоположностей, имеющая целью помочь читателю понять эту Полную конфликтов, бурную любовь. Цири же – серая, немного как Гэндальф. Гэндальф из серого становится белым, ибо проходит rite de passage. Во гневе пародирует Сарумана, утверждающего, что «белизна хороша только для начала, белую ткань можно покрасить, белый лист можно исписать». Цири же в конце романа – белый лист, который можно покрыть письменами. Что же до того, чем и как будет исписан этот лист, – я оставляю читателя в неведении. Чтобы он мог задуматься.

– Ваши героини – вообще зубастые штучки. Очень часто они воительницы, как и мужчины. A girl with а gun [47]47
  Девушка с «пушкой» (англ.).


[Закрыть]– это все же продукт двадцатого века, особо популярный. Ваши же книги говорят о том, что это отнюдь не современная придумка, что так было всегда. Правда, я слышал о воительницах викингов, но мне ничего не известно, например, о славянских амазонках. Что об этом говорят исторические источники?

– В своих романах я использую исторические сведения вперемешку с легендами. Говоря о женщинах-воительницах, следует начать с несомненно существовавших амазонок. Вопрос только, действительно ли таких, каких описывает, например, Гомер. Имеется множество легендарных преданий, говорящих о воинственности германских и кельтских женщин. Некоторые авторы серьезно сомневаются в правдивости повествований о девах-воительницах, указывая хотя бы на слишком большой вес применявшегося в те времена оружия и доказывая, что ни одна женщина не могла бы противостоять в бою мужчине. Я считаю такое мнение ошибочным и глупым, опирающимся именно на легенды, изображающие каждого древнего воина гигантом и богатырем, чему противоречит история – хотя бы размеры сохранившегося оружия.

Бились и крупные мужики, бились и коротышки, попадались женщины сильные, как Горпины. Сегодня женщины бьют рекорды в спорте, а ведь спорт в основном порожден боевыми искусствами.

Другая проблема касается социальной роли. Кто-то, в конце концов, должен был беременеть и нянчить детей, хранить домашний очаг и жевать кожу для размягчения. Мужчины этого не делали, но не потому, что валялись брюхом кверху и хлестали пиво. Просто у них были другие занятия. Истории известны случаи, когда необходимость принуждала женщин браться за оружие. И они не так уж скверно справлялись. Упоминания на эту тему есть и в легендах. Одна из самых известных относится к циклу chansons de geste [48]48
  Песнь о деяниях (фр.).


[Закрыть]и повествует о Брадаманте, женщине-паладине Карла Великого, дерущейся – в полных доспехах – с маврами. Сохранились рассказы о легендарных кельтских предводительницах, сопротивлявшихся римлянам и командовавших в бою целыми армиями. Такова была привилегия королев, а надо добавить, что отдаться под власть и пойти под команду женщине не было для кельтов чем-то необычным. В их культуре женственность почиталась особо. Так говорят исторические источники и легенды. Однако совершенно иной вопрос – присутствие женщин-воительниц в современной масс-культуре. Действительно, сейчас невозможно увидеть американский фильм о шайке гангстеров, в котором не появляется хотя бы одна женщина.

– И негр.

– (Со смехом.) Вижу, вы уже знаете, в чем дело – в политкорректности. С моей же, писательской, точки зрения, женщина – любопытный персонаж, поскольку еще не столь сильно заэксплуатирована, как мужчины. Уже у Сенкевича появляется Баська, ухитряющаяся сбежать от Азии, в одиночку пробраться через пустоши и выжить. Это хорошее начало, персонаж – весьма далекий хотя бы от Елены Курцевич, которая, помимо того, что позволяет себя похитить, ничего интересного в фабулу не привносит. Для писателя, стремящегося сконструировать интригующий сюжет, женский персонаж – противоядие от всех хлопот.

– Однако в исторических источниках женщины-рыцари встречаются редко. Правда, американцы утверждают, что женщины чрезвычайно полезны в армии, но анализ двух войн – в Ираке и Афганистане – показывает, что их не слишком активно использовали в боевых действиях. Если б сказанное выше было правдой, у женщин всегда было бы свое место в армии. Это была бы своего рода историческая константа. Однако все отнюдь не так.

– По многим причинам – моральным, бытовым, религиозным, которые я здесь не намерен рассматривать. Повторяю: всегда существовала так называемая основная ячейка общества, в которой было обязательное распределение ролей. Ведь невозможно было и подумать, чтобы со стойбища ушли все женщины, оставив детей без присмотра.

– В племенных структурах такое действительно невозможно себе представить, но уже, например, в семнадцатом веке…

– Тут, в свою очередь, возникает культурный барьер, то есть вопрос: что положено женщине, а что нет. Тяжело драться в семи юбках – а как иначе, если переодевание в мужскую одежду каралось костром. Религиозные запреты в те времена воспринимались весьма серьезно.

– Однако ваше творчество прямо-таки нашпиговано – в положительном смысле – воюющими женщинами.

– Верно, и это очередное доказательство тому, что моя Never Never Land – Нетинебудет – не имеет ничего общего с исторической реальностью. Благодаря тому, что я убрал из построенного мною мира Церковь со всеми ее запретами, результат уже не напоминает средневековье.

На большое количество женских персонажей в моей прозе уже обращали внимание. Кто-то даже сказал, что они стали чуть ли не культовыми в феминистских кругах.

– Исследования одной из моих аспиранток, занимающейся этой проблемой, не подтверждают сказанного. Феминистки не входят в круг ваших преданных читательниц.

–  (Удивленно.)Серьезно? Стало быть, кто-то пытался сделать мне незаслуженный комплимент. Однако это не меняет того факта, что мой подход к женской проблеме отмечен определенной неоднозначностью. Пользуясь различными источниками, я решил для себя – хоть и не являюсь слепым почитателем этой теории, – что женское начало в природе доминирует. Если существует какой-то культ, не связанный с политикой, так это культ Великой Матери-Богини. Вера в мужского Бога, Яхве, почитаемого евреями, имела политическую подоплеку – Яхве был придуман потому, что его надо было придумать, дабы сохранить определенные общественные структуры. Для первобытных людей таинственным божественным началом была именно женская сущность, то есть способность дарить жизнь. Однако подчеркиваю, я защищаю эти тезисы не с позиций религиоведа, просто для меня это вполне убедительно. Именно исходя из этого, я решил поиграть подобной идеей в своем творчестве, частично с исторической точки зрения доводя все до абсурда. Потому-то в моих книгах миром и начиняет управлять ложа, состоящая исключительно из женщин, высказывающихся порой о мужчинах весьма нелестно. По их мнению, политика и правление – слишком серьезные вопросы, чтобы доверить их мужчинам – существам эмоционально нестабильным, подверженным различным влияниям, не умеющим ничего разумно довести до конца. Так что это своего рода коварная литературная игра, игра в аисторичность.

– Так, возможно, женщины чувствуют, что в основе все-таки лежит какая-то издевка, и поэтому не рвутся толпой к вашей прозе? Однако социологические исследования не позволяют понять, почему это происходит. Каков ваш диагноз?

– Я не в первый раз убеждаюсь, к каким глупым выводам неизменно приводят «социологические исследования», в какой чепухе и вздоре пытаются убедить нас их результаты. Я знаю – к тому же не по «исследованиям», а по личным наблюдениям – состав польского фэндома, да и многих зарубежных. Уверяю вас, тендерный состав клубов фантастики примерно fifty-fifty [49]49
  Пятьдесят на пятьдесят (англ.).


[Закрыть], я бываю на конвентах и съездах фантастов в Польше и за границей. Поверьте, там все выглядит так же. Наконец, я поддерживаю живой контакт с лицами, интересующимися фантастикой вообще и моим творчеством в частности, на авторских встречах, на которые публика приходит сотнями. Я надписываю книги людям, подходящим ко мне с просьбой об автографе. И уверяю вас, прекрасный пол если не превышает, то количественно ничуть не уступает мужскому. Я знаю – last not least [50]50
  В конце концов (англ.).


[Закрыть]– гендерный состав моего собственного интернет-фэнклуба. И заявляю: приведенными результатами «социологических исследований» можно подтереться. Я говорю все это не в каком-то праведном гневе оттого, что якобы я этакий «половоуниверсальный» или даже обожаемый исключительно женщинами писатель, а просто констатирую факт. И показываю, что упомянутые вами «исследователи» ничего не открыли, ибо ничего не исследовали. Потому что авторы оных исследований по лени или беспомощности просто переписали чужие выводы, сформулированные в отношении фантастики уважаемыми редакторами Джоном В. Кэмпбеллом и Хьюго Гернсбеком, по мнению которых, читатель научной фантастики, безусловно и однозначно есть так называемый adolescent male [51]51
  Недоразвитый подросток (англ.).


[Закрыть], а женщины не читают фантастику вообще и никогда. Добавлю, что этот «закон» был придуман в США в тридцатых годах прошлого столетия. И что уже к концу сороковых выяснилось – что это чепуха. Но – как видно по упомянутым вами «исследованиям» – чепуха страшно живучая.

– Я лишь повторяю то, что прочитал. Анкеты, которые я видел, охватывали круг учащихся нескольких десятков нижнесилезских лицеев. Это не та социальная группа, которую вы видите на фэндомах. Но препираться не стану. Мы беседовали о значимости женщин в бою. Так вернемся же к этой теме. Например, интересовались ли вы, сколь эффективно участие женщин в боевых операциях израильской или иранской армий?

– Нет, меня это нисколько не интересует. Я исхожу из того, что сейчас нет никаких причин, которые помешали бы женщинам быть замечательными воинами. Так же, как замечательными директорами гигантских корпораций. В свое время, разумеется, существовали определенные барьеры. Например, когда я начинал работать во внешней торговле, у женщин были очень мизерные шансы продвинуться. На собраниях руководства говорили прямо: «Господа, не станем-де мы назначать ее руководителем, потому что она поедет на переговоры с клиентами, и ни один мужчина не захочет с ней разговаривать». Но уже тогда понемногу стал намечаться перелом. Когда спустя некоторое время я перешел в фирму, имеющую дело с текстилем, то девяносто процентов руководящих постов в ней занимали женщины.

Сегодня у женщины уже нет нужды хранить домашний очаг, ибо только от нее зависит, будет ли у нее таковой вообще. Если женщина сама этого не захочет, то в ее жизни не будет ни детей, ни пеленок, ни всяческих малоприятных ароматов. Ее уже не сдерживают никакие религиозные запреты, не позволяющие, например, носить брюки либо фуражку. Поэтому она вполне может быть воином, ибо современное оружие, зачастую управляемое компьютером, не различает пола и не дискредитирует.

– Вы говорите, словно представитель «Твоего стиля» или какого-то другого дамского журнала. Однако не знаю, заметили ли вы, что в теперешних отношениях между мужчиной и женщиной именно женщина оказывается более сильной, доминирующей стороной. Впрочем, это касается уже не только эмоциональных связей, но и реальных общественных ролей. Вероятно, вы обратили внимание на телепрограмму второго канала «Хорошие книги». Там дело доходило до непрекращающейся конфронтации двух приятных во всех отношениях господ – Любеньского и Береся (не меня, другого) – с «зубастой» феминисткой Казимирой Щукой, не уступавшей им ни в чем. Ее партнеры-мужчины, постоянно менявшиеся, были для нее всего лишь приятным фоном. Это выглядело поразительно: они, так сказать, обозначали свое присутствие, она же боролась за свои взгляды до последнего. Мне это даже нравилось, однако, сказать по правде, картина общества, в котором мужчины сведены женщинами на второй план, не наполняет меня оптимизмом.

– Не знаю, можно ли считать приведенный вами пример удачным и репрезентативным, но бог с ним. Я считаю патологией, когда какому-либо полу отводится второстепенная роль. Так же как убежден, что роль, отведенную женщинам в девятнадцатом веке, нельзя считать нормой. Такой же нездоровой мне кажется обратная ситуация, когда женщины доминируют над мужчинами. Равноправие вовсе не означает перевес одного пола над другим. Мужчины зачастую полагают, что, если они утратили часть своих привилегий в пользу женщин, значит, автоматически произошел перенос доминанты на другой пол. Между тем ничего подобного. Так может думать почтальон, у которого жена работает в банке и получает в два раза больше, – или он, или шахтер, вернувший после изнурительной работы домой и возмущенный тем, что жена не хочет налить ему пива. Конечно, я сильно упрощаю проблему.

В своем творчестве я стараюсь показать, что женщина действительно доминирует в природе, но не из-за своей социальной роли, а лишь благодаря тому организму, которым природа ее одарила. Любой врач скажет, что женщины гораздо лучше сопротивляются боли, реже поддаются инфекциям и болезням, обладают большими регенеративными способностями. Мужчина в природе – существо решительно более слабое.

– Если даже предположить, что характерный для вашего творчества культ чародейки – лишь чистая игра с законами жанра (что удивило бы, вероятно, не одного читателя), то такого, я думаю, нельзя сказать о феминизации этой линии. В конце концов, видимо, не случайно в «Башне Шутов» появляются три прелестные ведьмы, чтобы – в воинственно гендерном духе – втоптать в грязь сильный пол. Не случайно также на слете колдуний «генеральным секретарем» оказывается ведьма-мать.

– Это отзвуки интересной, но отправленной в архив концепции Маргерет Мюррей, британского антрополога, автора знаменитой книги «Ведовской культ в Западной Европе» (1921), утверждающей, что так называемая охота на ведьм, по сути дела, была политической борьбой за власть, а преследовали и сжигали на кострах жриц значительно более раннего и гораздо более сильного, нежели христианство, культа. Жриц Великой Матери, используя социотехнический черный пиар, низвели до роли страшных и вреднющих ведьм. Над Мюррей можно насмехаться, но нельзя отрицать того факта, что культ Magna Mater [52]52
  Великая Матерь (лат.).


[Закрыть]был более раним и могущественным, нежели все другие известные культы. Это несомненная и неоспоримая истина. Магия неразрывно связана с женским началом, если писать о магии, то просто невозможно смотреть на проблему иначе. Пусть это и фантазия, но под ней все же должна быть реальная основа.

– А вы хоть иногда заглядываете в феминистическую литературу и публикации?

– Я этим не занимаюсь.

– Но какова направленность этих изданий, вы наверняка знаете. Кое-что, несомненно, читали, хотя бы в перепечатках. Вы считаете, что они выполняют ситуационную или интервенционную роль? Следует ли применительно к ним говорить о борьбе за равноправие?

– Нет, скорее уж нет, но мне понятны причины столь сложной ситуации. Женщины в определенный момент были оттеснены на такую позицию, на которой могли сражаться только так, как сражается покоренный народ, то есть начать партизанскую войну. Взрывать поезда, нападать на комиссариаты. Иначе говоря – беспокоить. Поэтому они начали выступать именно в такой роли, навязывая свою демагогию и сражаясь всеми доступными им средствами. И добились того, чего могли добиться… Хотя бы как в Америке: сегодня четко очерчены обязательные пропорции при предоставлении работы, и из десяти сотрудников сколько-то там должны быть женщинами. Мы еще не достигли такого положения, поскольку в нашей стране веками бытовали – и будут бытовать – определенные стереотипы. Такой уж мы народ. Именно поэтому в самых разных «Твоих стилях» и им подобных женских журнальчиках мы отмечаем проявления партизанщины. Однако надобно взглянуть на проблему шире. Война ведется не с вами или со мной, а с тем штейгером [53]53
  Мастер, заведующий рудничными работами.


[Закрыть], который возвращается после смены домой и орет: «А ну, старуха, тащи мне шлепанцы, пиво и «Спортивное обозрение»!» Теперь женщины справедливо полагают, что они уже вышли из той роли, которая предписывала им заниматься домом, мужем, детьми, а вдобавок еще и ходить на базар за покупками.

– У вас же женщины выходят из роли обворожительных наложниц. Они не только убивают так же ловко, как мужчины, но вдобавок не желают идти с ними в постель, поскольку предпочитают своих подруг. Почему, например, Цири становится лесбиянкой? Почему почти все девушки в «Ведьме из Дерби» отведывали плоды однополой любви? Или это какой-то психоаналитический реванш?

– На самом-то деле я уверен далеко не во всем. Но в том, что я не лесбиянка, – точно. Хотя, с другой стороны, влечение, которое я порой испытываю к женщинам, могло бы говорить и о противоположном. Однако, чтобы у вас не было сомнений, заявляю: такими историями я не намерен никого эпатировать. У россиян, например, как следует из многочисленных рецензий, имелись ко мне в связи с этими героинями определенные претензии, и они даже окрестили меня свинтусом и пакостником. Мог российское издательство было до такой степени возмущено, что – если б не мой переводчик, который как волк и заяц в одном лице улегся на пороге и оборонял произведение, – без моего ведома изменило бы суть книги, «приведя секс в норму», то есть просто-напросто поменяв пол персонажей.

Однако, если какое-то намерение показать женщин именно таким образом и было – а оно было, – это вызвано желанием отойти от некоторой фантастической схемы, утверждающей, будто появление в фэнтези женщины в прозрачном лифчике и ажурных трусиках преследует одну цель: предоставить отдых воину, который должен отнестись к данной женщине как к инструменту (читай: оттрахать). Так почему у меня она не может быть отдыхом для воительницы? То, что я так изображаю женские персонажи, не означает, будто я пишу карикатуры на реальных людей! Я пародирую канон. Искушенный в фэнтези читатель, видя, что в книге появилась дама в ажурном бюстгальтере и прозрачных трусиках, вправе подумать: «О! Еще минута и!..» А тут – ай-ай-ай – ничего подобного!!! Я делаю это преднамеренно из чисто коварных соображений. Впрочем, меня самого жутко задел некий автор фэнтези, глупо и бессмысленно лишивший девственности свою героиню. Вначале он изобразил героиню так, что читатель был на сто процентов уверен: она со своей девственной плевой будет, словно Елена Курцевич, носиться до последней сцены книги, в которой отдастся главному герою во время первой брачной ночи. А этот автор вдруг ни с того ни с сего, без какого-либо, казалось бы, сюжетно обоснованного повода, заставляет свою героиню подставлять – excusez moi le mot! [54]54
  Прошу прощения! (фр.)


[Закрыть]– задницу, причем бог весть кому! Ох, как я разволновался! «Да разве ж так можно?» – воскликнул я. Но потом подумал: нет, что-то в этом есть. Если удастся, то тоже кого-нибудь заставлю понервничать. Читатель примется обдумывать, размышлять, какому же воителю должна стать наградой Цири… А тут – вот те раз! Такова причина, подвигнувшая меня именно так обрисовать женские персонажи в моих книгах. А следовательно, это не проецирование – в чем вы меня подозреваете – собственных вагинальных осложнений и фобий. Нет, с этим-то как раз у меня все в порядке. Во всяком случае, ничего такого мне о себе не известно. Думаю, будь у меня такие проблемы, я б скорее всего знал.

– Вы раскинули лагерь своей прозы между фантастикой и историей, то есть на территориях, принадлежащих фэнтези. Классики жанра по-разному определяют, сколько здесь чего. Посему следовало бы уточнить, сколько в вашем творчестве фантазии и сколько историзма. Фэнтези очень много берет от средневековья; так, может быть, правильнее сказать, что ваша фэнтези – просто немного менее правдоподобное средневековье?

– Фэнтези использует средневековый стаффаж [55]55
  Фигуры людей и животных, изображаемые в произведениях пейзажной живописи для оживления вида и имеющие второстепенное значение.


[Закрыть], но кто сказал, что это средневековье? Это не наш мир, это мир ФАНТАСТИЧЕСКИЙ. Поэтому обращение к средневековью – не необходимость, оно лишь выполняет функцию определенного жанром приема. Конечно, писатель, герои которого размахивают мечами, гарцуют на жеребцах и живут в замках, обязан знать, в чем различие между кордегардой и алебардой, из каких частей состоит меч и чем отличаются шаг, рысь и галоп. Но разве знание сказанного является следствием увлеченности средневековьем и уже само по себе позволяет писать фэнтези? А не бывает ли порой наоборот – человек тщательно изучает историю именно потому, что вдруг воспылал желанием посвятить себя фэнтези? А я слышал о таких случаях.

Я неоднократно говорил об этом во время различных дискуссий, но повторю еще раз: если б мы хотели стилизовать фантастический мир под средневековый, то не должны были бы употреблять слово «король», поскольку польский язык позаимствовал его из чешского, а в чешском оно пошло от имени Карла Великого, короля франков. Именно поэтому в альтернативном или фантастическом мире, в котором короля франков не было, никто не вправе использовать слово «король». А если кто-то это сделает, то столь же законно может пользоваться такими определениями, как «эротический» или «психический», несмотря на то что в том мире, вне всякого сомнения, не существовала мифология, в которой наличествовали бы Эрос или Психея.

– Говорят, чтение развивает. А есть ли какая-то ценность в книгах, показывающих мир несколько иным, нежели он был в действительности?

– Любое чтение несет в себе обучающее начало, хотя, разумеется, все зависит от того, о каком обучении идет речь. Один объем знаний дает справочник по разведению нутрий и другой – популярная литература. Читая «Огнем и мечом» Сенкевича, мы не научимся размахивать саблей и ездить верхом, зато можем набраться некоторых общих сведений, касающихся сабли и коня. Человек, восприимчивый к обучению, не имеющий так называемого иммунитета против знаний и обладающий разумом, открытым слову, обучается всему. Чтение прежде всего учит правильной речи, это не всегда должно быть научное знание.

– Если это не вульгарно, то, наверное, вреда никому не будет. Историчность – это, конечно, фабулярное ограничение для писателя, но и шанс для читателя – хотя бы именно образовательный.

– Что дает человеку высшее образование? Умение пользоваться источниками! У описания свои законы, хотя, разумеется, кое-что на данную тему тоже надо знать, чтобы уметь использовать соответствующую номенклатуру, подкрепляющую описание. Однако в этом смысле необходимо остерегаться излишеств, поскольку читатель может воспринять текст как поучение или демонстрацию знаний автора, и ему это наскучит, а в похвальбе знаниями, которые читателя мало интересуют, нет никаких сколько-нибудь разумных фабулярных обоснований. Я кое в чем разбираюсь – при IQ порядка 200, естественно, разбираешься во многом, – хотя многого я и не знаю, но по крайней мере знаю, где найти нужные сведения, если возникает такая потребность. И когда собираюсь о чем-то писать, а это оказывается, например, структура, требующая определенной степени профессионализма, то я знакомлюсь с тематикой настолько, чтобы что-то о ней знать.

– Вы любите подшучивать относительно IQ. Примерам тому только что произнесенная фраза. Поэтому мне приходит на ум…

– Я прекрасно знаю, что приходит вам на ум. Вопреки вашим подозрениям я вовсе не зазнайка. А раздражает меня нечто иное: постоянные попытки писателей – как правило, во время интервью и авторских встреч – выставлять себя этакими сиротинушками, которые сидят себе скромненько и тихохонько, бормоча под нос что-то невразумительное, то и дело подчеркивая, что ПО ИХ СКРОМНОМУ мнению… Это в принципе малоинтересная позиция. Я не люблю ни перед кем жеманиться и уж тем более пыжиться на манер индюка, потому что это противоестественно, однако подделываться под полуинтеллигента для того, чтобы создать о себе лучшее впечатление, значит наверняка еще больше оскорбить человеческий интеллект.