Текст книги "История и фантастика"

Автор книги: Анджей Сапковский

Соавторы: Станислав Бересь
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

– Во-первых, болезнь приора не сифилис, а рак… Я ясно пишу, что приор – изможденный и страшно худой. Если б я имел в виду сифилис, то добавил бы ему провалившийся нос, чтобы у читателя ни малейших сомнений не оставалось. А во-вторых, чихать на читателя я и в этом случае не стал бы: сифилис был в Европе до Колумба, есть у медиков такая теория, вполне серьезная. На барельефах Вита Ствоша в алтаре Марьяцкого собора в Кракове специалисты у нескольких фигур обнаружили типичные для врожденного сифилиса изменения носа, глаз и черепа.

– Меня интересует процесс возникновения многотомной саги. Процесс, несомненно, очень сложный. Мы знаем, что, например, «Ведьмака» вы писали не в хронологическом порядке. Какая сцена была написана первой?

– Сцена борьбы Бонарта с Крысами, но когда она попала в книгу, то изменилась настолько, словно первоначальной версии и вовсе не было. Я, помню, писал ее в краковской гостинице, на Полконе, одном из первых, на котором я был.

– А какие был и задумки, когда вы начинали писать «Ведьмака» для «Фантастики»? Уже тогда думали о продолжении? Или только награда запустила лавину фабулы?

– Я не знал, что появится продолжение приключений ведьмака. Более того, даже не думал, что когда-либо напишу что-то еще, тем более для «Фантастики». Вообще был глубоко убежден, что все завершится выплатой гонорара. В конце концов, это был не первый мой опубликованный текст и не первый выигранный конкурс, так что определенный опыт у меня имелся, и я полагал, что выплатой вознаграждения все и закончится. Позже никого не интересовало, работаю ли я над чем-нибудь и вообще, жив ли я. И внезапно – ни с того ни с сего – «Фантастика» начала заваливать меня телеграммами, письмами, приглашениями на какие-то сборища, шабаши, «литературные мастерские» и прочие полконы (в то время я даже понятия не имел, что это такое). Я искренне удивился! Даже говорил им: «Я же свой гонорар уже получил! Чего вы еще от меня хотите?» Потом ко мне стали приезжать какие-то люди и просить, чтобы я что-нибудь достал им из ящика…

– И что?

– И настал момент, когда я вдруг почувствовал себя величиной. Ведь человеку и правда приятно, когда его намажут соусом и оближут.

– Теперь Геральт – фигура культовая. Надо думать, родился он не из пены морской. В каком виде он существовал, прежде чем ступил на страницы ваших книг?

– Порой мне бывает трудно убедить людей в том, что мои книги – не ADD [170]170
  ADD – Advanced Dungeons end Dragons (англ.) – компьютерная игра «Продвинутые подземелья и драконы».


[Закрыть]и что у меня в ящике нет никакого блокнота, в котором хранятся характеристики персонажей, их биографии от рождения и до смерти, географические карты, истории и религии. Если что-то о какой – то фигуре в книге не сказано, значит, так и должно быть. У меня не найдется ни единого листка, на котором было бы выписано имя какого-то героя, а дальше: родился тогда-то и там-то, посещал приходскую школу в Х, из которой был выдворен за то, что швырялся мелом в учительницу… Нет, я действительно не делаю таких заметок. Повторяю: если в книге о каком-то персонаже нет информации, то ответ очень прост: так задумано. А если читателя сие не удовлетворяет – это его проблема, не моя. Я сказал на эту тему все, что необходимо знать читателю. Конечно, если кто-то захочет переработать мою книгу для игр RPG, он вправе придать каждому персонажу особые характеристики: цвет волос, глаз или что там еще его душенька захочет, но меня это уже не интересует.

– Довольно нетипичная (наиболее прозаичная) фигура – Лютик. У него есть какой-нибудь прототип?

– Ни у Лютика, ни у любого наугад взятого персонажа, действующего в моих книгах и рассказах, нет аналога в реальном мире, не следует в этом факте доискиваться каких-то ключей.

– Но, возможно, в том, что они говорят, скрываются авторские убеждения? Признаться, меня заинтересовало бесцеремонное признание Лютика: «Не важно, как было в действительности, важно, какую я об этом напишу балладу». Быть может, вы вложили ему в уста эти слова, посмеиваясь над его самомнением или же разделяя его взгляды относительно прав писателя?

– Лютик – фигура литературная, играющая в фабуле ту роль, которую я как автор ему предназначил. Вот и все.

– Меня заставляет задуматься ваше отношение к этому персонажу. Теплое и в то же время насмешливое. А это, случайно, не какой-то эмоциональный отпрыск вашего отношения к литераторам вообще? Наблюдать за ними – особенно когда они собираются большой группой – занятие увлекательное. Увлекательное в том смысле, что это торжище претензий, лицемерия и суетности. Как говорили мне французские друзья, польские писатели за границей, особенно во время серьезных культурных мероприятий, – это уже готовая пьеса, которая ждет пера Гомбровича. Каковы ваши наблюдения?

– Не столь уж радикально критические. К тому же чаще-то я наблюдаю со сцены, нежели из зала, а это несколько искажает перспективу.

– По всему Ведьмачьему циклу толчется масса персонажей, не случается ли, что в такой толкотне вы позволяете испытать душераздирающий любовный роман человеку, умершему двумя томами раньше?

– Стараюсь таких ляпов не делать. Однако, что ж, nobodys perfect. Однажды я плохо посчитал, и у меня получилось, что сорокалетний герой уже двадцать девять лет руководит каким-то серьезным учреждением. Было и так, что в пылу дискуссии о королевствах и монархиях я перепутал королей, на что мое внимание обратил только чешский переводчик. Но воскрешать ранее почивших персонажей я остерегаюсь и всячески стараюсь этого избегать. Однако nobodys perfect [171]171
  Никто не совершенен (англ.).


[Закрыть], как я уже сказал. Как-то я отчитывал некоего юного автора фэнтези, который, желая «пофантастичнее» вырядить описываемого героя, напялил на него курточку, покрытую чешуйками сома – а ведь общеизвестно, что у сомов чешуек не бывает. А сам в «Башне Шутов» заставил героя «покраснеть, как индюк». Между тем индюк – птица американская и никак не могла появиться у нас в доколумбову эпоху. Чепуха, конечно, но все равно я считаю это нарушением фабулярного искусства и начинающему писателю совершать такие ошибки не рекомендую. Ибо в них содержится зародыш неряшливости, которую, правда, можно себе позволить, но лишь после достижения некоего достаточно высокого уровня.

– Во «Владычице Озера» Цири стоит перед ложей чародеек, решающих, ехать ли ей к Геральту. «Против»» – четыре голоса, «за» – пять. После чего Сабрина заявляет, что голоса уравнялись, вопрос застыл на мертвой точке, а значит, надо голосовать снова. Вы можете это пояснить?

– Нет. Могу только посоветовать читать более поздние издания. В них подсчеты сходятся.

– В «Часе Презрения» короли и императоры водят чародеев и «интеллигенцию» мира фэнтези за нос, словно детей малых. Они склочничают, поступают неприлично и скоррумпированы с борющимися между собой государствами (интриги и деньги). А на первый взгляд, казалось бы, именно они должны править миром… Ситуация в какой-то мере подобна мифологической, где боги так «погрязли» в людских делах и все перессорились, что economia divina [172]172
  Божественная экономия (лат. шутл.).


[Закрыть]перестала отличаться от людской. Не отсюда ли бьет источник представления о принципиальной немощности чародеев? А может, это просто-напросто результат совершенно современного вывода, говорящего о том, как смешно интеллектуалы и мудрецы пасуют, сталкиваясь с реальной политикой?

– Понемногу того и другого. А в основном – талант автора, знающего, что требует сюжет и как его надо строить, чтобы он был занимательным.

– Во всем Ведьмачьем цикле важную роль играют предсказания, но, как несколько лет назад заметила «Политика», «их детерминизм не абсолютен, ибо столько уже раз предсказывали смерть основной троице, а они все живут»». В конце последнего тома саги ничего не прояснилось, и вообще трудно даже сказать, испустил ли Геральт дух, или все еще тлеет какой-то четверть-жизнью, как отец Иосифа в «Санатории под клепсидрой» [173]173
  В «санатории» время отступило, в результате чего отец Иосифа продолжает жить, хотя в действительности он уже мертв.


[Закрыть]Бруно Шульца либо герои эпосов. Почему же предсказания, касающиеся главных героев, не сбываются? Я сразу же отметаю мысль, что это результат забывчивости автора (как в сцене голосования чародеек). В таком случае – что? Желание показать, что Предназначение, которое, казалось бы, полностью определяет жизнь и поведение героев, в одних случаях срабатывает, а в других нет? Но тогда всему этому тоже должно быть какое-то логическое обоснование. Но какое?

– Легендарная материя, обращение к ней. Король Артур не умирает, а отправляется на Авалон. Мастер и Маргарита обретают заслуженный покой. А предсказания? Они очень путанные, с их помощью боги насмехаются над людьми, это испытал на себе, в частности, Филипп Македонский, которому оракул посоветовал «остерегаться колесницы». Филиппа убили мечом, на клинке которого была выгравирована колесница.

– Но вы по какой-то причине любите говорить о Предназначении и руке судьбы. Достаточно вспомнить хотя бы Дипт Неожиданности или Меч Предназначения и т. п. Конечно, это может быть чисто писательский прием, позволяющий создать атмосферу необычности и таинственности, – не исключаю. Но мне ближе мысль, что у вас есть какие-то свои «дела» с Предназначением, чем бы оно ни было…

– След «писательского приема» – правильный и теплый. Другие следы холодны и ведут в обратном направлении. Особенно личные и имеющие целью поиски скелета в шкафу.

– В мире Геральта, полном заговоров, игры интересов и политических махинаций, невозможно выжить, не примкнув к какой-либо фракции или «группе по интересам». Иначе растопчут, словно таракана, даже такого маститого фехтовальщика, как ведьмак, и такую чародейку, как Цири. Единственный шанс для «непримкнувших» – создать собственную группу, сплоченную узами дружбы либо прагматизма. Отсюда – компания Геральта, в которую входят Лютик, Кагыр, Йеннифэр, Ангулема, Мильва и Регис. Впрочем, тот же принцип просматривается в «Башне Шутов», в которой действуют «три мушкетера»: Рейневан, Шарлей, Самсон. А что, удачная реализация такого сюжета – всего лишь поклон в сторону законов жанра или еще и выражение жизненной философии автора (надо иметь верных друзей, чтобы жизнь нас не растоптала)?

– И то, и другое.

– «Кровь эльфов» явно сосредоточена на анализе механизмов, ведущих к вооруженному конфликту. Здесь показана, как зарождается война и какую роль при этом играет социотехника – например, умышленная подпитка ксенофобии. Что на это влияло больше: изучение истории или анализ современных войн, например, в Боснии или Руанде?

– Умение правильно разрабатывать интригу и конструировать фабулу.

–  Ваша лапидарность меня немного смущает, поэтому я подкреплю свой вопрос цитатой. «Если в романе, – рассуждает Серадский, – все время говорилось (правда, туманно) о «конъюнкции сфер», которая многие века назад привела к сосуществованию людей, эльфов, краснолюдов и других рас, то в финале можно было бы ожидать какой-то «деконъюнкции», в результате которой на Земле остались мы одни». Признаться, когда-то и мне в голову приходила подобная мысль, но я отбросил ее, решив, что она отдает ребячеством. Впрочем, пожалуй, я немного поторопился, коли она не чужда и другим? Между фантастическим и нашим, реальным, миром должны существовать какие-то мостики. Перемычки. Недостаточно создавать законы. В конечном счете необходимо немного верить в то, что вы рассказываете историю «этой Земли», а значит, нам нужно разъяснить, куда подевались эльфы и краснолюды. Вымерли, как динозавры? Хорошо, мы не имеем ничего против. Но мы хотим знать, что же все-таки случилось. Холокост, ледниковый период, падение кометы? Конечно, вопрос не актуальный, но нам интересно – сами-то вы его себе задавали? В принципе.

– Конечно, и даже собирался написать об этом, четко пояснить. Потом это намерение отбросил, предпочел оставить «в догадках». То же относится и к теме, действительно ли это «наша Земля». Но кто и когда сказал, что именно наша? А может – одна из абсолютно классических для фэнтези Never Never Land? Как, скажем, толкиновское Средиземье?

– К сожалению, я не помню, кто это сказал, поэтому передаю по памяти: по мнению того критика, драматургия и логика развития Ведьмачьего цикла слабеет от тома к тому, ибо вначале рисует анахроничного странствующего рыцаря Геральта, который за деньги приканчивает чудовищ, но из главы в главу делает это все менее охотно, поскольку теряет ощущение смысла и симпатию к людям. В то же время его глубоко укоренившаяся в высших сферах любовница Йеннифэр размещает его доходы в банках, чтобы он в старости не подох с голоду (хоть о верности нет ни слова), а их «приклеенная» дочка Цири делает карьеру юной звездочки в верхах черной магии и в среде мастеров меча, что, естественно, отодвигает Геральта на второй план. И в тот момент, когда Цири становится главной героиней, надо было что-то сделать с несчастным Геральтом, а стало быть, кто-то должен был затолкать его вилами в навоз, чтобы он наконец перестал в этой книге мучиться. Так заканчивается цикл… Словно разошелся по швам, словно динамическая система развития утратила силу. Что скажете о таком диагнозе?

– Глупее не придумаешь! Что же тут комментировать-то?

– В первых томах «Цикла Геральта» реальность достаточно ощутима и конкретна, в последующих все больше возрастает объем фантастического компонента, а мифические структуры и литературные отсылки одновременно с раскруткой цикла становятся все более изысканными и эрудированными. Это вроде бы указывает на то, что вы сами у себя учились, постоянно усложняли, а не запланировали все заранее…

– Что за смехотворное предположение, будто бы не запланировал? Неужели так уж трудно запланировать любопытно развивающуюся интригу?

– Но я говорю не о построении сюжетной линии, а о возрастающем наличии мистического элемента. Однако, если это было запланировано, то говорить не о чем. Просто принимаю к сведению. Критики, говоря о Ведьмачьем цикле, часто пользуются словами «конец света». Чтобы далеко не ходить: в «Политике» мы читаем – «Конец света Сапковского предваряет, как того требует традиция, всеобщий упадок, все портится, уничтожается и проституируется». А я хочу знать: то, что вы описываете, это «нормальное состояние» вашей квазисредневековой цивилизации или же исторический катаклизм? Спрашиваю потому, что интересно знать: поведение ваших героев – это выражение «имеющего места быть» парадоксального «нормального состояния» или же демонстрация позиции Лютера, который, будучи спрошен, что бы он сделал, узнав, что завтра наступит конец света, ответил: «Ничего, сажал бы яблони».

– Мои герои, в особенности один, главный и «знаменитый», не сажает яблони. Они сражаются. Даже тогда, когда у них нет шансов на победу. Хотя битва, похоже, уже проиграна, а результат предрешен, он и не сдаются и не отказываются от борьбы. Вот и весь сказ.

– В таком случае нам не о чем спорить, потому что я именно так понимаю позицию Лютера: надо действовать до конца и не поддаваться панике. Пророчество Итлины ясно говорит, что «Цири носит в себе пламя, которое уничтожит мир». Вы не упускаете случае подчеркнуть, что в вашей прозе все математически выверено, Тогда почему же с предварительно вбитого гвоздя не было снято ружье и не выстрелило? Ведь на протяжении всех томов идет битва за Цири, которая шикарно подходит на роль магического вундерваффе [174]174
  Идеальное оружие (нем.).


[Закрыть], поэтому, если она созрела и выжила, то, логически рассуждая, должен наступить конец света, верно? Но этого не происходит… почему? Потому что понадобилось бы описать нечто вроде взрыва водородной бомбы?

– Подтверждается старая, как мир, истина: чтобы узнать намерения автора, неплохо бы прочитать книгу. А в книге написано: во-первых, Цири несет своему миру ужасную гибель – в результате ее путешествия «по тому свету» на этот попадает убийственная зараза, о жутком пандемическом характере которой можно догадаться по тексту книги. Во-вторых, ясно говорится, что полная гибель описываемого в романе мира неизбежна, катаклизм оледенения уничтожит все, но случится это через три тысячи лет. Ну что ж, предсказания – вещь путаная. С их помощью боги насмехаются над людьми. Филипп Македонский… Простите. О нем я уже говорил.

–  Подозреваю, что наиболее любознательных читателей «Ведьмака» должны мучить вопросы, есть ли у этой – на первый взгляд – головоломки для эрудитов, которую образует взаимопроникновение реалий романной действительности и мира артуровских легенд (особенно в двух последних томах), второе дно, скрывающее какой-то поддающийся прочтению принцип, то есть является ли она шифром с осмысленным решением, или же вы попросту балуетесь скрещиванием двух этих космосов, зная, что эффектом такой манипуляции является намек на какой-то рафинированный, скрытый порядок, который никто не сможет проверить. В мире существует множество произведений, намекающих на наличие подспудных интерпретационных коридоров а-ля «Улисс» Джойса, но спустя годы оказывается, что никто их не обнаружил. Может, их никогда и не было, а может, никому не повезло на них наткнуться, что выходит одно на одно. А что вы скажете о вашем цикле романов? Есть ли у вас доказательство, которое убедило бы скептиков в том, что существуют ключи, с помощью которых дотошный изыскатель в состоянии открыть туннели?

– Отказываюсь отвечать. Ни слова пояснений. Я не хочу портить себе игру. Меня слишком радуют мины исследователей, годами ищущих в моем творчестве ключи и подземные коридоры. Слишком тоскливая перспектива читать произведение, которое эти коридоры вскроет и покажет. И отыщет параллели с Джойсом.

– Вы не облегчаете задачи, тем более если знаешь, что вы любите такие шуточки. Примерам могут служить поэтические вставки в «Ведьмаке». Многие из них я знаю, по не все и не совсем в том варианте или переводе, поэтому полюбопытствую: какие из них подлинные, а какие придуманы вами.

– Что касается поэтических вставок, то чаще всего это пародия, иногда цитаты и невероятно редко что-то моего авторства. Я даже подумывал, не дать ли в конце книги дополнение и не перечислить ли всех, к кому я обращался и у кого «позаимствовал» замыслы, однако издатель убедил меня этого не делать.

– Кажется, в студенческие годы вы пописывали любовные стихи и даже контрабандой протащили несколько фраз в песни бардов. В каком месте? Пожалуйста, скажите. Стыдитесь ли вы сегодня своего тогдашнего стихотворства или совсем наоборот?

– Несколько баллад Лютика – мои давние студенческие стихи. То, что я решился поместить их в книгу, говорит само за себя. Однако это вовсе не означает, что я очень-то ими горжусь.

– Ну хорошо, но в журнале фэнтези «Золотой дракон» от декабря 1994 года можно найти рассказ под вашим именем, представляющий собой нечто вроде расширенного окончания пятого тома «Ведьмака». Почему его нет в книге?

– А зачем ему там быть? Названный рассказ – речь идет о «Что-то кончается, что-то начинается» – был шуткой, шалостью. Я написал его по просьбе одного из клубов любителей фантастики, он должен был «украсить» информационный бюллетень, брошюрку, которые клубы обычно издают по случаю организации конвентов. Рассказ был написан незадолго до издания первого тома саги. Конечно, кое-что было введено в его фабулярный скелет – кое-что, повторяю, – но он отнюдь не должен был стать альтернативным окончанием последнего тома.

– Некоторые, несомненно, попались на крючок.

– Действительно, многие читатели поверили слуху, будто «Что-то кончается…» – настоящий эпилог цикла, а тот, «официальный», опубликованный, я изменил в пику читателям, которых – по врожденному коварству, известному многим, – решил лишить хеппи-энда. Некий пыжащийся казаться критиком субъект счел еще большим коварством и прямо-таки авторской подлостью факт, что я якобы раскрыл читателям эпилог цикла еще прежде, чем издал первый том, выдал, кто убийца, и сказал, что это был лакей. «Только такой негодяй, как Сапковский, – громыхал пытающийся казаться критиком тип, – способен на такую наглость». А я лопался от смеха, уже не в силах разъяснять, что шутка шуткой, но настоящего окончания цикла читателям придется ждать еще долго.

– В «Красном карлике» когда-то был опубликован рассказ с информацией от редакции, что он – вступление к вашему роману. Это тоже была дезинформация?

– Не дезинформация, не дезинформация! Шутка! Шутка! La paisanterie! [175]175
  Шутка! (фр.)


[Закрыть]Очередная проделка в очередном фэнзине под анонсом: «Только у нас! Сапковский пишет космическую оперу, первая глава которой помещена только на наших страницах!» Особая смехотворность шутки состояла в том, что она была запущена в кругу людей, хорошо знающих фантастику, которых известие о том, что Сапковский пишет космическую оперу, попросту ошеломило, то есть – вначале ошеломило, а потом вызвало пароксизмы дикого хохота. Увы: и на сей раз оказалось, что людей, лишенных чувства юмора, – легион. У меня до сих пор выпытывают, когда же наконец я допишу и издам свою космическую оперу, первая глава которой так сильно им понравилась, и т. д., и т. п.

– А это, случайно, не какая-то фантомная боль по «Ведьмаку»? Или мы уже окончательно примирились и распрощались с его миром? Ведь сейчас все пишут какие-то сиквелы и приквелы и… Кроме того, можно было бы ввести новых героев и оставить тот же самый мир…

– Такое, конечно, возможно. Однако не надейтесь, что будущей осенью появится шестой том или роман вроде «Отец и мать ведьмака». Я таких замыслов не вынашиваю. Впрочем, не исключено, что через некоторое время, поддавшись напору очередной волны вдохновения либо ностальгии, напишу рассказ, действие которого происходит в мире ведьмака и который будет «привязан» к теме, более или менее затронутой в книге. Что до цикла – того, пятитомного, – то он однозначно закончен, exeunt omnes [176]176
  Все уходят (лат.).


[Закрыть], занавес опущен. Так сказать, окончен бал, погасли свечи. Продолжения не будет.

– Вы, конечно, знаете, что от чтения «Ведьмака» дольше всех в Польше воздерживался Станислав Лем, но на само слово «ведьмак» сразу же отреагировал положительно. Между тем другие вздрагивали именно из-за этого. Как вам в голову пришла такая ономастическая идея?

– Ведьмак – не имя, говоря строго, а профессия. Слово появилось в результате поиска неологизма, которым я намеревался назвать эту профессию и который был бы и интересным, и необыденным, и легко воспринимался на слух. Далеко ходить не пришлось, поскольку во всех распространенных языках существует мужской аналог ведьмы. В немецком есть die Нехе и der Hexer, в английском – witch и witcher. Так что долго раздумывать не пришлось: если есть ведьма, то должен быть и ведьмак.

– Откуда вы берете идеи для имен своих героев?

– Иногда это так называемые «говорящие» имена, а порой – почерпнутые из «легендарной материн». Однако большинство имен я придумываю сам, стараясь, чтобы они хорошо звучали и удачно вписывались в ритмику и каденцию фразы (в особенности диалога). Постепенно, осваивая канон фэнтези, я дал себе слово, что если когда-нибудь начну писать сам, то всеми силами постараюсь не использовать односложных имен, наводящих на мысль о кашле, икоте, чихании и других малоприятных звуках, издаваемых человеческим организмом. Особенно после перепоя или пережора.

– То есть?

– Могу привести примеры: «Гурм», «Бурм», «Корг», «Йиорг», «Бурт», «Урх». Ведь правда – звучат как икота или пускание ветров. Я поклялся, что у меня таковых не будет, разве что в карикатурном смысле. Кроме того, известно, что ономастика – сама по себе искусство, и тут надо просто обладать талантом. Я вовсе этим не похваляюсь..

– Значит, имя Бонарт [177]177
  Bonart (лат.) – чистое искусство. Намек на «нехорошего человека» Бонарта.


[Закрыть]– лишь минутная забывчивость или сознательная подковырка?

– Так звали клиента, который когда-то покупал у моей фирмы конфекцию. Мне срочно понадобилось имя, я случайно глянул на фактуру, лежавшую на столе. Таких ситуаций было много.

– Каких? Откуда взяла свое имя, например, Цири?

– Родилось таким же образом. Будучи как-то по делам в Швейцарии, я просматривал у клиента ценник моделей детских курточек, названных женскими именами. Там были Изабелла, Сусанна, Элиза, Мабель… Была там и Цири. Хорошо, подумал я. И записал.

– А как вы управились с проблемой эльфьего языка?

– Эльфов я ввел в действие, следуя канону, трудно точно сказать какому: толкиновекому или RРGшному. Я придал эльфам однозначно канонические характеристики, больше того, сохранил даже каноническую ономастику, включая и то, что – по примеру Толкина – женские имена чаще всего оканчиваются на «эль». Реверансом в сторону Толкина-лингвиста должен был стать и язык эльфов и других существ. Однако я не хотел, чтобы фантастических языков было слишком много и мне пришлось бы, как другим авторам, снабжать текст сносками и примечаниями. Например, орк или гоблин говорит: «Кракутулюк дурбатулюк», а внизу страницы – примечание, поясняющее, что это означает: «Прикрывайте двери, не то мухи налетят». Мне это не нравилось, и я решил, что читатель даже без примечаний должен понимать, что хочет сказать эльфу или орку персонаж, говорящий на своем родном языке. Это не должно быть экстра-трудно, ведь такой речи в фэнтези – край непочатый, так что можно было спокойно поработать над каждой фразой. Таким образом, придав фразам наиболее важный в каждом языке характер, то есть ритмику и каденцию, следовало лишь разработать основные глаголы: «быть» и «иметь». Остальное должна была составлять «сборная солянка» на базе привычных для польского уха user friendly – латыни, итальянского, французского и английского. Все это, опять же не забыв сделать реверанс в сторону Толкина, я немного сдобрил «кельтским» соусом, хорошо сочетающимся с «эльфьим» языком. Мне кажется, цели я достиг: «эльфьи» диалоги в моих книгах понятны без примечаний. Во всяком случае, для тех, чей IQ превышает окружность в талии..

– В пятом томе саги возникает резкое ускорение действия. Почему?

– Во все времена существования литературы финальные сцены, как правило, усиливают темп. Я, честно говоря, не воспринимал это как резкое ускорение, просто некоторые застежки следовало лучше или хуже, но застегнуть, и, думаю, мне это удалось. Известно, что хорошим тоном считается закончить действие каким-нибудь апокалипсисом или Армагеддоном, хотя я умышленно старался ничего подобного в финал не вносить, поскольку хотел показать, сколь прозаичны некоторые проблемы. Если и есть какое-то универсальное свойство у моего мира – фантастического или нашего, – так это царящее в нем всеобщее сукинсынство. Именно такова моя маленькая, мелкая и ненахальная авторская мыслишка, содержащаяся в книге.

– Написание книги, утверждаете вы, должно занять минимум два года, потом следует на год прерваться, а затем прочитать написанное и начинать корректировать. Зачем нужен этот годовой перерыв? Он действительно возможен, или это всего лишь теоретический постулат? Ведь мы же видим, что вы не всегда выдерживаете такой срок.

– К сожалению, это не единственное, в чем я отклоняюсь от идеала. А год перерыва между окончанием работы и окончательной корректировкой текста нужен для того, чтобы слегка «остыть». Только кто может себе это позволить? Психологически и финансово?.

– Крупные западные профессиональные писатели утверждают, что тот, кто хочет прожить за счет литературы, должен издавать две книги в год. А по-вашему получается – одну в два года. Довольно большая разница в мнениях. У вас исключительно хорошо поставлено писательское дело и вы не пропускаете ни дня. Какой ценой вы добиваетесь такой плотности «производственного» цикла? Привлекая к работе «помощников», «негров»? Вы считаете, что это еще укладывается в понятие профессионализма?

– Конечно, не укладывается. Я уже говорил: писатель – это одинокая, глубоко одинокая индивидуальность. Творчество требует полного одиночества. Тот, кто работает с «помощниками», вечерами читает написанные строки жене, спрашивает о мнении еще прежде, чем закончит произведение, – не писатель. Возвращаясь к вопросу: крупно ошибается тот, кто приписывает мне какие-то предварительные подсчеты касательно того, сколько надо издать книг, чтобы выжить, et cetera. Зато я утверждал и утверждаю, об этом речь уже шла, что книге необходимо посвятить три года работы. И я с прискорбием отмечаю, что это вообще трудновыполнимое желание. И было совершенно невыполнимо для меня, пишущего многотомный романный цикл, поскольку мне необходимо было заботиться о том, чтобы перерывы между очередными томами не выходили за рамки терпения читателей. Практически я вынужден был посвящать книге год, не больше. Уплотнения, как вы это элегантно назвали, «производственного цикла» я достигал тяжким трудом. Собственным. Не «негритянским».

– Прежде чем издать «Башню Шутов», вы сообщили, что цикл будет состоять из трех томов, паузы будут полуторагодовые, а последний том будет называться «Lux perpetua», то есть «Свет вечный» [178]178
  Слова из заупокойной молитвы (лат.).


[Закрыть]. Сейчас вы работаете именно над этим томом. Как выполняется «пятилетний» план? Прав ли я, предполагая, что опыт, полученный при работе над «Ведьмаком», нельзя было механически перенести на новый цикл?

– Ваше предположение справедливо. Пятитомный «Ведьмак» был классическим циклом. Когда пишешь цикл, одна книга в год – непременное требование. В нашей стране читать начинают исключительно рано, книгами увлекаются двенадцати-тринадцатилетние подростки, совсем не так, как, например, в США, где читает в основном университетская молодежь. Поэтому, если даже первый том саги о Геральте заинтересовал того, кто оканчивает восьмилетку, трудно требовать, чтобы он стал ждать эпилога аж до зрелого возраста. Я не хотел быть вторым Альфредом Шклярским. Помню детские увлечения первыми приключениями его Томека, читал, весь горя, каждую новую книжку, но конца цикла, к сожалению, не дождался – то, что было хорошо для двенадцатилетнего пацана, сорокалетнего мужчину почему-то удивительно мало удовлетворяло. Я хотел избежать подобного синдрома и твердо решил издавать очередные тома с паузами, не превышающими год.

С трилогией, начатой «Башней Шутов», как я обнаружил, дело обстоит несколько иначе. Это всего три тома, значит, режим «один том в год» не может быть фетишем. Можно позволить себе делать более длинные перерывы.

– Некоторые начинают писать книги с конца. Вы нe пробовали? Ну и как? Оправдывается?

– Мне уже не раз случалось начинать работу с последней главы либо последней сцены. Некоторых это очень удивляет, но мне такой метод кажется вполне нормальным, тем более если у тебя на столе стоит компьютер, который потом может написанные кусочки сложить. Хуже, когда компьютера нет, листки могут затеряться, поэтому лучше писать последовательно, что, кстати, тоже имеет свои плюсы, потому что, если в домашней кассе обнаруживается недобор, можно в любой момент снять с пачки листов верхние двадцать страниц и продать какому-нибудь журналу в качестве рассказа. Я знаю людей, которые так делали.