Текст книги "Битая ставка"

Автор книги: Андрей Горняк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

„Вы узнаете итого человека ?“

Рано утром в штабе Васина все были на ногах.

– Ну, товарищ Коробов, здоров уже? Несмотря на «серьезнейшие» раны?– улыбался он.

– Так точно, товарищ майор, здоров! Жаль только гимнастерку испортили – рукав оторвали.

– Рукав – не рука. Ради такого дела, сябры, не жаль и всю гимнастерку израсходовать. Думаю, интенданты спишут.

Михайлов с Коробовым переглянулись. Давно уже майор не величал их сябрами, своим любимым белорусским словцом. Все эти дни, особенно последние, он был предельно собран и официален в обращении с подчиненными.

– Ну, «комбат», давай своего гуся, начнем с него; ему ведь, кажется, больше всех досталось?

– Пришлось, товарищ майор, немножко к шее «приложиться», другого выхода не было. Да я вполсилы...

Коробов вышел и вскоре вернулся с двумя красноармейцами-конвоирами, сопровождающими Посла.

– Садитесь,– приказал Васин.

Арестованный как вошел, глядя себе под ноги, так и сел, не поднимая головы.

– Товарищ Коробов, снимите-ка с него этот маскарад. Почему петлицы не спороли? Какой он командир Краской Армии? Он изменник Родины, предатель, форму нашу напялил и поганит.

С Валькова сорвали петлицы с эмблемами.

– Ну я слушаю. Рассказывайте, кто вы, с чем к нам пожаловали?

– Что рассказывать. Ваша взяла,– вяло отозвался Вальков.

– А вы что думали? Ваша возьмет? Против кого же вы пошли? Против своей Родины, против Своего народа?

– У меня нет здесь родины.

– Да, верно. У вас родины здесь нет, вы ее давно продали.

Вальков сделал было какое-то движение, но тут же взял себя в руки.

– Да, да, променяли, еще в тридцатых годах. Еще тогда, когда нанялись к Скворцову на Урале. Еще тогда, когда исподтишка вредили на стройках, травили людей. Да и не один раз вы продавали интересы государства!– закончил Васин.

– Мы с вами разные люди, това... гражданин майор, поэтому по-разному и оцениваем сложившуюся ситуацию.

– Да, верно. Мы разные люди и совершенно по-разному оцениваем случившееся. Но независимо от оценки я требую от вас ответить мне...

– Я все расскажу, теперь терять мне нечего. Я знал на что шел. Я убивал и стрелял ваших еще в гражданскую,– вызывающе начал Валькову– да не ушел со своими, остался. Остался, но оружия, как видите, не сложил, надеялся, что оно еще пригодится.

– Вижу, хорошо вооружены, да только не учли одно небольшое обстоятельство – цель недооценили, по которой стрелять собирались.

– Ничего, вот придут наши...

– Ваши – это немцы? Ценю, господин подъесаул, вашу откровенность. Вы облегчаете мне работу. Действительно, фашисты ваши, а вы их слуга. Своим ответом вы освободили меня от труда убеждать вас в том, что между вами и фашистами, которые сейчас грабят нашу землю, убивают наших людей,– разницы нет. Но вы забываете, господин Тальнов, что из России ни один враг подобру-поздорову не уходил.

– Почему Тальнов? Какой Тальнов? Я – Вальков. Вальков Павел Борисович. Вы меня с кем-то путаете!

– Да, вы Тальнов Афанасий Савельевич, вы же Вальков Павел Борисович. Вон сколько имен! А уж если быть откровенным до конца, то вы ни тот и ни другой, а шпион немецко-фашистской военной разведки по кличке Посол, бывший подъесаул Донского корпуса генерала Богаевского Степанишин Сидор Панкратович. Так, наверное, точнее будет, да?

«Интендант» никак не ожидал, что о нем с такой достоверностью знают всю его подноготную. Он чувствовал, как наливается краской его лицо, шея, как выступает пот на лбу. Что же это – конец? Стало быть, им известны и арест за подготовку и участие в восстании, и побег, и дела на Урале, и работа на немцев? Откуда?

В это время в комнату вошли майор Юдин и «Иван Иванович» в форме командира Красной Армии, мастерски сыгравший роль 3юйда-113. Увидев вошедших, Степанишин чуть приподнялся, видимо, хотел что-то сказать, но лишь махнул рукой, сел и отвернулся к стене. По лицу его продолжал обильно струиться пот. Он попросил воды.

«Отгулялся атаман,– думал он,– вот так 3юйд-113, помощник от Вильке! Старею, видно».

Он заговорил:

– Все понятно. Что от меня требуется, гражданин следователь?

– От вас, гражданин Степанишин, требуется уточнить связи и явки, о которых вы говорили вот этому человеку,– он указал на «Ивана Ивановича»,– содержание задания, что вы успели уже выполнить на нашей территории?! Назовите сообщников, план действий, средства связи с абвером. Вот пока все, но только откровенно. Вы сами видите, что другого пути у вас нет. Прошу в ответах быть конкретным.

– Пишите...

До поздней ночи он рассказывал, подтверждал сказанное фактами, а также раскрывал и то, что, по его мнению, могло смягчить его вину. Конечно, говорил он далеко не все.

– Почему вы, гражданин Степанишин, не рассказываете о том, как осенью прошлого года бежали из Красной Армии через линию фронта, убив при этом своего командира взвода лейтенанта Галина? Или этого не было?

Степанишин кивнул:– Было и это...

– Назовите того, с кем вы работали на немецкую разведку еще до войны, на Урале.

– Я уж не помню, это было давно...

– Не может быть. Вы не помните того, кто вас привлек к сотрудничеству с вражеской разведкой? Как же так? Я напомню: вы работали у него в складе.

Степанишин заерзал на стуле.

– Что, нервишки сдают?

– Да, годы, шестой десяток идет...

– Тем более вы должны понять ситуацию, в которой оказались. Так как его фамилия, кто он?– повторил свой вопрос Васин.

– Кажется, Скворцов.

– Не кажется, а точно – Скворцов, Скворцов Андрей Иннокентьевич,– подтвердил Васин,– бывший тогда заведующим складом оборудования одной большой стройки на Урале. Так?

– Да, так, гражданин следователь.

– Он вам и документы на имя Тальнова вручил?

– Да.

– А Вальковым Павлом Борисовичем вы стали по велению господина Вильке?

Тальнов отрицательно покачал головой:

– Какого Вильке? Я никакого Вильке не знаю.

И так по каждому новому факту приходилось буквально вытягивать из него ответы. Он не признавался до тех пор, пока не оказывался прижатым фактами.

– Как же не знаете? Гауптмана Генриха Вильке, который давал вам задание и послал к нам? А здесь вы наведывались в станицу Кущевскую, где известный вам мастер Витвицкий передавал гауптману ваши сообщения. Может быть, показать копии этих сообщений?

Васин никак не мог смириться с мыслью, что нет в живых самого «Витвицкого»– нескладного, долговязого Саши Румянцева – одного из самых верных его помощников. Погиб Румянцев от пули, выпущенной из немецкого автомата одним из таких вот подонков...

– Ну что, вспомнили своего немца?– спросил Васин, с трудом сдерживая в себе ярость к этому фашистскому холую.

– А, немца? Вспомнил. Действительно, он давал мне задание и посылал меня на вашу сторону. Это Генрих Вильке.

– А кто же те двое, что вас готовили и забросили к нам?

– Не знаю я их, они мне не представлялись, один из них русский, кажется...

– Бросьте дурака валять, Степанишин. «Кажется...» Говорите точно. У вас прекрасная память.

– Одного немцы называли Остером. А его фамилия Шубин, Шубин Федор Поликарпович. Он русский. Второй – татарин, фамилия Ятаров.

– А скажите, гражданин Степанишин, чем бы вы могли подтвердить, что именно Скворцов привлек вас к сотрудничеству с немецкой разведкой в те годы, а не кто-либо другой?

– Скворцов. Если бы он был здесь, я бы ему это в глаза сказал, чего уж тут...

– Товарищ Коробов, распорядитесь.

Степанишин насторожился, уставился на дверь.

В комнату ввели Селина. Переступив порог, он сел у дверей на табуретку и отдал конвоиру костыли. Поудобнее пристроил запеленатую в гипс ногу. Встретившись глазами со Степанишиным, не подал вида, что узнал его.

– Вы поняли вопрос, гражданин Тальнов? Так вас, кажется, окрестили до войны. Назовите, кто этот гражданин?

– Скворцов Андрей Иннокентьевич. Мы с ним встречались на Урале. Он меня снабдил документами на имя Тальнова и предложил работать на немецкую разведку. Я ему написал об этом клятву. Он мне дал для работы пароль...

– Что-то о фарфоре? – подсказал Васин.

– Да, о фарфоре.

– Врешь, сука! Сам продался и других топишь!– Селин-Скворцов тяжело задышал, казалось, готовый броситься на Тальнова.

– Спокойно! Вы забываетесь, гражданин Селин!– властно остановил его Вагин.– Отвечать только на мои вопросы и с моего разрешения! А вопрос к вам такой: кто же вы, Скворцов или Селин?

– Я Селин...

– Врешь!– выкрикнул Степанишин.

– Прекратите, Степанишин!

– Вам известно, гражданин майор, откуда я прилетел. Сами встречали. Я – Селин, а не Скворцов, и все, что говорит этот арестант, не подтверждаю. Я никогда на Урале не был и его, этого балаболину, не знаю и никогда не видел.

– Вы говорите неправду, Селин-Скворцов. Кстати, вы еще и Падалкиным звались... Подведите его к окну. А Степанишина можно увести.

Тальнов с опаской обошел своего бывшего шефа и в сопровождении красноармейца вышел за дверь. Второй конвоир подал Селину костыли, подвел его к зарешеченному окну, выходящему на внутренний двор. Игнат был готов ко всяким неожиданностям, но этого предположить никак не мог: во дворе не то на верстаке, не то на скамейке сидел его старый знакомый Ян Штемпелевский. Тот самый поляк, что переправлял его в тридцатых годах через границу в «Уральский вояж».

– Узнаете?

– Разрешите сесть?

Селин проковылял к своей табуретке, сел и задумался. Кто же он – Ян? Служит у них или тоже вроде него, Игната?.. А майор выкладывал ему самое сокровенное, что, как казалось Игнату, лежит далеко и никому неведомо.

– Вы эмиссар фашистской разведки по кличке Дупель. В тридцатых годах обитали в шайке белого генерала Шатилова на Балканах, не раз переходили через границу со шпионскими заданиями. До войны подвизались на Урале, вербовали там агентуру, вели подрывную работу против Советской власти в нашей стране, совершали диверсии, убийства. Вы подтверждаете свой «послужной» список?

Селин молчал.

– Ну хорошо! Товарищ Коробов, прикажите пригласить сюда Анисима Григорьевича Мещерякова.

Этот удар был неотвратимым. Арестованный вскочил, сморщился от боли, опершись неосторожно на больную ногу, тут же снова упал на стул.

– Нет! Не надо! Не пускайте его сюда! Я сам по себе, а он сам по себе. Мы с ним никогда не жили дружно, и я не хочу его видеть. Он, шкура, еще тогда был готов утопить меня, когда мы вместе служили.

– Позвольте нам решать, кого сюда приглашать, а кого не приглашать. Потрудитесь, гражданин, как вас и назвать теперь, не знаю, вести себя спокойно. Вы не на белоказачьем круге.

В комнату, опираясь на палочку, вошел Мещеряков.

– Здравствуйте, Анисим Григорьевич! Садитесь, пожалуйста, вот сюда, по эту сторону стола.

– Спасибо, товарищ майор, спасибо!

– Скажите, пожалуйста, Анисим Григорьевич, кто перед вами сидит? Узнаете ли вы этого человека?

Гость, близоруко щурясь, посмотрел и воскликнул :

– Ба! Узнаю, узнаю! Это же братец мой, Игнат!

– Игнатий Григорьевич Мещеряков?– уточнил Васин.

– Да, он.

– Вот уж повезло вам,– продолжал иронически Васин.– Давно ведь не виделись, а?

– С ним? Давненько. Он еще до тридцатого года куда-то скрылся – свое хозяйство распродал, постройки пожег. С тех пор мне о нем ничего не было известно.

– А где его семья?

– Семьи у него в тридцатых годах фактически уже не было: жена умерла еще раньше, а две старшие дочери замуж повыходили и разъехались. Подробностей я не знаю, потому что в те годы мы с ним не очень-то родычались. Да и жили далеко друг от друга, в разных местах, но то, что сказал,– хорошо знаю.

– Что так не по-родственному?

– Да, не очень-то он братался со мной тогда, на широкую ногу жил. Мы в ту войну вместе в казаках у генерала Богаевского служили, за царя-батюшку вместе воевали. Да только я рядовым был, а он есаулом в нашем же эскадроне. Зверем кидался: и зуботычины давал, и плетюганом хлестал за малейшее неповиновение или нерасторопность. Не уважали Игната наши эскадронцы. Затем я по ранению выбыл, а он продолжал воевать. А после гражданской мы поселились в разных местах и особенно не знались – я на отцовский баз не возвращался и не претендовал на него.

– Гражданин Селин, вы подтверждаете показания гражданина Мещерякова?

– Да, подтверждаю. Что уж тут... Я действительно ни Селин и ни Скворцов. Я Мещеряков Игнатий Григорьевич... Братан правду сказал.

– А Падалкин?

– Да, был еще и Падалкиным некоторое время...

– А где сейчас находится ваша младшая дочь Софья?

– Софья? Не знаю. Давно не встречал ее.

– Неужели? А в штабе Вильке? Там, на той стороне?

– В штабе Вильке? Нет, не видел.

– Как же это могло случиться, что вы ее там не видели? А Зана Хасанова? Жена полицая и, как бы это легче выразиться, приживалка господина Вильке? Разве в ней вы не распознали свою дочь?

– А-а-а...– поморщился Игнат,– противно говорить об этом.

– А где старшие дочери?

– Не знаю. С тех пор как я стал на эту дорожку, всех растерял...– и умолк.

Дупель сидел, опершись локтями о колени и опустив голову, наверное, впервые в жизни ощутил всю тяжесть содеянного им за все свои прожитые годы.

– Уведите его!

Васин поднялся из-за стола:

– Ну что же, спасибо вам, Анисим Григорьевич. Извините, что побеспокоили. Мы вас больше задерживать не будем, сейчас отвезем домой,– пожав младшему Мещерякову руку, он проводил его до дверей.

* * *

Медленно и трудно перемещалась на восток линия фронта. Озверевший враг поливал русские поля своей нечистой кровью, и все-таки лез, завоевывал себе «жизненное пространство». В ближних тылах, как под угрожающей прорваться плотиной, бойцы невидимого фронта – чекисты не давали противнику возможности ударить в спину обороняющейся Красной Армии. Кроме описанных операций, были у них многие грозовые ночи и дни, были и другие разоренные гнезда, свитые изменниками и предателями кашей Родины.

...Окрашенная буро-зелеными пятнами камуфляжа полуторка-фургон ходко бежала по тряскому большаку. В кабине, рядом с шофером, сидел Коробов. А в кузове разместилась вся группа, участвовавшая в захвате банды «интенданта»: Бодыков, Базарбаев, Доброва. И еще сидели с новенькими ППШ на коленях семеро красноармейцев. Впереди, у самой кабины, холодно поблескивал вороными боками станковый пулемет.

Ольга подремывала в уголке, просыпаясь на дорожных колдобинах, удивляясь сама себе: как это она приучила себя засыпать в самых неподходящих условиях. Но ведь если надо... Если известно, почти наверняка, что предстоит бессонная ночь. И может быть, не одна...