Текст книги "Матрос Специального Назначения"

Автор книги: Андрей Загорцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

Командир пункта, не отрывая руку от головного убора, строевым подошёл к строю.

– За нарушение распорядка дня, за нарушение дисциплины, всему личному составу группы объявляю пять суток ареста (сказал с ударением на первую «а»).

– Есть пять суток ареста, – хором рявкнули мы (причём тоже с ударением на первую «а»).

Однако капитан первого ранга на этом не закончил и продолжал:

– За отличную физическую подготовку, боевую слаженность и сплочённость коллектива, объявляю двое суток дополнительного отпуска!

– Служим Советскому Союзу! – вовремя сориентировались мы, хотя я чуть было не заорал: «есть двое суток отпуска».

– Вольна! – наконец-то опустил руку капитан первого ранга.

– Вольнооо! – продублировал Поповских.

– А теперь неофициально, сынки, не для всех ушей, – продолжал САМ, – да вы охренели – молодняк в драки со старшим призывом лезть! ваши предшественники, воспитанники капитан-лейтенанта Поповских были… были… чёрт, да такие же были – один в один! на первом годе также ерепенились, выдрёныши! один призыв, чёрт бы вас подрал! Поповских! уводи своих на политинформацию, а я пойду плести сказки по телефону…

Каплейт козырнул и мы, повернувшись, затопали в клуб, ошарашенные происшедшим. А мне было обидно, что за слаженность и физическую подготовку нам дали только двое дополнительных суток к отпуску. Могли бы и побольше дать – вон как мы бились доблестно. Только придётся всё равно еще трое суток отсиживать. Интересно, будем сидеть на гарнизонной губе или в части.

После политинформации, когда расходились по местам занятий, меня сперва отозвал в сторону Болев. Сердце ёкнуло, он со мной возился, помогал, а я его ногой. Как неприятно-то, что же сейчас будет?

– Слышь, карась, ты вообще чтоли вчера попутал? – взял быка за рога Дитер, – я тебя вчера лезу вытаскивать, а ты мне своей граблей со всей дури лупишь! я теперь хромаю, как раненная лошадь.

– Извините, товарищ старшина, я вчера перепутал, в драке народу было много, – потупившись, ответил я.

Болев хмыкнул и скептически осмотрел мой внешний вид.

– Короче, когда отойдешь, а отойдёшь ты в среду вечером, у нас в кубрике, вопросы?

– Никак нет, товарищ старшина, – вот и конец дружбе со страшим призывом.

– Будешь показывать мне – как ТАК можно ногой лупить. Только, мля, в защите, а то вы, поповские, такие придурки – с вами только свяжись!

***

На обеде я получил земляческого леща от Маслова и полбачка жареной картошки на всю группу от Мотыля. Женька подмигнул мне и полушёпотом сказал:

– Пипец вам, пацаны. Поп теперь не слезет, сделает из вас лучшую группу на пункте, а скоро у вас суточный выход перед флотскими учениями, вешааайтееесь!

После обеда у нас было странное занятие, которое в расписании значилось как «ИА и ТВД». Зелёный стоял возле доски документации и в недоумении почёсывал ухо, перемазанное зелёнкой.

– Брейк, это чо за фигня такая – ИА и ТВД? у тебя же батя военный, ты знать должОн.

– Ты думаешь, он мне каждый день только и рассказывал про этих ИА? Вообще-то ИА – это такой ослик был в мультфильме про Винни-Пуха. Этот ослик был жуткий тормоз, постоянно что-то проёбывал.

– Слушай, нахрена нам изучать осликов– проёбщиков? а ТВД – это что такое? в КАМАЗах, по-моему, такая штука есть.

В разговор включился «Киев»:

– Зелёный, не тормози! в КАМАЗах ТНВД – это топливный насос высокого давления, а ТВД – это какой-то театр, нам в учебке что-то такое преподавали.

Вообще какая-то ерунда получается. Мы значит будем изучать ослов и театры? Голова может поехать. Тут еще Федос подлил масла в огонь:

– Зелень и «Киев» валите к штабу, там вас каплейт ждёт – плакаты, книжки и какой-то чемодан получать.

– А чо мы!? – начали возмущаться в один голос матросы.

– Да я почём знаю! Поповских сказал ваши фамилии. И сказал, типа, один, который с допуском, будет оформляться как секретчик, а второй будет группным книгоношей.

– О! а кто будет секретчиком, – возбудился Зелёный, приводивший себя возле зеркала в порядок.

– Да я буду, успокойся, – охладил его «Киев», – у меня же после учебки, – он оглянулся по сторонам и полушёпотом, воздев палец к верхней переборке, произнёс, – д– о-п-у-c-к!

Мы с суеверным ужасом и одновременно с уважением посмотрели на матроса. Надо же – у него какой-то «д-о-п-у-с-к», а мы даже и не подозревали. Федос с ругательствами вытолкал из кубрика Зелёного и «Киева» и пробормотал:

– Допуск у него, как у токарного станка чтоли?

Занятие проходило в закрытом учебном классе. Расселись, встретили командира группы и идущих за ним «книгоношу» и «секретчика». Киевлянин имел ужасно гордый и таинственный вид и тащил в руке дерматиновый чемодан. В чемодане кроме тетрадей, прошитых нитками, больше ничего не было. Раздали тетради. Зелёный развесил плакаты с какими-то схемами. Про ослика Иа мы ничего не изучали. Название дисциплины расшифровывалось красиво и звучало тоже неплохо: «Иностранные армии и театры военных действий». Но капитан-лейтенант, вместо того что – бы рассказывать нам про «супостата», начал рассказывать совсем про другое.

– Сейчас, мы с вами сперва изучим штатную организацию своей армии и флота, потому что, не зная свои войска, изучать чужие – занятие абсолютно бессмысленное.

Мы, конечно, согласились, потому что ни хрена толком не поняли. А потом каплейт сказал, что тот матрос, который назовёт хотя бы штатную организацию батальона, будёт приказом командира пункта поощрен одними сутками дополнительного отпуска и ему останется отсидеть на губе всего двое суток! Вот она, удача.

Недаром, как-то в классе шестом, когда мать с сестрой уехали на отдых в Болгарию, чтобы отпрыск не «разболтался», отец, уже перевёденный с Черноморского флота в Грозный, в учебную дивизию на повышение, каждый день заставлял меня приходить в часть. А чтобы я не слонялся без дела и не мозолил ему глаза, сажал меня в штабе в огромной комнате с кучей столов. Я, вместе с молодыми лейтенантами, учился рисовать схемы, писать тушью, работать со всяческими рейсшинами, курвиметрами, обрезать и склеивать карты. Мне вместе с лейтенантами как-то даже пришлось писать летучку и майор, заместитель отца, поставил мне четыре балла за то, что я неправильно нарисовал значок какого-то командного пункта. В тот месяц лейтенанты меня здорово поднатаскали в рисовании и работе тушью и пером. Я даже выезжал на какие-то учения, три дня жил в палатке, питался в офицерской столовой и по мере возможностей помогал штабным офицерам. Особисты на меня внимания не обращали абсолютно, только начальник особого отдела корил меня за то, что я не уехал к бабке с дедом в деревню, а его сыновья теперь там без меня скучают. Правильно корил меня мой родной дядька Лёша. Мои двоюродные братья оттягиваются вовсю на деревенских танцах, а я тут бегаю в качестве «порученца». Полученную практику я не забрасывал, в школе считался неплохим рисовальщиком. А после переезда из Грозного, в своём Дворце культуры, где продолжал заниматься танцами, подрабатывал у художника, подписывая за небольшое вознаграждение афиши и рисуя плакаты с объявлениями.

Не подумавши о последствиях, я радостно вытянул руку вверх и пошлёпал к доске.

– Товарищ капитан-лейтенант, разрешите отобразить схематично, – сумничал я, вспомнив словечко «схематично».

– Давай-давай, – подбодрил командир.

Так, мелки есть разноцветные, сейчас я покажу, что умею. Глупец, я не соображал тогда, что делал. Нарисовал в верхней части доски несколько ровных чёрточек. Оглянулся на класс. Матросы с недоумением смотрели на мои художества.

– Красивая схема, – сыронизировал каплейт, – это что – батальон морской пехоты или батальон мотострелков?

– Никак нет, это..– я чуть подумал, вспоминая квадратики лучше всего отпечатавшиеся в мозгу, – разрешите расписать отдельный разведывательный батальон мотострелковой дивизии?

– Валяй, – с усмешкой кивнув головой, разрешил Поповских.

Сейчас я вам покажу. Несколькими взмахами соединил чёрточки.

– ОШС орб мсд, – вслух прочитал кто-то из группы. Мастерство не пропьёшь! Конечно, тушью бы получилось красивее, но и мелом тоже не плохо. Добавил чуть угловых завитушек – особый шик у офицеров-штабников, рисующих тушью на картах. Такой шрифт, по-моему, называется готический. Чуть полюбовался и начал красным мелком рисовать кружочки и квадратики, соединяя их линиями. Закончил, отдышался, кое-что подтёр тряпочкой, заполнил белым мелком квадратики надписями и начал докладывать, стоя с правой стороны от доски.

– Отдельный разведывательный батальон мотострелковой дивизии состоит из – управления;

– штаба;

– двух разведывательных рот;

– разведывательно-десантной роты;

– взвода разведки наблюдением;

– танкового взвода;

– взвода материального и хозяйственного обеспечения;

– ремонтного взвода;

– медпункта.

По окончании доклада я вытянулся по стойке смирно. Поповских молча вывел в журнале боевой подготовки пятерку напротив моей фамилии и, отложив ручку в сторону, беззвучно зааплодировал:

– Откуда это знаешь, я примерно догадываюсь, так – понимаю в тактических знаках, в склейке карт, – тоже соображаешь?

– Точно так, до уровня мотострелковой дивизии, – похвастался я, – а еще пером пишу, тушью.

.-Оччень хорошо… надеюсь, об этом в роте и в оперативном отделении штаба пункта никто не узнает! Так, матрос?

– Точно так, товарищ каплейт!

– Группа, это так? – задал вопрос всему личному составу капитан.

– Тчч таа… – прогудела группа.

– Садись! одни сутки ареста скостил! а теперь приступим к занятию.

За два часа с перерывом мы разобрали штатную организацию до уровня полка мотострелковой дивизии, сделав акцент на боевых подразделениях, не вникая в службы и всяческие там обеспечивающие и технические подразделения. Подробно, начиная от разведывательной группы, изучили штатную организацию своей части. Теперь много из того, что нам было вообще невдомёк или о чём мы вообще не подозревали, потихоньку стало укладываться по полочкам и отсекам в мозгу. Боевое предназначение разведывательных и обеспечивающих подразделений, задачи первой, второй роты, минёров, связистов стали более понятны и ясны. Вот из-за этих задач и предназначений у нас такая разница в подготовке. Интересное занятие. Намного интереснее, чем было у отца в штабе. Поповских нам вдолбил в голову, что, представляя основную схему организации подразделения, можно просчитать возможности его сил и средств. Научил разбираться, что такое силы и средства. Честно говоря, после занятия армия, представлявшаяся огромным расплывчатым пятном, начала приобретать более чёткие очертания и контуры. Хотя эти контуры для нас и ограничивались только до полка, но мы уже знали, что полк – это не просто скопище военного народа и безликая масса, а очень хорошо организованная и сбалансированная самостоятельная структура, в которой есть отделения, взвода, роты, батальоны, дивизионы. После занятия в класс зашёл приглашённый флотский особист, закреплённый за нашей ротой, провёл беседу о необходимости сохранения государственной тайны. Некоторые его слова мы записывали в свои специальные «секретные» тетради. Потом нам объявили, что нас всех будут проверять по линии КГБ, фотографировать, мы сдадим зачёты и тоже получим д-о-п-у-с-к.

После получения того самого допуска, мы будем допущены к еще очень интересным секретным занятиям. Я даже вспотел от чувства ответственности. Вот это дела! Мне будут доверять государственные тайны! Просто невероятно! Вот отец удивится, когда узнает, что я допущен к государственным секретам.

А вечером, проклиная сам себя, я расчерчивал лист ватмана, сооружал из простого карандаша перьедержатель и отмачивал старые металлические поржавевшие перья в воде. Мне к утру предстояло перерисовать из тетради Поповских план-схему проведения ночного занятия по стрельбе с плавсредства на плакат. Сам виноват. Минут двадцать я «расписывался», вспоминал, как держать перо, начертания некоторых букв. Рядышком пыхтели Федос и Зелёный, раскручивали телефонный аппарат, украденный мною из телефонной будки.

– Тяжёлый, – пыхтел Саня, – рублей сто наверно будет.

– Моя половина, – предупреждал Зеленый, пытаясь поддеть крышку отвёрткой. Я от греха подальше перешёл на другой стол с плакатом и перьями. Дёрнут под руку, мазну пером или тушь разолью, где мне потом искать чистый кусок ватмана? Наконец я все расчертил простым карандашом и взялся за перо. Надписи – всяческие «Утверждаю» и «Согласовано», – я писал довольно медленно. Потом дело пошло гораздо быстрее. К моменту, когда Зелёный с Федосом все-таки отколупали крышку, плакат был почти готов. Оставалось только написать пером-«единичкой» порядок отработки учебных вопросов и прочую ерунду.

– Ого, – восхищались мои товарищи, – мы же пересчитывать будем полночи, тут монеты еще наверно со времен Брежнева лежат.

Когда они начали пересчитывать и достигли суммы в четыре рубля пятьдесят копеек, я уже вовсю, не останавливаясь, чёркал пером, заглядывая в тетрадку командира группы. Готово! Теперь надо перерисовать рисунки. Но тут дело пойдёт быстрее, надо только, чтобы тушь подсохла и не размазалась. Отдыхая и тряся затекшей кистью руки, я вскипятил себе воды, поскрёб по донышку банки, собирая остатки кофе. Заварил напиток и, дуя на кружку и обжигая губы о железные края, начал давать дельные советы по пересчёту «богатства». Мне посоветовали не мешать, монетки были не только двухкопеечные – встречались и по копейке. К вечерней проверке я закончил рисовать плакат, осталось только его подтушевать, сдуть труху от ластика и повесить на рейку.

«Бухгалтеры» насчитали всего-навсего двадцать три рубли восемьдесят девять копеек. Не сто рублей, но нам и того хватит, даже если отдать одну треть Зелёному. Тем более трёшку, полученную от Поповских, я никуда не тратил. Зеленов, после обещаний всяческих «баталерных» благ, скрепя сердце, согласился забрать треть вместо половины. Теперь эту гору мелочи необходимо было поменять на бумажные рубли, а для замены мелочи на бумагу требовалось две вещи: чудесным образом попасть в «чипок» и придумать какую-нибудь красивую легенду о столь ощутимом запасе монет, откуда они у нас появились. В «чипок» (матросское кафе) мы в будние дни попасть никак не могли, для нашего призыва доступ туда был закрыт, да и мы постоянно были на занятиях. В субботу кафе не работало, а в воскресенье туда было не пробиться, да и всё равно лучше не соваться. «Линейщику» вряд ли нужно было столько мелочи. Скорее всего, он бы над нами посмеялся, предложи мы ему оплату за услуги двухкопеечными монетками. После проверки я еще провозился с плакатом, навёл «красоту», прицепил к рейке и довольный собой отправился стирать носки и спать. Решение по обмену «золотого» фонда в голову пришло на пробежке с утра. Надо просто кому-нибудь за это заплатить рубля два и – дело с концом! А поменять лучше в городе. А в город у нас постоянно мотаются водители из обеспеченцев, и всяко-разно у них есть такая возможность. На завтраке я увидел несколько знакомых «баллонов», и на выходе подошёл к Ярику, знакомцу по продовольственному складу.

– Ээээ, ты чо, не бей меня, не надо! – заржал водитель, когда я подошёл к нему и открыл рот, готовясь задать вопрос.

– Хорошо, не буду, – стараясь сделать серьёзное лицо, проговорил я, – давай отойдём на пару секунд, разговор есть.

– Пацаны, если он меня лупить будет, бегите в парк за домкратами, – продолжал хохмить Ярик, но в сторонку за мной всё-таки отошёл, – ну, чо хотел?

– Слушай, ты в город же часто мотаешься с Сахно, сегодня не поедешь?

– Поеду, если что-то привезти, то только кассеты, сигареты и хавчик. По поводу водки надо к Зурабу, он по этим вопросам главный.

– Да нет, у меня вообще все просто, ты нам мелочь на бумажные поменять сможешь?

– Сколько мелочи?

– Десять рублей.

– Мелочи по сколько копеек?

– Двушками да копейками.

– Ха, вы чо – телефонный аппарат грабанули?

У меня сердце ёкнуло. Откуда он мог узнать, неужто по городу уже розыск идёт? Потом по ухмылке понял, что он спросил просто так, подначивая.

– Да нет, карасю одному брат меньший прислал, он у него в бутылке их собирал, а чего теперь с ними делать он и не знает, вот и попросил этот вопрос порешать.

– Да без проблем, два рубля с десятки – мне! если расценки устраивают, после общего построения подгребайте к парку к КТП (контрольно-технический пункт), мы там на инструктаж будем строиться, гоните башли, а на ужине я отдам бумажки. Есть у меня армян-киосочник знакомый, мелочь берет не считая, так что вопрос говно, но я-то за работу тоже должен иметь.

– Ого, давай рубль, мне, сам понимаешь, тоже с карася надо слупить чутка – хочу в субботу к вам на видик прийти.

– Хитёр бобёр, давай рубль, тебе скидка.

На том и порешали. Сразу всю мелочь отдавать не решались, мало ли что, вдруг обманет, потом придётся разбираться, а может и драться, а мы после воскресной драки ещё не отошли. Я его заинтересовал материально, намекнув, что мелочь еще не вся и наверняка придётся менять еще. После построения, Поповских поставил мне задачу взять нарисованный плакат и прибыть с ним к штабу, он там будет меня ждать у входа. Поэтому пришлось закидать одиннадцать пакетиков по рублю в противогазную сумку и с озабоченным видом и бешеными глазами, сломя голову, мчаться через всю часть к парку. Водители, собирающиеся возле КТП, мирно покуривали и на передачу «золотого запаса» не обратили никакого внимания. Наверняка, такие «передачи» различного характера и содержания здесь происходят постоянно. Через пять минут, я, взмыленный, с плакатом под мышкой стоял возле штаба и, как заведённый, вскидывал руку к пилотке, отдавая честь заходившим в штаб офицерам. Поповских подошёл и потащил меня за собой. В штабе я был в первый раз и с интересом пялился на дежурного за стеклянной перегородкой, бравых матросов в парадных форменках, стоявших штабную вахту. Поднявшись по трапу на второй этаж, капитан-лейтенант завёл меня в какой-то кабинет, уставленный столами и увешанный плакатами. Офицеры, работавшие за столами, приветствовали каплейта довольно фривольно:

– Привет, Володя! ну что, утверждать пришёл? Давай, показывай свои мазилки, сейчас шеф подойдёт – смотреть будет.

У меня в животе захолодело. Поповских так и не удосужился проверить мою «мазилку», а вдруг я сделал что-то не так. Подводить командира не хотелось. Возьмёт и заберет обратно подаренные мне сутки к отпуску. Каплейт мне кивнул, и я дрожащими ручонками развернул плакат и вытянул руки с рейкой повыше, чтобы всем было видно получше. Все находившиеся в кабинете подошли и стали рассматривать плакат. На некоторое время офицеры замолчали. Я начал мандражировать как перед парашютным прыжком.

– Зашибисссь, – произнёс какой-то из офицеров, – давай, согласую и пойдём к шефу, – плакат у меня выдернули из рук, разложили на столе, расписались, еще раз бегло осмотрели.

– Володенька, – приторно сладким голосом сказал офицер расписывающийся на плакате, – а кто это рисовал? неужто ты сам? ни за что не поверю – ты обычно к штабной культуре относился наплевательски.

– Кто-кто, сам неделю мучался, – нагло улыбнувшись, ответил каплейт, – весь по уши в ластиках и карандашах сидел.

– Дааа, ну ладно-ладно, пойдём к заму по боевой, не ерепенься.

Поповских взял плакат и, оглянувшись на меня, скомандовал:

– Стоять здесь, у двери! шаг влево-вправо – расстрел через повешенье! вспоминайте условия выполнения стрельб, или занятия по иностранным армиям! Приду – спрошу! Понял, матрос?

– Точно так, тщ каплей. ант? – браво гаркнул я.

Командир ушёл, я, стоя по стойке «смирно», начал перебирать в памяти условия выполнения стрельб с «воды», разработанные самим Поповских. «Береговой патруль, цель групповая состоит из… две ростовых фигуры на расстоянии… стоп, а по иностранным армиям, что вспоминать мы же свои штатные структуры учили, что у нас там отделение, взвод, рота, батальон, полк… всего в полку… на хрена он мне это напомнил?»

Ко мне подошли два штабных офицера и начали осматривать, словно какое-то заморское диво.

– Маатросиик, а кто плакатик рисовал – не ты случайно? – начали очень вежливо допрашивать меня. Сейчас, того гляди, и баночку под задницу предложат, и чаем напоят. Вон у них какой красивый электрический чайник, и заварничек фарфоровый, нам бы такой в баталерку.

– Матросик, не стой столбом, не бойся, твоего капитана еще минут десять будут мурыжить, – и тут же резкий переход к командному рыку, – отвечай! кто рисовал плакат!

Я от неожиданности вздрогнул, открыл рот, и, наконец-то догадался, что значит «вспоминай иностранные армии».

– Капитан-лейтенант Поповских всю неделю сидел в баталерке! два листа ватмана испортил! – гаркнул я.

– А не ты это случайно рисовал или другой какой матрос? – продолжили штабные допрос.

– Никак нет, капитан-лейтенант лично рисовал! я вообще не видел, я рукопашкой занимался, и… – я намеренно начал сбиваться и пучить в глаза, изображая усиленную мозговую деятельность.

– Ага, оно и видно, вся морда вон как изрисована, ты не пугайся матрос, передай тому, кто рисовал, что нам чертёжник нужен, служба здесь – халява! ни бегать, ни прыгать…

– Точно так, я передам капитану-лейтенанту Поповских, что служба здесь халява!

– Тьфу, действительно в голову ударенный, иди за дверь – жди там своего командира.

Я развернулся через левое плечо и строевым шагом вышел из кабинета, краем уха услышав обрывок фразы:

– По-моему, пиздит…

***

В той самой бухте, где мы проводили первые стрельбы на пляже, уже находилась группа «годков», выставивших оцепления и надувавших баллоном акваланга резиновую лодку.

Спуститься по тропинке Поповских нам не дал, пришлось лезть опять по скальному карнизу и спрыгивать вниз, сохраняя боевой порядок, ползать по песку и перекатываться. Тело нещадно ныло, ломило суставы. Все разведчики в группе постанывали, покряхтывали, словно столетние старички. Чего добивается Поповских, заставив нас снова напрягаться, когда можно было спокойно спуститься по тропинке? Наверное первым догадался Федос:

– Кхе… уй, мля, сейчас бы махом спустились, если бы шкертик какой был или веревка.

Ну, точно! второй раз здесь, а в голову прийти не могло, что «мы лёгких путей не ищем».

Сам Поповских, даже не снимая рюкзака, держа автомат в руке, просто спрыгнул вниз, сразу же перекувыркнулся и был уже на ногах.

Проинструктировались, надели спасательные жилеты, пристегнули автоматы по «морскому». Разведчики с «ночными» автоматами пристегнули прицелы, обернули полиэтиленовыми пакетами и обмотали изолентой. Ничего более умного пока не придумали. Поговаривали, что есть штатные водонепроницаемые чехлы, да только не в нашей армии. Снова отрабатывали сначала из положения по пояс в воде. Я получил ПББС (прибор бесшумной беспламенной стрельбы) и стрелял по мишеням патронами УС (уменьшенной силы). Опять у меня с точной стрельбой ничего не вышло. Я помнил особенности про то, как вода скрадывает расстояние, но опять бил мимо. Когда в боевом порядке выходили на берег и рассыпались по сторонам, один из «киевлян» показал мне взглядом на «глушак», а потом показал на прицельную планку и кивнул. Чего он кивает?

Точно, я толи зевал, толи пропустил мимо ушей на занятиях, когда изучали глушитель. У меня, завернутая в вощёную бумажку, в нагрудном кармане лежала еще одна планка, которая шла в комплекте к ПББС. Её надо ставить, когда стреляешь с глушителем. Перекатившись за камень, и, делая вид, что наблюдаю, быстренько поменял прицельное приспособление, встал на колено, и, как-будто бы ничего не произошло, начал осматривать местность. Команда – «отбой, осмотреть мишени». А чего её осматривать! И так ясно, что не попал. Проковырять что ли дырку в фанере? И всё-таки, когда стреляли уже с положения по грудь, я попал и нашёл удобное положение для стрельбы. Получилось у меня это инстинктивно. Стараясь привстать на цыпочки и не упасть от волн прибоя, я вытягивал руки, чтобы не замочить магазин и в момент прицеливания просто повернул автомат боком, рамочный приклад АКМ-Са я просто положил на предплечья и, сориентировавшись по первому выстрелу с нормального положения, выстрелил пару одиночных, уже целясь просто по направлению ствола. Попал! Мне даже показалось, что ростовая мишень в моём секторе немного дёрнулась от попавших в неё пуль. Я запомнил положение рук, и в грудную мишень стрелял точно также. Нормальное положение рук, прицеливаюсь, локоть касается воды, вывернул руки – огонь! Есть! Главное, запомнить положение рук. Пусть ноги перебирают по дну, и всё туловище вихляется под волнами прибоя – главное, чтобы руки запомнили положение при прицеле. Можно сказать, это даже своеобразное электробуги (разновидность брейк-данса): всего мотыляет, а руки на месте. Кто-то из группы заметил мои выкрутасы с автоматом и попытался повторить. Выход на берег, досмотр. Снова к мишеням. На этот раз я с гордостью похлопал «убиённый» лист фанеры и заткнул пробоины обломками веточек. Следующий заход в воду. Вот тут уже будут стрелять только разведчики с ночными автоматами и с глушаками. Зашли по колено, по грудь, по шейку. Когда же каплейт нас остановит? Всё, уже идти невозможно. Поплыли. Головной дозор уже положил автоматы на затылок, засунув пристёгнутые магазины за воротники спасжилетов, и потихоньку гребёт. Хуже всех приходиться разведчикам с ночными прицелами. Попробуйте поплавать с такой бандурой, со снаряжённым магазином и тяжеленным прицелом на спине. Вот уже и тыловой дозор не идёт, а плывёт. Наконец-то команда – разворот в боевую линию для выхода на берег. Головной дозор загребает вправо. Я второй в головном дозоре и гребу за Зелёным. Федос теперь, как замкомгруппы, ходит в тыловом дозоре. У Зеленова «ночник» торчит над надувным воротником и бьёт прицелом при особенно мощных гребках по затылку. Матрос гребёт мощно, словно пароход, не обращая на неудобство внимания. Может достать небольшой обрезок парашютной стропы и карабинчиком пристёгиваться к Зелёному пусть меня буксирует. Вот Поповских, всё ему неймётся! Сам он плывёт на спине, высунувшись из воды по пояс и положив автомат на грудь. Ему хорошо – он в ластах, а мы босиком. Всё развернулись в линию и тихим ходом приближаемся к берегу. Мне стрелять не надо в этот заплыв. Но задача у меня не менее ответственная. Еще на берегу мы сами договорились, что вторые номера «ночников» будут служить опорой для стрельбы. Заплываю чуть вперёд Зеленова, тот хватает меня рукой за пояс жилета. Несмотря на мечты, теперь мне приходиться его буксировать. На плечо мне бухается «ночник», приходиться наклонять лицо чуть ли не в самую воду. Придавленный тяжестью, мой автомат больно врезается в шею, магазин давит на позвонок, мелкая волна норовит забрызгать глаза. Зеленому неудобно держаться одной рукой за пояс моего спасжилета, а другой держать тяжеленный автомат.

– Ступню засунь под ремень, – советую я и пускаю ртом в воде бульбухи.

Кажется, мне сейчас настанет военно-морской трындец.

– Оооо, сейчас попробую, – пыхтит Зелёный и, пытаясь засунуть под водой ступню под ремень, даёт мне пендаля.

– Зелёный, падла! мало того, что приармянился, еще и поджопники раздаёшь, погоди, будешь вторым номером, я тебе спасжилет прокушу.

– Ооо, нормально, как надо, руки свободные, – не обращая на меня внимания продолжает бурчать Зелёный, начинает прицеливаться и моя физиономия полностью уходит вводу. Пытаюсь вынырнуть и глотнуть воздух, чуть получилось, но сбиваю напарнику прицел.

– Млять! это мы еще не ночью стреляем и прицелы не включаем, а что будет, когда стемнеет, – ругается Зелень, выравнивая положение в воде, загребая свободной рукой, – постарайся не шебуршиться, прицел сбивается. Он снова прицеливается и моё лицо – под водой. Когда же каплейт скомандует «Огонь»?? задохнусь же нахрен! Утопит меня мой напарник по головному дозору, и утону я даже не в тесной трубе, а на чистой воде. Хоть бы догадался провентилироваться и набрать в лёгкие воздуха побольше. Ан нет, мордой в воду – и не шебуршись! Стараюсь не шевелиться и экономнее расходовать кислород в крови и мышцах. Балансируясь в воде, левой рукой задел шланг подкачки на жилете, и, сам того не осознавая, вытащил его из резинового кольца, пальцами выдрал пробку на веревочке, зажал шланг и сунул его в рот. Как учили на водолазном деле – вдох, выдох через нос. У жилета запас плавучести обеспечат зашитые пенопластовые вставки, поэтому можно не бояться утонуть. Автомат на плече начал дёргаться. Зеленый стрелял, то отталкиваясь, то подтягиваясь ко мне ногой. Всё, отстреляли! Давление на спину исчезло, и я вышел на поверхность, не выпуская шланга изо рта. Всё– таки магазин автомата наверняка замочил. Выдохнул в жилет, чуть подкачал его, расцепился с Зелёным, занял своё место в линии. Выход на берег. Проверка оружия, разряженность, патрон из патронника, к мишеням.

Надо же, кто-то даже попал! Ещё заплыв? Снова по номерам? Капитан-лейтенант! да ты с ума сошёл! сколько можно издеваться над личным составом?! Всё, пошли снова, плывём, опять магазин больно давит на позвонок. Разворачиваемся, тут уже обдуманно – шланг в зубы, мордой в воду. Толчки магазина в плечо. На берег. Надеюсь, это всё, время уже к обеду, даже резиновая лодка не понадобилась. Нет не всё! короткий перерыв, протираем оружие и отрабатываем норматив посадки в лодку. Потом в полном снаряжении бегаем с лодкой по песку. Потом ходим на вёслах. Руки отваливаются, ужасно охота пить. Вон воды сколько, пей – не хочу! Да вот только одна проблема – вода солёная и невкусная. От неё и проблеваться можно, да и хлебнёшь «забортной» – жажда только усилится. Походили на вёслах, начали отрабатывать перевороты лодки во всём снаряжении и с оружием. Сил, карабкаться по крутому надутому резиновому боку, уже нет.

Ну так может, хватит? Урррааа! На берег. Вытащили лодку, сидим в положении стрельбы с «колена», зыркаем по сторонам. Всё, перерыв. Только Поповских снова схохмил над нами. Мы не побежали в часть на обед. Не приехал ротный старшина Аничков с термосами. Вся группа начала среди скал оборудовать днёвку. Я скреплял резиновыми жгутами плащ-палатку и вполголоса допрашивал Федоса:

– Саня, как так мы без обеда будем? Я жрать хочу, капец! желудок аж сводит! у меня во фляжке только чай с завтрака.

– Неа, не будем, мне каплейт сказал, расход (заявка на перенос на более позднее время) на группу – на обед не оставлять и пайки с баталерки не распечатывать. Они его личной печатью и пластилином опечатаны, типа на случай войны или еще чего, так что трогать нельзя…

– Жопа, надо было хоть на завтраке хлеба припрятать по карманам. Пофиг чтобы старшаки сказали, я сейчас за кусок хлеба готов на задних лапках стоять…